Текст книги "Афганец"

Автор книги: Владимир Раугул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

  Владимир Раугул

Афганец

Глава первая: Солнечное детство

Из своего солнечного детства Ассаду больше всего запомнилось солнце. Но не столько солнце, которое в Афганистане светит всегда, а то, что белая борода отца солнце это закрывала, и под ней можно было скрыться от палящих лучей не хуже, чем в тени фруктовых деревьев. Представляясь всем, Ассад говорил, что он афганец, и зовут его Ассаудула Самим Ибн Абдулсатар Тотахел. Хотя потом выяснилось, что афганцев как таковых вообще не бывает, а есть пуштуны, таджики, узбеки и прочие национальности, каждая из которых считала себя самой исключительно афганской. Но в детстве своем Ассад никогда не задумывался над такими вопросами, да и понять их он всё равно бы не смог, так как отец его был пуштун, а мать таджичка. Потому Ассад, наивно, считал себя просто афганцем.

Огромный отцовский дом занимал площадь, не поддающуюся математическо-геометрическому исчислению, так как тут нужно было уметь считать не только на уровне арифметики, но и напрягаться чрезвычайно. Естественно, что всем было не до этого. Единственное, что было достоверно известно, это что в доме было ни то тридцать, ни то шестьдесят, ни то восемьдесят комнат. Сколько точно, никто сосчитать так и не смог, так как после двадцати непременно сбивались со счета, а пройти все комнаты за один раз вообще никому не удавалось.

Большую часть комнат занимал отец. Комнат десять использовалось для молитвы, комнат пять – для перебирания четок и благочестивых раздумий, и еще комнат десять использовалось для деловых нужд. Когда отец занимался делами или просто перебирал четки, погруженный в свои мысли, всем детям строго-настрого запрещалось шуметь, говорить, бегать и даже глубоко дышать. Детей, в такие часы, обычно выводили подальше в сад под непременным надзором прислуги, чтобы дети не заблудились. И было чего опасаться. Сад, занимавший площадь чуть меньше территории самого Афганистана, служил излюбленным местом для прогулок. Туда обычно выводили гостей перед обедом. Так всем и говорили: «Попрошу всех в сад! Все в сад, уважаемые!» В саду всем предлагали часика два поугощаться фруктами и ягодами, в результате чего, дойдя до обеденного стола, гости уже были просто не в состоянии есть все те мясные деликатесы, которые предлагал им хлебосольный хозяин. Основным любимым деликатесом были яйца барана, что сильно сокращало приплод этого скота по причине того, что хозяин просто не считал нужным резать целого барана ради такой мелочи. Однако он слишком любил это блюдо, что вскоре привело к полному отсутствию самцов-производителей (во всяком случае, среди баранов).

И вот как-то один из гостей, либо по тому, что слишком пожалел оскопляемых баранов, либо потому, что слишком любил фрукты, либо потому, что был слишком стар (что скорее всего), чрезмерно увлекся виноградом в фруктовом саду. Он, что называется, оторвался от коллектива, попал куда-то в глубь сада, окончательно там заблудился, и в течение трех дней не мог выйти обратно к дому. Хозяину, в конечном итоге, пришлось снаряжать поисковую партию из сорока человек с факелами, барабанами, и собаками. Когда поисковая партия, дико улюлюкая и сотрясая воздух барабанным грохотом и собачьим лаем, пошла по саду, все соседи решили, что к почтенному Абдулсатару (так звали уважаемого хозяина) в сад залез тигр, и он его выкуривает. Бедный же заблудившийся гость, жутко перепугавшись подобной облавы и решив, что пришел его смертный час, в ужасе забрался на абрикосовое дерево, откуда и упал прямо на одну из поисковых собак. Собака была жутко не довольна и облаяла старика последними собачьими выражениями. То ли от падения на собаку, то ли от того, что за эти три дня он съел больше немытых фруктов, чем за всю свою предыдущую жизнь, не известно, у бедного гостя случился жуткий понос. Вони и сраму потом было еще надолго, а потому с тех пор, во избежание подобных неприятностей, все гуляющие в саду находились под надзором, и не допускалось, чтобы они удалялись от дома более чем на километр.

