Текст книги "Маршал Жуков. Против потока клеветы"

Автор книги: Владимир Бушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Но Ащин своим прозорливым оком видит здесь совсем другое: «Вот что говорил Главный маршал авиации А. Е. Голованов: «Жуков предлагал сдать Москву». Ну и что? Разумеется, дело неприятное, но вполне можно представить такое военное положение, такой план, такой оборот борьбы, что целесообразно оставить тот или иной город, даже столицу. Известно, что Жуков предлагал заблаговременно оставить Киев, и был прав. А Кутузов в 1812 году оставил Москву, и тоже был прав. Или царь лишил его звания фельдмаршала? И американцы в 1814 году оставили англичанам Вашингтон…

Но главное, Голованов врал о Жукове. Никаких подтверждений письменных или хотя бы устных его вранью нет. А дело-то очень важное, о нем не могли не знать и другие. Но вполне возможно, что врал и не Голованов, а писатель Феликс Чуев, который трудился над его воспоминаниями и был таким же тупым ненавистником Жукова, как Хвостов и Ащин. В этих воспоминаниях немало всякого вздора, о чем уже было написано выше.

Но «спаситель Москвы» это – присказка покуда, а вот и сказка: «Наиболее ярко фальсификация военной истории проявилась при создании образа Г. К. Жукова как единственного спасителя родины, победителя Гитлера». Вон что! Уже спаситель не Москвы только, а самой родины. Ваше благородие, надо же совесть знать! Кто, когда, где называл Жукова «единственным спасителем»? Что вы лапшу-то не по назначению употребляете?..

Что дальше? Сталинградская битва. Ащин объявляет: «В. Карпов посвятил ей целую главу. Основным действующим лицом был, конечно, Жуков… Но (Представьте себе выражение лица правдолюба, когда он объявлял это великое открытие. – В.Б.), но Жукова там не было». Кого не было? Жукова, Жукова. Как не было? Ну, абсолютно, совершенно, ни разу. А где же он был? «Он в это время проигрывал (!) битву на ржевско-вяземском направлении».

Об этой битве, об операции «Марс», говорит полковник, у нас молчат. Кто молчит? Жуков писал: «13 ноября (1942 года, т. е. за шесть дней до начала нашего великого контрнаступления под Сталинградом. – В.Б.) мы с А. М. Василевским были у И. В. Сталина… Мы обратили внимание Верховного на то, что немецкое командование, как только наступит тяжелое положение под Сталинградом и Северном Кавказе, вынуждено будет перебросить часть своих войск из района Вязьмы на помощь южной группировке.

Чтобы этого не случилось, необходимо срочно повести наступательную операцию севернее Вязьмы и разгромить немцев в районе Ржевского выступа силами Западного и Калининского фронтов.

– Это было бы хорошо, – сказал И. В. Сталин. – Но кто из вас возьмется за это дело?

Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения. Поэтому я сказал:

– Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий там, а я могу взять на себя подготовку наступления Западного и Калининского фронтов.

Верховный, согласившись, сказал:

– Вылетайте завтра утром в Сталинград. Проверьте еще раз готовность войск и командования к операции.

14 ноября я вновь был в войсках Н. Ф. Ватутина, А. М. Василевский – у А. И. Еременко» (С. 406-7).

Об операции «Марс» вспоминал и Василевский, о ней неоднократно говорится и в «Истории Второй мировой войны», охаянной Ащиным. Например: «Планируя контрнаступление под Сталинградом, Ставка учитывала, что командование вермахта попытается перебросить на помощь южной группировке часть войск из других районов, в частности из района Ржева и Вязьмы. Тогда-то и должна была начаться операция «Марс». Ее цель состояла не только в том, чтобы сковать силы противника и нанести ему поражение в районе ржевско-вяземского выступа, но и привлечь на это направление дополнительно вражеские резервы» (Т.6, с.20).

