Текст книги "Сеятель"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Когда смог выходить во двор, чистил тропинки деревянной лопатой, двор очистил. Когда снег выпадал, повторял процедуру, больно мышцам на спине было, растягивались, но я работал, чтобы разработать их. Одежда Михаила была тут же. Ее оставили. Это исподнее, кальсоны и рубаха. Утепленные. Потом штаны и что-то вроде унтов или онучей, не разбираюсь, но теплые, как валенки. Парень носил портянки, носков не было. Потом рубаха, жилетка из овечьей шкуры и тулуп. Треух. Веревка вместо ремня. Одежда справная, видно, что помещик для своих работников не скупился, деревенские куда как беднее одеты были. Я видел. К старухе часто больные прибывали, даже из других деревень, она их осматривала, ставила диагноз и выдавала лечение, получая оплату за свою работу. Это я так описал сухо, а в действительности мне за этим театром наблюдать каждый раз было в одно только удовольствие. Больные, особенно женщины, причитая, описывали свои болячки и проблемы, лекарка, слушая и тоже причитая, успокаивала их, обдумывала, чем лечить, выдавала снадобье, если имелось, и выпроваживала. Тратила на одну пациентку от часа до двух. Мне вообще кажется, что некоторые из женщин приходили просто поболтать, узнать свежие новости, свои рассказать. За три недели в избушке побывало три десятка пациентов. Если какие болезни в интимной сфере, то меня выгоняли на улицу. Вон лопата, чисти двор.

Память Михаила не проявилась, сверхспособности тоже. У старосты деревни было зеркало, обломок, довольно дорогое имущество. Я с помощью него смог себя осмотреть, лекарка попросила зеркало до вечера. Ничего так, симпатичный, пшеничные волосы, постриженные в модельную стрижку «горшок». Зеленые глаза, вполне правильное лицо с красивым носом. Не как у местных, картошкой. А не затесался ли кто в крови парнишки из дворян? Подбородок массивный, с ямочкой в центре. В общем, эталон мужественного красивого лица. Тело крепкое, видно, что работой часто нагружали.

В данный момент, одетый в свои одежды, я тянул от реки санки с тремя полными ведрами – хозяйка попросила запасы воды пополнить, вот и выполнял. Там прорубь пробита, черпаешь деревянным черпаком, сливаешь в ведра и доставляешь. Мне с коромыслом лень было ходить – что я, баба? И вот так, буксируя санки, стараясь не рывком, иначе вода выплеснется, а мне еще две ходки делать, я заметил, как со спины, по единственной улице деревни, от реки несется карета, поставленная на санный ход. А перед ней трое верховых. Так что я поспешил сойти с тропинки, в сугроб, и дать дорогу. Только все равно один из верховых попытался достать меня кнутом, но я ушел от удара. Половину воды выплеснул. И чего лекарка не у реки, а у леса на опушке живет? Через всю деревню ходить приходилось. А карета, доехав до домика лекарки, остановилась, один из верховых уже стучал в дверь, громким голосом зовя хозяйку. Вернувшись на тропинку и гадая, кто это может быть – дворяне какие-то или помещики, – я стал буксировать санки дальше. Дойдя до подворья, обошел карету (там кучер коней обихаживал), затащил санки и, сняв ведра, направился к сеням. Нужно в бадейку в доме слить. Тут после всех приключений воды на одно полное ведро наберется, если по всем трем посчитать.

Я видел, подходя, как из кареты достали маленькое тельце. Кажется, даже детское, и занесли в избу. Слышалось бормотание лекарки, и мне сильно не понравилось беспокойство в ее голосе. Похоже, дело худо.

– Посторонись, – велел я и, пройдя к печи, слил ведро в бадью, после чего поставил его на лавку и осмотрелся.

