Текст книги "Владимир Высоцкий"

Автор книги: Владимир Высоцкий

Ноль семь

 
Для меня эта ночь – вне закона.
Я пишу – по ночам больше тем.
Я хватаюсь за диск телефона,
Набираю вечное ноль семь.
 
 
«Девушка, здравствуйте! Как вас звать?» – «Тома»
«Семьдесят вторая! Жду дыханье затая…
Быть не может, повторите, я уверен – дома!..
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!»
 
 
Эта ночь для меня вне закона,
Я не сплю – я кричу: «Поскорей!..»
Почему мне в кредит, по талону
Предлагают любимых людей!
 
 
«Девушка, слушайте! Семьдесят вторая!
Не могу дождаться, и часы мои стоят…
К дьяволу все линии – я завтра улетаю!..
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!»
 
 
Телефон для меня – как икона.
Телефонная книга – триптих,
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянье на миг сократив.
 
 
«Девушка, милая! Я прошу – продлите!
Вы теперь как ангел – не сходите ж с алтаря!
Самое главное – впереди, поймите…
Вот уже ответили.
Ну здравствуй, это я!»
 
 
Что, опять поврежденье на трассе?
Что, реле там с ячейкой шалят?
Мне плевать – буду ждать, – я согласен
Начинать каждый вечер с нуля!
 
 
«Ноль семь, здравствуйте! Снова я». – «Да что вам?»
«Нет, уже не нужно, – нужен город Магадан.
Не даю вам слова, что звонить не буду снова, —
Просто друг один – узнать, как он, бедняга, там…»
 
 
Эта ночь для меня вне закона.
Ночи все у меня не для сна, —
А усну – мне приснится мадонна,
На кого-то похожа она.
 
 
«Девушка, милая! Снова я. Тома!
Не могу дождаться – жду дыханье затая…
Да, меня!.. Конечно, я!.. Да, я! Конечно, дома!»
«Вызываю… Отвечайте…» – «Здравствуй, это я!»
 

1969

Песенка о переселении душ

Кто верит в Магомета, кто в Аллаха, кто в Исуса,

Кто ни во что не верит – даже в черта, назло всем, —

Хорошую религию придумали индусы:

Что мы, отдав концы, не умираем насовсем.

Стремилась ввысь душа твоя —

Родишься вновь с мечтою,

Но если жил ты как свинья —

Останешься свиньею.

Пусть косо смотрят на тебя – привыкни

к укоризне, —

Досадно – что ж, родишься вновь на колкости

горазд.

А если видел смерть врага еще при этой жизни —

В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз.

Живи себе нормальненько —

Есть повод веселиться:

Ведь, может быть, в начальника

Душа твоя вселится.

Пускай живешь ты дворником – родишься

вновь прорабом,

А после из прораба до министра дорастешь, —

Но если туп как дерево – родишься баобабом

И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь.

Досадно попугаем жить,

Гадюкой с длинным веком, —

Не лучше ли при жизни быть

Приличным человеком?!

Так кто есть кто. так кто был кем? – мы никогда

не знаем.

Кто был никем, тот станет всем, – задумайся о том!

Быть может, тот облезлый кот – был раньше

негодяем,

А этот милый человек – был раньше добрым псом.

Я от восторга прыгаю,

Я обхожу искусы, —

Удобную религию

Придумали индусы!

1969

Я не люблю

 
Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
 
 
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще —
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
 
 
Я не люблю, когда – наполовину
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
 
 
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу,
Или – когда все время против шерсти,
Или – когда железом по стеклу.
 
 
Я не люблю уверенности сытой, —
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, что слово «честь» забыто
И что в чести наветы за глаза.
 
 
Когда я вижу сломанные крылья —
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье, —
Вот только жаль распятого Христа.
 
 
Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более – когда в нее плюют.
 
 
Я не люблю манежи и арены:
На них мильон меняют по рублю.
Пусть впереди большие перемены —
Я это никогда не полюблю!
 

1969

Песенка о слухах

 
Сколько слухов наши уши поражает,
Сколько сплетен разъедает, словно моль!
Ходят слухи, будто все подорожает —
абсолютно, —
А особенно – штаны и алкоголь!
 
 
Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
 
 
– Слушай, слышал? Под землею город строют, —
Говорят – на случай ядерной войны!
– Вы слыхали? Скоро бани все закроют —
повсеместно
Навсегда, – и эти сведенья верны!
 