Ассад догадывался, что дом и сад у них очень немаленькие, и как-то даже поинтересовался, не является ли его отец родственником короля. Но мама успокоила сына, заверив, что отец в подобных порочащих его связях никогда замечен не был. Напротив, Абдулсатар – человек всеми уважаемый. Он был в Мекке и считается праведником. На это Ассад поинтересовался, дают ли такие дома каждому, кто побывал в Мекке. Мама засмеялась и объяснила, что отец пишет бумаги, и ему за это платят хорошие деньги. Из услышанного Ассад сделал заключение, что отец зарабатывает большие деньги, потому что умеет писать. Ассад тоже решил научиться грамоте, и его решение было одобрено. Вскоре отец направил сына в школу, и там, получая ежедневно удары палкой по числу букв в арабском алфавите, Ассад вскоре научился читать Коран и, даже, стал читать Хафеза Ширази, Саади и Омара Хайяма. Правда произведения последнего, как выяснилось, не вполне одобрялись школьной программой. Найдя у мальчика книгу рубайев Омара Хайяма, учитель возмутился, что сын праведника читает столь развратные произведения, и прописал ученику столько ударов розгами, сколько у Омара Хайяма рубайев о вине. К счастью для Ассада, учитель знал всего три таких рубая, иначе мальчику пришлось бы расстаться с жизнью.

Однако обучение в школе заставило Ассада задуматься над тем, что учитель тоже умеет писать, но дом у него, тем не менее, очень даже маленький. Всего десять комнат. Подозревая, что был введен в заблуждение, мальчик высказал свои сомнения матери. Она вновь рассмеялась и объяснила, что отцу платят деньги за то, что он просто подписывает бумаги. Из этого Ассад сделал вывод, что хорошо платят тому, кто умеет подделывать подписи. Он поделился своими соображениями с одноклассником, но тот поднял приятеля на смех и сказал, что больше всего платят министрам за их настоящие подписи под ненастоящими документами. Заподозрить отца в подобной подлости Ассад, конечно, не мог, и потому, строго отчитав приятеля, пообещал набить ему морду, если тот еще раз обзовет отца Ассада министром.

Как выяснилось позже, отец Ассада был всего лишь нотариусом, при этом одновременно являясь королевским сборщиком налогов. Какая из этих двух почетных должностей приносила ему больше денег, сказать было трудно, и никто не пытался задавать подобных вопросов, так как брат отца был королевским прокурором. Правда слово «королевский» вскоре было отброшено, так как, когда Ассаду было восемь лет, генерал-лейтенант Мухамед Дауд Хан сверг своего двоюродного брата, короля Мухамеда Захир Хана, и стал президентом, поскольку называться королем ему показалось не модным. При этом генерал назвал монарха не Захир, а Захер Ханом, и, взяв правителя Захер, велел ему отправляться на последние три буквы этого имени. В результате король уехал в Западную Европу. Но Ассад даже не заметил этих событий, по-прежнему считая, что дядя и отец занимают самые что ни на есть королевские посты, и был прав, так как суть должности не в её названии.

Белоснежные шапки далеких гор, мягкая тень деревьев и вечерняя прохлада, напоённая ароматом цветов, запечатлелись в детской памяти Ассада. Он помнил, как вечерами сидели они перед домом под светом слегка раскачиваемых ветром электрических гирлянд, и его мудрый, белобородый отец говорил с почтенными людьми о Мекке, о смысле жизни, о Саади, и о чем-то таком, чего Ассад даже понять не мог. И Ассаду казалось, что нет никого мудрее, добрее и почтеннее его отца. И все старшие братья всегда соглашались с этим мнением, даже во время самых хулиганских игр думая о том, что на всё это может сказать родитель.