Напомню еще раз: «В это время Жуков проигрывал битву на ржевско-вяземском направлении». Что значит проиграть битву? Это, иначе говоря, потерпеть поражение, это – войска разбиты, отброшены со своих позиций, они бегут или даже уничтожены. Ничего подобного в операции «Марс» с нашими войсками не было. На войне, как и вообще в жизни, далеко не всегда бывает или-или, или победа, или поражение. Вспомним Бородино. Французы считают, что победили они, поскольку русские отступили; а мы считаем, что это была наша великая победа, поскольку вскоре после нее французы бросились наутек, их армия, в сущности, погибла и только жалкая кучка добралась до Парижа. В операции «Марс» нам удалось сковать здесь немецкие войска, не дать перебросить их под Сталинград, но разбить эти силы не смогли. То есть, это не проигрыш сражения, а в одном замысле – успех, в другом – увы, неудача! И вот Ащин, Хвостов, Даниил Гранин возмущаются и клеймят нас за то, что мы не слагаем псалмы в честь наших неудач, не любуемся всеми подробностями наших промахов, не празднуем годовщины поражений. Недавно умер критик Бенедикт Сарнов. С поразительным цинизмом он писал, что ежегодно 5 марта они с друзьями собираются и радостно празднуют день смерти Сталина…

Дядя Ащин, сколько вам лет? Ведь, поди, за семьдесят. Неужели до сих пор не заметили, что о своих неудачах и поражениях люди всегда говорят сквозь зубы, а то и заикаясь? И мы – такие же люди. А вы с Хвостовым и прочими, похоже, скоро будете праздновать 22 июня и 28 июня (захват Минска), 23 и 24 августа (бомбежка Сталинграда), 8 сентября (захват Шлиссельбурга, окружение Ленинграда) и другие подобные даты.

Но вернемся к отчасти уже затронутому вопросу о роли Жукова в Сталинградской победе. Ащин упорствует: «Жукова там не было». Господи, офицер, а врет, как маркитантка… Не верите, говорит? И опять ссылается на того же правдолюба Голованова-Чуева: «Жуков не имеет прямого отношения к Сталинградской битве». Да еще довесок: «как и к битве на Курской дуге и ко многим другим операциям». Видимо, включая Берлинскую.

Какое представление о реальной жизни! Да как мог не иметь отношения «ко многим операциям» член Ставки и заместитель Верховного Главнокомандующего, притом единственный! Это все равно, Ащин, что вы, будучи заместителем своей супруги, не имеете никакого отношения к рождению ваших детей.

На самом деле 26 августа 1942 года Жуков был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего, вызван с фронта в Москву, и после обстоятельной беседы со Сталиным 29 августа прибыл в Сталинград. И что он там делал? Уже находившийся там Василевский писал: «На Г. К. Жукова было возложено общее и непосредственное руководство всеми войсками, привлекавшимися к ликвидации прорвавшегося к Волге врага и восстановлению нарушенного фронта наших войск в районе Сталинграда. Через несколько дней после прибытия Г. К. Жукова по распоряжению Ставки я вернулся для работы в Генеральном штабе» (Цит. соч., с. 216).

И дальше до середины ноября Жуков мотался – четыре часа самолетом – между Сталинградом, где как заместитель Верховного, был главным руководителем, и Ставкой, где Сталин выслушивал его доклады, советовался, где они и Василевский строили планы.

3 сентября Жуков получил на фронте телеграмму Сталина: «Положение со Сталинградом ухудшилось. Противник находится в трех верстах. Город могут взять сегодня или завтра. Потребуйте от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам. Недопустимо никакое промедление… Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду». Жуков попросил перенести операцию на 5 сентября и сообщил: «Я сейчас же дам приказ авиации бомбить противника всеми силами».

5 сентября на рассвете началось наступление. После залпов «катюш» наши пошли в атаку. «Я следил за ней, – писал Жуков, – с наблюдательного пункта командующего 1-й гвардейской армии». «Ах, следил! – слышу я голос полководца Ащина-Мальбрука. – Вот если бы он сам бежал с винтовкой в атаку, тогда бы мы с Чуевым и Хвостовым признали, что он «участвовал», а так…»

«Поздно вечером позвонил Верховный.

– Как идут дела?

