Текст книги "Сергей Вавилов"

Автор книги: Владимир Келер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Владимир Романович Келер
Сергей Вавилов

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга В. Р. Келера – увлекательное изложение жизненного пути замечательного советского физика, президента Академии наук СССР Сергея Ивановича Вавилова.

Вся жизнь Сергея Ивановича была посвящена развитию любимой им науки – физической оптики и ее разнообразных приложений Достоинство предлагаемой книги состоит прежде всего в том, что в ней показана эта неразрывная связь целеустремленной научной работы выдающегося ученого с другими сторонами его деятельности Я уверен, что именно поэтому данная книга выполняет основную задачу, стоящую перед каждым выпуском «Жизни замечательных людей», – живым примером поразить воображение нашей молодежи, показать привлекательность научного творчества, помочь молодым людям выявить свои способности, пробудить в них интерес к науке.

Для решения этих важных задач трудно представить более поучительный, так сказать, более безукоризненный пример, чем выбор биографии академика С И Вавилова Это пример сочетания многолетней сосредоточенной и систематической разработки одного научного направления с чрезвычайно широкими интересами и неутомимой научно-организационной и культурной работой, принесшей огромную пользу родной стране.

Ученый и организатор выдающейся работоспособности, С. И. Вавилов сделал невероятно много для одного человека Все близко знавшие его, имевшие счастье соприкасаться с ним в каждой из областей его творческой деятельности могли только глубоко сожалеть о том, что он не берег себя, безудержно расходуя свои жизненные силы.

Широта научного и вообще творческого кругозора, удивительное разнообразие интересов всегда поражали в Сергее Ивановиче Глубокое знание музыки, тонкое понимание литературы, живописи и театра, горячая любовь к книге и к ее оформлению, активный интерес к истории науки и к глубочайшим философским проблемам, ко всем сторонам жизни и культуры редкостным образом сочетались в этом замечательном ученом с удивительной научной сосредоточенностью.

С. И. Вавилов – человек большой и тонкой культуры Он владел не только распространенными иностранными языками – английским, немецким и французским, но и говорил по-итальянски и по-польски (польскому языку, как он сам рассказывал, он выучился во время продолжительного пребывания в зоне военных действий в Польше во время первой мировой войны).

Еще до своего пребывания на посту президента Академии (1945–1951 гг.) С. И. Вавилов, будучи академиком с 1932 года, проводил в Академии исключительно разностороннюю и плодотворную организационную работу. Он особенно много сделал для коренного улучшения массового издания научной литературы в нашей стране, для реформы Издательства Академии, развития научных журналов и прежде всего своего любимого детища – «Докладов Академии наук СССР», журнала, призванного быстро публиковать известия о новейших открытиях и выдающиеся оригинальные работы во всех областях точных и естественных наук. Этому в лучшем смысле слова «книжному делу», подведению итогов работы научной мысли страны С. И. Вавилов отдал много сил и времени. Мало кто знает, что им был введен для всех академических изданий широко известный теперь книжный знак – кружок с предложенным им же симврлом Академии – изображением здания Петровской кунсткамеры на Университетской набережной в Ленинграде. Сам Сергей Иванович был замечательным историком физики (вспомним переведенную и любовно изданную им в 1927 году «Оптику» Ньютона) и популяризатором науки. Его книга «Глаз и солнце» войдет в сокровищницу научно-популярной литературы.

Разрабатывая с особенной глубиной и разносторонностью проблемы холодного свечения – люминесценции, Сергей Иванович близко интересовался соседними физико-химическими вопросами. Так, например, он показал огромное значение для этих исследований повышения вязкости жидкой среды – воды, в которой растворено люминесцирующее вещество. Для этого вода превращалась им в твердое сахарное стекло – леденец, получающееся быстрым охлаждением горячего густого сиропа. В связи с этим С. И Вавилов интересовался химией органических красителей сложного молекулярного строения и физико-химией их растворов. Ему принадлежат замечательные экспериментальные исследования по броуновскому движению, важные для физико-химии коллоидов. Фотографируя броуновскую частицу с различной выдержкой и определяя площадь пятна, получающегося на фотоснимке, он нашел новый удобный метод проверки законов броуновского движения и его применения для измерения вязкости жидкой среды (микровязкости) даже при ничтожно малых количествах жидкости в виде капельки или мазка на предметном стекле в поле микроскопа.