Так однажды Ассад предложил искупать садовника в реке, протекавший в глубине сада. Но братья заметили, что этого делать нельзя, иначе садовник попадет в Индию и утонет в Индийском океане. Ассад сначала не поверил, но тут же ему были даны самые исчерпывающие и убедительные разъяснения. По заверению братьев, отец утверждал, что река, протекающая в их саду, течёт в Индию, а из Индии все реки текут в Индийский океан. Так как информация, исходившая из уст отца, не могла подвергаться сомнению, садовник остался невыкупанным. С тех пор маленький Ассад был уверен, что Индия находится за ближайшими деревьями, а где-то в глубине сада, куда его не пускают, расположен этот самый индусский океан. Учитель географии, правда, высказывал по этому вопросу какие-то странные заблуждения. Ассад не спорил с ним исключительно из вежливости, всё же оставаясь при своем мнении и считая, что отцу-то уж, конечно, лучше знать, где находится Индия, тем более, что учитель в их саду вообще никогда не бывал.

И всё было хорошо. И жизнь текла хорошо и спокойно, как река в саду, впадающая в скрытый фруктовыми деревьями океан Хиндустана. Всё было у Ассада. Самое главное – у него был мудрый отец. Но всё хорошее рано или поздно кончается. Людям хочется новизны, и, вероятно по этой простой причине, в Кабуле произошла революция. Говорили, что какой-то Тараки сверг Мухамеда Дауда. Что же там случилось на самом деле, никто толком не знает. Отец же Ассада, будучи настоящим мудрецом, решил не дожидаться этих сомнительных событий и умер за год до революции. В глазах сына, впоследствии, это служило лишь лишним доказательством мудрости отца, и оставалось только жалеть о глупости революционеров, которые, между нами говоря, всё равно прожили не так уж долго. Ассаду думалось, что если бы революционеры были поумнее и вообще не рождались на этот свет, то нормальным людям вполне можно было бы жить вечно.

Глава вторая: Пылающее отрочество

Уже около двух лет прошло со дня смерти Абдулсатара. Всё также синело небо над Афганистаном. Всё также пески пустынь разбивались о снежные шапки гор, и горячий зной растворялся в прохладном аромате благоухающего сада. В далеком же Кабуле творились невероятные события, напоминающие смесь чехарды с соревнованием по стрельбе из автоматического оружия различных калибров. Новоявленный правитель, Нур Мухамед Тараки, погиб от руки собственного ученика, Хафизулы Амина, который, по распространяемым всеведущими стариками слухам, задушил учителя подушкой. Но не долго пришлось ученику радоваться смерти Тараки, так как он сам вскоре был убит Бабраком Кармалем. Вкратце все эти политические дрязги можно описать как то, что Дауд сверг Захира, Тараки сверг Дауда, Амин убил Тараки, Кармаль убил Амина. Веселье разливалось через край. Дошло даже до того, что в Кабул пришли шурави.

Из всего, что Ассад краем уха слышал о шурави, он разобрал лишь, что это – форменные звери. Но Ассад никогда раньше не слыхал о зверях с таким странным названием, а признаваться в своей непросвещенности перед посторонними людьми ему было стыдно. Потому он поинтересовался у матери, и та сказала, что шурави зовут тех, кто пришел из страны, называющейся «Это – ходи, Джамал, хере Социалисти Шурави!»¹ . Ассад удивился и спросил, кто же живет в стране со столь невероятным названием, и что это за Джамал, который туда пришел и все похерил. На это мать объяснила, что в стране этой только шурави и живут, а они сами что угодно похерить могут. Для этого им даже никакой Джамал не нужен.

Из всего сказанного Ассад сделал заключение, что эта похеренная страна, где живут только шурави, это что-то вроде Джинистана, где живут одни только джины. Однажды он решился высказать эту мысль своему дяде, но тот сказал, что Шурави – это намного хуже.

Дядя часто бывал у них в доме после смерти отца и помогал родственникам, чем мог. Нужно заметить, что дядя, которого звали Мухамед Сыдык, по-прежнему оставался прокурором, и революционные перевороты сути работы его не меняли. Не меняли они и отношение окружающих к Мухамеду Сыдыку, в особенности, отношение осужденных и осуждаемых с его помощью преступников. Ассад знал, что все уважают дядю, но к последним категориям лиц это, по всей видимости, не относилось.