Я доложил, что весь день шло очень тяжелое сражение…

На другой день бой разгорелся с еще большим ожесточением… Кроме фронтовой, была введена в бой авиация дальнего действия под командованием генерал-лейтенанта А. Е. Голованова». Того самого, который сейчас, видимо, читал письмо Сталина или писал ему ответ, а потом с помощью Чуева оболгал уже умершего маршала.

12 сентября по вызову Верховного Жуков опять был в Ставке. На этот раз они с Василевским высказали Сталину идею контрнаступления под Сталинградом, осуществить которую после коллективной детальной разработки удалось лишь в ноябре.

На другой день Жуков опять вылетел в Сталинград. «13,14,15 сентября были для сталинградцев тяжелыми, слишком тяжелыми днями… В конце сентября И. В. Сталин вызвал меня в Москву для более детального обсуждения плана контрнаступления… После обсуждения плана Верховный сказал мне:

– Вылетайте обратно на фронт. Принимайте все меры, чтобы измотать противника». И так без конца. Читайте дальше сами, полковник Ащин, если умеете.

А за две недели до окончания Сталинградской битвы, когда немцы были уже давно окружены и великолепный итог битвы стал уже очевиден, – 18 января 1943 года Жукову первому за время войны было присвоено звание Маршала Советского Союза, вскоре он получил орден Суворова 1-й степени № 1, потом – орден Победы № 1. Василевский вскоре тоже стал Маршалом и кавалером орденов Суворова и Победы.

Неужели, Ащин, в вашу высоколобую полковничью голову не приходит простая мысль: кто лучше знал и мог судить о Жукове, оценить его дела – Сталин, который плечом к плечу прошел с ним всю войну, считал нужным посылать его на самые трудные и ответственные участки фронта, и при этом присвоил ему высшее звание, награждал самыми почетными орденами, наконец, поручил принять капитуляцию немцев, а потом – принимать Парад Победы, – Сталин или вы, созерцавший на диване лишь портрет маршала и даже, судя по вашим статьям, лишь одним глазом прочитавший его воспоминания? Неужели Сталин был дурнее вас?

А ведь вы в своем разоблачительном энтузиазме, который точнее было бы назвать оголтелостью, доходите до попытки представить маршала Жукова в образе «мальчика, не выучившего домашнее задание» и получившего за эту взбучку от Сталина. Приводите текст этой «взбучки»: «Ваше сообщение о нехватке штурмовиков на 1-м Украинском фронте не соответствует действительности. Вас, должно быть, ввели в заблуждение…У Вас 336 штурмовиков. Я думаю, что этого пока достаточно» и т. д. И где же тут мальчик для битья? Твердые, но вполне корректные слова строгого и справедливого начальника своему подчиненному безо всякого намека на невыученные уроки. Наоборот, Сталин даже находит извинительную причину ошибки: «Вас ввели в заблуждение…» Такой тон был характерен для Сталина. Но порой он бывал гораздо более резок и язвителен.

Маршал Василевский вспоминал об эпизоде во время боев на Харьковском направлении в 1943 году: «Утром 17 августа я получил от И. В. Сталина следующий документ: «Маршалу Василевскому. Сейчас уже 3 часа 30 минут 17 августа, а Вы еще не изволили прислать в Ставку донесение об итогах операции за 16 августа и о Вашей оценке обстановки. Я давно уже обязал Вас как уполномоченного Ставки обязательно присылать к исходу каждого дня операции специальные донесения. Вы почти каждый раз забываете об этой своей обязанности.

16 августа является первым днем важной операции на Юго-Западном фронте, где Вы состоите уполномоченным Ставки. И вот Вы опять забыли о своем долге перед Ставкой и не присылаете донесений.

Последний раз предупреждаю Вас, что в случае, если Вы хоть раз еще позволите себе забыть о своем долге перед Ставкой, Вы будете отстранены от должности начальника Генерального Штаба и будете отозваны с фронта. И. Сталин» (Дело всей жизни. С.335).

