Текст книги "Из жизни Пушкина"
Автор книги: Владимир Путилин
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Теперь хочу перенестись в другое врремя. Старое здание артистического общежития, причем настоящий клоповник, иначе и не скажешь, которое волей вышестоящего начальства в одночасье превратилось в финансовое учреждение, так как было отдано под уникальные тогда для страны международные операции. У этого учреждения была затейливая история, но я об этом рассказывать не буду Кому это интересно найдут много информации , а я буду говорить о себе.Я получил распределение после института на работу именно туда. Понятие «финансовый работник » в то время ассоциировалось с образом лысеющего и подслеповатого мужичка совсем не спортивного типа в нарукавниках, считающего на счетах или арифмометре и что-то постоянно записывающего в амбарную книгу. То есть понятия «финансист» или « банковский служащий» были синонимами «бухгалтера», который собственно и применялся в обиходе .Понятие «банкир» соотносилось либо с образами дореволюционного прошлого, либо с экзотическими заморскими реалиями. Но в любом случае в советской действительности только профессия бухгалтера имела право на законное общественное признание. Очень «романтическая» профессия! Недаром на экраны страны вышел фильм «Карьера Димы Горина», где герой аналогичного профиля деятельности нашел свое счастье, только завязав с ней, всей душой и телом устремившись в тайгу строить линии высоковольтных электропередач. Никто из простых смертных даже и не подозревал о скрытой подоплеке и перспективах бухгалтерских проводок и трансакций этого финансового учреждения. Заключалась эта деятельность исключительно в международного масштаба каждодневной рутинной работе тихих тружеников финансово-банковской сферы..Знание хотя бы азов английского языка, как языка банковской переписки, было обязательным. Непосвященная публика об этом даже не подозревала. На самом деле иностранный язык был нужен не во всех подразделениях, а переписка с иностранными корреспондентами зачастую требовала набора только стандартных фраз. На ключевых позициях были одни мужчины. А вся скрупулезно-методичная черновая работа, часто требующая удлиненного рабочего дня и поиска в архиве, лежала на женских плечах. Молодые специалисты после института только входили в курс дела, мальчики со временем замещали пожилых тетенек. Груды бумаг в папках, мешках и шкафах заполняли все комнаты и коридоры здания. Было тесно и душно. Но ровно в 11-00 по внутреннему радио раздавались сигналы производственной гимнастики, и мужчины по команде покидали комнаты, предоставляя женщинам возможность порезвиться, и покорно собирались на перекур у лестничных пролетов.
Две мои наставницы – опытные тетеньки несколько старше бальзаковского возраста совместными усилиями погружали меня в суть предстоящих задач. Хотя мозг активно этому сопротивлялся, но способов уклониться от выполнения непосредственных производственных обязанностей у меня не было и волей-неволей я втянулся в круг тех вопросов, за решение которых мне и полагалась зарплата, составлявшая на первых порах 90 рублей. Причем ее полагалось платить независимо от того решил ли ты порученные тебе задачи или нет. Правда за знание иностранного языка доплачивали 10% от оклада, но для этого надо было сдать соответствующий экзамен, а затем регулярно подтверждать свой уровень знаний. Применять же на практике свои лингвистические познания, которые я самоуверенно расценивал как довольно неплохие, именно в том отделе, куда я первоначально попал, мне доводилось редко. Как сейчас помню начало письма в румынский банк по поводу задержки платежей за поставленную нашей страной электроэнергию. Оно начиналось так: «Дорогой товарищ Патрубани! …». Это было чуть ли не первое мое ответственное задание. В порядке небольшого отступления от этой темы замечу, что почему-то надолго запоминаются странные, а может даже дурацкие имена и фамилии, с которыми столкнулся именно в начале жизненного пути. Вот кстати, а скорее некстати, мою память до сих пор тревожат сложная фамилия венгерского скульптора Кишфалуди-Штробля и имя малоизвестного итальянского художника Сассоферрато (совершенно бесполезно искать истоки появления этих имен в моей голове), но порой вспоминаются имена из совсем другой «оперы»: товарищи Глэдис Марин – с характерным произношением звука «г» как «х», Нарасимхо Рао, Агостиньо Нето – в последнем случае ударение должно было падать на последний слог – так произносилось хоть неправильно, но более привычно, и много других в подобном роде. Как раз в этом случае все совершенно понятно. Все эти необычные имена из другой «оперы» пришли в мою сокровенную память из одного и того же источника – выступлений генерального секретаря ЦК КПСС товарища Брежнева, приветствовавшего гостей очередного съезда. Для него это была серьезная и кропотливая работа. Я узнал, что наука, изучающая фамилии, называется антропонимика. Одно время я увлекся собиранием фамилий и стал их записывать в тетрадку в алфавитном порядке. Это стало одним из моих кратковременных хобби, но не послужило основой выбора моей будущей профессии.