Именно об этом и говорил дядя однажды вечером, сидя в доме своего покойного брата и распивая чай с друзьями.

Я, – говорил Мухамед Сыдык, – всегда рад бывать в доме своего брата. Всегда приятно вспомнить его. Также благодарю Аллаха, что могу что-то сделать для его жены и детей и помочь поставить на ноги младшего сына Ассада. Только кто знает, как долго я ещё смогу оставаться прокурором, и где завтра найду я себе кусок хлеба? Совершенно стало невозможно работать. Мало того, что от меня требуют вступления в партию. Это ещё полбеды. Самое страшное, что преступники совершенно потеряли совесть и уважение к воле Аллаха, выражаемую постановлениями органов правосудия. Все вы наверняка помните Башира. Ну, того, что я посадил за неблагочестивое поведение года три назад. Он тогда подрался с соседями, обозвал имама бородатой шлюхой, грозился изнасиловать весь скот и его хозяев в радиусе двадцати километров, потом избил подоспевших представителей правопорядка, угнал их полицейскую машину и, чуть было не врезавшись во встретившегося на дороге ишака, влетел через забор на кладбище у центральной городской мечети, выехав прямо в свежевырытую могилу. Его хотели похоронить там же вместе с машиной, но начальнику полиции стало жалко единственного в городе автомобиля, и Башира пришлось судить. Во время процесса обвиняемый назвал судью взбесившимся кабаном, за что и получил десять лет. Так вот! Теперь этого дебоширного Башира выпустили! Оказывается, такие люди нужны революции! Ума не приложу! Ведь до чего дошло! Утверждали, что в тюрьме он перевоспитался! В самом деле, перевоспитался! Сел дебоширом, а вышел убийцей! На прошлой неделе он зарезал свою жену и проживавшего с ней Мустафу, а также всех их детей. Возможно Баширу это и могло бы еще сойти с рук, но он, каждому из убитых, засунул отрезанную голову в живот. Это было уже слишком. Пришлось мне его отдать под суд за глумление над трупами. Башир меня сразу узнал. Даже удивительно, какая у негодяев хорошая память на лица! Мерзавец стал кричать, что первый раз он меня простил, но теперь семь его братьев, оставшихся на свободе, найдут и достанут меня хоть из-под земли. Удивительная наглость! Я даже хочу, чтобы бандиты пришли сами, и мне не нужно было бы за ними гоняться, чтобы всех посадить!

– Да, да! Пусть приходят! – подтвердили присутствующие. – Мы достойно встретим негодяев.

И, словно в ответ на приглашение, раздался треск вышибаемых дверей, и в комнату ворвались двенадцать человек, вооруженных автоматами.

– Ох, прав был Ассад. В стране, где ходят шурави, начинается Джинистан, только хуже. Стоит сказать про шайтана, как он тут же появляется, – подумал про себя Мухамед Сыдык, но сказать ничего не успел, так как первая же пуля опрокинула его на ковёр. Стоя в дверных проемах, бандиты в упор вбивали свинец в мечущихся по комнате людей. Один из гостей успел выпрыгнуть в окно, но внизу из сада тоже раздался выстрел. Жена Мухамеда Сыдыка, стоявшая во дворе, начала дико кричать и звать на помощь, но её крики были заглушены выстрелом дробью из охотничьего ружья. Уже позже, исследуя женский труп, полиция назвала этот выстрел «любительским» и предположила, что, просто-напросто, какой-то посторонний любитель, несмотря на отсутствие у него автомата, не смог удержаться от участия во всеобщем веселье с пальбой из огнестрельного оружия.

Ассад был разбужен истошными криками и беспорядочными выстрелами. Выбежав в коридор, он наткнулся на автоматчиков с закрытыми шамлами² лицами. Увидев тринадцатилетнего подростка, один из бандитов дал короткую очередь, но Ассад успел выбежать из коридора, и только одна пуля, пробив ему руку, вышла через бок навылет. Заметив кровь на полу, автоматчики решили добить мальчишку и принялись спорить, кому удастся застрелить его первым. Потом решили каждый поставить по двести афгани с тем, чтобы застреливший жертву получил бы все деньги как выигравший соревнование.