В избе у дверей стояли трое верховых, судя по всему служивые, в форме, при саблях и ружьях, хорошо одеты. На кровати, где я спал, да и сейчас сплю (хозяйка на печи, там ложе занавеской скрыто), лежала девочка лет десяти, видимо дворянка, волосы светлые разметались по валику подушки. В ее ногах сидел мужчина, тоже в форме и при сабле. Но кто он, я без понятия: когда я в царской России жил, такую одежду уже не носили. Я приметил, что девочка лежала на боку, поджав колени. Лицо бледное, в капельках пота. Верхнюю одежду с нее уже сняли, вон она на вешалке. Но я и так скажу что с ней, с первого взгляда.

– Можно? – спросил я у отца ребенка – об этом было нетрудно догадаться, сходство, как говорится, налицо.

Лекарка, которая тоже поняла, что дело плохо, отступила, кивнув. Отец девочки меня изучил взглядом и тоже кивнул. Быстро сняв треух и тулуп, бросив на лавку, я потер ладони друг о друга, согревая руки, и, присев у кровати, сказал:

– И кто это у нас тут лежит? Кто этот белокурый ангел? Как такая красавица оказалась в наших диких местах?..

Так задавая вопросы специально подобранным чарующим голосом, я оттянул веко, осмотрев зрачок, осмотрел язык, посчитал пульс, крайне осторожно пропальпировал живот, спрашивая, где больно. Да, последние сомнения отпали: воспаление аппендикса в тяжелой форме. Девочка, по сути, не жилец. Встав, ласковыми словами успокаивая девочку, я посмотрел на ее отца и молча кивнул на дверь. С девочкой осталась хозяйка, а мы вышли во двор. Я накинул тулуп и шапку прихватить не забыл.

– Часа четыре проживет, не больше. Воспаление кишки у нее, как лопнет, так от болей в животе вскоре и помрет, – стараясь говорить понятным языком, без медицинских терминов, сообщил я отцу. – Это лечится, и довольно легко. Хирургическим путем. То есть разрезается живот, удаляется кишка, ушивается. Накладывается шов. Тут есть только несколько моментов. Привезли поздно. Даже сейчас можно спасти, но нет хирургических инструментов и обезболивающего. Это или эфир, или наркотики. Возможно, знаете, белый порошок, от которого люди становятся безумными или счастливыми.

– А опиум подойдет? – вдруг спросил отец девочки. – Мы недавно конфисковали. Китайский.

– В принципе, да, только я дозировки не знаю. Если есть, то думаю, справлюсь и без хирургических инструментов, потребуется пара острых ножей, иголка с ниткой и довольно много спирта или другого алкоголя. У вас есть шовный материал, то, чем раны зашиваете?

– У меня есть, – сообщил один из всадников.

– Несите все, – велел я ему, после чего обратился к отцу ребенка: – А вы подумайте, дадите шанс своей дочери или нет. Она слаба, и в результатах я не уверен, привезли бы вы ее два дня назад… В общем, думайте, я тоже рискую, соглашаясь на операцию.

– Если это единственный шанс, то я согласен. Парень, спаси мою дочь, за это сможешь просить что угодно.

– Тогда вольную, я тут вроде как крепостным числюсь.

– Крепостное право отменили много лет назад, – в удивлении приподнял тот левую бровь.

– Только местным крестьянам об этом сообщить забыли. Кстати, какой сейчас год?

– Тысяча восемьсот семьдесят седьмой, декабрь, семнадцатое. А крепостное право отменили в шестьдесят первом.