Вместе с тем С. И. Вавилов – автор выдающихся экспериментальных работ по квантовой природе света и по физиологической оптике.

Увлекательно изобразить замечательную жизнь и научную деятельность крупного советского ученого и человека большой нежной души – трудная задача. Уверенно можно сказать, что автор справился с ней и эта книга будет служить благородной цели, ярко показывая развитие научного творчества, вызывая живой интерес к научной деятельности и давая пример служения науке и народу родной страны.

Академик П. А. Ребиндер

Глава I
НА СТАРОЙ ПРЕСНЕ

Иван Вавилов хорошо пел на клиросе, и деревенский батюшка посоветовал отправить его в Москву.

– Из отрока выйдет толк, – сказал священник. – Однако надобно отдать его в учение. Стройный хор есть на Пресне и крестьянскими детьми не гнушается, ибо поет для простого люда: при фабричной церкви. Вышколят там Ивана на певчего, лишь бы только сам старался.

Родители повздыхали, поохали, но решили послушаться совета. На мальчика надели несуразный, перешитый из отцовского армяк. Мать собрала в узелок еду и привязала к суковатой палке две пары новеньких, купленных за несколько копеек лаптей Перед дорогой посидели. Затем будущего певчего проводили до околицы. Мать залилась горючими слезами и стала торопливо благословлять сына. Иван в последний раз взглянул на родную деревню и припал к матери. Потом перекинул через плечо палку с узелком и лаптями и, опустив голову, зашагал за хмурыми мужиками-попутчиками.

Было это в семидесятых годах прошлого столетия, в деревне Иванково под Волоколамском. Мужики там жили достаточно и были предприимчивы. Они торговали льном и частенько хаживали в Москву и более далекие города России.

…Прошло немного дней, и Иван был зачислен учеником в хор при Николо-Ваганьковской церкви на Пресне. Учение давалось легко. Новоявленный москвич быстро постигал тайны церковного многоголосья и хорошо следил за палочкой руководителя. Регент хвалил мальчика и ставил его в пример другим.

Все же певчего из Ивана не получилось. Вскоре умер его отец (в Петербурге, куда ездил по торговым делам. Там же, на Васильевском острове, его и похоронили). Средств к существованию больше не было. Родственники забрали сироту из церкви и определили его «мальчиком» к купцу Сапрынину. Но и на новом месте Иван не удержался долго. Неожиданно в нем проснулись склонности, о которых не догадывался деревенский батюшка. Подросток, которому едва стукнуло 12 лет, оставил «благодетеля»-купца и занял место за прилавком магазина, принадлежавшего крупнейшей фабрике на Пресне.

Пресня тех времен была отдельным московским мирком. Центром же этого мирка, осью, вокруг которой он вращался, была большая текстильная фабрика, принадлежащая династии русских капиталистов Прохоровых. Даже церковь, в которой учился петь мальчик из Иванково, являлась, по существу, «духовно-нравственным» придатком к фабрике Дьявол, пробудивший в юноше честолюбивые устремления, жил за оградой храма, но был и в нем хозяином.