Ассад же тем временем мчался к соседскому дому.

Благочестивый сосед Али в тот момент совершал намаз. Опустившись на молитвенный коврик и обратившись в сторону Мекки он успел сказать только «Бисма ла хир»³ , когда на него упал залезший в окно Ассад. «Рахмани рахим», простонал старик Али, придавленный к молитвенному коврику упавшим на него соседским сыном.

Старик хотел отчитать сорванца, отрывающего почтенного человека от молитвы, и даже уже успел обозвать мальчишку сыном греха, но заметил кровь на его одежде, капающую на молитвенный коврик и на персидские ковры на полу.

– Спрячь меня, Бобо⁴ , – закричал Ассад, – за мной гонятся убийцы.

– Иди в туалет, – ответил Али, – там тебя никто не найдет.

– Я не хочу в туалет! – крикнул еще плохо соображающий Ассад.

– Странно, – заметил старик. – Как-то за мной гнался разъяренный бык, так я наложил полные штаны. Иди, тебе говорят! – и с этими словами он вытолкнул мальчишку во двор, по направлению к деревянному сортиру, а сам вернулся к молитвенному коврику и хотел продолжить намаз. Но, видимо, в тот вечер небесные силы были слишком заняты другими делами, чтобы слушать молитвы старика. Буквально в ту же минуту в двери и окна ворвались вооружённые люди.

– Где мальчишка? – грозно спросили они.

– Какой мальчишка? – попытался изобразить удивление Али. – Здесь никого нет. Зачем вы, почтенные, мешаете мне в моей молитве?

– Нет мальчишки? – яростно прорычал один из автоматчиков. А это, что за кровь у тебя на ковре?

Старый Али совсем растерялся, перепуганный до смерти от вида направленных на него дул автоматов. Сбившись в мыслях, он пытался объяснить, что зарезал здесь курицу. На это автоматчики закричали, что старик чернокнижник, молившийся бесам, делая кровавые жертвоприношения, и будет убит на месте как сын шайтана. Затем, ударив старика прикладом, убийцы поклялись Аллахом, что зарежут Али, если он сию же секунду не скажет, где мальчишка. Уже почти скончавшийся от страха старик залепетал, что к нему заходил один мальчик и попросился в туалет. Больше он ничего не знает.

Два автоматчика бросились во двор к деревянному туалету, и тут же один из них вернулся, сказав, что дверь в туалет заперта, а возле нее небольшая лужа крови. Бандиты жутко обрадовались, и решили все двинуться к туалету, предварительно пристрелив старика. Али взмолился, уверяя, что он добрый мусульманин, и, в доказательство, даже сказал, что нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его.

– Это тебе не оправдание, – ответил один из бандитов, нажимая курок.

Все двенадцать автоматчиков столпились вокруг деревянного сортира. Дверь в туалет, в самом деле, была заперта. Только она была заперта не изнутри, а снаружи кривыми гвоздями сверху и снизу, причем так хитро, что найти эти гвозди в темноте было совершенно невозможно.

Пока автоматчики диспутировали с Али о шайтанах и чернокнижниках, Ассад, направленный стариком по нужде, около двух минут пытался открыть дверь в сортир, но она не поддавалась. Мальчик был очень расстроен, так как, между нами говоря, ему-таки, в самом деле, приспичило. Видя безнадежность своих попыток, он решил спрятаться в дровах и, в крайнем случае, сделать в штаны.

Автоматчики не превзошли Ассада в вопросе открывания двери, снабженной хитрой запорной системой по конструкции старика Али, и, требуя, чтобы мальчишка вышел, сначала хотели её выломать или просто расстрелять туалет из автоматов, но одному из них пришла в голову более весёлая идея: поджечь деревянный сортир и выкурить сидящего в нем упрямца. Пусть побегает с поджаренной задницей!

