Текст книги "Империя коррупции. Территория русской национальной игры"

Автор книги: Владимир Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 3

Описанный в предыдущей главе подход применяется ко всем направлениям хозяйственной деятельности, которые могут представлять хоть какой-то интерес. При этом все российские чиновники искренне убеждены, что свои «несколько шляп» они носят по праву. Чтобы проследить истоки данного явления, обратимся к сравнительно недавнему прошлому.

Если взять платежную ведомость любой государственной организации и посмотреть на зарплаты сотрудников, возникает ощущение, что находишься в Зазеркалье. В советское время это Зазеркалье объяснялось легко: в тарифной сетке существовал верхний предел зарплаты, установленной для условного рабочего, а дальше министры, секретари ЦК, члены Политбюро и прочие получали суммы, в общем-то непринципиально превышающие этот уровень, самое большее в два-три раза. Но при этом все прекрасно понимали, что в условиях дефицита и фактической невозможности купить многие необходимые товары один и тот же рубль для разных категорий граждан мог иметь совершенно разную покупательную способность. На рубль можно было купить два брикета мороженого, бутылку вина или полбатона колбасы, и одновременно тот же самый рубль оказывался страшно дорогим – доллар стоил шестьдесят одну копейку – и можно было в некоторых местах типа пресловутой двухсотой секции ГУМа или в сети спецмагазинов «Березка» покупать дефицитные товары по таким ценам, каких не существовало больше нигде.

Люди, приезжающие из-за границы, получали зарплату так называемыми чеками или бонами разных серий, в зависимости от того, в каких странах они работали. Все чеки давали возможность покупать в валютных магазинах, однако в зависимости от серии чеков мог отличаться как ассортимент доступных товаров, так и цены на один и тот же товар – как говорится, «есть, да не про вашу честь». Можно вспомнить и о том, что полстраны получало помимо денежной зарплаты разного рода продовольственные и промтоварные пайки. Сложилась система, когда при формально небольшом разрыве в заработной плате существовала колоссальная разница в ее фактическом наполнении, что по сути все равно являлось воплощением если не коррупционной схемы, то по крайней мере классической схемы кормления. Как в царские времена, так и при социалистическом строе каждый человек четко понимал, что, находясь на определенной ступени общественной иерархии, он вправе рассчитывать на определенное количество благ. Фактически, продвигаясь по служебной лестнице, ты не просто получал на кормление какую-то территорию – государство сразу честно говорило тебе, какой именно размер довольствия ты с этого будешь иметь.

Как-то раз мой тесть, вернувшись из долгосрочной зарубежной командировки, получил право на приобретение автомобиля «Волга». Официальные, государственные цены на машины и без того устанавливались крайне высокими, а на самом деле даже за такие огромные деньги купить легковушку было практически нереально – приходилось несколько лет стоять в очереди на приобретение. Впрочем, оставалась еще возможность купить автомобиль с рук с сумасшедшей переплатой. Так вот, моему тестю понравилась «Волга» черного цвета, но оказалось, что приобрести ее невозможно. Продавец сказал: «Нет-нет-нет, черные – только для членов ЦК. Вы можете купить вишневую». То есть даже такие на первый взгляд незначительные вопросы были очень четко регламентированы.

Система работала безупречно. Благодаря сложившемуся укладу каждый понимал: ага, если пошел человек в таком прикиде, это либо ответственный работник, стоящий на определенной ступеньке, либо спекулянт, и его можно сразу арестовывать и сажать в тюрьму. Каждый чиновник не только был прекрасно осведомлен о том, что ему полагается за работу на его месте и что достанется через несколько лет, если он вырастет в должности, но и понимал, что если он слетит, то, несмотря на все былые заслуги, окажется в буквальном смысле на улице с голым задом.

