Текст книги "Свет во мраке"

Автор книги: Владимир Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Луч правды

«Король» гетто просыпался очень рано. Если не выходил он к ворогам провожать людей на работу, то всё равно к моменту подъёма на балконе его виллы вспыхивали прожектора, а дежурный вахмейстер освещал Гжимеку интересовавший его участок.

Ещё раньше приходилось вставать «генералу» Руперту. Тучный рыжеватый страж порядка, в, начищенных до блеска сапогах-«англиках», в серой куртке, подбитой лисьим мехом, в форменной фуражке со значком «орднунгмилиц», даже в походке старался подражать своему повелителю.

В предрассветной тьме, выбрасывая вперёд ноги, важный, нагловатый, уверенный в том, что гестаповцы сохранят ему жизнь, обходил Руперт улицу за улицей, освещал сильным электрическим фонариком тротуары и мостовые, давал указания дворникам, подымал музыкантов. Его скрипучий, казарменный голос задолго до поверки возвещал окончание ночи, и люди, услышав за окнами громкие шаги Руперта, поспешно одевались.

В то утро, когда Кригер с нетерпением поджидал прихода Буженяка и его товарищей, не зная, помогут ли они ему, или уклонятся от опасного, грозящего смертью дела, Руперт, проходя мимо тюрьмы по улице Вайсенгофа, обнаружил на стене углового дома, выходящего на улицу Шараневича, воззвание. Отпечатанное на стеклографе, оно было налеплено только что. Сероватый клейстер ещё не успел присохнуть к штукатурке и стекал вниз вялыми струйками.

Освещая воззвание лучиком фонаря, почти вплотную прижимая к буквам рефлектор, Руперт прочёл:

«К ПОСЛЕДНИМ ЕВРЕЯМ ЛЬВОВА!

В ночь с 18 на 19 апреля 1943 года евреи варшавского гетто взялись за оружие.

20 апреля все районы гетто уже были охвачены восстанием. Губернатор Фишер отложил празднование дня рождения Гитлера и объявил осадное положение.

С этого знаменательного дня многие евреи Варшавы, взявшись за оружие, приобщились к великому сопротивлению народов Европы против фашизма и покрыли себя славой. И хотя многих из них уже нет в живых, знайте, каков ни будет итог восстания, лучше было поступить так, а не иначе. У евреев остался только один выход – вооружённая борьба с поработителями и истребителями нашего народа и всех подавляемых фашизмом народов мира.

Любой пошедший той дорогой, уничтожая врага даже перед лицом неминуемой смерти, должен чувствовать себя во сто крат лучше морально того, которого, как покорную, забитую скотину, ведут на расстрел.

И как ведут! Хитро разработанная система массового гипноза, устрашения и послушания приводит к тому, что зачастую двенадцать полицейских уничтожают тысячи человек обречённых, сталкивая их совершенно безвольными к самой могиле.

Тысячами и сотнями тысяч смертей мы расплачиваемся за ошибки наших духовных отцов, за поклонение фальшивым идолам, за то, что пытались разрешить еврейский вопрос отдельно от общего социального освобождения всех угнетённых.

Сотни тысяч молодых, способных носить оружие евреев сошли в могилу зря, не сделав ни одного выстрела в сторону своих убийц, и всё потому, что они верили не тому, кому надо было верить.

Это горькая правда. От неё не скроешься. И чем скорее о ней узнают последние, оставшиеся в живых представители еврейского народа в Европе, тем яснее будет виден им выход из создавшегося положения.

Всё могло, конечно, быть иначе, если бы нас с самого начала не предали раввины, сионисты, американская и английская буржуазия.

Говорят нам здесь, в крае, всякие утешители, что заграница якобы не знала и не знает о положении еврейского населения в Европе, о его физической экстерминации.

Это – ложь!

Ещё в начале 1942 года подпольная радиостанция варшавского гетто отправила в Лондон шифрованную телеграмму такого содержания:

«Нам говорят, что вы, живущие за Ла-Маншем, не верите в то, что творится здесь. Но это всё – подлинная правда, даже несколько преуменьшенная. И если вы действительно сочувствуете нам – немедленно настаивайте на ответных репрессиях по отношению к гитлеровцам в англосакских странах.