А что же стало таким мостом ? Я думаю, что в какой-то степени интерес к изучению иностранных языков – я увлекся изучением английского и историей Англии, а еще сыграл свою роль локальный фактор и привычка. Дело в том, что выбранный мной институт находился неподалеку, а мать работала там в библиотеке, а я любил туда приходить и лазить по пыльным полкам в поисках разных интересных книжек. Можно сказать, что именно институтская библиотека явилась тем мостиком, перекинувшим меня в это учебное заведение. Влияние родителей на мой выбор было косвенноым, а отца тогда в кругу семьи я видел не часто. Мать, хоть и работала в институтской библиотеке, сама полноценного образования не получила. Причин тому было несколько, в том числе и то, что росла она без отца. Бабушку со стороны матери звали Ксения, именно она сопровождала все мое детство. Она проработала больше отведенного на это человеку срока и одна вырастила дочь. Она была малограмотной, хотя умела и читать, и писать. – научилась в приходской школе. Вспоминаю, что в период культурной революции в Китае, когда появилось у нас в печати интересное название «хунвэйбин», у нее возникли определенные трудности с произношением третьей буквы от начала в этом иностранном слове. А чему тут удивляться или над чем смеяться ? .Вся ее молодость прошла что называется « в людях » на южном Урале. Социальное происхождение было из самых бесправных – она была круглой сиротой . От кого-то из неизвестных родителей она унаследовала толику башкирской крови. От отца ли, от матери? Сие осталось неизвестным. Но разглядеть в ней неславянские черты было сложно, можно было увидеть только высокие (ныне модные) скулы и иногда услышать странное выражение: « Что ты как Авардя Кулыс оделся?». Это, например, обо мне, когда я неопрятно заправлял рубашку в штаны (позднее я узнал, что человек с таким именем – фольклорный персонаж у башкир). Все неполученные бабушкой блага образования компенсировались ее богатым жизненным опытом и привлекательными чертами характера: : доброжелательностью, житейской мудростью и сочувствием ко всем, благодаря чему она пользовалась неизменными любовью и уважением окружающи , включая обожаемого ею меня . Вторая моя бабушка – мать отца, гораздо более грамотная, тоже с непростой жизненной дорогой, появлялась рядом со мной периодически, наездами, так как проживала вместе с моей теткой, сестрой отца в маленьком городке центральной России.
Я продолжу. Тот первый коллектив, куда я пришел работать, был почти весь женский .Начальниками среднего уровня были тоже женщины, опытные работницы уже серьезного возраста, на коротком отрезке пути к трудовой пенсии. Начальником отдела была почти пожилая женщина довоенного призыва, маленькая, худощавая и сверхэнергичная. Гоняла всех. Я сидел к ней спиной и поневоле вынужден был часто крутить головой или ерзал на стуле, когда, как мне казалось, дело в какой-то степени могло касаться меня. Я часто заблуждался на этот счет и заслужил у нее прозвище «швицер». Оказалось, что на идише это слово означает «шило». То есть по ее мнению у меня в положенном месте оно якобы и торчало. Почему понадобилось именно такое слово я так и не понял. Русская женщина Нина Петровна была родом со Смоленщины. Моей же непосредственной наставницей была женщина примерно такого же возраста, но прямая ее противоположность по темпераменту и внешности – грузная, малоподвижная, с лицом трудолюбивой крестьянки, похожем на добродушное рыло свиньи. Ничего обидного, просто такое вот лицо. Несколько молодых мужчин рассматривали работу в коллективе отдела как нечто временное за неимением других вариантов. Так это для многих из них и оказалось. А поскольку я не собирался уклоняться от призыва на срочную службу в армию, мне предстояло отправиться туда через год, который надо было где-то прокантоваться. В принципе все равно где. . .