Основанная еще в 1799 году на левом берегу Москвы-реки на земле князей Хованских, «Прохоровская мануфактура» была одной из самых больших в России. Ее ситцы, бязь, сатины, бумазея, поплин, фланель, ткани с искусственным шелком, диагональ, молескин и другие изделия шли не только в губернии европейской части империи. В Сибири и Средней Азии, на Ближнем Востоке и в Китае, во многих странах Европы и Азии можно было купить недорогие, но добротные ткани знаменитой московской фабрики. Один из Прохоровых с достаточным основанием писал: «…об наших изделиях и без того каждый может сказать, что есть неподражаемое ничему иноземному и туземному, и что вы видите, то есть собственное свое… Теперь наши товары гремят по Азии».

Изделия «Трехгорной мануфактуры» (она стояла на холмах, называвшихся «Тремя Горами») удостаивались золотых и серебряных медалей на всемирных выставках в Лондоне, Париже и Вене. Представительства ее находились в Баку и Самарканде, Коканде и Варшаве, Ромнах и Константинополе. Фирме Прохоровых было предоставлено почетное право изображать на своих товарах государственный герб.

Ореол славы сиял вокруг большой жестяной вывески с надписью «Товарищество Прохоровской трехгорной мануфактуры». Он сиял тем сильнее, что все знали о «подлом» происхождении основателя династии В. И. Прохорова из монастырских крестьян Троице-Сергиевой лавры. Из крепостных да вмиллионеры! Это поражало воображение, а иных тешило несбыточными надеждами: «Повезло ж одним, почему бы и нам не оказаться в числе счастливчиков!»

Правда, наживая свои богатства, Прохоровы не брезгали ничем. Они были дерзки и предприимчивы В 1866 году пожар охватил их ситценабивную фабрику. По удивительному «совпадению» сгорели только два – застрахованных – корпуса. Ни один незастрахованный не пострадал. Владельцы мануфактуры получили причитающуюся премию и построили на эти деньги более совершенную фабрику, с обновленным оборудованием. Десять лет спустя «совпадение» повторилось, и пожар опять уничтожил промышленные здания. И на этот раз Прохоровы не пришли в отчаяние: хотя убытки от пожара исчислялись в миллион рублей, они получили от пяти страховых обществ в общей сложности два миллиона. Снова были построены новые корпуса, а оборудование обновлено вторично.

Многие знали, как притекали к владельцам мануфактуры новые миллионы, но предпочитали держать язык за зубами: доказать это было невозможно, портить же отношения с могущественными магнатами не хотелось. И слава об удаче потомков крепостных ширилась, легенда об их взлете обрастала все более скандально-увлекательными подробностями.

Легенда эта, вероятно, произвела большое впечатление на Ивана Вавилова. Он жил среди простых людей. Мир только начинал раскрываться перед ним, и мир ограниченный, несложный: деревня – церковь – мануфактура. Мальчик брел в нем вслепую, и брел один. Можно ли удивляться, если его восторги и огорчения, страхи и мечты питались из одного источника? Можно ли ожидать, чтобы что-нибудь иное, кроме Прохоровых, выступало в его глазах высшей силой бытия?

Мальчуган, надо думать, и боялся Прохоровых и преклонялся перед ними. Они давали ему почувствовать его ничтожество, но в то же время разжигали огонь юношеского честолюбия, заставляли мечтать о торговой карьере. Вероятно, наслушавшись об удачах владельцев мануфактуры, Вавилов поклялся «пробиться в люди», причем в том смысле, который вкладывали в эти слова окружающие.

И вот выходец из-под Волоколамска – приказчик в магазине фирмы Прохоровых. Именно на этом месте у него и проявляются впервые новые – деловые – таланты. Юноша сообразителен и находчив, неутомим и честен. Он быстро постигает тонкости нобого дела, которое ему поручают, и хозяева довольны им. Прохоровым нравится расторопность нового работника. Они поручают ему все более ответственные задания, продвигают в должности.

Конечно, они это делают не от доброго сердца.

