Текст книги "Дурман-звезда (СИ)"

Автор книги: Владимир Прягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

  – Плату ты взял, Репей. И отказаться теперь не можешь.

  – С чего бы это?

  – С того, что иначе я воткну кинжал тебе в глаз. С этим понятно? Так, теперь слушай, что нужно сделать...

  Я слез с лошади, осторожно снял девочку.

  – Ты спрячешь ее от Ястребов. И от стражи. Спрячешь от всех, ты понял? Твоя задача – доставить ее в предгорья. После этого...

  Но Репей, вглядевшись в лицо малышки, вдруг отступил на шаг.

  – Чего ты?

  – Издеваешься, что ли? Она ведь...

  – Стоять, – сказал я, заметив, как он оглядывается на ближайшую подворотню. – Да, она из них, все верно. Но это ничего не меняет.

  – Что значит – не меняет?! Они же, если узнают, меня за яйца подвесят!..

  – Репей, – произнес я ласково, – подумай головой для разнообразия. Пронюхают Ястребы или нет – это теперь от тебя зависит. Сохранишь все в тайне – живи и радуйся. Но я-то точно знаю, с кого мне спрашивать, если с ней что-нибудь случится. А спрашивать я умею. Или тебе про ручей напомнить?

  Он сглотнул слюну.

  – Вот и ладно, – я не стал уточнять, что через пару часов меня уже здесь не будет. Зачем лишать человека стимула?

  Девочка вдруг очнулась, подняла голову и посмотрела на Репья мутным взглядом. Потом перевела глаза на меня и спросила тихо, почти неслышно:

  – Как тебя зовут?

  – Это неважно, – ответил я. – Мы больше никогда не увидимся.

  – А этот... Обмылок... Ты убил его?

  – Нет.

  – Правильно. Я сама.

  И опять погрузилась в сон.

  5

  Я снова покидал город – на этот раз через северную окраину. Здесь мне нравилось больше. Дома уже не лепились один к другому, а между ними буйно разрастались сады. Фруктовые деревья тянули ветки из-за заборов, и листва, как мелкое сито, просеивала солнечный свет. Люди, укрывшись в тени, судачили и громко перекликались. Те, кто постарше, озабоченно хмурились, поглядывая на солнце. Молодые, напротив, пребывали в радостном возбуждении. Я усмехнулся. В юности кажется, что все перемены к лучшему. Сомнения приходят несколько позже.

  Многие, сбившись в группы, отправлялись в сторону ратуши. Девушка с разноцветными лентами в волосах, идущая под руку со здоровенным парнем, встретилась со мной взглядом и вдруг улыбнулась светло и радостно. Я машинально улыбнулся в ответ. Даже коня придержал, чтобы полюбоваться ею подольше. Что-то происходило со мной – в груди защемило, а к горлу на миг подступил комок. Как будто шевельнулась душа, которой я не имею...

  Я тряхнул головой и двинулся дальше. Прокрутил в голове события последнего часа. Вроде бы, все сделано правильно. Когда малышка заснула, я дал Репью еще несколько коротких инструкций. Кроме рубина, оставил ему и деньги. Дальше сам разберется – что-что, а прятаться он умеет. Скорей всего, про нашу встречу станет известно (глаза есть даже у стен), но несколько часов форы Репей получит. Хорошо, что сегодня вечером у стражи хватает других забот. Например, следить за порядком во время казни. А завтра... Пусть ночь переживут для начала. Еще неизвестно, что они с утра здесь увидят...

  Поравнявшись с последним домом, я придержал кобылу. Имеет ли смысл сразу ехать непосредственно к эшафоту? Пожалуй, нет – туда весь город припрется. Некоторые, наверняка, уже места занимают. Я, пожалуй, потихоньку двинусь в ту сторону, но к холму подъезжать не буду. Расположусь поодаль – ну, скажем, за четверть лиги. Пока Угря пригонят из города, пока будут речи толкать – посижу, подожду спокойно. Самое интересное без меня не начнется...

  Так, секунду, а это что?

  Внимание привлекли две темные точки в небе. Я присмотрелся и узнал силуэты. Широкие крылья и седоки на спинах – не ошибешься при всем желании. Род Ястреба не зря носит такое имя. Их стихия – воздух, их слуги – птицы. Не синички, конечно, и не воробышки, а хищники с клювами тверже стали. Наверно, птицы были на корабле. А теперь их, значит, пустили на охоту за мной? Больше, вроде, и не за кем.