Тут один из всадников от кареты принес ларец, открыв его прямо во дворе на снегу, я рассмотрел в нескольких отделениях вещество коричневого цвета, слегка липкое. Честно сказать, дозировок я не знаю, поэтому уточнил у отца девочки, может, он знает. Тот не совсем уверенно сказал о щепотке. Дальше я стал раздавать указания. Пока отец девочки сидел рядом с ней, успокаивал, хозяйка дома два котла воды кипятила, двое всадников с ведрами к реке за водой бегали, третий скоблил ножом обеденный стол, который вынесли на середину комнаты и окатили кипятком. Я осмотрел кривую иглу, шовный материал – нить из бычьих кишок, все вымочил в спирте; два очень острых ножа, что будут заменять скальпели, тоже хорошенько отмыл. Руки отмывал, рядом один из всадников занимался тем же. Он будет мне ассистировать. Наконец я дал прожевать щепотку опиума девочке, взял поменьше, все же она весила меньше, чем взрослый человек, и когда та начала засыпать, мы перенесли ее на стол, застеленный чистой простыней. Лекарка ее раздела, полотенцами закрыли грудь и бедра, дальше мы подошли с ассистентом, отец девочки сидел на табурете, держал кисть руки и по своим карманным часам считал пульс. Тот перестал частить, замедлялся. Убедившись, что девочка уснула и не реагирует, я стал делать первый разрез. Вообще, несмотря на кажущуюся простоту операции, все это для меня было довольно тяжело. Мне действительно было жаль девочку, ведь она была на пороге смерти. Но я желал вылечить ее, поэтому и рискнул. Про вольную я так сболтнул, меня она не интересовала: через неделю я собирался покинуть дом лекарки и уйти лесами к Омску.

Операция прошла вполне неплохо, правда, под конец, когда я зашивал разрез, больная застонала, зашевелилась, пришлось ускорить накладывание шва. Обтер рану тряпицей, смоченной самогоном, наложил повязку, и девочку перенесли на койку. Там завернули в медвежью шкуру и понесли из дома наружу. Потом положили в карету и повезли в дом местного старосты, он большой, там ей лучшую кровать выделили. Пока шла операция, служаки оббежали деревню, выбрали дом и встали там на постой. Я уже сообщил, что если операция пройдет благополучно, то девочка тут задержится минимум на десять дней, пока не сможет выдержать дорогу, а лучше больше.

Я хотел помочь лекарке прибраться в доме, но та замахала руками. Сама справится, да и позвала на помощь одну из соседок. А меня взяли под руки и посадили рядом с девочкой. Я взял у ее отца часы и отслеживал пульс. Частит. А вообще по краю прошли, я под конец думал, не переживет девочка операцию, но та крепкой оказалась, выдержала. Теперь осталось уповать на ее организм. Когда я доставал кишку из живота, та лопнула прямо у меня в руках, забрызгав одежду и пол, хорошо, что не над раной. Отец девочки и мой ассистент были изрядно впечатлены. Я же отмыл руки в корыте, куда слили две бутыли самогона, и продолжил операцию, ушивая. Лекарка, что суетилась рядом, успела все отмыть. А мы с ассистентом были в косынках, чистые тряпицы закрывали волосы и нижнюю часть лица вроде масок. Я опасался грязи, что могла попасть в рану.

Сейчас, в одном исподнем сидя у кровати девочки (одежду я отдал хозяйке дома постирать, все же забрызгало ее, чуть позже мне хозяин принес штаны сына и рубаху), я размышлял, что из всего этого выйдет. Но то, что бежать придется скоро, я понимал. Слишком заинтересованный взгляд был у отца девочки. Не похож я на крестьянина, тут за плечами несколько университетов маячили. Да я особо и не скрывался.

А через четыре часа после окончания операции – меня как раз покормили рисовой кашей на молоке – девочка очнулась. Пока взгляд расфокусирован, но я был рад тому, что та пришла в себя. Пусть застонала от боли, руку на повязку положила, но главное в себя пришла. Когда она смогла отвечать на вопросы – боль в брюшине потихоньку стихала, оставаясь ноющей, – я опросил ее, после чего сам напоил. Отец девочки, что присутствовал в комнате, внимательно за всем наблюдал. Велев девочке спать, я сказал отцу:

– Пока прогноз хороший, думаю, все будет отлично. Держите, – протянул я ему часы.

– Оставь себе, считай подарком за спасение девочки. И вот еще десять рублей.

Смущаться я не стал, взял золотую монету царской чеканки и убрал за пояс – карманов у штанов и рубахи не было. Дальше пришлось ждать, меня от кровати не отпускали. Хозяйке дома я сообщил, что девочке можно кушать. Осталось ждать, когда больная снова очнется. Я проверял температуру – лоб горячий, но пока терпимо – и дремал на табуретке рядом. Девочка проснулась под утро, уже светало. Я ее опросил, потом уступил место отцу девочки, который сам покормил ее с ложки пшенной кашей и дал напиться чая. После этого еще один осмотр и опрос, после чего я сказал девочке:

– Ну что ж, нужно вставать.