Не в их привычках заниматься благотворительностью и оказывать бескорыстную поддержку кому бы то ни было. Владельцы – типичные капиталисты своего времени. Подобно большинству представителей крупной буржуазии, они не церемонятся с рабочими и низкооплачиваемыми служащими. Условия, в которых пребывали эти обездоленные люди, были ужасны. Для них владельцы мануфактуры построили общежития-казармы с общими нарами для мужчин и женщин. В тесноте и грязи, одолеваемые паразитами и лишенные медицинской помощи, жили сотни рабочих со своими семьями. Они находились на артельном питании и платили за гнилые продукты от 45 до 70 процентов своей получки, не считая содержания артельных старост, загребавших немалую долю их заработка.

Но хозяева Трех Гор были умнее большинства других капиталистов. Они приглядывались к подчиненным и поощряли тех из них, кто проявлял полезную для фабрики инициативу. Молодежь, выказавшую таланты, Прохоровы посылали в собственную ремесленную школу, где вчерашние чернорабочие получали квалификацию рисовальщиков, резчиков, мастеров, граверов, красильщиков и станочников. Расходы, связанные с обучением, окупались сторицей. Доморощенные мастера и граверы довольствовались небольшими заработками. В то же время они из кожи лезли, чтобы оправдать «доверие» хозяев, отблагодарить их.

В конечном счете выигрывали Прохоровы. Доходы фирмы возрастали, а между владельцами предприятия и большой массой рабочих, недовольные тяжелыми условиями существования, вырастала прослойка «рабочей аристократии» – верных хозяевам выходцев из простых людей.

На фабрике был свой «мир прекрасного»: его представляли местные художники. Бывший ученик церковного хора часто наведывался в рисовальную мастерскую фирмы и подолгу с интересом разглядывал красочные эскизы узоров, впоследствии наносимых на ткани мануфактуры.

Эта мастерская была гордостью предприятия. Ее расцвет – яркий пример умения владельцев мануфактуры отыскивать самородные таланты и подвергать их нещадной эксплуатации.

Большую роль в создании первоклассного художественного цеха «Трехгорной мануфактуры» сыграл талантливый мастер Т. Е. Марыгин – бывший воспитанник прохоровской ремесленной школы. Этот замечательный художник был автором многочисленных рисунков на ситцах и сыграл большую роль в популяризации прохоровских материалов. С 1828 года он заведовал рисовальной мастерской и, работая с увлечением, прославил «Прохоровскую мануфактуру» и русскую хлопчатобумажную промышленность на весь мир. Несмотря на это, хозяева держали Марыгина в черном теле и всеми способами постоянно давали почувствовать его зависимое от хозяйской воли положение. Проработав на «Трехгорной мануфактуре» полвека и не выдержав жизненных тягот, Марыгин спился.

Именно в этой мастерской Иван Ильич познакомился с одним из учеников Марыгина, тоже талантливым художником – резчиком по дереву и гравером – Михаилом Асоновичем Постниковым. Впоследствии спился и он, ловил чертей на Воробьевых горах. Но сейчас он был интересным собеседником. И хотя Постников был намного старше Вавилова, это не мешало им дружить и подолгу беседовать на самые различные темы.

– Богат не тот, у кого много денег, а тот, у кого дух богат, – говаривал художник. – Суди сам, много ль купишь на ассигнации? Хорошую еду, одежду, ну, аль там, скажем, дом или фабрику. А с пониманием души обретешь всю вселенную. Вон перед тобой пурпурный заход солнца, или, к примеру, жалкая пичужка – воробей – в лужице плескается, сам весь взъерошенный, пугливый… Ты смотришь, а на душе радостно и ясно. И ведь за всю эту радость ты и гроша не заплатил. Разве такое купишь за деньги? Иной и миллион нажил, вроде нашего хозяина, а как подумаешь, он беднее нас с тобой.

– Нет, не говорите так! Деньги – большая сила. Они человеку вес придают, с ними что угодно сделать можно. Имея капитал, ту же красоту при желании больше увидишь. Ведь можно поехать куда угодно – в Италию, в Париж. Захочешь любое образование получить, к высокому искусству приобщиться – и тут, пожалуйста! – деньги сразу помогут.