Более опытный коллега Коля Исаков стал моим практическим гидом по работе с вверенной мне клиентурой. Этой клиентурой были несколько внешнеторговых организаций, деятельность которых кредитовало наше учреждение. Кредитование носило почти формальный характер – деньги перетекали из одного кармана государства в другой едва ли не автоматически и почти на безвозмездной основе, но при этом соблюдался весь формальный регламент и антураж, внешне напоминающие принципы коммерческого кредитования. Наверное это называлось «Хозрасчет».Требовалось, в частности, регулярно проверять наличие у клиентов реальных активов, которые принимались в обеспечение кредитов. Вот мы и ходили к ним «в гости» и проверяли. По итогам таких проверок составлялись заключения, которые подписывались нашим начальством и служили в случае необходимости основанием для последующих писем к руководству этих организаций. Мол, «примите меры» и так далее. Бумажная работа кипела. Наверное ее можно с полным основанием считать имитацией настоящей банковской работы коммерческого банка, но тогда подобных банков у нас еще просто не существовало. Вернее, они когда-то в стране были, но окончательно сгинули после НЭПа. А государственное учреждение должно было работать именно так, альтернативы не было. С Колей мы ходили проверять клиентов на Овчинниковскую набережную. У Коли была совершенно не финансовая внешность, то есть на банкира он был не особенно похож. Смекалистый деревенский мужичок, многоопытный слесарь-фрезеровщик и все в том же роде. Конечно, такая внешность намекала на то, что ему совсем не чужда была мысль о простых плотских радостях. Так оно и было на самом деле. А для этого лучше всего подходило кафе-забегаловка с народным названием «Веник» в подвальном помещении здания Сандуновских бань. В день зарплаты , особенно первой и второй по счету, избежать посещения этого угарного места просто не было никакой возможности. Да я и не испытывал особого внутреннего сопротивления.
Глядя из сегодняшнего дня, поражаешься безмятежности, внутреннему спокойствию, граничащему с равнодушной уверенностью в том, что впереди все будет нормально, никаких препятствий не предвидится, враги в засаде не сидят. О своей предстоящей работе, о том, чем придется заниматься, к чему готовиться, ясное представление отсутствовало. Но ничто не настораживало и не пугало. Поэтому, придя на свою первую в жизни работу, пришлось адаптировать себя буквально ко всему. – все было ново: и режим труда, при котором весь рабочий день приходилось проводить на виду у многих коллег, и выполнение обязанностей, к которым я не был готов. Я кое-что знал и кое-что понимал. Но это было не то, что от меня ждали.
Если покопаться в архивах памяти, то наверное у каждого найдутся отложенные в дальний уголок некие юношеские устремления, которые и остались таковыми, не будучи реализованными. Я совершил такие изыскания и сообщаю, что в определенный период моего позднего детства и ранней юности меня влекла к себе археология. Я проникся романтикой тихих открытий и трепетных ожиданий находок, поиска и некой временной отрешенности от сегодняшнего дня. Наверное это было влияние соответствующей литературы . Особенно запомнилось очень увлекательное повествование о поисках . , библиотеки Ивана Грозного. Но что конкретно стимулировало этот интерес я сейчас уже сказать не могу. Однако подогрев оказался недостаточным и как-то потихоньку этот интерес сошел почти на нет. Почти – потому что до сих пор возбуждаюсь, когда по ящику показывают разные найденные во время раскопок артефакты. Если кому-нибудь сейчас поведать о вероятности выбора мной такой специальности, то этот кто-то скорее всего засмеется или, по крайней мере, ухмыльнется, сочувственно говоря, что хорошо, что я не пошел по этой сомнительной дорожке. Такая реакция была мной проверена на практикке. А смешного тут ничего нет. Наверное у каждого кроме откровенных выродков остается что-то сокровенное, что не заслуживает быть осмеянным.. И когда наш президент ныряет на морское дно и поднимает прекрасно сохранившуюся греческую амфору – разве это дает какой-либо повод для шуток ! Так и я до сих пор заглядываю в разные по глубине городские ямы, порой с риском для жизни, стараясь разглядеть не торчит ли там из земли что-нибудь блестящее или не слишком, не дразнит ли что-нибудь заманчивое меня из гипотетического культурного слоя. А на какой глубине и в каких таких местах залегает в столице этот пресловутый слой – кто бы мне сказал ?!