После того как страна неожиданно перепрыгнула из социалистической системы в современные рыночные отношения, стало ясно, что весь сонм социальных обязательств выполнить невозможно, но унаследованное от советской власти фарисейство, зародившееся в конце 80-х – начале 90-х годов, легко перешло в новое время. Формально министры и прочие чиновники по-прежнему получали, объективно говоря, копейки, но при этом каждый из них жил совершенно замечательно. Неожиданно вокруг каждого крупного бюрократа забегали шустрые юноши, которые, реализуя разнообразные коммерческие схемы, не забывали и о своих благодетелях. Опять-таки существовало четкое понимание правил игры: если ты замминистра, можешь позволить себе покупать такие-то костюмы, часы, машины и ездить на такие-то курорты, если ты министр, тебе по чину будут удовольствия классом повыше, а уж если, страшно подумать, добрался до самого верха, то тебе сам черт не брат, делай что хочешь.

Попытка переломить ситуацию натолкнулась на повсеместное сопротивление вплоть до самого низового уровня. Дело в том, что в системе государственных учреждений действовала своя, очень привлекательная схема распределения путевок и так называемых продовольственных заказов, и даже цены на продукты в столовых вплоть до последнего времени выгодно отличались от цен в других точках общественного питания, даже если те находятся в ста метрах от места заседания слуг народа. Можно, конечно, презрительно поморщиться и сказать: «Ну разве это деньги?» Да, это деньги. Это все – деньги.

* * *

Время от времени высказываются различные соображения относительно того, как можно улучшить ситуацию. Владимир Вольфович Жириновский, в частности, однажды предложил узаконить взятки и обложить их налогом. Подобные идеи не так дурны, как могут показаться, но совершенно неприемлемы. Даже размер взятки не играет никакой роли. Ведь суть не в том, сколько ты платишь, чтобы дело было сделано. Вопрос в системе – ты понимаешь, что все равно обязан делиться. Принцип, когда-то шутливо сформулированный советником президента Ельцина по экономическим вопросам Лифшицем – «надо делиться», – приобрел совершенно иное звучание. Выяснилось, что делиться надо даже в тех случаях, когда, по большому счету, делать это совершенно незачем.

Предложение побороть коррупцию в том виде, как мы ее себе представляем, убирая чиновников с постов, где необходимо принимать решения и где от них что-то зависит в процедурном плане, само по себе звучит несколько фантастично. Ведь что оно означает? То, что мы должны целой армии людей сказать, что они принципиально не нужны. Тогда какой смысл вообще в существовании обученного профессионала, если он не должен принимать никаких решений? В этом случае сама его функция кажется анекдотичной и можно от него в принципе отказаться.

Мало того. Как объяснить дикому количеству людей, занятых в государственном управлении и на госслужбе, что все они должны хитрым образом куда-то исчезнуть и при этом ничего не получать. На что они логично скажут: «А с какой радости?» Не случайно всякий раз, когда заходит речь о сокращении какого-либо министерства, возникает куча федеральных агентств на том же иерархическом уровне, в которые и перетекают вчерашние сотрудники ликвидированной структуры, обрастая еще и дополнительными помощниками и подчиненными, – и все по-прежнему работают на государство. Александр Починок в свое время вывел полусерьезный закон, согласно которому при каждой реформе, имеющей целью сократить количество управленцев в России, их численность, наоборот, вырастает в полтора раза. Таким образом, если применить этот закон к общедоступным статистическим данным, получим, что примерно к 2040 году в нашей стране не останется никого, кроме чиновников. Вот тогда никто уже не будет говорить ни о какой коррупции, потому что невозможно коррумпировать самих себя – речь пойдет о сложной и разветвленной системе кормления.

Как мы уже говорили, формальные зарплаты, которые получают чиновники, жестко вписаны в единую тарифную сетку, привязанную к минимальной оплате труда. Предложенная система поощрений и выплат, которые должны каким-то образом выделить лучших, в конечном итоге наталкивается на необходимость четкого и простого определения: а кто эти лучшие? И вообще – нужны ли нам эти лучшие? И когда внутри коллектива приходится определять лучших, этот процесс проходит по одной и той же накатанной схеме: да, мы определим, только пусть этот лучший, которого мы выделим, не забудет потом деньгами поделиться с теми, кто определяет, либо откатить на самый верх.