На меня удивленно посмотрела не только девочка, но и ее отец.

– Разве ей можно?

– Нужно.

Я лег на пол и показал, как нужно вставать, обучил наглядно, потом помог. Она поднялась, постояла – голова кружилась – и начала ходить от стены к стене. Сделала так десять заходов и легла. И вот так следующие восемь дней и прошли. Анна, так звали девочку, быстро восстанавливалась, вчера я снял швы. Сегодня утром отец девочки собрался и куда-то укатил, только одного подчиненного оставил. Я так подозреваю, к местному помещику поехал. Я подумывал сбежать, но сторож, что охранял девочку, присматривал и за мной, шагу без присмотра не сделать. А к обеду офицер вернулся и протянул мне бумагу.

– Это вольная, твой паспорт. Теперь ты свободный человек, Михаил. Я держу свое слово.

– Благодарю.

Взяв бумагу, изучил, что написано на пергаменте: действительно вольная, с подписью и печатью помещика. Печать нечеткая, небольшая, подозреваю, оттиск сделан перстнем. Я аккуратно её сложил и убрал за пазуху. Анна уже окрепла, и я решил, что дорогу выдержит, так что мы стали собираться, отец Анны попросил сопроводить их до Омска, куда они направлялись. Я уже был в курсе, кем он был. Да и тот знал, что я сирота, и думаю, догадался что задерживаться тут я не планировал. Отец Анны был ротмистром корпуса жандармов, командовал управлением в Омске. У него тут неподалеку было поместье, куда он заглянул по пути в город, возвращаясь из служебной поездки с четырьмя подчиненными. В поместье отдыхала супруга с тремя детьми, а после приезда отца старшей дочери стало плохо, вот он ее в охапку и рванул в Омск, к местным врачам. А когда ей совсем поплохело, кучер и предложил заехать к деревенской лекарке, он из этих краев был. Пребывавший в отчаянии отец тоже понимал, что та угасает, согласился. Да и мое предложение всколыхнуло у него надежду, ведь утопающий хватается за соломинку, поэтому я и получил добро на проведение операции.

А мы еще на два дня задержались в деревне, после чего, собравшись (подчиненные офицера в соседней избе на постой встали), покатили по льду реки в сторону Омска. Снегопад недавно прекратился, так что дорога мягко стелилась под полозьями кареты. С лекаркой я попрощался, обнял ее на прощанье и поблагодарил за свое спасение. Ту золотую монету, что при мне была, я вручил опешившей травнице, сказав, что моя жизнь стоит дороже, а это все, что есть. И отказался забирать обратно. Пусть корову себе купит, а то совсем живности нет, кроме кота и собаки.

Дорога стелилась под полозьями кареты, двое всадников скакали впереди, один сопровождал карету. Я приметил, что солдаты приготовили оружие, все держали под рукой. Анна полулежала на одной скамье, где была брошена шкура, а мы с ее отцом сидели напротив. Дорога до Омска, несмотря на дальность в сто верст, заняла три дня. Ночевали мы в деревеньках, в одной даже постоялый двор был. Правда, я его сразу зачурал – клопы, поэтому ночевали в избе, где было чисто. На всю деревню всего пара домов, где не было клопов: эта живность в России настоящее бедствие.

Мы въехали в город в час дня. У ротмистра Сомина в городе был небольшой кирпичный дом. Отец девочки попросил меня присмотреть здесь за Анной несколько дней, и я согласился. Пока осмотрюсь в городе, будет стол и пища. Так что Анна отправилась к себе в комнату, у нее своя спальня была, а мне выделили место среди дворни. Они на лавках спали. Вещей у меня не было, только одежда и часы, вот и все имущество, так что, раздевшись, я проверил, как девочка. Та устала с дороги, но в порядке. Узнал, что дворня баньку затопила, стал готовиться к помывке – после дороги милое дело. Да и одежду в стирку отдал. А горничная протирала девочку влажными тряпицами. Баню я пока запретил.