Однажды наступил немецкий период моей детской биографии. Вюнсдорф, Риза, Дрезден. Из этих трех названий первые два вряд ли что-нибудь скажут неискушенным ушам. Но следует знать, что Вюнсдорф – в недалеком прошлом небольшая деревня, что видно из самого названия, расположенная в 40 километрах от Берлина, служил местом главного штаба Третьего рейха и был его танковой столицей с многочисленными бункерами и подземным заводом, не считая мастерских, складов и казарм. В период советской оккупации этот городок был центром ГСВГ со всей унаследованной от германской военной машины инфраструктурой. А вот Риза – небольшой городок на Эльбе в Саксонии .Ну а про Дрезден, столицу Саксонии, уже знают все и знают, собственно, благодаря всего двум фактам – Цвингеру с картинной галереей и американской бомбардировке в конце войны (особо продвинутые может быть даже читали Курта Воннегута). Половина моих школьных лет прошла в этих чужеземных населенных пунктах. Но и в Вюнсдорфе, и в Ризе, хотя за пределами гарнизонов особенно смотреть было не на что, детская жизнь протекала в основном за забором военных частей. А в Дрездене все было по-другому, да и я к этому времени подрос.
Бомбардировка практически полностью разрушила Старый город на левом берегу Эльбы, но и не пощадила много зданий на противоположном берегу в Новом городе, где были особняки зажиточных горожан. Эти развалины я разглядывал в начале 60-х годов.
Начало этих лет было драматично – Кубинский кризис и постоянные подъемы отца ночью по тревоге. Семьи советских военнослужащих находились в постоянной моральной готовности к новой мировой войне. .
Вот случайно взглянул на одну из ранних фотографий отца. На меня смотрит юное нежное лицо с мягкими чертами. Лицо, которое говорит о многом, а главное об отсутствии твердости в характере. Люди с такими лицами не служат в армии, тем более в советской, а принимают постриг или посвящают себя служению какому-нибудь из искусств, например, музыке. Но мой отец практически всю жизнь прожил, нося погоны. Полное несоответствие внешности фактически вынужденному образу жизни и типичный случай из нашей действительности. Кстати, серьезную музыку отец всю жизнь любил слушать (Чайковский, Григ, Рахманинов). Он рано потерял отца, то есть и моего деда. Поэтому мужского воспитания получить не успел и впоследствии не знал, что это такое и как это применяется на практике. Тогда отцу, совсем еще подростку, пришлось самому заниматься похоронами своего отца .От матери, лишенной каких-либо практических навыков, проку было мало.Характер моего отца и образ мыслей сформировались вполне самостоятельно под влиянием окружающей среды и жизненных обстоятельств с неизбежными промахами, ошибками и ушибами. Но что удивительно – до конца жизни отец оставался доверчивым, открытым и слишком, на мой взгляд, общительным человеком. Он был неизменно хлебосолен и гостепреимен Какое влияние он оказал на меня в детстве, урывками появляясь рядом со мной, сказать об этом затруднительно. В любом случае именно от него я получил первоначальные знания и понятия в области культуры и искусства. За что я остаюсь ему благодарен. …
Но возвращаюсь в Дрезден. В нашем замкнутом сообществе все время происходили разные по степени драматичности, а порой даже трагичные события. В нашем доме : застрелился сосед-офицер, который жил этажом ниже. Одного знакомого парня из нашего двора отправили в 24 часа с родителями на родину из-за его конфликта с пограничниками на чешской границе, где он оказался вместе с приятелем, катаясь на велосипеде ( его приятель не пострадал – папа у него был генералом). А вот я неловко пошутил – назвал учительницу химии «дылдой», а какой-то доброхот – одноклассник, как водится, услышал и, как водится у будущих стукачей, передал кому следует, в результате чего мать вызвали в школу. Можно продолжить в том же духе – подобных происшествий всегда хватает, особенно, если живешь у всех на виду, а все – у тебя. Но главным событием для меня в то время стало совсем другое происшествие..