А Рокоссовский вспоминал, что однажды был невольным свидетелем столь взаимно резкого разговора Сталина и Жукова, что счел нужным сделать замечание своему старому товарищу.

Ащин не понимает, что война это не игра в пинг-понг, где можно быть безукоризненно деликатным. На войне страсти порой накаляются до предела. Тот же деликатный Рокоссовский вспоминал, что однажды едва не пристрелил какого-то полковника за трусость и наглость.

И тут я должен сказать еще вот что. Книги В. Карпова о Жукове вышли двадцать лет тому назад, автор уже умер, и вот только теперь Ащин отважился на критику. Что ж так долго ждал? Не офицерское это дело – стрелять в спину или топтаться на могиле, ты сойдись «лицом к лицу, как в битве следует бойцу». Могут сказать, что тогда невозможно было выступить с критикой столь высокопоставленного писателя, всем известного Героя Советского Союза. Да нет, господа, можно было, если поднатужиться… Позвольте привести хотя бы один вопиюще нескромный пример из собственной жизни.

В. Карпов был разведчиком и воевал достойно. Но по мере его литературного восхождения росло в печати число лично взятых им «языков»: 22… 36… 54… 67… И так дошли до 79. Наши отношения с ним начались с того, что я написал ему несколько писем с критическими соображениями о его повести «Полководец», посвященной генералу армии И. Е. Петрову. Она печаталась в 1983–1984 годы во многих номерах «Нового мира», где Карпов был главным редактором. Он не отвечал. Такое высокомерие в ответ на добрую бескорыстную помощь, разумеется, задело меня и я прекратил писать. Но когда дошло до издания повести отдельной книгой, Карпов позвонил мне, поблагодарил, сказал, что мои замечания ему полезны, он учел их и спросил, есть ли у меня что еще. Я ответил, что есть, и немало, но, уже понимая, с кем имею дело, я предложил поставить наши отношения на деловую почву: пусть Воениздат закажет мне внутреннюю рецензию на повесть, и я выскажу замечания по оставшейся части текста. Карпову это не понравилось, он не хотел предстать перед издательством в нежелательном для него виде.

14 ноября 1984 года, как фронтовик, движимый понятным желанием, чтобы книга о достойном человеке вышла в достойном виде, я написал Карпову новое письмо:

«Уважаемый т. Карпов!

Вы сказали, позвонив мне 5 ноября, что Ваша повесть уже набирается в Воениздате. Не трудно догадаться, что тут же миллионным тиражом она выскочит и в «Роман-газете».

Как фронтовик фронтовику, как однокашник по Литинституту, я Вам советую: не спешите, задержите выход. Повесть требует серьезной доработки: она рыхла, многословна, изобилует ошибками, нелепостями, грубым искажением фактов. Вы часто с апломбом пишете о вещах, о которых мало понимаете. И ведь рано или поздно люди это поймут.

Вот Вы на мои слова, что «Петров не тянет на маршала», возмущенно заявили: «Это ваше личное мнение». Как раз Ваше мнение сугубо личное. Кроме Вас, никто никогда не говорил, что Петров это маршал, обойденный вниманием. А мое мнение – это мнение авторитетнейших лиц и инстанций: Верховного Главнокомандующего, Ставки, ГКО, Политбюро, наркомата обороны, СНК – никто не поднимал вопроса о присвоении ген. Петрову звания маршала не только в годы войны, но и после, когда шести генералам армии присвоили маршала. И Петров вовсе не был обделен: войну он начал генерал-майором, командиром дивизии, а закончил генералом армии и командующим фронтом, Героем Советского Союза… Право же, не спешите, Вы же знаете, где нужна торопливость».

Карпов не внял моему совету, и повесть вышла космическим тиражом сразу после «Нового мира» в Воениздате и в «Советском писателе».