 
Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
 
 
– А вы знаете? Мамыкина снимают —
За разврат его, за пьянство, за дебош!
– Кстати, вашего соседа забирают,
негодяя, —
Потому что он на Берию похож!
 
 
Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
 
 
– Ой, что деется! Вчерась траншею рыли —
Откопали две коньячные струи!
– Говорят, шпионы воду отравили
самогоном,
Ну а хлеб теперь – из рыбной чешуи!
 
 
Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
 
 
Закаленные во многих заварухах,
Слухи ширятся, не ведая преград, —
Ходят сплетни, что не будет больше слухов
абсолютно,
Ходят слухи, будто сплетни запретят!
 
 
Словно мухи, тут и там
Ходят слухи по домам,
А беззубые старухи
Их разносят по умам!
 

1969

* * *

 
Подумаешь – с женой мне очень ладно,
Подумаешь – неважно с головой.
Подумаешь – ограбили в парадном, —
Скажи еще спасибо, что – живой!
 
 
Ну что ж такого – мучает саркома,
Ну что ж такого – начался запой,
Ну что ж такого – выгнали из дома,
Скажи еще спасибо, что – живой!
 
 
Плевать – партнер по покеру дал дуба,
Плевать, что снится ночью домовой,
Плевать – в «Софии» выбили два зуба,
Скажи еще спасибо, что – живой!
 
 
Да ладно – ну уснул вчера в опилках,
Да ладно – в челюсть врезали ногой.
Да ладно – потащили на носилках, —
Скажи еще спасибо, что – живой!
 
 
Да, правда – тот, кто хочет, тот и может.
Да, правда – сам виновен, бог со мной.
Да, правда, – но одно меня тревожит:
Кому сказать спасибо, что – живой!
 

1969

Посещение музы,
или песенка плагиатора

 
Я щас взорвусь, как триста тонн тротила, —
Во мне заряд нетворческого зла:
Меня сегодня Муза посетила, —
Немного посидела и ушла!
 
 
У ней имелись веские причины —
Я не имею права на нытье, —
Представьте: Муза… ночью… у мужчины! —
Бог весть что люди скажут про нее.
 
 
И все же мне досадно, одиноко:
Ведь эта Муза – люди подтвердят! —
Засиживалась сутками у Блока,
У Пушкина жила не выходя.
 
 
Я бросился к столу, весь нетерпенье.
Но – господи помилуй и спаси —
Она ушла, – исчезло вдохновенье
И – три рубля: должно быть, на такси.
 
 
Я в бешенстве мечусь, как зверь, по дому.
Но бог с ней, с Музой, – я ее простил.
Она ушла к кому-нибудь другому:
Я, видно, ее плохо угостил.
 
 
Огромный торт, утыканный свечами,
Засох от горя, да и я иссяк,
С соседями я допил, сволочами.
Для Музы предназначенный коньяк.
 
 
…Ушли года, как люди в черном списке, —
Всё в прошлом, я зеваю от тоски.
Она ушла безмолвно, по-английски.
Но от нее остались две строки.
 
 
Вот две строки – я гений, прочь сомненья.
Даешь восторги, лавры и цветы:
«Я помню это чудное мгновенье,
Когда передо мной явилась ты!»
 

1969

* * *

 
И вкусы и запросы мои – странны, —
Я экзотичен, мягко говоря:
Могу одновременно грызть стаканы —
И Шиллера читать без словаря.
 
 
Во мне два Я—два полюса планеты,
Два разных человека, два врага:
Когда один стремится на балеты —
Другой стремится прямо на бега.
 
 
Я лишнего и в мыслях не позволю.
Когда живу от первого лица, —
Но часто вырывается на волю
Второе Я в обличье подлеца.
 
 
И я борюсь, давлю в себе мерзавца, —
О, участь беспокойная моя! —
Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе Я.
 
 
Когда в душе я раскрываю гранки
На тех местах, где искренность сама. —
Тогда мне в долг дают официантки
И женщины ласкают задарма.
 
 
Но вот летят к чертям все идеалы,
Но вот я груб, я нетерпим и зол.
Но вот сижу и тупо ем бокалы.
Забрасывая Шиллера под стол.
 
 
…А суд идет, весь зал мне смотрит в спину.
Вы, прокурор, вы, гражданин судья.
Поверьте мне: не я разбил витрину,
А подлое мое второе Я.
 
 
И я прошу вас: строго не судите, —
Лишь дайте срок, но не давайте срок! —
Я буду посещать суды как зритель
И в тюрьмы заходить на огонек.
 