Никакие словесные протесты, расплывчатые политические меры, угрозы после войны покарать виновных в уничтожении мирного еврейского населения не помогут. Эти половинчатые меры ни к чему не приведут и гитлеровцев не остановят.

Есть единственная мера, которая может спасти евреев Польши, – это немедленный ответный расстрел определённого количества захваченных союзниками немецких фашистов и официальное заявление правительств Англии и Америки о том, что если гитлеровцы не прекратят уничтожать евреев на оккупированных ими территориях, то и все остальные пойманные вами немецкие фашисты будут расстреляны.

В руках англичан и американцев – Рудольф Гесс, тысячи немецких диверсантов, агентов «пятой колонны», десятки пленённых в Северной Африке немецких генералов. Пригрозите Гитлеру покарать их, и это будет куда полезнее тех слёз, которые вы проливаете над нашей долей, и спасёт нас от полного уничтожения. Действуйте!!!»

Но и этот призыв евреев Восточной Европы не был услышан ни в, кварталах лондонского Сити, ни за океаном теми деятелями Уолл-Стрита, которые в своё время тайно и явно помогали Гитлеру восстанавливать военную промышленность Германии.

Да и как могли американские капиталисты искренне заступиться за еврейское население Европы, когда у себя, за океаном, они культивируют жесточайшее преследование цветных, а также и евреев?

Разве не из этих зародышей расовой дискриминации вырастал мировой фашизм? Ему было у кого учиться и до прихода к власти Гитлера, ему было кому подражать!..

Но всё же мы надеялись. Ведь ни у одного из народов нет столько родственников за океаном и особенно в Америке, как у еврейского населения Европы. В Белом доме Вашингтона заседает немало сенаторов евреев. Мы думали, что они, стоящие у руля государственной власти, нам помогут. Нам казалось, что евреи едины в своих стремлениях, что они представляют, как нас учили раввины, однородную социальную массу. Мы забыли в эти тяжкие минуты народных страданий, что есть евреи бедняки и евреи богачи и что независимо от своей национальной принадлежности богач, пресытившийся властью и деньгами, всегда будет глух к несчастьям бедноты.

С верою и надеждой в наших заморских земляков в январе 1943 года подпольные организации передали из бункеров варшавского гетто в Англию такое письмо:

«Братья! Последние евреи Польши, в самые страшные дни своего существования, кровью своих сердец пишут вам эти олова.

Мы истекаем кровью и сплачиваем ряды для решающего боя. Нас тысячами косит сыпной тиф, а вы ведёте спокойную жизнь, укладываетесь спать после десяти и мечтаете о будущем. Неужели вы не поможете нам?»

Но и этот призыв остался без ответа. Мы ринулись в бой одни, преданные Америкой и Великобританией, поддержанные только Польской Рабочей Партией. И сейчас уцелевшие отряды храбрецов продолжают боевые традиции восставшего гетто польской столицы, уже не надеясь ни на кого больше, кроме как на себя и на Красную Армию, идущую с Востока.

По поручению последних защитников варшавского гетто, мы, посланные из Варшавы на связь к вам во львовское гетто, считаем своей обязанностью рассказать всю правду.

Беритесь за оружие! Добывайте его любыми способами. Обезвреживайте предателей в собственных рядах. Не верьте тем, кто всё ещё успокаивает вас надеждами на благополучный исход, внушает вам мысль о возможности мирного сожительства фашистов и евреев. Гитлер и его клика не остановятся в своих человеконенавистнических стремлениях. Тот, кто призывал вас рассчитывать на волю провидения, на то, что фашисты образумятся и сохранят вам жизнь, только помогает фашистам до последней минуты обманывать вас, а потом, забитых и оцепеневших от страха, сводить в могилу.

Спасение – только в ваших руках, в собственной организованности, ловкости и сообразительности. Ваши усилия надо соединять с усилиями всех борцов против фашизма. Учитесь мужеству у советских партизан, которые не растерялись в тяжёлые дни 1941 года и сейчас успешно контролируют огромные лесные массивы и дороги в Белоруссии, под Брянском, на Украине. Прорывайтесь на соединение к советским партизанам, к доблестной Красной Армии. Мы располагаем сведениями, что на Волыни действуют партизанские отряды Ковпака, Медведева, Орленко, Бегмы. Идите лесами на Восток, и вы встретите друзей, которые научат даже самых неопытных из вас, как мстить фашизму за всё горе, которое он принёс на эту землю.