На обсуждении повести в Союзе писателей в апреле 1985 года я высказал некоторые критические суждения о ней, упомянув заодно и о том, что 79 лично взятых «языков» – липа, взятие «языка» – это целая операция, в которой участвует несколько человек. Карпов тогда был уже и первым секретарем Союза писателей СССР, и депутатом Верховного Совета, и даже членом ЦК. И вот он подал на меня в суд. А у меня ничего, кроме медали «За отвагу». Представляете поединок? Чемпион по боксу в тяжелом весе и противник в весе «мухи». Да еще в «Московской правде» по этому поводу выступили против меня в защиту Карпова писатели Астафьев, Гофман, Михалков и Шкляревский – три Героя и один лауреат. Что делать? А Карпову мало было иска, он еще и выступил против меня на партийной конференции.

Я искал примирения и 15 ноября 1985 года написал ему новое письмо (все это я печатаю сейчас впервые):

«Я был крайне удивлен, огорчен и даже не верил, когда мне вчера рассказали о Вашей, Вл-р Вас-ч, конференции. Будто бы Вы читали с трибуны мои письма, ни для кого, кроме Вас, не предназначенные; называли меня бесплодным завистником; уверяли, что я навязывался Вам в соавторы; и даже шили мне политическое дело на том основании, что я будто бы ставил Вам в образец гражданского и морального поведения Солженицына…

Неужели все это правда? В-р Вас-ч, побойтесь Бога! Я же написал Вам чуть не десяток писем, в которых много полезных для Вас замечаний, советов, и Вы благодарили за них. И вдруг!.. Какой «соавтор», если повесть уже напечатана под Вашим именем? А политическим поклепом Вы поставили себя на один уровень с тем сексотом, который заложил Вас в мае 41 года. (Тогда другие версии его ареста были мне неизвестны)… Вы можете себе представить, чтобы Твардовский, в кресле которого Вы сидите, читал с трибуны чужие письма с целью уязвить их автора? Или Симонов, в кресле которого Вы опять же сидите?

В.В., что Вы натворили! Вас же теперь люди обходить будут, как зачумленного. Письма писать Вам будут опасаться, разговаривать с Вами… Вы удивительно не дорожите своим добрым именем. Недавно в одном журнале я читал о Вас: «Разведчиком, как рассказывает В-р Вас-ч сам(!), он стал в морозную декабрьскую ночь под Москвой, когда открыл свой счет «языкам».

В.В., ну зачем Вы так? Ведь в декабре 41-го в боях под Москвой Вы не участвовали, даже в армии еще не служили, а находились в лагере за тысячи верст от передовой. На фронт Вы прибыли в самом конце 42 года, а убыли на учебу весной 44-го. Так зачем же, как тот Солженицын, писать, что «прошел всю войну». Разве мало того, что есть? Вот трижды Герой И. Н. Кожедуб. Он начал войну еще позже Вас – в марте 1943 года, но не пишет же, не говорит, что сбил первый самолет под Москвой… Горько за Вас.

Однако надеюсь на доброе разрешение нашего конфликта. Надеюсь, Вы найдете в себе мужество взять нелепые слова назад, извиниться, мы пожмем друг другу руки и разопьем бутылку ныне почти запрещенного коньяка. Не должны же мы, вымирающее племя фронтовиков, затевать распри на глазах публики, веселя этим наших врагов. А что подумает о нас молодежь? У Вас есть дети?

Вот моя рука – В. Бушин».

А иск-то его в суде. Я встретился со следователем Адамовым. Он сказал: «Если сейчас знают о конфликте только в Союзе писателей, то ведь если будет суд члена ЦК и Первого секретаря Союза с рядовым членом, то прибежит орава иностранных журналистов… Мировой скандал! Что вы намерены делать?». Я сказал, подам встречный иск. И подал. Видимо, он был написан столь убедительно, что Карпов свой иск отозвал. Только так я и спасся от суда, да и Карпова спас.

Но он не успокоился и возбудил против меня дело в партийной организации Союза писателей. Там не могли не потрафить первому секретарю и влепили мне выговор с занесением в личное дело. Мало того, об этом было напечатано – первый же! – и в «Московском литераторе», и в «Литературной России», и в «Литературной газете», т. е. ославили мена и на московском уровне, и на российском, и на всесоюзном. Мне звонят родственники и друзья из разных городов: «Старик, ты жив?»…

А такие выговора надо было утверждать в райкоме. И, слава Богу, нашлись там светлые головы, которые во всем разобрались и отмели выговор парткома без всяких последствий. Но ни одна газета, куда я обращался с просьбой сообщить о решении райкома, не сделала этого. Как же-с, первый… Да, полковник Ащин, непросто, нелегко встать во весь рост и сказать живому-здоровому вельможе то, что он заслуживает.