Уродец, каких тогда почему-то у нас в стране хватало , один из детей перенесших полиомиелит, с почти квадратной головой и кривыми, заплетающимися ногами, по фамилии Бабусько однажды услышал, как я произнес вслед ему что-то, показавшееся ему обидным. Как всегда без злобы. Что было сказано – точно я уже сейчас не помню, но не думаю, что это было что-то уж очень грубое. Я ведь не был каким-то злым, обиженным на всех или просто бычливым .Вряд ли я был настроен специально на то, чтобы обидеть, поглумиться над убогим. Скорее я был еще просто не так смышлен, то бишь был глуповат и, конечно, в силу малоопытности не знал, что физически ущербные люди бывают необычайно обидчивы, злопамятны и мстительны. Я же именно тогда начал упражняться в остроумии, полюбил играть словами и этим обращать на себя внимание окружающих . А еще один мальчик по имени Вадик не был никаким уродцем, но был просто маленького роста. Вот уж от кого я никак не ожидал подвоха ! И когда и за что он мог на меня обидеться? Так никогда я этого не понял. Неужели и ему вслед я кинул что-нибудь непродуманное? Короче, однажды около беседки рядом с Домом офицеров произошла моя первая драка, в которой победил Вадик. Он подскакивал как молодой петушок и наносил мне по носу удар за ударом. Ударов понадобилась всего пара, чтобы раскровянить мой шнобель. Бабусько стоял рядом и в азарте подзуживал Вадика: « Бей, бей !» и мстительная злоба сверкала в его глазах. В бессилье и с кровью на лице, сознавая свой полный позорный проигрыш в этой мальчишеской игре, правил которой я совсем еще не знал, я только вскрикивал: « За что, за что?.. .». Наверное все-таки было за что. Да, я думаю, что повод был серьезным. Я своих противников недооценил Под стремительным натиском даже не успел сделать ни одного ответного удара. .Анализа своих поступков я тогда не проводил, да и потом я этого долго не делал. Но из сегодняшнего дня совершенно очевидно, что во мне все-таки проглядывала то ли спесь, то ли высокомерие, отражающее некое якобы превосходство представителя высшей расы, оказавшегося среди пигмеев. Собственные выражения лица тогда мне были мало знакомы, но сейчас я думаю, что одно из них, видимо, непроизвольно отражало какое-то неприязненное чувство, которое внимательным взглядом нетрудно было разглядеть. И это у некоторых вызыавало ответную негативную реакцию, они чувствовали рядом со мной ущемленными, их достоинство страдало. Таких ребят было немного, но они были. .Да и слишком развязным был мой язык, который лучше было бы укоротить. В качестве попытки оправдания или скорее объяснения своей юной глупости теперь хочу заметить, что причиной моего детского злоязычия совсем не было желание причинить адресату обиду и его унизить.. Нет, я просто изучал человеческие реакции на слова и силу самих слов, не зная толком их веса, их значимости, их реального наполнения. Мало ли какие слова существуют на свете ?! Таким эмпирическим путем я познавал прикладную эффективность родной русской речи и пополнял багаж впечатлений от проявлений человеческих эмоций. Сразу добавлю , что описанный выше печальный опыт нисколько не отбил у меня охоты к словесным экспериментам. Я продолжил эту почти экстремальную практику. А что же я такое из себя представлял на самом деле? Что я мог лучше других, в чем я преуспевал как никто другой? Ну, допустим, научился плавать, кататься на велосипеде, неплохо учился и занимался в музыкальной школе по классу аккордеона. Это могли уметь все и многие умели из моей школы. Как же я заблуждался на свой счет! Вот посмотреть на моего тогдашнего друга Мишу, который, кстати говоря, сопровождал меня в качестве секунданта на эту первую в моей жизни драку, то его жизненные достижения были в то время ничуть не меньше, а гораздо весомей моих. Главными из них были его отличная спортивная реакция – он в отличие от меня хорошо играл в баскетбол – и ярко выраженная способность к точным наукам. Он смог сам собрать детекторный приемник. Мы явно дополняли друг друга. Заходя вперед скажу, что наша тесная дружба продолжалась несколько лет, а потом она внезапно прервалась, я потерял какие-либо контакты с Мишей, возвратившись на родину. Став курсантом военного училища связи, он впоследствии мог бы стать высококлассным специалистом в своей области и найти достойное место, например, в разведке, генеральном штабе или космических войсках. Другими словами везде, где такие военные профессионалы могут потребоваться . Варианты могли быть разные. Однако в списках окончивших военное училище за тот год, когда он должен был его закончить, его фамилия не значилась. Куда же он делся ? Что с ним случилось ? Был засекречен? Разве такое бывает ? Неужели он мог не дожить до окончания учебы ? Но возвращаюсь в те времена, когда мы оба были и живы, и здоровы. .