Подпалив сортир, бандиты окружили его плотным кольцом, предвидя веселую охоту. Но убитый ими старец не успел сказать, что спрятал в туалете два ящика противопехотных мин, ящик противотанковых снарядов, десять ящиков с патронами и четыре ящика с осколочными гранатами. Как только огонь добрался до этих богатых запасов, весь сортир, поливая окружающих дерьмом и огненным шквалом осколков, разлетелся в разные стороны, разрывая в клочья сгрудившихся возле него бойцов. От шквала огненных досок вспыхнула поленница, за которой прятался Ассад, и он бросился прочь, спасаясь бегством. А огонь уже перекидывался на дом Бобо Али.

Нужно сказать, что уже покойные бандиты, пока были живы, настолько увлеклись погоней за Ассадом, что даже не тронули его мать и двух братьев. Придя в себя после жуткой ночи, семья решила переехать подальше от проклятого места, куда-нибудь, где будет тихо и безопасно.

Глава третья: Ассад – гроза округи

Ассад с матерью и братьями переехали в городок, носивший красивое название Нахерумри, или что-то в этом духе. Название города, как оказалось, вполне соответствовало его сути, хотя то же самое можно было бы сказать и обо всем Афганистане. Любимой песенкой в городе была следующая:

"Почему так глупо погиб ты, убивший другого,

И кто будет убийцей человека, убившего тебя?"⁵

Прожив два года в этом гостеприимном городе и убедившись, что в Афганистане нет больше такого места, где было бы тихо и безопасно, мать Ассада решила навестить родной дом в покинутом ими городе Бакхлан и взяла сына с собой.

Они ехали часа четыре в телеге с впряженной в неё хромой кобылой. Хозяин полудохлой клячи уверял всех, что это не лошадь, а такси. «Такси» останавливалось каждые пять минут, чтобы погадить, очевидно, не желая выполнять такую сложную производственную задачу на ходу, так как это означало бы невозможность отдаться процессу всей душой. Судя по всему, обильное выделение навоза было единственной успешно выполняемой функцией таксомоторной лошади, и Ассаду думалось, что наиболее эффективно использовать эту клячу можно было бы качестве передвижного устройства для прогрессивного удобрения почвы.

Уже на въезде в родной город Бакхлан, кобыла в очередной раз встала и от души наложила объёмную кучу. И, в тот момент, когда она стояла неподвижно, целиком погрузившись в этот творческий процесс, из ближайшего магазина вышел молодой парень, вооружённый автоматом Калашникова.

– Салям Алейкум, Джалиль. – сказал узнавший парня «таксист».

Ассад тоже узнал Джалиля, но предпочёл не только не здороваться, но даже отвернулся, сделав это из тех же соображений, из которых извозчик первым обратился к Джалилю. Все знали, что Джалиль стреляет без предупреждения, если ему что-то не нравится. Ассад же боялся, что не только он узнал Джалиля, но и Джалиль узнает его. Когда-то Ассад побил и прогнал этого парня из отцовского сада, где тот воровал яблоки. За это вполне можно было схлопотать пулю.

Репутацию Джалиля трудно было назвать сомнительной. Наоборот, она не вызывала ни малейших сомнений. Отказавшись учиться читать и писать и назвав это занятием для дураков, Джалиль решил посвятить себя чему-нибудь более увлекательному. С этой целью он пришёл в горы к засевшим там муджахедам и попросился принять участие в популярном развлечении: отстреле шурави. На это душманы ответили, что если они будут принимать каждого желающего и давать ему за бесплатно хотя бы кухонный нож, то придётся скупить все запасы металла в Афганистане и построить несколько заводов-гигантов по производству кухонных ножей. Всем сказанным они давали понять добровольцу, что тот должен сам добыть себе оружие, а потом уже обращаться с такими нескромными просьбами.