Позже в газете «Патриот» я напечатал пространную статью, целую работу о повести «Полководец». Карпов был жив-здоров и мог мне ответить, но ответа не последовало. Эта неласковая статья, озаглавленная «Под видом суровой правды», вошла в мою книгу «За Родину! За Сталина!». Она была напечатана в 2004 году, т. е. тоже при жизни В. Карпова. При жизни! Именно поэтому я и решился поведать ныне о той давней истории и сказать кое-что критическое.

Впрочем, мое пожелание в последнем письме сбылось – позже мы помирились, Карпов выступал однажды с добрым словом на моем творческом вечере в ЦДЛ, а я защищал его от клеветы Дейча в «Московском комсомольце»…

Однако пора закругляться, и под конец нельзя умолчать еще о книгах по истории Великой Отечественной войны, поскольку они так безбожно шельмуются нашим полковником и его единомышленниками. В. Ащин цитирует гневное заявление представителя ЦГАСА М. В. Стаганцева: «Наше советское общество до сих пор не имеет полной, объективно написанной истории Великой Отечественной войны». Вы заметили: советское общество. Т. е. гнев товарища Стаганцева имеет 25-летнюю выдержку. Где ныне этот товарищ, полковник? Нет ли у вас посвежее материала? За эти четверть века изданы горы самых разных книг о войне – от правдивых, грамотных, добросовестных, как, например, книги Алексея Исаева, хотя бы его «Мифы и правда о маршале Жукове», до невежественных и лживых, как хотя бы «Мой лейтенант», сопровождаемый устными разглагольствованиями Героя Социалистического Труда Даниила Гранина.

Есть иллюстрированная энциклопедия войны (2005), есть двухтомная «Книга для чтения» о войне (2005), вышла «Всероссийская книга памяти» (Обзорный том – 2003). В Туле в 2010 и 2012 годах издан двухтомник «Мы помним. Книга воспоминаний и размышлений поколений». Тут довелось принять участие и автору этих строк.

Или вот еще хотя бы «Великая Отечественная война», вышедшая в издательстве «ОЛМА Медиа Групп». Роскошный фолиант! 447 страниц формата 30х25 см, множество красочных иллюстраций – фотографий, картин, плакатов. В книге 58 глав от «Планы агрессора» до «Парада Победы», «Капитуляция Японии» и «Награды Родины». Чего тут только нет о войне! Есть даже глава «С кем был Бог?». И убедительно показано, что Всевышний был на стороне нашего Верховного, а не с теми, у кого на пряжках ремней сверкало «Gott mit uns!» и кого, как уверяет патриарх Кирилл, Господь избрал для наказания нас за безбожие. Да, Всевышний был с нами, ибо видел, что советские безбожники гораздо ближе к нему, чем все эти святоши с пряжками, свечками, крестами и без.

Правда, есть тут и сознательные или невольные промашки, умолчания в угоду нынешнему режиму. Так, на первых ста страницах этой книги портретов Гитлера в три раза больше, чем Сталина: 18 и 6. Выступление Молотова по радио 22 июня 1941 года, перевернувшее всю нашу жизнь, ухитрились втиснуть в 24 коротких строки, а великой речи Сталина 3 июля 1941 года вообще не нашли места.

А в советское время написано о войне еще больше. Тут воспоминания и рядовых участников, и прославленных героев, как Александр Покрышкин, и генералов, адмиралов, маршалов, министров. Опубликованы директивы Ставки, приказы по фронтам и армиям, переговоры по ВЧ, много издано и фундаментальных научных работ, в том числе 12-томная «История Второй мировой войны». Читай – не хочу! Конечно, есть и в этих публикациях ошибки, неполнота, умолчания. Но если хочешь знать истину, – сопоставляй, копайся.