А кроме того, если речь идет об определении лучшего, – скажите, положа руку на сердце, разве в условиях отсутствия объективных критериев ваша жена, родственница или любовница не покажется вам бесспорно лучшей, чем совершенно чужие, холодные и бесконечно далекие от вас люди, почему-то работающие под вашим началом? «Ну как не порадеть родному человечку!» – учит нас русская классическая литература, и этот призыв нам близок. Не случайно в последние годы главной мечтой множества россиян является не стать бизнесменом, и даже не стать Абрамовичем, а – что гораздо важнее – стать чиновником. Именно в близости к власти видится воплощение всего лучшего, что есть на земле.

И действительно – если взглянуть на автомобильный парк российских чиновников, станет ясно, что пределом мечтаний как раз и может быть не бизнесмен, трясущийся над каждой копейкой и ломающий голову над тем, как бы ему без штрафов и потерь сдать регулярную отчетность, а бюрократ, который формально ни за что не отвечает, ничего не решает и в условиях современной российской экономики по большому счету никогда не несет сколь-нибудь существенных наказаний. При этом может позволить себе роскошь вести такой образ жизни, который многим и не снился. Если же он еще и аккуратно соблюдает правила игры, во всем остальном у него фактически развязаны руки. Какое бы злодеяние, даже самое страшное, он ни совершил, его все равно каким-то образом аккуратно, на золотом парашюте приземляют в заранее определенное дипломатическое кресло. А если и не дипломатическое, то в любом случае мягкое.

* * *

А теперь вспомним, что произошло в России на рубеже веков, когда к власти пришел Путин и объявил о начале олигархической контрреволюции.

Очевидно, что он пришел вместе со своей гвардией. Очевидно, что эта гвардия должна была получить нечто. Очевидно, что это нечто было возможностью занять командные высоты. При этом ясно было, что олигархи – это люди, которым доверять нельзя, поэтому на перераспределение финансовых потоков надо было поставить людей, которым доверять можно. В силу всего вышесказанного в коммерческие структуры в большом количестве направились комиссары, то есть доверенные лица, задачей которых было присматривать за народным добром и соблюдать политические интересы. Какая-то часть из них параллельно занималась и до сих пор продолжает заниматься государственной работой. Эти люди внезапно оказались членами совета директоров разнообразных компаний, руководителями наблюдательных советов, но де-факто они были, если угодно, представителями государственных интересов у основных налогоплательщиков Российской Федерации – иными словами, «смотрящими». И формулировка, которую с гордостью может произнести любой американец – «Я тебе плачу налоги, а ты с моих налогов живешь», – абсолютно не работает, когда речь идет о России. Полагаю, что даже если бы никто из россиян налогов не платил, государственная казна этого бы особо не заметила, поскольку основными налогоплательщиками являются все-таки естественные монополии.

Но как только эти люди пришли в экономику и стали заниматься делом, которое им было поручено, они сразу стали задавать вопрос: «А это у нас факультатив?» Ну хорошо, даже если предположить, что и вправду факультатив и они за это ничего не получают – или получают пять копеек, – все равно немой вопрос в обращенных на вас глазах остается. Звучит он так: «Ну и? Ну мы же тратим свое время. Благодарность за это когда-нибудь придет?»

Конечно, благодарность должна была приходить. И проявляться она должна была не только в виде конкретных денег, а на начальном этапе – в виде всего лишь понимания, что вот есть государственные деньги, есть конкурсы, тендеры и тому подобные мероприятия, так почему же не доверить своим, порядочным ребятам, которые точно не враги, а прибыль не направить на финансирование сложных политических структур?

Тем не менее фактически мы все равно имеем дело с политическими назначенцами, которые заодно еще получили всю полноту возможностей коммерческой структуры, и для решения политических задач подход Путина был абсолютно оправдан. Но его изъяны и недостатки более чем очевидны. Важно отметить, что за все годы, прошедшие с момента установления рыночных отношений в России, не были заложены основы уважения к частной собственности. Этого не произошло ни при Горбачеве, ни при Ельцине. Какие бы лозунги при этом ни провозглашались, в реальности частная собственность выглядела более чем условной – в самом деле, смешно говорить о частной собственности, когда купленные олигархами суды лишали людей их копеек, если это было угодно богатому заказчику.