Вот только взгляды ротмистра… Уж очень они мне не нравились, и правильно не нравились. И на следующий день я сбежал, случайно подслушав один разговор между ротмистром и одним из его подчиненных, поручиком. Причина в уходе была. Утром врач приходил, осматривал Анну, это без меня было, о чем-то тот долго общался с ротмистром, после чего отбыл. Я лишь мельком врача видел, но у того очень задумчивый и заинтересованный вид был. А вот после обеда я отправился к Анне и услышал обрывок разговора. Подкрался к двери кабинета хозяина дома и услышал, как тот поручику описывал много странностей во мне. А тот по долгу службы мимо подобного феномена пройти просто не мог. Меня насторожили такие слова, как «допрос» и «отвезти в столицу».

К черту все! Анна на поправку идет, так что мое присутствие не требуется. Выйти через парадный вход я не мог, там дворник сторожит, ему велено меня не выпускать. Так я вышел через черный ход, все мое при мне, перемахнул через забор к соседям и вышел на улицу, быстрым шагом направившись прочь. Теперь на очереди добыча средств к существованию.

Я помнил про клады: кстати, Россия была впереди планеты всей по количеству находок, в районе Омска они тоже были, но более современные, их еще не заложили. Но имелось три клада, которые сейчас уже должны быть, однако долбить мерзлую землю мне было нечем. Да и зимой найти нужные ориентиры сложно. Так что я решил использовать проверенный способ. В одной из жизней, в тысяча девятьсот четырнадцатом году, я добыл первичные средства, спровоцировав на нападение бандитов. Собирался поступить так же и тут. Раз один раз схема сработала, почему сейчас не сработать?

Приметив трактир, я прошел мимо. Вид слишком прилизанный, скорее для более почтенной публики, чем для местных отбросов. Найдя другой, ближе к окраине, тут пара заводов было, я зашел внутрь, осмотревшись, и, демонстративно достав серебряные часы ротмистра, посмотрел время. Громко хлопнув крышкой и убирая в карман часы, подошел к трактирщику, который общался с довольно большой компанией.

– Меня хозяин послал, спросить хочу, у вас сегодня можно день рождения справить? Из купцов он.

– Сегодня нет, уже занято время.

– Ясно, извините.

Покинув трактир, я направился прочь. К сожалению, как я ни проверялся, никто за мной не шел. Пришлось искать другое злачное место. Тоже трактир. В этот раз сработало: двое встали и направились за мной. Тихое место я уже приметил, тут в сугроб оглоблю сломанную сунул, нашел ее на соседней улице, у забора валялась, свежая, снегом еще не припорошило. Когда я свернул в этот закуток между домами и стал возиться с завязками штанов, как будто по маленькой нужде захотел, те быстро приблизились. Тоже понимали, что место удобное для их работы. Оба достали ножи. Быстро присев, я встал уже вооруженный и ткнул острым концом в коленку одного из бандитов, обратным хватом по руке второго и, сделав обманный финт, заехал ему же по голове, а потом и первому, что сипел от боли, качаясь на одной ноге. Вырубил. Проверил пульс – он был, это хорошо, убивать их мне было не за что, они грабители, на убийц не похожи. Я подобных людей нутром чуял.

Присев, я сразу забрал ножи и стал обыскивать бесчувственные тела, не забыл по голенищам меховых сапог пройтись. У одного револьвер нашел, линейный русский «Смит-Вессон» образца тысяча восемьсот семьдесят второго года. Не самовзводный. Переломив, осмотрел пустой барабан, патронов в карманах тоже не было. Понятно, расстреляли и используют как пугач. Оружие не чищено, свежий нагар заметен. Убрав револьвер за ремень, я продолжил поиски – мелочь, монеты (банкноты, как я знал, сейчас в России не в ходу), небольшой засапожный нож, отправившийся за голенище моих онучей. Бедные грабители, и взять с них нечего. Три ножа, револьвер без патронов, в двух кошелях монетами набралось где-то десять рублей, сумма для России довольно приличная, корову можно купить. Початый коробок спичек у одного. У него же мешочек махорки и трубка. Последнюю оставил, а спички с табаком взял. Больше ничего не было. Оставив грабителей лежать, все равно скоро придут в себя, я покинул этот закуток и направился к рынку. Где он находится, мне было известно, еще вчера узнал у дворни Сомина, а когда готовился к добыче средств, мимо проходил. Шел быстро, но не бегом: бегущие привлекают внимание. Было три часа дня, когда я оказался на территории довольно большого рынка. Тут торговали лавочники и немало крестьян из окрестных сел.