– Ан и не так! – кипятился Постников. – Если искры божьей, иначе говоря – таланта, в душе нету, тут никакое золото не поможет. Будешь как будто и подходить к большому, а его-то не увидишь. Потому что глаза завязаны. Та повязка только у великих духом снимается.

Иногда эти разговоры велись на квартире у художника, куда все чаще стал заглядывать Иван Ильич. Вавилову нравилось здесь, нравилась вся семья Постниковых. Домна Васильевна, жена художника, – полная, красивая женщина, в прошлом крестьянка из-под Коломны – была неизменно приветлива и гостеприимна. Сыновья – Николай, Иван и Сергей – отличались острым умом и наблюдательностью. Они унаследовали талант отца, но были образованнее, так как учились в Строгановском училище. Московские капиталисты – Морозовы, Прохоровы, Циндели – высоко ценили их художественные способности и переманивали их каждый к себе.

К сожалению, от отца сыновья унаследовали не одни способности художника. Все они были пьяницы. Все страдали туберкулезом и впоследствии рано умерли.

Порою к беседе Михаила Асоновича и Вавилова прислушивалась дочь художника – черноволосая, с огромными цыганскими глазами – Александра. Эта маленькая и хрупкая на вид, застенчивая девушка почти никогда не вмешивалась в разговор мужчин. Если же к ней обращались, она отвечала тихо и немногословно.

Однако внимательный наблюдатель, наверное, заметил бы, что девушка с жадностью ловила каждое слово, сказанное мужчинами, напряженно следила за ходом их рассуждений.

Александра не имела образования. Она окончила лишь начальную школу да с отцом проходила уроки рисования.

Но, во-первых, подобно братьям и отцу, и она была по-своему одарена в художественном смысле: прекрасно вышивала и считалась великой рукодельницей. Во-вторых, все знавшие ее отмечали ее большой природный ум. К тому же Александра Постникова была и остроумна. Как-то во время очередного спора отца и Вавилова она, краснея и смущаясь, но не без скрытой иронии вставила:

– Тебя послушать, отец, так большинству людей ничего не остается, как к деньгам стремиться. Много ли их, талантливых, на свете, истинных богачей, по-твоему! Что же бесталанным делать? Им одно счастье – за миллионом гнаться.

Михаил Асонович высоко вскинул брови и внимательно посмотрел на дочь.

– Вот что я тебе скажу на это, – произнес он чуть торжественно. – Если человек способностями не блещет, то это вовсе еще не значит, что он обойден природой. Верю я, что нет людей, у которых нет никаких талантов. Только многие не знают, где их мекать. Иные, может быть, и знают, да неспособны: бедность не позволяет.

Все эти разговоры глубоко волновали и будоражили Вавилова. Мир, вопросы бытия, цели жизни освещались для него новым светом.

Иван полюбил дочь художника, и они поженились. Новобрачные были очень молоды: ему исполнилось девятнадцать лет, ей – лет пятнадцать или шестнадцать.

Это было в 1878 году.

Энергичный и предприимчивый Иван Вавилов быстро продвигается вверх по служебной лестнице, он пробивает себе дорогу без посторонней помощи. Личные способности – единственная сила, помогающая ему в этом.

Вот он заведует магазином фирмы. Вот под его началом уже целое торговое отделение. В конце концов владельцы «Трехгорной мануфактуры» назначают его одним из директоров компании.

Не порывая с Прохоровыми, в начале девяностых годов Иван Ильич Вавилов выбивается в самостоятельные торговцы «красным товаром» – ситцами и другими тканями, он открывает свой ряд в Пассаже.

Неверно думать, что абсолютно все, кого Прохоровы «выводили в люди» – ставили над рабочими и мелкими служащими своих предприятий, – строили свое благополучие на том, что выжимали соки из подчиненных. И среди администрации встречались люди, сочувствовавшие низкооплачиваемым работникам и стремившиеся всюду, где возможно, облегчить их положение.