  Нет, это глупо. Седоки не знают меня в лицо. А если б даже и знали – с высоты не очень-то разглядишь. Тем более, в плотной толпе народа. Сколько в городе жителей? Тысяч тридцать, я думаю, наберется. Так можно неделю кружить, высматривая. И вообще, где гарантия, что я на улице, а не в доме?

  Но птицы явно держали курс на меня. Чувствуя беспокойство, я укрылся за старой липой, что росла на обочине у дороги, и стал наблюдать сквозь ветки.

  Потом я услышал крики – точнее, заполошные вопли с дальнего конца улицы. Перевел взгляд с неба на землю и почувствовал, как по спине прошел холодок.

  Между заборов, распахнув клыкастую пасть и едва не сшибая хвостом деревья, неслась гигантская пурпурно-черная туша. Когтистые лапы смачно шлепали по земле, взметая серую пыль.

  Я успел подумать, что эта сцена наверняка войдет в историю городка. Подробности будут детям рассказывать. Еще бы! Твари, вроде той, что прет сейчас на меня, чрезвычайно редки. Их наберется, пожалуй, с десяток на континенте – пять штук в распоряжении королевского рода, еще три, кажется, у Волков, ну, и пара-тройка у Ястребов. Как вышло, что она оказалась в этой глуши? Причем, именно сегодня, одновременно со мной? Похоже, новый узор, что возникает сейчас на ткани судьбы, сложнее, чем могло показаться...

  Вараны могут воспринимать простые мысленные приказы и при этом обладают уникальным чутьем. Это не обоняние, а нечто гораздо более тонкое, недоступное человеку. Бьюсь об заклад, что хозяин рептилии – длинноволосый аристократ. Он, значит, послал свою зверушку искать меня, а следом за ней полетели птички...

  Дальше рассуждать было некогда. Лошадь подо мной, завидев приближение твари, шарахнулась и дико заржала. Понимая, что толку от нее сейчас нет, я спрыгнул на землю. Кобыла унеслась куда-то в чистое поле, а рептилия метнулась ко мне.

  Я бросился в сторону, укрываясь за деревом. Лапа с чудовищными когтями едва не снесла мне голову. Варан, пытаясь затормозить, уцепился хвостом за ствол. Дерево затрещало, меня обсыпало листьями. Перекатившись по земле, я вскочил на ноги и дернул из ножен меч. Разводы на лезвии наливались фиолетовым светом.

  Как только рептилия развернулась ко мне, я взмахнул клинком крест-накрест перед собой. Эти зверюги воспринимают живую сталь иначе, чем люди. Я примерно догадывался, что сейчас увидел варан – воздух между нами как будто вспороли огненным когтем. Варан замешкался с броском на долю секунды, и я опять успел уклониться.

  Рептилия проломила забор и врезалась в стену дома. Я прыгнул за ней и попытался рубануть по хвосту. Не вышло – тварь ловко крутанулась на месте и щелкнула зубами у меня перед носом. Я попятился, отмахиваясь мечом. Фиолетовое мерцание отвлекало зверюгу, но она упрямо лезла вперед. Хвост метался как толстенная плеть, сбивая со стен штукатурку и доламывая остатки забора.

  Я юркнул за угол и, как ошпаренный, кинулся во внутренний двор. У меня имелось лишь одно преимущество – варан был слишком велик, и деревья, окружавшие дом, мешали ему как следует разогнаться. Рассержено шипя, рептилия ломилась за мной. Я еще раз резко свернул и увидел перед собой пристройку с низким закопченным окном. Прикрыл лицо руками и, не раздумывая, прыгнул вперед. Хлипкая рама хрустнула, зазвенело стекло, и я провалился внутрь, чувствуя, как кожу секут осколки.

  Зверь, вылетевший в эту секунду из-за угла, с трудом затормозил, терзая землю когтями. Варан заметил, как я сиганул в оконный проем, и тут же дернулся следом. Если бы он ударил с разбегу, то просто снес бы пристройку. Но сейчас получилось, что башка пролезла в окно, а туловище осталось снаружи. Мне даже почудилось, что в глазах у варана мелькнуло недоумение. Понимая, что другого шанса не будет, я вложил всю силу в удар. Мерцающий клинок описал полукруг и опустился точно в основание черепа.