Быстро осмотревшись, я вышел с территории рынка и прошел к цирюльне. Очередь небольшая была, я ее отстоял и занял лавку. Мастер спросил:

– Как стричь?

Пока я ожидал своей очереди, то успел посмотреть, как цирюльник работал, качественно и уровень стрижек высокий, было из чего выбирать, поэтому ответил:

– Как того господина в красной куртке.

– Хорошо.

Дальше защелкали ножницы. Стрижка длилась довольно долго, куча волос вокруг лавки росла. Заказал я типичный полубокс или нечто похожее. Когда цирюльник закончил, я посмотрелся в зеркало и, оставшись довольным работой, заплатил – стрижка стоила две копейки, но я дал три, поблагодарив за работу. Цирюльня была не из дешевых. Поправив шапку – непривычно, такая копна волос была, а тут на глаза падать перестала – я вернулся на рынок. Первым делом я продал оба ножа, те мне не понравились, пустой кошель, мешочек с махоркой. За все смог получить тридцать шесть копеек.

Теперь покупки. Приобрел новенький, отлично сшитый заплечный вещмешок. Нашел и приобрел небольшой топорик, охотничий нож с ножнами, моток веревки в десять метров длиной, лыжи охотничьи. Приметив, купил кусок брезента или что-то наподобное, размером четыре на четыре, как палатку можно будет использовать, материя очень плотная. Купил вязаные перчатки, и также запасные портянки, облезлую волчью шкуру и одеяло. Из посуды минимум, трехлитровый котелок взял, большую кружку вместо чайника, ложку с вилкой, столовый нож и глубокую жестяную тарелку. Из утвари все. Из припасов взял соли мешочек, заварки немного, кило сухарей, десять головок лука, риса два килограмма, гречки тоже два и четыре гороха. Тут вяленое мясо продавали, купил его полкило и двухкилограммовый шмат соленого сала. Деньги быстро уходили, но я приобрел охотничьи санки, на которых можно перевозить разный груз. Приметил острогу без черенка, купил. На этом все. Вещмешок за спину, а лыжи, шкуру со скаткой одеяла, тюк брезента и топорик на санки убрал, связал все веревкой, чтобы не выпало, санки буксировал веревкой, что привязал к поясу – так руки свободны. У меня осталось рубль и шестнадцать копеек. Вроде как энзэ, но было куда потратить. Дойдя до одного из магазинов, санки я с собой затащил в помещение и, пройдя к приказчику, сказал:

– Меня хозяин послал, велел патроны купить к русскому револьверу.

– Продаются патроны в пачках, двадцать пять патронов и пятьдесят.

– Двадцать пять, сколько стоить будут?

– Рубль.

Передав монеты, я получил бумажную пачку. Осмотрел сверкающие тупоносые патроны – то что нужно, патроны именно те, – я убрал их в кошель, а последний за пазуху. После этого забрав санки, направился к выходу из города. Уже темнеть начало, когда добрался. Там снял лыжи с санок, надел, осмотрелся и двинул прямо по заснеженному полю в сторону леса. К дорогам я не выходил, мало ли, вдруг там посты есть. На лыжах было хорошо идти – широкие, не проваливались. Добравшись до опушки, я зашел в лес, там достал из-за пазухи кошель и револьвер и, вскрыв пачку, снарядил оружие. Все шесть цилиндриков уместились в гнездах барабана. Заряженное оружие убрал обратно, патроны высыпал в кошель к редким монетам и направился дальше, внимательно поглядывая по сторонам. Вечер, но белый снег давал такую подсветку, что было все хорошо видно.