 
Я больше не намерен бить витрины
И лица граждан – так и запиши!
Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души!
 
 
Искореню, похороню, зарою, —
Очищусь, ничего не скрою я!
Мне чуждо это ё мое второе, —
Нет, это не мое второе Я!
 

1969

Про любовь в каменном веке

 
А ну отдай мой каменный топор!
И шкур моих набедренных не тронь!
Молчи, не вижу я тебя в упор. —
Сиди вон и поддерживай огонь!
 
 
Выгадывать не смей на мелочах,
Не опошляй семейный наш уклад!
Не убрана пещера и очаг, —
Разбаловалась ты в матриархат!
 
 
Придержи свое мнение:
Я – глава, и мужчина – я!
Соблюдай отношения
Первобытнообщинныя!
 
 
Там мамонта убьют – поднимут вой,
Начнут добычу поровну делить…
Я не могу весь век сидеть с тобой —
Мне надо хоть кого-нибудь убить!
 
 
Старейшины сейчас придут ко мне, —
Смотри еще – не выйди голой к ним!
В век каменный – и не достать камней, —
Мне стыдно перед племенем моим!
 
 
Пять бы жен мне – наверное,
Разобрался бы с вами я!
Но дела мои – скверные,
Потому – моногамия.
 
 
А всё – твоя проклятая родня!
Мой дядя, что достался кабану.
Когда был жив, предупреждал меня:
Нельзя из людоедок брать жену!
 
 
Не ссорь меня с общиной – это ложь,
Что будто к тебе ктой-то пристает, —
Не клевещи на нашу молодежь.
Она – надежда наша и оплот!
 
 
Ну что глядишь – тебя пока не бьют, —
Отдай топор – добром тебя прошу!
И шкуры – где? Ведь люди засмеют!..
До трех считаю, после – задушу!
 

1969

Семейные дела в древнем Риме

 
Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия
Новостями поделиться и
Выпить малость ал ко го л ия.
 
 
Не вести ж бесед тверёзыми!
Марк-патриций не мытарился —
Пил нектар большими дозами
И ужасно нанектарился.
 
 
И под древней под колонною
Он исторг из уст проклятия:
«Эх, с почтенною матрёною
Разойдусь я скоро, братия!
 
 
Она спуталась с поэтами.
Помешалась на театрах —
Так и шастает с билетами
На приезжих гладиаторов!
 
 
«Я, – кричит, – от бескулыурия
Скоро стану истеричкою!» —
В общем, злобствует как фурия,
Поощряема сестричкою!
 
 
Только цыкают и шикают…
Ох, налейте снова мне «двойных»!
Мне ж – рабы в лицо хихикают.
На войну бы мне, да нет войны!
 
 
Я нарушу все традиции —
Мне не справиться с обеими, —
Опускаюсь я, патриции,
Дую горькую с плебеями!
 
 
Я ей дом оставлю в Персии —
Пусть берет сестру-мегерочку, —
На отцовские сестерции
Заведу себе гетерочку.
 
 
У гетер хотя безнравственней,
Но они не обезумели.
У гетеры пусть всё явственней,
Зато родственники умерли.
 
 
Там сумею исцелиться и
Из запоя скоро выйду я!»
…И пошли домой патриции,
Марку пьяному завидуя.
 

1969

Про любовь в средние века

 
Сто сарацинов я убил во славу ей —
Прекрасной даме посвятил я сто смертей, —
Но сам король – лукавый сир —
затеял рыцарский турнир, —
Я ненавижу всех известных королей!
 
 
Вот мой соперник – рыцарь Круглого стола, —
Чужую грудь мне под копье король послал.
Но в сердце нежное ее
мое направлено копье, —
Мне наплевать на королевские дела!
 
 
Герб на груди его – там плаха и петля.
Но будет дырка там, как в днище корабля.
Он – самый первый фаворит,
к нему король благоволит, —
Но мне сегодня наплевать на короля!
 
 
Король сказал: «Он с вами справится шаля! —
И пошутил: – Пусть будет пухом вам земля!»
Я буду пищей для червей —
тогда он женится на ней, —
Простит мне Бог, я презираю короля!
 
 
Вот подан знак – друг друга взглядом пепеля.
Коней мы гоним, задыхаясь и пыля.
Забрало поднято – изволь!
Ах, как волнуется король!..
Но мне, ей-богу, наплевать на короля!
 