  Голова рептилии со стуком повалилась на пол.

  Да уж.

  Настырная была ящерка.

  Шустрая.

  Но не успел я вытереть пот со лба, как за окном захлопали крылья, и тень упала на двор. Похоже, летуны решили проверить, как их зверушка выполнила работу.

  Я аккуратно приоткрыл дверь и вышел наружу. Обе птицы сразу сесть не могли – дворик был слишком тесен. Поэтому приземлилась только одна. И на спине у нее восседал тот самый длинноволосый, с которым мы так мило беседовали в трактире.

  Не утерпел парнишка. Ну и дурак.

  Он даже не сразу меня заметил – круглыми глазами глядел, как конвульсивно подергивается хвост у варана, потерявшего голову. Птица, едва-едва сложившая крылья, тоже косилась на издохшую тварь. Момент был слишком удобный. Быстро шагнув вперед, я коротко размахнулся, и мой клинок погрузился в перья.

  Птица завопила так громко, что я оглох. Не успел отскочить, и она сшибла меня крылом. Я отлетел за пристройку, ударился обо что-то затылком.

  Крылатая громадина металась в агонии – сослепу билась о стену, теряя перья, подпрыгивала, пытаясь взлететь, но не могла удержаться в воздухе. Кровь заливала двор; оконные стекла дребезжали от визга. "Интересно, а хозяева дома?" – подумал я ни к селу, ни к городу.

  Наконец, движения птицы начали замедляться. Она повалилась на землю, крылья бессильно раскинулись по траве. Крик превратился в жалобный клекот, а потом и вовсе затих.

  Аристократ каким-то чудом до сих пор удерживался в седле. Распластался на спине у несчастной птахи и намертво вцепился в поводья. Я, поднявшись на ноги, подошел и встряхнул его.

  – Скажи второму, чтобы летел отсюда.

  – Что?..

  Я ткнул пальцем в небо, где кружился второй летун:

  – Пусть убирается. Тогда я не убью тебя. Даю слово.

  Аристократ обжег меня взглядом, но все же махнул рукой, привлекая внимание компаньона, и что-то показал ему знаками. Тот, похоже, не верил и готовился спикировать к нам, несмотря на риск переломать кости. Но длинноволосый гаркнул:

  – Проваливай! На корабль!

  Летун нарезал еще пару кругов и пропал, наконец, из виду. Я выдернул молодого Ястреба из седла и подтолкнул к стене.

  – Я сказал, что не убью тебя. Это правда. Но, видишь ли, есть нюанс. Меня сегодня слишком часто называли тварью из тени. Целых два раза, если быть точным. А это накладывает определенные обязательства.

  – И что же ты сделаешь, тварь?

  Он смачно плюнул мне под ноги. Я вздохнул и достал кинжал.

  ...Выходя со двора, я коротко обернулся. Аристократ лежал у стены, зажимая руками шею под кадыком. Он часто дышал, издавая горлом булькающие звуки. Кровь проступала сквозь пальцы, но ее было совсем немного – я резал аккуратно, не задевая вен и артерий. Лиловая пыль вертелась над раной маленьким смерчем. Глаза у Ястреба закатились, кожа на лице посерела. В общем, выглядел он неважно, но помирать, как будто, не собирался. То, что он сейчас потерял, было в его жизни, похоже, не самым главным.

  Я побрел прочь из города, на ходу доставая флягу. Выйдя в поле, увидел свою лошадку – она была смирная и далеко убегать не стала. Покосилась на меня с недоверием, но позволила подойти. Я потрепал ее по холке в знак благодарности и забрался в седло.

  Когда впереди показался холм, я понял, что успеваю нормально. Даже, пожалуй, приехал раньше, чем надо. По дороге из города потоком двигались люди. Угря отсюда было не разглядеть, но ярким пятном выделялся флаг по главе процессии – лазоревый с алой полоской поверху, словно заря над морем. Родовые цвета династии, которая правит на континенте.

  Многие зрители уже торчали вокруг холма. Они бы, наверно, расселись прямо на эшафоте, но их оттесняли стражники. Голоса сливались в неясный гул, похожий на шум прибоя.