Углубился я на километр, когда вышел на лесную заснеженную дорогу с хорошо накатанным санным следом. Пройдя дорогу, прошел еще метров четыреста, наткнувшись на ельник, и стал разбивать лагерь. Нарубил лапника, развел костер, спички были в тему, хотя чую, надолго их не хватит, четыре спички использовал, чтобы разжечь наструганные лучины. Над лапником растянул на палках брезент, прижав края кусками снега. Я воткнул срубленные топориком палки, закрепив на них поперечную, вот и получилась основа для палатки. Размера плотной материи хватило и на стенки, и на вход, то есть, если пурга начнется, внутрь не заметет. Над костром повесил набитый снегом котелок, тут же поставил и кружку. Есть уже хотелось, времени восемь вечера, так что я стал готовить супчик. Настрогал немного мяса, сала, бросив в кипящую воду, слегка посолил, добавив немного пряных специй, потом через десять минут добавил лук, он промерз, но почистить и нарезать его я смог, и высыпал пшенной крупы. Пока похлебка доходила, я достал три сухаря, заправил кипящую в кружке воду заваркой, сняв с огня, ну и прямо из котелка стал есть, тарелку не доставал. Макал сухари в суп, давая размокнуть, и так ел. Полкотелка, почти литр съел, попил чаю и стал готовится ко сну. Котелок с оставшимся супом убрал в палатку, в сторонку, чтобы не перевернуть во сне – утром разогрею, – все вещи тоже в палатку, санки у входа. Устроившись на волчьей шкуре, которую настелил на лапник, накрылся одеялом и вскоре уснул.

К утру я замерз, отчего и проснулся. Однако не обморозился, хотя снаружи, на мой взгляд, было где-то минус десять, ближе к пятнадцати. Выбравшись наружу, побегав по пятачку, высоко задирая ноги, сделал зарядку, чтобы разогреться, а то руки трясутся, использовал две спички, но костер разжег, повесил котелок, чтобы суп разморозить, кружку тоже снегом набил и поставил, подкинул дровишек и стал собираться. Свернул тюк брезента, все скатал и убрал на санки. Только вещмешок стоял раскрытым, я в него планировал убрать котелок да ложку с кружкой. Когда суп стал булькать, заварил чаю и, поев горячей пищи, от которой разморило, отогрелся. Суп я доел, да и на чай места хватило, посуду оттер снегом и, протерев запасной портянкой, убрал в вещмешок. Все закрепил, мешок повесил за спину, надел лыжи и, буксируя санки с поклажей, отправился дальше прочь от Омска. Ночевал я километрах в пяти от него, не дальше.

Двигаясь по лесу, я поглядывал на деревья, мне нужно найти ровную крепкую ветку для остроги, вещь нужная, тем более та не только как оборонительное оружие, но и для рыбалки сгодится. Прорублю лунку, буду ждать и гарпунить рыбу. Ничего другого для охоты у меня не было. Револьвер – это так, отбиться от неприятностей. Найти нужный материал вскоре удалось, срубил, ошкурив, и закрепил острие. Попробовал, доработал рукоятку ножом, чтобы хорошо лежала в руке, и, держа в руках острогу, двинулся дальше.

А направление я держал в сторону Черного моря. Нужно преодолеть почти три тысячи километров, может даже чуть больше. Надеюсь, дойду к лету. Я особо не торопился. Острогу удалось испробовать только через неделю. Два дня шел и питался купленными припасами, потом три дня в палатке пережидал пургу и, как рассвело и стихло, направился дальше. Вышел к реке, чему обрадовался, запасы провизии к концу подходили, прорубил лунку и стал ожидать. Уже через десять минут показалась спина рыбины: выплыла подышать. Быстрый удар, и бьющаяся на остроге форель отлетает в сторону, падая на лед. Я семь штук набил, сразу очищая и разделывая. Рыба замерзла, и теперь ее можно долго хранить. Вот так пополнив запасы, я на рыбе прожил еще две недели, пока окончательно не закончилась крупа. Как ни экономил, а все же опустели запасы. До наступления темноты часа три оставалось, так что, выйдя на дорогу, я по санному следу дошел до опушки и направился дальше.