Джалиля это не остановило, так как кухонный нож у него уже был. Конечно, было понятно, что требуется что-то более эффективное. Потому, когда через город проходила колонна советских танков, он стоял на обочине дороге, выкрикивая приветственные лозунги и кидая в танки цветы, причем вместе с цветочными горшками. Он с таким рвением выкрикивал «Слава КПСС!», что даже заглушал рычание двигателей и грохот гусениц проходившей бронетехники. Из башни последнего танка высунулся советский солдат из Таджикистана и закричал на Джалиля, чтобы идиот заткнулся и перестал швыряться чем попало.

Джалиль только этого и ждал. Одним прыжком вскочив на башню танка, он прирезал таджика кухонным ножом и выдернул из рук мертвого солдата его автомат. Из этого автомата он потом стрелял по каждой проходившей автоколонне и высовывавшимся из люков танкистам. Впрочем, не только по ним. Он стрелял в любого, кто ему не нравился. Справедливости ради следует отметить, что первым был застрелен черный кот, пытавшийся перебежать Джалилю дорогу.

Военные успехи Джалиля становились всё более значительными, и однажды, засев с противотанковым ружьем между домами одного из горных селений, он даже смог подбить бронетранспортёр с сидевшими в нем шурави. После этого советские вертолеты полностью уничтожили поселок, оставив от него лишь груду камней. Все, кому чудом удалось выжить, а также родственники погибших, поклялись перерезать всех шурави, но только после того, как прирежут Джалиля. С тех пор Джалиль стал крайне нервным, и, как мы уже сказали, стрелял без предупреждения.

– И тебе салям, – сказал Джалиль, подходя к телеге. – А это кто у тебя?

– Пассажиры, – ответил возничий.

– Сам вижу, что не халва, – резко ответил Джалиль и грубо развернул Ассада к себе лицом.

– А, Ассад Тотахел, сын Хаджи Абдулсатара, – злорадно сказал он, вглядевшись в лицо сидевшего. – Что тебе тут надо? Зачем приехал?

– Приехал увидеть свой дом, посмотреть, как дела в саду.

– А, в том твоём саду, где яблоки растут?!

– Ты пропусти нас, Джалиль, сказала мать. Просто хотим домой к себе поехать.

– Помолчи, – грубо оборвал её тот. – Вылезай, обратился он к Ассаду, снимая с плеча автомат.

Ассад спустился с телеги на землю. Тут уже занервничал возничий, волнуясь не столько за пассажира, сколько за неполученную ещё с него оплату, которую не мог требовать, пока не довез седока до дома.

– Подожди, подожди, Джалиль, – засуетился «таксист». Куда ты ведешь этого парня?

– А ты вообще заткнись, – ответил тот, направляя на возницу дуло автомата. – Если будешь лезть не в свои дела, я пристрелю тебя вместе с твоей вонючей кобылой.

– Это не кобыла, это – такси. Лучше любой машины. Просто у неё понос. Она только что сделала и потому воняет. А так она совсем даже не вонючая, – пытался оправдаться извозчик, но, внимательно посмотрев в направленное на него дуло, счел благоразумным далее не продолжать.

– Пошли, пошли, – сказал Джалиль, подталкивая своего давнего обидчика в сторону старой мечети. Ассад, чувствуя дуло автомата между лопаток, медленно двигался вперед. С повозки соскочила мать, и, подбежав, заслонила сына.

– Куда ты его ведешь? – сказала она. – Джалиль, пожалуйста, отпусти его!

– Мы не надолго, – ответил Джалиль с гадкой улыбкой.

– Я пойду с вами, – сказала женщина, надеясь, что злодей не решится убивать человека на глазах его собственной матери.

– Если ты хочешь пойти туда же, куда и твой сын, я не вижу к этому никаких препятствий. Но лучше тебе остаться здесь и не опережать время, – ответил Джалиль, улыбаясь еще более мерзко.