К таким гуманным руководителям относился и Вавилов. Много лет спустя Сергей Иванович Вавилов так писал о своем отце:

«Был он человек умный, вполне самоучка, но много читал и писал и, несомненно, был интеллигентным человеком. По-видимому, он был отличный организатор, „дела“ его шли всегда в порядке, он был очень смел, не боялся новых начинаний. Общественник, либерал, настоящий патриот… Его любили и уважали. В другой обстановке из него бы вышел хороший инженер или ученый».

Любопытный эпизод, характеризующий либеральный дух Ивана Ильича, рассказала автору настоящей книги одна научная сотрудница, дочь старого революционера, политкаторжанина. В 1913 году она окончила среднее учебное заведение – Смольный институт – и 16-летней девушкой приехала в Москву, чтобы поступить в университет. Однако прошлое отца закрывало ей все дороги. И вдруг ей посоветовали: «Сходите к Ивану Ильичу Вавилову, на „Прохоровскую мануфактуру“. Он гласный городской Думы и пользуется влиянием. К тому же он человек добрый и все понимает. Может быть, он поможет».

Иван Ильич действительно помог. Он дал взятку полицмейстеру, и тот выписал требуемую справку о «благонадежности». Девушка поступила в университет. Семья Вавиловых поддерживала ее и позднее.

Иван Ильич был главой большой семьи. Александра Михайловна подарила ему семерых детей, и если не говорить о тех, о ком ничего нельзя сказать, потому что они рано умерли, это были исключительно одаренные дети. Все они стали затем естественниками, все отличились в тех областях, которые избрали своими специальностями.

Вот очень коротко о сестрах и братьях будущего президента (перечисляю от старших к младшим).

Александра, в замужестве Ипатьева, получила медицинское образование. Она прошла блестящую школу: многие из ее сокурсников стали знаменитостями (вроде М. С. Вовси, главного терапевта Советской Армии). Талантливый врач-бактериолог, Александра Ивановна организовала в Москве несколько санитарно-микробиологических лабораторий.

Николай прославился как биолог. Его избрали своим действительным членом Академия наук СССР, академии многих стран мира, а Совнарком назначил его первым президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина.

Ему была присуждена премия имени В. И. Ленина 1926 года. Имя Николая Ивановича красуется на первой странице международного научного журнала «Heredity» («Наследственность») наряду с именами К. Линнея, Ч. Дарвина и других корифеев науки. В Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева портрет Николая Ивановича висит рядом с портретом И. В. Мичурина.

Лидия проявила себя как талантливый микробиолог. Вместе со старшим братом Николаем Ивановичем она была членом XII съезда русских естествоиспытателей и врачей (по секциям физики, химии, ботаники и медицины), происходившего в Москве с 28 декабря 1909 года по 6 января 1910 года. Случайное заболевание оборвало ее жизнь в самом начале плодотворной научной деятельности.

После Лидии шел Сергей Иванович.

Когда мы обращаемся к далеким годам юности Сергея Ивановича и, перелистывая страницы ветхих документов, стараемся разгадать, каким образом в простой, в сущности, семье могли сложиться условия, благоприятные для воспитания будущих прославленных ученых, первое, что нам приходит на ум, это то, что объяснение надо искать в одаренности детей и в материальной обеспеченности их отца. Это, конечно, верно, но это еще не все. Немало вкладывали в образование своих детей и другие богачи – купцы и фабриканты, подрядчики и домовладельцы. Но таланты вырастали все же редко.

Не всегда талант распускается сам собою. Его важно обнаружить, важно уберечь в зародыше, пока он еще нуждается в защите. Могли ли это сделать родители Вавиловых? Объективно нет. Ни Иван Ильич, ни Александра Михайловна не могли сознательно направить развитие своих детей в областях, от которых были далеки сами. И все же атмосфера в доме преуспевающего торгового деятеля располагала к занятиям науками, к свободному расцвету выявляющихся талантов.