Деревенька, что дымила трубами, была похожа на сказочную картинку. Дойдя до окраины, где меня встретили несколько детишек, узнал, у кого провизии можно купить. Лавок тут нет, отправили к старосте, тот всех гостей встречал и опрашивал. Сказал ему, что из Омска иду, показал бумагу, что вольный, имею подобие паспорта. Именно у него и купил припасы, потратив последние шестнадцать копеек. Тут денег почти не видели, все меновой торговлей получали. Так что то, что хотел, я получил легко: соль, овощи (того, что они поморозятся, я не опасался), десять кило дробленой пшеничной крупы, три кило гороха и пять пшеничной муки. Этого мне надолго хватит.

От старосты я узнал, что завтра в дальнее село, почти сотня верст, к родственникам отправляется один из местных, вот я и сговорился, чтобы тот меня подвез, это практически по пути было. Нормально, два дня ехали, переночевав в деревеньке, а дальше я снова своим ходом. Когда по местным дорогам, но чаще на лыжах шел. Дважды с попутными обозами время сокращал и так в конце февраля дошел до Оренбурга. Кстати, когда с рассветом входил в город, буксируя свои санки, то расслышал свистки и гудки паровозов. Оказалось, в городе уже железная дорога была.

Я специально переночевал за пределами города. Платить за постой мне было нечем, а все, что удавалось заработать в пути, тратил на закупку продовольствия и припасов. Кресало с кремнем купил, чтобы огонь разжигать, спички-то давно закончились. В Оренбурге я планировал повысить свое материальное положение. Добыть средства, приобрести пару коней и двигаться дальше верхом, что заметно увеличит скорость. Оружие нужно, хотя бы охотничье. Пару раз револьвер мне пригодился, но стрелял в воздух, отпугивая разную хищную живность, и все. Двигался я по диким местам и людей встречал редко, лишь когда выходил к населенным пунктам, где покупал припасы, но обычно обменивал на добытую рыбу или мясо. Пару раз кабанов брал острогой. Точнее, кабанчиков. Сейчас же, двигаясь и поглядывая вокруг, осмотрел себя. Да уж, походная жизнь заметно сказалась: одежду нужно менять, истрепалась, есть дыры от угольков, почернела от дыма. В общем, я смахивал на дикаря.

Добравшись до местного рынка, осмотрелся у входа и направился к местным скупщикам. Они скупают все, что предложишь, хотя и цену дают небольшую. Вот местному скупщику я и предложил выкупить одну находку, что я сделал километрах в сорока от города. Я там павшую лошадь нашел, верхового коня, всадника как ни искал, так и не обнаружил, но снять седло с пустыми чересседельными сумками смог, вот и привез на рынок. Внимательно осмотрев седло и сумки, скупщик пожевал губами и предложил рубль. Торговались мы долго, но остановились на двух с полтиной. Поискав, я смог снять жилье в небольшом домике, где проживала старушка – без кормежки, только ночевать. Оставив там все вещи, я вернулся на рынок, там купил неплохое пальто, было не так и холодно, штаны, отличную шапку. На сапоги денег не хватило. Переоделся, продав свою верхнюю одежду, копейки выручил и дальше, прогуливаясь по трактирам и засвечивая часы, искал возможность подзаработать. То есть работал по старой вполне работающей схеме: провоцировал бандитов, считая все взятое с них своими трофеями. Трижды удалось взять трофеи с разных групп, держа их под прицелом револьвера. Потом ставил на колени и вырубал ударами по затылку. Но не убивал, а вот четвертую группу, от нее так и несло могильным холодом, не только на прицел взял, а связал главаря и убил остальных. А у главаря, попытав, выяснил, где схрон. Навестил этот схрон тут же, в городе, и забрал все. Теперь у меня на руках почти две тысячи рублей золотыми и серебряными монетами. Хорошие запасы.