Мы с Мишей оба были тогда пижонами и любили носить синие рубашки ФДЙот (Фрайе Дойче Югенд) – форму гедеэровского комсомола и мокасины. Хорошо сшитые рубашки с погончиками продавались только немцам – членам этой организации, а на рукаве была нашивка с ее эмблемой. Такую рубашку еще надо было ухитриться купить. В этой ловкости заключался дополнительный элемент шика. О настоящих джинсах слух тогда только начинал распространяться, слух как мечта о чем-то фантастически недоступном. А вот мокасины немцы делали совсем даже неплохо. В ГДР был тогда пик моды на все ковбойско-индейское благодаря потоку собственных фильмов на эту благодатную тему. Известный автор романов-вестернов Карл Май жил когда-то в предместье Дрездена и создал музей индейской культуры. Вообще же замечу, что в отличие от нашей столицы, не говоря об остальной стране, в ГДР одеться тогда более-менее прилично можно было проще и взрослым, и детям.
Дрезден – Флоренция на Эльбе, старая часть которого исключительно живописно расположена на левом берегу реки. С 18 века русские люди начали регулярно посещать его, в основном проездом на различные курорты – Карлсбад, Мариенбад и прочие. Постепенно он стал сам по себе притягательным местом для посещений иностранцев благодаря богатству Дрезденской галереи и ее главному шедевру – «Сикстинской мадонне». Список русских знаменитостей, посетивших Дрезден в 19 веке, заполнил бы несколько страниц. Но для русского человека, наверное, все-таки главным нашим туристом в Дрездене этого века является Федор Михайлович Достоевский, который провел в нем вместе с женой больше двух лет и написал там несколько томов своего собрания сочинений. Достаточно упомянуть роман «Бесы». Для самого Достоевского умиротворяющая атмосфера этого города была исключительно полезной. По его приезде в Россию многие отмечали положительные изменения в его характере – он стал более уравновешенным, спокойным и терпеливым. Ну а после знаменитой бомбардировки от старой части города и его атмосферы мало что осталось.
А я после описанного избиения ушел в Зачем и почему я принял такое решениесебя, стал больше читать и читал все подряд: стихи Кольцова, записки о кругосветном путешествии Крузенштерна и Лисянского, Гейне и Льва Кассиля. И рисовал черепичную крышу дома напротив. Настроение отразилось на качестве этого рисунка, что сразу отметил учитель рисования, и его похвалил. А был он недоучившийся студент художественного училища в звании ефрейтора.
Тут наступили жаркие летние дни, сидеть дома стало невмоготу, а Миша уехал с родителями в отпуск на родину. Под влиянием внезапного порыва я выскочил на улицу, чтобы провести там остаток дня, и направился прямиком к сигаретному автомату, который был прикреплен к металлическому забору в тенистом переулке недалеко от дома. Зачем и почему я принял такое решение? А бог его знает! Это был просто импульс. Нельзя сказать, что в то время я был заядлым курильщиком или иногда тайком покуривал. Опыт курения был у меня меньше минимального, но как все новое, «взрослое» и в принципе не поощряемое ни семьей, ни школой, курение конечно притягивало именно как некий «магический», ритуальный процесс и запретный плод одновременно. До этого лишь однажды в Москве из сигаретного автомата в булочной ( это было время повсеместного внедрения торговых автоматов) я с неимоверным волнением и всяческими якобы «скрытными» ухищрениями вытащил пачку сигарет «Стройка» и быстро выбежал из магазина. Скорей, пока меня не схватили продавщицы !Эффект от курения был потрясающим в прямом смысле слова, благо в то время на улицах было много скамеек. Во рту долго было очень противно. Сейчас я был постарше и вроде бы должен был спокойнее управиться с автоматом, но отчего–то было как-то неловко и немного страшно, хотя на улице не было ни души. Монета достоинством в одну марку упала в щель и, надавив на соответствующий стержень, я получил из отверствия пачку местных сигарет. Что это были за сигареты я за давностью лет не помню, но это была наверняка ныне не существующая марка самого дрянного местного пошиба. Покурить, думал я, и забыть на время всякие мелкие неприятности, скоротать остаток скучного жаркого летнего дня. На мне тогда была синяя футболка, которой я безмерно гордился – в Москве такие не продавались. На спине масляной краской по трафарету было аккуратно выведено PVV – это были мои собственные инициалы нерусскими буквами. Носить майки с разными надписями на груди и на спине тогда входило в моду и за неимением готовых предложений каждый старался как мог. Хулиганских надписей отчего-то тогда еще не делали, и я воздержался от буйства фантазии и ограничился просто собственными инициалами. На вопросы малышни я, однако, ловко, как я думал, отвечал, что эта надпись означает «Против войны везде». Одноклассники, правда, догадывались, что скрывается за этими латинскими буквами.