  Ближе я подъезжать не стал. Спешился и сказал кобылке: "Иди домой". Хлопнул ее по крупу в качестве подтверждения. Кажется, она поняла. Фыркнула и поплелась к домам на окраине. Я уселся на землю под терновым кустом и еще раз глотнул из фляги. Предзакатное солнце ярко освещало возвышенность с эшафотом.

  Угря наконец-то довели до вершины. Сверкали кирасы стражников. Звук трубы разнеся над степью, и гомон постепенно затих. Голос герольда зазвучал в тишине, но слов отсюда было не разобрать. Впрочем, и так понятно – зачитывали текст приговора. Мелькнуло желто-белое одеяние жреца.

  Возня на вершине продолжалась еще достаточно долго. Потом, наконец, официальные лица направились вниз по склону. Процессия с флагом потянулась обратно к городу, но зеваки по-прежнему стояли вокруг холма. Надо думать, адресовали Угрю прощальные пожелания. Я откинулся на спину, положив под голову руки. Почему-то вспомнилась девушка с лентами в волосах, которую я видел на окраине города, и опять защемило сердце. Небо было пустым и блеклым.

  Я лежал так около получаса. Потом поднялся. Толпа уже практически рассосалась. Самых упорных стражники подгоняли к дороге. Наконец, вокруг эшафота не осталось ни единого человека. Тогда я пошел вперед.

  Ветер дул в спину; зеленые волны, обгоняя меня, бежали к холму. Я добрался уже почти до подножья, когда на вершину выскочили трое мальчишек. До этого прятались, наверно, в кустах и ждали, пока уйдет стража. Один из пацанов приспустил штаны и помочился на эшафот. Его поддержали одобрительным ржанием. Закончив дело, малолетние хулиганы бросились по склону к дороге. Правильно, люди, лучше вам поспешить. Скоро уже начнется.

  Я выбрался на вершину и огляделся. Эшафот представлял собой плиту, лежащую на земле. Угря приковали к ней за руки и за ноги – лицом к небу. Перед казнью его отмыли и переодели в чистое. Меня это откровенно порадовало – представляю, как он благоухал после стольких лет, проведенных в яме. На белой рубахе, правда, растекся привет от юных поклонников, но это было не так уж страшно. Спасибо, что кучу не навалили.

   На мое появление Угорь никак не отреагировал. Лежал и тихо поскуливал. Глаза бессмысленно таращились в небеса. Ноздри у него были вырваны, а кожу густо покрывали рубцы. Дознаватели старались, это было заметно.

  По-моему, лучше бы он все-таки сдох. Но судьбе, конечно, виднее.

  Мой клинок, покрытый фиолетовыми разводами, легко перерубил железные цепи. Угорь этого, кажется, не заметил. Тогда я рывком поднял его на ноги и развернул лицом на закат. Солнце уже коснулось линии горизонта, и на малиновом диске отчетливо темнели крупные слезы.

  – Смотри на него, – сказал я Угрю. – Оно не хотело, чтобы тебя казнили. Теперь иди к нему. Оно подскажет дорогу.

  Бывший атаман глядел, не мигая, и закатный огонь отражался в его глазах. Я легонько подтолкнул Угря в спину, и он, спотыкаясь, побрел по склону холма. Может быть, мне следовало сопровождать его до конца? Он ведь ничего не соображает, а ему надо срочно найти убежище.

  Нет. Угорь сейчас – безвольная кукла, и в этом, как ни странно, его главное преимущество. Потому что куклу, неспособную думать, судьба ведет напрямую. И если поблизости есть нора, в которую можно спрятаться, то он на нее наткнется. Главное было – освободить его от цепей. Я это сделал. Больше он во мне не нуждается.

  Я стоял на эшафоте, глядя на запад, пока солнце не свалилось за край степи. Потом отошел на пару шагов и лег на теплую землю. Лиловая взвесь, дрожащая в воздухе, теперь была отчетливо различима. Она уплотнялась и, словно дым от костра, поднималась к небу. Шлейфы переплетались, сливаясь в темные облака и разбухая с каждой минутой. Дышать стало трудно, голова у меня кружилась, и на какое-то время я отключился. А когда снова открыл глаза, просветы между облаками исчезли; все небо от края до края было похоже на пыльный войлок.