Но полковник Ащин открывает погреб и оттуда раздается пронзительный голос широко известного нам Марка Солонина, рыцаря истины: «Даже центральные газеты предвоенного и военного времени были изъяты из открытых фондов общедоступных библиотек». Назови хоть одну библиотеку. И что в этих газетах было скрывать – строительство Днепрогэса, Челябинского тракторного? Или – разгром немцев под Москвой, красный флаг над рейхстагом? И когда «изъяли» – в советское время или ныне ваши друзья? Ведь в стране произошла контрреволюция. Не заметили? И кому это было нужно?

«Даже речи Молотова и Сталина, тексты международных договоров, заключенных Советским Союзом в 1939–1941 годы, – это тайна, – уверяет Солонин. – Страшная военная тайна». Речи Молотова? Вот передо мной трехтомник «Внешняя политика Советского Союза в годы Отечественной войны», вышедший тиражом в 25 тысяч. На страницах 27–29 первого тома – речь Молотова 22 июня 1941 года. Тут много разных документов, подписанных Молотовым, Вышинским и другими дипломатами, высокопоставленными лицами, причем не только советскими, но и американскими, английскими, французскими и т. д. Это советское издание. А вот нынешнее – «Рассекреченное лето 1941 года» (2011).

Вам речи Сталина? Много раз издавалась его книга «О Великой Отечественной войне Советского Союза». В ней его обращения к народу, речи, приказы, интервью. У меня два издания этой книги – 1947 года (2 миллиона экз.) и 2002-го. Вам мало? Хотите еще его переговоры по прямому проводу? Обращайтесь в «Русский архив», тт. 5(1) и последующие.

А вот еще в подтверждение своей позиции Ащин приводит заявление генерал-полковника юстиции А. Муранова. Тот лет двадцать тому назад писал: «Многие страницы фронтовой летописи были искажены усилиями сталинско-брежневской идеологической команды до неузнаваемости». Подумать только, до неузнаваемости! А где, ваше превосходительство, вы пребывали, когда «команда» занималась этим преступным делом? Почему молчали лет двадцать – тридцать? Вы ж генерал!

Но в чем именно «неузнаваемость»-то? Может, поражения изображали как победы? Уверяли, что Брестскую крепость, Одессу, Севастополь немцы так и не взяли? Скрыли, что немцы доперли до Москвы, а потом до Волги? Гнали туфту, что от Сталинграда до Берлина мы дошли за три месяца? Клялись, что наши потери были в десять раз меньше, чем у немцев?.. Рисовали такую картину, будто немецкие военачальники были сплошь малограмотны и бездарны? Все это действительно было бы – «до неузнаваемости». Но ведь ничего похожего в серьезных публикациях, в официальных заявлениях не было. Мы знали и писали, что наш враг силен, опытен и коварен.

К слову сказать, когда началась война, в Красной Армии было только пять Маршалов Советского Союза: Ворошилов, Буденный, Шапошников, Тимошенко и Кулик, а в вермахте – 13! Почти всем было за шестьдесят, у них за плечами опыт не только Первой мировой войны, но и современной. Когда Красная Армия после Сталинградской победы перешла к общему наступлению, то у нас в 1943–1945 годы стали Маршалами восемь 40-45-летних генералов, а в вермахте, в эти же годы терпящем поражение, появилось 9 фельдмаршалов. Значит, всего их стало у Гитлера 22.

И вот примечательно, наши военачальники, в частности маршалы, были из простонародья: Верховный Главнокомандующий – сын сапожника, его заместитель Жуков – сын скорняка и сам в молодости скорняк, начальник Генштаба Василевский – сын сельского священника и т. д. Самым большим аристократом среди них мог считаться Рокоссовский, отец которого был машинистом паровоза. А у немцев из 22 фельдмаршалов 12 – потомственные «фоны»: бароны, графы и т. п. Так что Отечественная война в известном смысле это война молодого простонародья против престарелых вельмож. Показательно и то, что семь своих фельдмаршалов-фонов Гитлер за неудачи на фронтах уволил. Например, фон Браухич, который был Главнокомандующим до того, как им стал сам Гитлер, подал в отставку 6 декабря 1941 года, на другой день после начала нашего контрнаступления под Москвой, которое могло кончиться полной катастрофой для немцев, и Браухич, видимо, понимал это. Гитлер через несколько дней вообще уволил фельдмаршала из армии.