Итак, друзья Путина стали притчей во языцех. Если посмотреть на колоссальный рост их благосостояния, то можно только порадоваться за то, насколько у них все хорошо. Интервью Владимира Владимировича трем федеральным каналам, в котором он четко сказал, что задача – не просто взять и уволить министра, а заставить его работать, наглядно отражает его сильные стороны, которые в какой-то момент времени начали обращаться в свою противоположность.

Преданность друзьям, умение прощать ошибки, страстное желание заставить команду работать, бесспорно, являются положительными качествами. Кроме того, нет сомнений, что Путина сложно назвать мстительным человеком. «Как же так, как же так?» – вероятно, закричат сейчас фанаты Ходорковского, но я приведу обратный пример. Уж насколько Яковлев сложно себя вел во времена гонений на Собчака – и то Путин ни разу не опустился до личной мести. Замечу, кстати, что крайне наивно считать, будто в случае с Ходорковским все дело было в личной мести. Попытка сейчас нарисовать образ святого и нежного агнца крайне далека от исторической правды, а стремление зачислить Ходорковского в демократический стан и вовсе выглядит бредом. По крайней мере, когда сам Михаил Борисович, будучи еще на свободе, высказывал свои политические воззрения, ни малейшего демократического ощущения его слова никогда не создавали.

Тот факт, что преданность Путина друзьям и искреннее желание заставить людей на местах работать приводят к обратному результату, показывает, что, к сожалению, иногда друзья Путина оказывают ему самому медвежью услугу. Подобным образом можно расценить, например, поступок Алексея Леонидовича Кудрина, который во время поездки в Вашингтон осенью 2011 года высказывал перед журналистами критические замечания в адрес будущего правительства и рассуждал о своем желании или нежелании там работать, что действительно являлось нарушением дисциплины и субординации. Этим демаршем и последовавшим за ним публичным пикированием с президентом Медведевым Кудрин поставил премьер-министра в крайне неудобное положение, поскольку в данной ситуации Путин был вынужден как бы выбирать между государственным долгом и личными привязанностями. Здесь его выбор всегда очевиден и всегда однозначен, поэтому предвидеть реакцию Путина на описанные события было крайне легко.

Опять-таки, можно вспомнить долгие дружеские отношения Владимира Владимировича с генералом Виктором Черкесовым и его женой и заметить, что в момент резкого столкновения Черкесова с Николаем Патрушевым и Сергеем Ивановым Путин принял соломоново решение, в результате которого все трое потеряли свои позиции. В ходе же дальнейшего развития событий, в зависимости от внутренних обстоятельств, вновь обретенные участниками недавнего конфликта позиции были неравновесны и неравнозначны. Очевидно, что Путин уж точно никому лично не мстил и не пытался добить ни оппонентов, ни друзей, в какой-то момент времени позволивших себе решение или высказывание, которые, по мнению премьер-министра, могли бы поставить его в сложное положение. Но увы, зачастую имеет место трагическое несоответствие уровня личной ответственности Путина и уровня личной ответственности его друзей, которые считают, что дружба с ним – скорее индульгенция, чем обязательства.

Глава 4

Важный момент, который не следует упускать из виду, заключается в том, что феодальный принцип кормления всегда вступает в конфликт с капиталистическим принципом священности и неприкосновенности частной собственности. По большому счету, это две противоположные системы. После отказа от социалистической системы российское общество столкнулось с реальной необходимостью существовать в разностороннем и сложном юридическом поле. Как следствие, Думе приходилось принимать новые законы, что, в свою очередь, должно было привести к появлению органов, надзирающих за этими законами и защищающих право собственности – то есть судов. Да, конечно, суды в России были всегда. Но никогда на них не падал такой объем работы, а главное, никогда их деятельность не была под таким пристальным наблюдением.

Что же показало пристальное наблюдение за деятельностью судов? То, что ее нельзя пускать на самотек. Хорошо, что в России не действует англо-саксонское право, а то вдруг, не дай бог, здесь стал бы работать прецедент! Это же какой ужас! Ведь тогда получается, что решение, принятое где-нибудь в Ханты-Мансийске за большие или небольшие деньги либо бывшее попросту ошибочным, оказалось бы вдруг законом для всех остальных. Нет уж. У нас по двум абсолютно одинаковым делам могут быть вынесены два принципиально разных решения суда. И не надо искать в этом логики – надо искать суть.