  Мне пришло в голову, что я, наверно, единственный человек на всем континенте, который наблюдает эту картину. Остальные уже забились в подвалы. Интересно было бы глянуть сейчас на город – пустые улицы, обезлюдевшие базары, трактиры, где нет ни единого посетителя. Корабли без команды, застывшие на голом причале...

  Да, кстати, чуть не забыл.

  Я вытащил меч из ножен и отбросил его в траву. Не знаю, что будет в следующем цикле. Я ухожу, но мое место займет другой. И клинок найдет его, когда придет время. Этот другой, наверно, узнает, зачем Угрю сохранили жизнь. И увидит, что стало с длинноволосым аристократом. И встретит повзрослевшую девочку, которая сегодня ускользнула от Ястребов. Но все это уже без меня...

  Первые капли упали с неба, и я зашипел от боли. Меня как будто ошпарили кипятком, который не желал остывать, а, напротив, жег все сильнее. Кожа трескалась и облезала клочьями, а жидкий огонь проникал все глубже. Он жрал меня заживо, а я орал и смеялся, пока не угас мой разум.

  ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРЕДГОРЬЯ

  1

  Фиалки зацвели за день до осенней ярмарки. Игнорируя законы природы, пробились сквозь остывшую землю и распустились на сжатом пшеничном поле – все разом, в один момент. Лепестки едва заметно светились и дрожали от ветра – казалось, на пожухлой стерне танцуют язычки холодного пламени. Что-то неестественное, неправильное было в этом мерцании, и мелкая живность, чуя подвох, разбежалась и попряталась в норы. Даже птицы, которые вчера во множестве копошились среди жнивья, споря за уцелевшие зерна, сегодня исчезли, словно их сдуло ветром, и теперь над полем висела прозрачная тишина. И еще был запах, сладковатый и едва ощутимый, как будто в промозглую сырость добавили каплю меда.

  Первым эту сладость уловил на рассвете знахарь – старик, живущий на выселках. Выйдя из избы по нужде, он вдруг остановился и втянул носом воздух, как гончая на охоте, а потом подпрыгнул, всплеснул руками и, тряся бородищей, кинулся будить свою ученицу – рябенькую долговязую Мирку. Та не сразу сообразила, в чем дело, и долго лупала глазами спросонья, пока дед, окончательно потерявший терпение, не пригрозил отходить ее хворостиной. Девчонка прониклась, сунула ноги в чеботы и, поминутно охая, выбежала на улицу. Знахарь, чертыхаясь, догнал ее, обозвал раззявой и сунул в руки большой холщовый мешок, припасенный специально для таких случаев. После чего Мирка потрусила, наконец, по дороге.

  За полчаса она успела обежать полтора десятка домов, где жили незамужние девушки. Те, услышав, в чем дело, взвизгивали, наскоро одевались и бросались к подругам. Скоро весь городок гудел, как растревоженный улей. Девицы с мешочками, клацая зубами от холода, спешили туда, где над полем разливался холодный свет. Многие жевали на ходу, потому что дома завтракать было некогда – цветы следовало собрать до полудня.

  ...Вспоминая этот переполох, Ясень усмехнулся с некоторой долей злорадства. Его сестренку с домашним прозвищем Пчелка тоже, естественно, разбудили, и она от избытка энтузиазма первым делом перевернула ведро, получив от матушки воспитательный подзатыльник. Но нисколько из-за этого не расстроилась и через минуту уже мчалась в первых рядах. Впрочем, и невеста Ясеня, Звенка, не отставала.

  С того момента прошло несколько часов. Ясень, успевший прекрасно выспаться, спокойно позавтракал, оседлал жеребца и теперь лениво ехал в сторону заветного поля. Было пасмурно – солнце не показывалось уже несколько дней, и пейзаж вокруг нагонял тоску. Ветер брезгливо шевелил побуревшую траву на обочине. Копыта глухо чавкали по раскисшей дороге.

  Ясень обогнул приплюснутый лысый холмик и, наконец, увидел стерню с фиолетовыми цветами. Зрелище действительно было странное – словно кто-то разбросал самоцветы на ветхом, давно не стираном покрывале. Ясень подумал, что интересно было бы глянуть на это сверху. К примеру, с палубы воздушного корабля. Но корабли здесь давно уже не летали.