 
Ну вот все кончено – пусть отдохнут поля, —
Вот льется кровь его на стебли ковыля.
Король от бешенства дрожит,
но мне она принадлежит —
Мне так сегодня наплевать на короля!
 
 
…Но в замке счастливо мы не пожили с ней:
Король в поход послал на сотни долгих дней, —
Не ждет меня мой идеал,
ведь он – король, а я – вассал, —
И рано, видимо, плевать на королей!
 

1969

Про любовь в эпоху возрождения

 
Может быть, выпив поллитру,
Некий художник от бед
Встретил чужую палитру
И посторонний мольберт.
 
 
Дело теперь за немногим —
Нужно натуры живой, —
Глядь – симпатичные ноги
С гордой идут головой.
 
 
Он подбегает к Венере:
«Знаешь ли ты, говорят,
Данте к своей – Алигьери —
Запросто шастает в ад!
 
 
Ада с тобой нам не надо —
Холодно в царстве теней…
Кличут меня Леонардо.
Так раздевайся скорей!
 
 
Я тебя – даже нагую —
Действием не оскорблю, —
Дай я тебя нарисую
Или из глины слеплю!»
 
 
Но отвечала сестричка:
«Как же вам не ай-яй-яй!
Честная я католичка —
И несогласная я!
 
 
Вот испохабились нынче —
Так и таскают в постель!
Ишь – Леонардо да Винчи —
Тоже какой Рафаэль!
 
 
Я не привыкла без чувства —
Не соглашуся ни в жисть!
Мало что ты – для искусства, —
Сперва давай-ка женись!
 
 
Там и разденемся в спальной —
Как у людей повелось…
Мало что ты – гениальный! —
Мы не глупее небось!»
 
 
«Так у меня ж – вдохновенье, —
Можно сказать, что экстаз!» —
Крикнул художник в волненье…
Свадьбу сыграли на раз.
 
 
…Женщину с самого низа
Встретил я раз в темноте, —
Это была Мона Лиза —
В точности как на холсте.
 
 
Бывшим подругам в Сорренто
Хвасталась эта змея:
«Ловко я интеллигента
Заполучила в мужья!..»
 
 
Вкалывал он больше года —
Весь этот длительный срок
Все улыбалась Джоконда:
Мол, дурачок, дурачок!
 
 
…В песне разгадка дается
Тайны улыбки, а в ней —
Женское племя смеется
Над простодушьем мужей!
 

1969

* * *

 
Теперь я буду сохнуть от тоски
И сожалеть, проглатывая слюни,
Что недоел в Батуми шашлыки
И глупо отказался от сулгуни.
 
 
Пусть много говорил белиберды
Наш тамада – вы тамаду не троньте, —
За Родину был тост алаверды.
За Сталина, – я думал – я на фронте.
 
 
И вот уж за столом никто не ест
И тамада над всем царит шерифом, —
Как будто бы двадцатый с чем-то съезд
Другой – двадцатый – объявляет мифом.
 
 
Пил тамада за город, за аул
И всех подряд хвалил с остервененьем, —
При этом он ни разу не икнул —
И я к нему проникся уваженьем.
 
 
Правда, был у тамады
Длинный тост алаверды
За него – вождя народов,
И за все его труды.
 
 
Мне тамада сказал, что я – родной.
Что если плохо мне – ему не спится, —
Потом спросил меня: «Ты кто такой?»
А я сказал: «Бандит и кровопийца».
 
 
В умах царил шашлык и алкоголь, —
Вот кто-то крикнул, что не любит прозы.
Что в море не поваренная соль —
Что в море человеческие слезы.
 
 
Но вот конец – уже из рога пьют.
Уже едят инжир и мандаринки,
Которые здесь запросто растут,
Точь-точь как те, которые на рынке.
 
 
Обхвалены все гости, и пока
Они не окончательно уснули —
Хозяина привычная рука
Толкает вверх бокал «Киндзмараули»…
 
 
О как мне жаль, что я и сам такой:
Пусть я молчал, но я ведь пил – не реже, —
Что не могу я моря взять с собой
И захватить все солнце побережья.
 

1969

* * *

 
Нет меня – я покинул Рассею, —
Мои девочки ходят в соплях!
Я теперь свои семечки сею
На чужих Елисейских полях.
 
 
Кто-то вякнул в трамвае на Пресне:
«Нет его – умотал наконец!
Вот и пусть свои чуждые песни
Пишет там про Версальский дворец».
 