Начало этому явлению положили веселые юноши 90-х годов, позже получившие название олигархов, которые гуляли по России, как по буфету. Осознав всю силу судебных решений, они пользовались этим самым отсутствием прецедентного права налево и направо, скупая на корню все подряд. Именно поэтому абсолютно безнадежной выглядела бы попытка на территории, где основным экономическим игроком был пресловутый ЮКОС, выиграть у того же ЮКОСа хоть одно судебное дело, или попытка судиться с «Лукойлом» на земле «Лукойла» – список можно продолжать. Доходило до смешного: в арбитражных судах существовали отдельные судьи, специализировавшиеся на конкретных коммерческих структурах. И конечно, процент побед у этих коммерческих структур был удивительно высок.

К концу периода президентства Бориса Ельцина судебная система оказалась полностью отдана в лапы олигархам. В какой-то момент времени Кремль осознал, что с этим придется бороться, и решил, что в сложившейся ситуации навести порядок в стране невозможно. Необходима какая-то реально независимая судебная система. Но в России часто бывает так, что на смену одному рабству приходит другое рабство, освобождающее от первого, после чего система как раз и становится по-настоящему независимой.

Очевидно, что Путин, придя к власти и начав борьбу с колоссальной продажностью подавляющего большинства судебных работников, мог доверять только тем, кого еще академик Сахаров называл образцом неподкупности, – то есть представителям правоохранительных органов. Поэтому в администрацию президента было делегировано большое количество доросших до генералов сотрудников, единственной, пожалуй, задачей которых было курирование судебной системы. Понятно, что свою волю они могли транслировать только путем донесения до сознания отдельных судей. Притом сложность работы с судами заключалась еще и в том, что даже если, скажем, председатель суда либо руководитель состава был осведомлен о позиции государства, это могло ничего не значить. Олигархи, не стесняясь, платили такие сумасшедшие деньги боковым судьям, что зачастую очевидно противоправные и продажные решения проходили даже против воли Кремля.

При всем этом уважение к судебной системе было таково, что просто так взять и наказать не представлялось возможным. Кроме того, необходимо было учитывать существовавшую судебную практику, при которой суды оказались завалены совершенно неподъемным количеством работы. Уровень беспорядка был настолько высок, что еще в конце 90-х – начале 2000-х годов за попадание дела к конкретному судье – только за это! – платили от пяти до десяти тысяч долларов. Не удивительно, что даже у сотрудников канцелярии накапливались внушительные суммы, а любой человек, попавший на кормление на должность судьи, сразу становился очень богат – просто по факту назначения. Деньги лезли в карман сами. Ну а обмануть компьютерную систему – это национальная русская забава.

Страшно себе представить суммы, о которых идет речь, когда мы говорим о суде. Когда-то я докладывал Путину, что ситуация в судебном мире достигла совершенно удивительного накала. Адвокаты делились на две категории: первые знали, с кем поговорить, чтобы раздался звонок, а вторые знали, кому и сколько надо заносить. Все остальное – риторика, знание законов – отходило на второй план. Конечно, сейчас мы говорим о знаковых делах, но именно знаковые дела и определяют все происходящее.

* * *

Так вот, чтобы бороться с этой продажной, коррумпированной системой, необходимо было предпринимать активные усилия. При этом хотелось создать некий противовес бандитским и олигархическим деньгам, и он был создан – в виде званий, назначений и чинов, решения по которым принимались администрацией президента.

На место олигархов пришло государство, которое с железной настойчивостью перехватило инициативу, учредив тот самый ручной режим управления, который с разной степенью успешности был реализован администрацией президента. Но тут сработала давнишняя отечественная традиция, в соответствии с которой чиновные мужи постепенно начали путать, как в классической советской комедии, свою шерсть с государственной. Они и рады бы выполнять государственную функцию, но у государства такое количество лиц и они такие разные, что немудрено и запутаться. И вот уже начинаешь думать: ну разве государство – это не я? Я же сотрудник администрации президента! Почему бы не транслировать не волю государства, а мою собственную?