  Фиалок в этот раз оказалось много, просто на удивление, и, в общем, было понятно, что все собрать не удастся. Девушки, опустившись на корточки или просто став на колени, бережно разгребали руками влажную землю, чтобы вытащить цветок вместе с корнем. Даже дышать боялись – лишь бы фиолетовый огонек не угас, а продолжал танцевать в ладонях. Очистив корень от грязи, укладывали фиалку в мешочек и переползали к следующему цветку – молча, не глядя по сторонам, как будто весь окружающий мир утратил для них значение, и осталось только прохладное мерцание перед глазами.

  Конь под Ясенем, озадаченный этой картиной, остановился на краю поля. Он, конечно, не заржал от испуга (это было бы ниже его достоинства – не кляча ведь, которая возит телегу с сеном), а только фыркнул недовольно и осуждающе. В тишине этот звук прозвучал на удивление громко. Светловолосая девчонка, сидевшая к Ясеню ближе всех, недоуменно подняла голову и несколько раз моргнула, как будто не сразу сообразила, кого она видит перед собой.

  – Привет, – сказал Ясень. – Звенку не видела?

  – Ч-чего?..

  Другие девицы тоже зашевелились. Распрямляли спины, с интересом поглядывали на гостя.

  – Что, красавец, помочь решил?

  Вокруг захихикали. Ясень не успел заметить, кто к нему обратился, поэтому ответил, важно глядя поверх голов:

  – Не помочь, а проконтролировать.

  Смешки стали громче.

  – И то верно, куда ж мы, курицы, без догляда!..

  – Ты уж объясни, не побрезгуй – может, я чего не так делаю?..

  – А веночки плести научишь?

  Ясень снисходительно улыбался, пережидая этот фейерверк остроумия, но тут из-за кустов у дальнего края поля показался старичок-знахарь. Он бежал, прихрамывая и грозя кулаком, а лицо его пылало праведным гневом. Смех прекратился, кто-то ойкнул испуганно. Старик, наконец, добрался до Ясеня, но так запыхался, что еще минуту не мог ничего сказать, а только беззвучно открывал рот и пучил глаза. Наконец, слегка отдышавшись, прокаркал:

  – Ты что же, поганец, стыд совсем потерял?.. Нет, ну это ж надо, темень кротовая, на девичье поле приперся! Бугай здоровый, а ума ни на грош! А ну, развернул конягу, и дуй отсюда!

  Конь сердито оскалился, а Ясень сделал честные глаза и кротко ответил:

  – Так ведь полдень уже, почтенный.

  И, словно в подтверждение его слов, огоньки фиалок на мгновение вспыхнули еще ярче, а потом вдруг разом угасли, как будто иссяк подземный источник, из которого корни черпали свет. Цветы бледнели и увядали, зеленые листья съеживались, теряя бархатистую мягкость, и вскоре стали совершенно неразличимы на фоне подгнивающего жнивья. Медовый аромат испарился, и в воздухе запахло прелой соломой.

  – Ну вот, – сказал Ясень, – теперь уже можно, правда?

  Он тронул поводья, но жеребец все не решался перейти на стерню – топтался на месте, всхрапывал и беспокойно прядал ушами. "Ну, что ты? – укорил его Ясень. – Боишься, что ли? Дамы же смотрят". Дамы в измазанных юбках польщенно заулыбались, а конь, возмущенный нелепыми подозрениями, дернул головой и решительно попер через поле. Знахарь что-то еще бухтел за спиной, но Ясень уже не слушал, потому что увидел Звенку.

  Она стояла, уперев руки в боки, смотрела на всадника и молчала. Только когда он подъехал почти вплотную, покачала головой и произнесла:

   – Явился.

  Ясень безмятежно пожал плечами, глядя на нее сверху вниз. Маленькая и ладная, с иссиня-черными волосами, заплетенными в короткую косу, Звенка была красива, но совсем не той красотой, о которой поют в балладах. "Бледная нега" и "ланиты, пунцовые от смущения", – это не про нее. У Звенки лицо загорелое, носик вздернут, глаза немного раскосые – в предках явно имелся кто-то с восточного побережья. Смотрит насмешливо и при этом чуть-чуть наклоняет голову, как будто хочет сказать: "Ага, конечно, ври больше"...

  – Ну что, – спросил Ясень, – много насобирала?