Я взял пачку в руку и, не долго думая, перемахнул через забор ближайшего особняка. Пройдя через тихий двор (дело было в воскресенье), я очутился в углу двора на скамейке под развесистым деревом. Вынул из пачки сигарету, поднес к ней спичку и затянулся. Правильно курить для меня значило затягиваться по-настоящему. Голова отделилась от тела и поплыла куда-то в сторону, ноги зажили самостоятельной жизнью. Стараясь не свалиться со скамейки, я крепко ухватился за ее край. Спустя некоторое время я наконец стал приходить в себя.
– Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал? – раздался голос прямо надо мной.
Стараясь сконцентрировать взгляд на источнике голоса, я поднялся и увидел перед собой молодого мужика в спортивном костюме и кедах. Взгляд его был строгим и серьезным.
– Я спрашиваю как ты сюда попал, кто ты? Ты по-русски понимаешь? Шприхст ду дойч?
– Я русский, – сказал я и показал рукой на забор.
– Ты, значит, из нашего городка, – понимающе кивнул и уже более спокойно сказал мужик, – но все равно здесь тебе делать нечего. Иди в свой родной двор, но не через калитку, а лезь через забор так же, как ты сюда забрался. Понял? И всем своим приятелям скажи, что даже в воскресенье здесь им делать нечего. Здесь такая же как у ваших родителей военная часть.
Он уже почти дружески подтолкнул меня к забору.
– И бросай курить, если серьезно пока не куришь, спортом надо заниматься, в волейбол надо играть, в футбол, а лучше борьбой самбо или дзюдо. Знаешь такую японскую борьбу?
– Я плаваю.
– А что это у тебя на майке написано?
– «Против войны везде», сокращенно – сказал я .
– Странная фраза, хотя по сути правильная. А я-то подумал, что это твои инициалы латинскими буквами.
– А ты случайно не сын капитана Пушкина? – продолжил он. Мужик угадал, и я сразу признался.
– Да, – тихо сказал я и отчего-то покраснел.
– У тебя хороший отец и тебе надо брать с него пример. Мы с ним играем в волейбол. Культурный. А тебе уже пора задумываться о будущем, кем быть, каким быть. Надо быть упорным в достижении своих целей, а они должны быть достойными. Понял?
Я кивнул, хотя, признаюсь, чисто машинально.
Тогда Владимир Владимирович почти дружески, но сдержанно улыбнулся, еще раз подтолкнул меня к забору. И я залез на него, в смысле на забор, и спрыгнул на свою территорию. Должен сказать, что не всегда мое общение с забором оканчивалось так же дружески – однажды я просто сорвался и повис на колючей проволоке, обливаясь кровью из подушечек пальцев. Просто сорвался. Но все раны зажили, а я тогда плакал, потому что было больно.
Владимир Владимирович действительно знал моего отца – они вместе играли в обязательный волейбол по четвергам или пятницам – точно не помню .
Отцу об этой неожиданной и не сулящей мне ничего приятного в случае рассказа встрече я не сообщил. Поэтому этао событие никаких последствий для меня не имело И только спустя много лет я увидел лицо тогдашнего незнакомца в какой-то газете и сразу его узнал. Но как же это могло быть – ведь согласно известным фактам официальной биографии ему в ту пору было примерно столько же лет сколько было и мне? Что за чертовщина! Тогда он выглядел как совершенно взрослый мужчина, старше 30, точно не меньше. Как же такое могло быть и чтоже произошло потом ? Либо занятия спортом так его законсервировали, а потом родная организация помогла изменить в документах дату рождения, либо со мной встретился полный его дубликат. Последнее предположение о полной идентичности образа имеет полное право на существование, хотя такое встречается в природе и обычной жизни не часто Для меня это так и осталось необьяснимым . Но .давайте лучше оставим эту загадку. Лично для меня важно то, что с тех пор я больше не делал попыток закурить.