 
Слышу сзади – обмен новостями:
«Да не тот! Тот уехал – спроси!»
«Ах не тот?!» – и толкают локтями.
И сидят на коленях в такси.
 
 
Тот, с которым сидел в Магадане,
Мой дружок по гражданской войне —
Говорит, что пишу ему: «Ваня!
Скушно, Ваня, – давай, брат, ко мне!»
 
 
Я уже попросился обратно —
Унижался, юлил, умолял…
Ерунда! Не вернусь, вероятно, —
Потому что я не уезжал!
 
 
Кто поверил – тому по подарку, —
Чтоб хороший конец, как в кино:
Забирай Триумфальную арку.
Налетай на заводы Рено!
 
 
Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?! —
Не волнуйтесь – я не уехал,
И не надейтесь – я не уеду!
 

1970

Веселая покойницкая

 
Едешь ли в поезде, в автомобиле
Или гуляешь, хлебнувши винца, —
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.
 
 
Вот вам авария: в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного, —
Все, и шофер, получили увечья.
Только который в гробу – ничего.
 
 
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон – и тот верхней ноты не брал.
Громко фальшивили медные трубы, —
Только который в гробу – не соврал.
 
 
Бывший начальник – и тайный
разбойник —
В лоб лобызал и брезгливо плевал.
Все приложились, – а скромный покойник
Так никого и не поцеловал.
 
 
Но грянул гром – ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать, —
Все разбежались под плиты и крыши, —
Только покойник не стал убегать.
 
 
Что ему дождь – от него не убудет, —
Вот у живущих – закалка не та.
Ну а покойники, бывшие люди, —
Смелые люди и нам не чета.
 
 
Как ни спеши, тебя опережает
Клейкий ярлык, как отметка на лбу, —
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.
 
 
Можно в отдельный, а можно и в общий —
Мертвых квартирный вопрос не берет, —
Вот молодец этот самый – усопший —
Вовсе не требует лишних хлопот.
 
 
В царстве теней – в этом обществе
строгом —
Нет ни опасностей, нет ни тревог, —
Ну а у нас – все мы ходим под богом,
Только которым в гробу – ничего.
 
 
Слышу упрек: «Он покойников славит!»
Нет, – я в обиде на злую судьбу:
Всех нас когда-нибудь ктой-то задавит, —
За исключением тех, кто в гробу.
 

1970

* * *

 
Переворот в мозгах из края в край,
В пространстве – масса трещин и
смещений:
В Аду решили черти строить рай
Для собственных грядущих поколений.
 
 
Известный черт с фамилией Черток —
Агент из Рая – ночью, внеурочно
Отстукал в Рай: в Аду черт знает что, —
Что точно – он, Черток, не знает точно.
 
 
Еще ввернул тревожную строку
Для шефа всех лазутчиков Амура:
«Я в ужасе, – сам Дьявол начеку,
И крайне ненадежна агентура».
 
 
Тем временем в Аду сам Вельзевул
Потребовал военного парада, —
Влез на трибуну, плакал и загнул:
«Рай, только рай – спасение для Ада!»
 
 
Рыдали черти и кричали: «Да!
Мы рай в родной построим Преисподней!
Даешь производительность труда!
Пять грешников на нос уже сегодня!»
 
 
«Ну что ж, вперед! А я вас поведу! —
Закончил Дьявол. – С Богом! Побежали!»
И задрожали грешники в Аду,
И ангелы в Раю затрепетали.
 
 
И ангелы толпой пошли к Нему —
К тому, который видит все и знает, —
А Он сказал: «Мне наплевать на тьму!» —
И заявил, что многих расстреляет.
 
 
Что Дьявол – провокатор и кретин,
Его возня и крики – всё не ново, —
Что ангелы – ублюдки как один
И что Черток давно перевербован.
 
 
«Не Рай кругом, а подлинный бедлам, —
Спущусь на землю – там хоть уважают!
Уйду от вас к людям ко всем чертям —
Пущай меня вторично распинают!..»
 
 
И Он спустился. Кто он? Где живет?..
Но как-то раз узрели прихожане —
На паперти у церкви нищий пьет.
«Я Бог, – кричит, – даешь на пропитанье!»
 
 
Конец печален (плачьте, стар и млад, —
Что перед этим всем сожженье Трои!):
Давно уже в Раю не рай, а ад, —
Но рай чертей в Аду зато построен!
 