Ситуация ничего хорошего не предвещала. Но тут, как спасительный посланник Аллаха, возле магазина появился дядя Джалиля, почтенный Хаджи Саид. Почтенный Саид, также как и отец Ассада, в свое время был в Мекке, и потому носил почетное имя Хаджи, то есть, совершивший Хадж. Поздоровавшись с Ассадом и с его матерью, он накинулся на племянника за то, что тот хочет причинить вред сыну почтенного праведника Хаджи Абдульсатара. Хаджи Саид ругал Джалиля последними словами, но тот, никак не отвечая на ругательства, уже менее решительно, всё же подталкивал Ассада в спину дулом Калашникова. Тогда почтенный Саид перешел к угрозам и заявил, что никогда не будет кормить Джалиля халвой, если тот хоть пальцем тронет Ассада. Нужно сказать, что Джалиль ничто на свете так не любил, как халву своего дяди. Видимо последний аргумент оказался самым решительным, и Хаджи Саиду удалось высвободить Ассада из рук своего племянника и направить вместе с матерью к повозке. Уже идя к лошади, чудом спасённый услышал, как за его спиной Джалиль передергивает затвор.

– Мама, сейчас он будет стрелять, – сказал Ассад.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Он не будет стрелять, – словно услышав его слова, прокричал Хаджи Саид. – Езжайте с миром!

Ассад с матерью залезли на повозку, и кобыла тронулось с места.

– Я убью тебя позже, – крикнул им вслед Джалиль, и тут же получил от дяди подзатыльник.

Всю дорогу до дому мать плакала и лишь повторяла: "Да хранит Аллах почтенного Хаджи Саида! Да продлит он его долголетие!"

Мать с сыном нашли свой дом полностью разграбленным. Не было ни одного ковра, и лишь пустые стены со следами от пуль глядели на них неприветливо, неотвязно напоминая о страшной ночи. Всё в доме было страшно, и в ушах ещё звучали слова Джалиля, которые вряд ли были пустой угрозой.

Ассад с матерью решили провести ночь в подвале флигеля для прислуги.

Ночь, в самом деле, выдалась беспокойной. Никто не слышал выстрелов, но этой же ночью несколько сотен правительственных наёмников напали на лагерь муджахедов в горах. Они искали Джалиля и нашли его.

Утром, приняв решение поскорее уезжать из этого страшного места, мать и сын пошли на главную площадь, где сели в одну из повозок, владелец которой уже не претендовал на звание «такси», вероятно потому, что лошадь у него была ещё вполне резвая. Выезжая с площади, они увидели четыре вывешенных трупа со вспоротыми животами. Один из них был труп Джалиля с отрезанной головой, засунутой в выпирающий наружу кишечник. Сначала Ассад подумал, что будет блевать, но сдержался, так как интерес к произошедшему взял вверх над низменными позывами. В ответ на вопросы о случившимся, извозчик с изумлением сказал:

– Как? Разве ты не знаешь об Ассаде Тотахел?

– В первый раз слышим, – ответила за Ассада мать.

– О! Это страшный человек! – продолжал извозчик. – Месть его жестока, и он один убивает десятки врагов. Когда Ассаду Тотахел было всего тринадцать лет, на дом, где он жил, напали разбойники и убили дядю Ассада и многих других людей. Говорят, нападающих было не меньше сотни, но Ассад разорвал их всех в клочья и вымазал трупы дерьмом. А своего соседа Али, который предал его бандитам, он пристрелил и сжег в собственном доме. Я не верил этим слухам до того, как увидел своими глазами, что этот страшный человек сделал с Джалилем. Они дрались еще в детстве, когда Джалиль воровал яблоки в саду Тотахелов. А вчера вечером Ассад вернулся в город, и Джалиль опять повздорил с ним. Ты видел на площади труп Джалиля. Этот Ассад, хотя ему всего лишь шестнадцать лет, не человек, а какой-то Иблис⁶ . Говорят, что этой ночью он убил не меньше двухсот Муджахедов, поймал Дажалиля и отрезал ему голову. Воистину, месть этого человека ужасна. Я хочу поскорее убраться из Бакхлана, потому как, вместе с другими, тоже взял один из ковров в доме Ассада. Теперь, верно, не жить мне на этом свете. Все говорят, что Ассад – это настоящая гроза округи. Поверь мне, весь наш город охвачен ужасом.