  Звенка фыркнула и с некоторым усилием подняла с земли свой мешок. Ясень нагнулся, отобрал его и взвесил в руке. Фиалки – это, конечно, не камни и не дрова, но и не лебяжий пух, легкий, как дуновение ветра. Стебли и листья набухли влагой, и мокрая зелень просвечивала сквозь ткань.

  – Пить хочешь?

  Он дал ей флягу. Звенка отряхнула ладони, вынула пробку и сделала несколько жадных глотков. Потерла шею, с наслаждением потянулась и несколько раз притопнула, чтобы размять затекшие ноги. Вместо юбки на ней сейчас были мешковатые замызганные штаны – конфисковала, наверно, утром у кого-то из братьев, причем без спросу. Звенка была единственной девчонкой в семье и к лишним церемониям не привыкла.

  – Залезай.

  Опершись на его руку, она легко запрыгнула на коня. Ясень посадил Звенку перед собой и приобнял небрежно. Девицы вокруг стреляли глазками и о чем-то шептались.

  – Так, – сказал Ясень, – а сестричка моя куда подевалась? Что-то не вижу.

  – Не в ту сторону смотришь, – сказала Звенка. – Вон, руками машет.

  Пчелка, и правда, размахивала руками, как мельница. А еще она подпрыгивала, смеялась и вообще едва не лопалась от восторга. Ясень вспомнил, что это ее первый поход за мерцающими цветами. В прошлом году, когда зажегся фиолетовый свет, она была еще маленькая и очень переживала по этому поводу.

  Подъехав ближе, Ясень взял у сестры мешок. Поинтересовался:

  – Ну как, довольна?

  – Ой, ты не представляешь!.. Я дотронулась, и такое сразу тепло, и еще щекочет как будто, только не снаружи, а изнутри, и свет, он ведь тоже не холодный совсем, это только кажется поначалу, а на самом деле он как зимой от печки, волна такая идет, от сердца к животу, а потом...

  Она запнулась и покраснела, а Звенка, засмеявшись, сказала:

  – Не старайся, все равно не поймет.

  – Куда уж мне, – согласился Ясень.

  – Поздравил бы сестру, – напомнила Звенка. – Все тебе подсказывать надо.

  – Глупый он, – согласилась Пчелка.

  – Глупый, зато на лошади, – назидательно сказал Ясень. – А ты пешком топай. Ладно, дома увидимся.

  Конь неспешно шел через поле, девушки с завистью смотрели на Звенку, а Ясень беззаботно насвистывал, пока у края стерни их не остановил старый знахарь. Он уже не брызгал слюной, а смотрел даже, кажется, с некоторым сочувствием. Вздохнул и сказал негромко:

  – Ты, шельмец, не думай, что тебе это с рук сойдет. Понятно, коли солнце мозгами не наградило, то разговоры без толку. Даже время тратить на тебя не хочу. А только помни, что доиграешься ты, жеребчик, доскачешься. И так тебе тошно станет, что впору головой об стенку стучать, да ведь не поможет, вот в чем беда...

  – Учитель, учитель!.. – долговязая Мирка подергала старика за рукав.

  – Ну, чего тебе? – рыкнул тот, обернувшись.

  – Нам бы, это... Домой бы надо... А то я столько насбирала, что до вечера не управимся. Мешок чуть не лопается...

  Знахарь сверкнул на нее глазами, и Мирка испуганно втянула голову в плечи. Казалось, старик сейчас заорет и отвесит ей оплеуху, но он сдержался – только сплюнул в сердцах, развернулся и пошел прочь.

  – Спасибо, Мирка, – подмигнул Ясень, – я твой должник.

  Девчонка потупилась. Ясень махнул рукой на прощание и пустил коня размеренной рысью. Когда поле с цветами скрылось из виду, Звенка с насмешкой произнесла:

  – Ишь ты, на каждом шагу у него поклонницы. Одна другой краше.

  – Ты это про Мирку, что ли?

  – Ну, а про кого же еще? Как она влюбленными глазами смотрела, прямо хоть картину пиши. Чем тебя не устраивает? Высокая, длинноногая...

  – Ревнуешь?