На первый взгляд дело обстояло наоборот. В доме процветала всеобъемлющая традиционная религиозность, характерная для прежнего купечества. Родители заботились о том, чтобы воспитать детей в духе исконного русского православия. Весь распорядок дня был строго подчинен этой идее. Неукоснительно соблюдались праздники, обряды. Ходили ко всем обедням. Каждую субботу и по воскресеньям обязательно шли на кладбище, служили панихиды и молебны. Ни один близкий живой не забывался в молитвах о здравии. Ни один дорогой покойник не упускался в поминальных списках.

Но в отличие от большинства купеческих семей в религиозности Вавиловых не было ничего ханжеского, показного. Мещанское полностью отсутствовало в этой удивительной семье, жившей в самом центре московского мещанства. Религия здесь служила скорее формой, за которой скрывалось практически воспитательное содержание. Детям прививали высоконравственные принципы. Их учили скромности и строгости к себе, учили любить труд. Поощрялась сдержанность в выражении своих чувств, вытравлялась всякая сентиментальность. Родители и дети объяснялись лаконично, скорее даже сухо. Друг к другу обращались так: «Николай!», «Сергей!», «Отец!», «Мать!»

Дети хорошо усвоили главное, чему их обучали. Религиозное рассеялось еще до революции; принципы же, которые им внушали, прочно вошли в сознание, оказали огромное влияние на формирование их характеров.

Воспитанием своим младшие Вавиловы были обязаны почти исключительно матери. Отец, как правило, не вмешивался в домашние дела, если ж такие попытки порой и были, то выглядели они довольно жалко. Александра Михайловна немедленно пресекала их «на корню» и указывала Ивану Ильичу его место.

– Люди должны дело делать, – часто повторяла она своим, низким грудным голосом, – а мужикам место на работе. Не люблю, когда мужики дома сидят, не ихнее это дело.

Постепенно в семье Вавиловых установился своеобразный матриархат, и все признали безоговорочную власть Александры Михайловны. Впрочем, в то же время она была и первым слугой в доме. Ежедневно она вставала в 5 часов утра и все делала сама, пока муж и дети спали. Она последняя собиралась ко сну, убедившись, что дом полностью приведен в порядок.

Простота и строгость царили во владениях этой маленькой женщины с гладко зачесанными волосами и большими глазами. В комнатах не было ничего ненужного, никаких лишних украшений. Все выглядело обыкновенным, хотя и было вполне добротным. В комнате Сережи, в частности, стояли грубоватые дубовые шкафы, наполненные книгами; над диваном висели репродукции «Монны Лизы» Леонардо да Винчи и «Афинской школы» Рафаэля. Тут же помещался портрет Пушкина.

Простота и строгость распространялись и на одежду, которую носили все Вавиловы. Мальчики по утрам надевали черные куртки и форменные фуражки, уезжая в училище (оно было далеко от Пресни, и туда приходилось ездить на фабричной коляске), девочки – неизменные темные юбки и белые кофточки. Возвращаясь из школ, дети переодевались в еще более скромные домашние костюмы. Привычка к непритязательной одежде так глубоко укоренилась у Вавиловых, что они и взрослыми никогда ничего цветного и яркого не носили, даже галстуков.

Вавиловы обожали свою мать. Сергей Иванович в тетради воспоминаний писал:

«Мать, замечательная, редкостная по нравственной высоте… окончила только начальную школу, и весь смысл житья ее была семья. Собственных интересов у нее не было никогда, всегда жила для других.

Мать любил я всегда глубоко и, помню, мальчиком с ужасом представлял себе: а вдруг мама умрет? Это казалось равносильным концу мира… Мало таких женщин видел я на свете».