Получилось так, что администрация президента стала играть колоссальную роль в судьбе судейских работников. Именно они с серьезными лицами приходили и говорили, что того они рекомендуют, а этого не рекомендуют, именно от них зависело продвижение судьи и получение им наград. И здесь обнаружился еще один очень важный момент. Оказалось, что судьи являются слугами нескольких господ. Я сейчас отнюдь не имею в виду Фемиду, которая, как известно, должна стоять с завязанными глазами, – о ней речь вообще не идет. Судьи оказались, с одной стороны, крайне зависимыми от воли сотрудников администрации президента, а с другой стороны – от воли региональных лидеров. В частности, прекрасно научилась «дружить» с судами столичная власть, во многом показывая пример подобного умения и всем остальным субъектам федерации. Не секрет, что московская мэрия откровенно доплачивала судьям через систему так называемых «лужковских надбавок». Хотя, если вдуматься – о какой независимости суда может идти речь, если власти города официально предоставляют судьям разнообразные доплаты? Разумеется, было бы смешно даже предполагать, что московская власть способна проиграть хоть один суд в городе Москве. Кто же будет кусать кормящую его руку?

Я сам столкнулся с прелестями судебных тяжб с местными властями, когда в 2006 году на меня подал в суд мэр города Самары. Первоначальная сумма иска составляла десять миллионов рублей, разбирательство тянулось почти два года, а в итоге по решению суда меня обязали выплатить самарскому мэру семьдесят тысяч. Фактически мне было сказано: «Дайте, пожалуйста, денег, потому что мэру обидно. Извиняться не надо, опровергать не надо – мы же не говорим, что вы сказали неправду. Но ваши слова его очень сильно обидели, поэтому дайте чуть-чуть денег». Мне эта ситуация показалась совершенно фантасмагорической, и я подумал, что у меня, пожалуй, есть только два варианта: либо дать денег, либо купить на эту сумму леденцов и протянуть обиженному, чтобы он, как в детстве, не ныл и не ругался. Мне-то всегда казалось, что суд выясняет истину, а не занимается столь откровенно изъяснениями в любви к представителям региональной власти.

Полученная на кормление должность в перспективном месте делала жизнь сговорчивого судьи запредельно сладкой – как в уже довольно давней истории Людмилы Майковой, которую сладость довела до того, что она просто потеряла представление о реальности. Понять нетрудно! Не могу гарантировать цифру, но возникает ощущение, что благодаря госпоже Майковой перераспределялись суммы, сравнимые с бюджетами крупных африканских стран. И конечно, когда я стал позволять себе критику в адрес того, что она делает, и решений, которые она принимает, то невольно всколыхнул целую толпу ярых поклонников – нет, отнюдь не самой судьи, а ее особых талантов. А особые таланты Людмилы Николаевны заключались в том, что определенные коммерческие структуры на редкость замечательно и благостно побеждали во всех судебных разбирательствах. Хотя, кажется, при этом и госпожа Майкова чувствовала себя хорошо, и остальным судьям было неплохо, и московское правительство, по всей видимости, получало немало.

Хронология событий интересна и в определенном роде поучительна. В августе 2004 года Людмила Николаевна приобретает квартиру и место в подземном гараже в жилом комплексе на Воробьевых горах у компании, которая в ее суде многократно проходила как сторона процесса, причем стоимость квартиры была занижена приблизительно на семьсот тысяч долларов. В то же самое время госпожа Майкова обращается в правительство Москвы с жалобой на свои жилищные условия и с просьбой предоставить отдельную квартиру для нее самой и для ее дочери, которой тогда было двадцать три года. Правительство идет навстречу и принимает распоряжение, согласно которому была предоставлена отдельная квартира Людмиле Николаевне и еще одна квартира – ее дочери. То есть – еще две квартиры, не считая родного угла. Судья освобождает для Москвы квартиру на Осташковской улице, а взамен получает более просторное жилье в новом доме на Мичуринском проспекте и отдельную квартиру для дочки в районе метро «Щукинская». Оформлялось это как обмен с доплатой, причем сумма доплаты была не то чтобы символической, но и не такой большой, как можно было ожидать. Кроме того, по документам, находившимся в финансовом департаменте города Москвы, доплату перечислил некий коммерческий банк по поручению госпожи Майковой.