  Звенка стукнула его локотком. Ясень засмеялся и обнял ее крепче. Несколько минут они ехали молча, потом Звенка сказала:

  – Но ты, и правда, совсем уже... Я, как тебя увидела, аж глазенки протерла. Думала, цветочков нанюхалась и сплю наяву. А старый хрен вообще копыта чуть не откинул. Он тебе припомнит еще. И отцу расскажет, как пить дать...

  – Да и тьма бы с ним, – легкомысленно сказал Ясень. – Ярмарка начинается, не забыла? Выберут нас, и жизнь совсем другая пойдет. Сюда возвращаться я точно не собираюсь.

  – А если не выберут? – вдруг тихо спросила Звенка.

  – То есть как? – он даже поперхнулся от удивления.

  – А вот так вот – просто не повезет.

  – С чего это вдруг?

  – Не знаю, – сказала она с досадой, – только неспокойно мне что-то. Твои дружки, вон, сегодня за околицу ни ногой. Да что там за околицу – из дома носа не кажут. Боятся, что удачи не будет. А ты – прямо к нам на поле. Не страшно деву-судьбу дразнить? Она ведь и обидеться может...

  – Да ладно тебе, – поморщился Ясень. – Ерунда все это. То есть, не то чтобы совсем ерунда, а как бы тебе сказать... Ну, дева-судьба, к примеру... Что ей, больше заняться нечем, как за нашим жнивьем смотреть? Ей бы в столице управиться, с принцами да принцессами. Я бы на ее месте в нашу дыру вообще не совался. И вообще, ты же видела, я к полудню все подгадал и потом только на поле заехал...

  Звенка обернулась к нему, всмотрелась в лицо и покачала головой недоверчиво.

  – И откуда ты взялся на мою голову? Сама иногда не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. Или сбежать куда подальше, пока не поздно.

  – Поздно, – сказал Ясень, наклоняясь к ее губам. – Никуда ты уже не денешься.

  Прохладный ветер норовил забраться за ворот и влажно дышал в лицо, но они не обращали внимания. Серые тучи толпились в небе, отпихивая друг друга и споря, кто уронит на землю первые капли. Птицы, которых утром распугало мерцание, снова пришли в себя, и вороний грай разносился над степью, тревожа сердце. Холмы зябко ежились, как бездомные псы, и линялая шерсть топорщилась на их спинах.

  Когда конь уже подошел к домам на окраине, Ясень сказал:

  – А насчет ярмарки – это ты зря, серьезно. Выберут, куда они денутся. Если не нас, то кого тогда? Лучше все равно не найдут.

  – Скромный ты, – похвалила Звенка.

  – За это и ценят, – заметил Ясень.

  – Ладно, скромник, вези домой. Пока венок плести, а то не успею.

  2

  Жеребец нехотя позволил отвести себя в стойло. Ясень ему сочувствовал. Перерожденному коню было скучно в крошечном городишке, где жизнь течет размеренно и спокойно.

  – Потерпи, – сказал Ясень, – завтра еще набегаешься.

  Конь покосился на него и всхрапнул – как показалось, с изрядной долей иронии. Мол, в сотый раз уже обещаешь, а толку нет.

  – Но-но, не наглей.

  Ясень шлепнул его по холке, и скакун довольно оскалился. Выглядело это пугающе. Клыки частоколом, костяные шипы на черепе и горящие глаза в полутьме – увидишь такую морду на сон грядущий, кошмары до утра обеспечены.

  – Держи, проглот.

  Конь ловко поймал вяленую мышиную тушку. Таким, как он, время от времени нужно мясо, чтобы не забывали свою природу. Да и на здоровье, мышку скормить несложно. Уж всяко не сравнить с той морокой, когда он только перерождался...

   Ясень вспоминал, как два года назад впервые подсунул жеребенку высушенный фиалковый корень с кусочком мяса. Не от большого ума, естественно. Просто краем уха услышал, что именно так начинают готовить боевых скакунов. Откуда ж ему было знать, что процесс это долгий и кропотливый, требующий, к тому же, присутствия гильдейского мастера, который отличается от обычного конюха, как краснодеревщик от плотника. И фиалковый корень с мясной добавкой – отнюдь не единственное, хоть и обязательное условие. В общем, через пару дней отец обратил внимание, что с жеребенком что-то не так, а когда выяснил, в чем причина, схватился за голову и выдал такой загиб, что даже лошади засмущались.