У нас этого не было. Хотя некоторых маршалов передвинули на другие должности, однако Ворошилов до конца войны оставался членом Ставки и Главнокомандующим партизанским движением; Буденный – заместителем народного комиссара обороны и командующим кавалерией Красной Армии; Тимошенко – членом Ставки и командующим ряда фронтов.

А уж чего стоит участие некоторых фельдмаршалов в заговоре против Гитлера. После его неудачи фельдмаршал Роммель отравился, а фельдмаршал Вицлебен был повешен.

И неудачи свои на фронте немецкие фельдмаршалы переносили плохо. Фон Рейхенау 12 января 1942 года в пору нашего контрнаступления под Москвой умер от инфаркта. Фон Клюге 18 августа 1944 года покончил с собой, поскольку не сумел предотвратить вторжение союзников в Нормандии. 31 апреля 1945 года за неделю до безоговорочной капитуляции то же самое сделал и фельдмаршал Модель. Ну, это говорю все к слову.

А разглагольствования о том, что кто-то неведомый до неузнаваемости исказил какие-то неизвестные страницы истории войны, не стоящая внимания демагогия. Конечно, всегда можно найти пустозвонов. Но ты мне скажи, кто и какие страницы, и я тебе отвечу. Я-то знаю таких мыслителей. Вот хотя бы писатель Виктор Астафьев как раз уверял в «Правде», что наши потери были в десять раз меньше немецких. Но ему тут же дали отпор. После контрреволюции уже в антисоветских «Московских новостях» он стал твердить обратное: немецкие потери было в десять раз меньше. Но опять получил достойный отпор, невзирая на то, что Горбачев повесил ему Золотую Звезду.

Полковник Ащин бросается на выручку генералу Муранову: «Фундаментальных исследований по истории Второй мировой и Великой Отечественной войн просто нет». И в доказательство этого заявляет об упомянутой 12-томной «Истории» (1973–1982), что она «может считаться фундаментальной только по объему печатных листов, участию маститых академиков и генералов, по затраченным на них финансам». Ну, чужие финансы всегда интересуют таких полковников. А что, собственно, вам известно о финансовой стороне этого издания? Кому там заплатили баснословный гонорар? Ведь ничего же не знаете, но бросить тень, опорочить страсть как хочется. Опять же не офицерское это дело, ваше благородие. Уже один этот финансовый интерес полковника заставляет насторожиться.

А где вы там рассмотрели академиков да генералов? Вот редколлегия первого тома: Г. Деборин, О. Сувениров, В. Клевцов, Е. Никитин, Ю. Поляков, В. Серегин, К. Шииня. И кто тут маститый академик? Вот редколлегия последнего 12-го тома: С. Тюшкевич, Г. Горошкова, А. Данилевич, И. Джорджадзе, К. Зародов, Б. Зверев, Г. Комков, Г. Кравченко, Г. Куманев, Н. Мараков, М. Повалий, Ш. Санакоев, Н. Сбытов, Ю. Якунин. И кто тут генерал? Не Горошкова?

Это 1-й и 12-й тома. Остальные десять проверьте, полковник, сами. Может, и сыщете парочку академиков да генералов. И почему это плохо – потому что выше вас по званию, но ниже по знанию? Такие вещи надо доказывать. Впрочем, вы можете найти даже двух маршалов: председателем главной редколлегии первых семи томов был А. А. Гречко, последующих – Д. Ф. Устинов. Оба были тогда министрами обороны. И что плохого в том, что эти знающие дело люди, честные коммунисты возглавляли работу? Или вам не хватает там Сердюкова да Чубайса?