1970

Про двух громилов —
братьев Прова и Николая

 
Как в селе Большие Вилы,
Где еще сгорел сарай,
Жили-были два громилы
Огромадной жуткой силы —
Братья Пров и Николай.
 
 
Николай – что понахальней —
По ошибке лес скосил,
Ну а Пров – в опочивальни
Рушил стены – и входил.
 
 
Как братья не вяжут лыка,
Пьют отвар из чаги —
Все от мала до велика
Прячутся в овраге.
 
 
В общем, лопнуло терпенье, —
Ведь добро – свое, не чье, —
Начинать вооруженье
И идти на усмиренье
Порешило мужичьё.
 
 
Николай – что понахальней —
В тот момент быка ломал,
Ну а Пров в какой-то спальне
С маху стену прошибал.
 
 
«Эй, братан, гляди – ватага, —
С кольями, да слышь ли,
Чтой-то нынче из оврага
Рановато вышли!»
 
 
Неудобно сразу драться —
Наш мужик так не привык, —
Стали прежде задираться:
«Для чего, скажите, братцы,
Нужен вам безрогий бык?!»
 
 
Николаю это странно:
«Если жалко вам быка —
С удовольствием с братаном
Можем вам намять бока!»
 
 
Где-то в поле замер заяц,
Постоял – и ходу…
Пров ломается, мерзавец,
Сотворивши шкоду.
 
 
«Ну-ка, кто попробуй вылезь —
Вмиг разделаюсь с врагом!»
Мужики перекрестились —
Всей ватагой навалились:
Кто – багром, кто – батогом.
 
 
Николай, печась о брате,
Первый натиск отражал,
Ну а Пров укрылся в хате
И оттуда хохотал.
 
 
От могучего напора
Развалилась хата, —
Пров оттяпал ползабора
Для спасенья брата.
 
 
«Хватит, брат, обороняться —
Пропадать так пропадать!
Коля, нечего стесняться, —
Колья начали ломаться, —
Надо, Коля, нападать!»
 
 
По мужьям да по ребятам
Будут бабы слезы лить…
Но решили оба брата
С наступленьем погодить.
 
 
«Гляди в оба, братень, —
Со спины заходят!»
«Может, оборотень?»
«Не похоже вроде!»
 
 
Дело в том, что к нам в селенье
Напросился на ночлег —
И остался до Успенья,
А потом – на поселенье
Никчемушный человек.
 
 
И сейчас вот из-за крика
Ни один не услыхал:
Этот самый горемыка
Чтой-то братьям приказал.
 
 
Кровь уже лилась ручьями, —
Так о чем же речь-то?
«Бей братьев!» —
Но вдруг с братьями
Сотворилось нечто:
 
 
Братьев как бы подкосило —
Стали братья отступать —
Будто вмиг лишились силы…
Мужичье их попросило
Больше бед не сотворять.
 
 
…Долго думали-гадали,
Что блаженный им сказал, —
Как затылков ни чесали —
Ни один не угадал.
 
 
И решили: он заклятьем
Обладает, видно…
Ну а он сказал лишь: «Братья,
Как же вам не стыдно!»
 

1970

Странная сказка

 
В Тридевятом государстве
(Трижды девять – двадцать семь)
Все держалось на коварстве —
Без проблем и без систем.
 
 
Нет того чтобы сам – воевать, —
Стал король втихаря попивать.
Расплевался с королевой,
Дочь оставил старой девой, —
А наследник пошел воровать.
 
 
В Тридесятом королевстве
(Трижды десять – тридцать, что ль?)
В добром дружеском соседстве
Жил еще один король.
 
 
Тишь да гладь, да спокойствие там, —
Хоть король был отъявленный хам.
Он прогнал министров с кресел,
Оппозицию повесил —
И скучал от тоски по делам.
 
 
В Триодиннадцатом царстве
(То бишь – в царстве Тридцать три)
Царь держался на лекарстве:
Воспалились пузыри.
 
 
Был он – милитарист и вандал, —
Двух соседей зазря оскорблял —
Слал им каждую субботу
Оскорбительную ноту, —
Шел на международный скандал.
 
 
В Тридцать третьем царь сказился:
Не хватает, мол, земли, —
На соседей покусился —
И взбесились короли:
 
 
«Обуздать его, смять!» – только глядь —
Нечем в Двадцать седьмом воевать,
А в Тридцатом – полководцы
Все утоплены в колодце
И вассалы восстать норовят…
 

1970