Когда я начал раскручивать эту комбинацию, Людмила Николаевна попыталась объяснить свои квартирные сделки через газету «Ведомости», написав, что необходимость переезда возникла в момент рассмотрения в окружном арбитражном суде дела об аренде аэропорта Домодедово. Якобы на нее оказывали давление, вплоть до того, что неизвестные люди пытались напугать судью в подъезде ее собственного дома.

Оказывается, Людмила Николаевна бросилась приобретать квартиры с перепугу! Видимо, испуг был и вправду сильный, потому что его хватило аж на несколько квартир. Я не поленился, проверил по информационной базе. Дело об аренде аэропорта Домодедово рассматривалось в ФАС МО в начале 2004 года, а 10 марта ФАС МО уже отменил решение и отправил дело обратно в первую инстанцию. Но разве в это время рассматривалось только одно дело – домодедовское? Нет, ФАС МО разбирает сотни дел одновременно. Пугали судью, как она сама говорила, неизвестные люди. Для чего тогда понадобилось белыми нитками пришивать к инциденту Домодедово? Кроме того, так и осталось неизвестным, когда был этот случай в подъезде и был ли он вообще. Фактически Майкова прямо указала судейскому коллективу, кто у нее в немилости, кого надо «мочить».

Напомню, квартира на Воробьевых горах была куплена в августе 2004 года. Распоряжение правительства Москвы по другим двум квартирам вышло в октябре. Вроде бы проклятое домодедовское дело уже полгода как рассмотрено! Но Майкова утверждает, что над ней нависла опасность. Она действительно жила не в самом благоустроенном месте – Осташковская улица расположена в районе Медведково, возле МКАДа. И вот правительство Москвы, а точнее сказать – лично Юрий Михайлович Лужков и Владимир Иосифович Ресин, – выделяют ей квартиру на Мичуринском. Хороший район. Новый дом с отделкой. Охраняемая территория. Выдали не по закону, но от души. На самом деле безопасную квартиру.

Вы думаете, что Майковой не терпится поскорее переехать, и она бежит переселяться из опасной квартиры в безопасную, чтобы наконец пожить без страха? Безусловно, человек, чья жизнь и здоровье действительно находятся под угрозой, так бы и сделал. Но судья еще полтора года живет в «нехорошей» квартире, пока на Воробьевых горах заканчивается ремонт.

Человека испугали, и полтора года он боится, но ничего не делает. Он боится и ремонтирует, боится и ремонтирует. Упорно не покидает старую, «опасную для жизни» квартиру, упорно не переезжает в новую, более надежную, героически ждет окончания ремонта в третьей, купленной квартире. В итоге выделенное мэром безопасное жилье на Мичуринском Майкова выставляет на продажу через четыре месяца после получения, ни дня там не пожив. Здорово!

Вот интересно, обычный гражданин, если его кто-то, не дай бог, напугает в подъезде, сможет в компенсацию за свои потраченные нервные клетки получить почти пятьсот квадратов жилья в виде трех-четырех дармовых квартир? Да никогда! То есть судья получила преимущества от своей должности, что, конечно, никак нельзя счесть этичным поведением с профессиональной точки зрения.

Приблизительно в то же время московские власти строят для ФАС МО новое просторное здание. Существовало, правда, одно но: по закону финансирование строительства здания арбитражного суда должно быть только федеральным, чтобы судьи не впадали в зависимость от местных властей. Однако на сайте ФАС МО было откровенно написано, что Москва не скупится на правосудие и не оглядывается на формальности. Формальностями, таким образом, оказались предписания статьи 124 Конституции, Закона о статусе судей, Закона о финансировании судов, категорически запрещающего любые источники финансирования, кроме федерального бюджета… Но, простите, когда судьи признаются в том, что считают конституцию и законы формальностью, тут, я полагаю, комментарии излишни. При этом выяснилось еще одно совпадение – люди, возводившие здание суда и квартиру Майковой, носят одну и ту же фамилию. И они не однофамильцы, нет. Просто отец получил подряд на строительство судебного здания, а сын построил квартиру для судьи.