Только с оружием в руках, уничтожая фашистов, вы сможете стать свободными людьми. Не давайте себя обмануть!

Группа Сопротивления во львовском гетто».

Руперт прочёл листовку и оглянулся. Позади никого не было. Он потушил фонарик и острыми наманикюренными ногтями сорвал листовку со стены.

Через несколько минут Руперт вбежал в помещение штаба еврейской милиции и поднял всю свою команду. Он приказал милиционерам: живым или мёртвым добыть того, кто расклеивает на домах гетто вот эти розовые листовки. Вполне возможно, гитлеровцы и не заметили бы некоторое время листовок, тем более, что они были напечатаны по-еврейски. Но усердие «генерала» принесло свои плоды.

В тёмной уличке Ордона один из милиционеров, в прошлом содержатель ресторана, Хаим Геллер задержал расклейщика листовок. Им оказался ученик девятого класса школы-десятилетки № 13 Гера Эльбаум. При нём, кроме пачки свежих листовок, обнаружили зашитый в рубашку комсомольский билет.

Милиционеры привели этого вихрастого паренька с мертвенно-бледными, запавшими щеками к вилле самого «короля» на Замарстыновскую. Руперт пошёл докладывать.

Вполне возможно, что Гера Эльбаум расклеивал такие листовки по поручению руководителя группы Сопротивления во львовском гетто. Её возглавлял старый коммунист, а в годы оккупации – член Польской Рабочей Партии М. Горовиц. Бывший узник польского концлагеря Берёза Картузская, друг украинского писателя А. Гаврилюка, товарищ Горовиц и здесь показал себя настоящим пролетарским интернационалистом. Но, умирая в страшных мучениях, Гера Эльбаум унёс с собой в могилу тайну, кто именно направлял его действия.

…Многие из уходивших на работу в город узников гетто были весьма удивлены, не обнаружив у ворот, где играл оркестр, статной фигуры Гжимека с неизменным автоматом на груди. Они не знали, что «король» гетто в это утро занят расследованием более важного происшествия. История с листовками была известна только узкому кругу чинов «орднунгмилиц», которые гордились своим привилегированным положением немецких прислужников и, разумеется, умели держать язык за зубами.

В это утро 24 мая 1943 года удивлялся и Кригер, что Гжимек не соизволил явиться на поверку. Вместо него фамилии заключённых выкликал Руперт. То и дело в ответ на его громкий, скрипучий голос из рядов доносились несмелые выкрики:

– Умер на тифус!

Леопольд Буженяк

Дитя львовских предместий, он в юности теряет отца и мать и, оставшись сиротой, влачит бездомную жизнь, спускаясь всё ниже и ниже на дно большого города.

Девять юношеских лет жизни он проводит под надзором полиции, меняя пристанище. Даже его жена Магдалина, после того как у них родилась дочь Стефания, вынуждена была крестить её под своей фамилией. Мать и дочь годами не видят Леопольда Буженяка. Его бродячая жизнь кончается с приходом Красной Армии.

В эту богатую событиями осень 1939 года многие знакомые Буженяка наблюдают неожиданное изменение в биографии «батяра» Польди. Впервые в жизни он начинает работать. Выбирает себе тяжёлую работу канализатора, выполняет её честно, вызывая одобрение у новых руководителей Львовокого водоканалтреста. Леопольд посещает вечернюю школу для взрослых. Уже его жена Магдалина и шестилетняя дочь Стефця без стеснения могут рассказать каждому, где работает Буженяк. Им не надо больше скрывать его от полиции и ждать по ночам визитов её «тайняков» – тайных агентов. Дочь вскоре получает фамилию отца.

Тружеником подземного хозяйства Львова Буженяк остаётся и во время немецкой оккупации.

***

Первое знакомство Кригера с бригадой канализаторов сменяется более близкими отношениями. За тяжёлой и грязной работой Кригер и канализаторы узнают друг друга. Всё более откровенными становятся их беседы. И хотя Буженяк обещал подумать, есть тема, которой пока боятся касаться и те и другие. Ведь каждого, кто даже согласится помочь бежать еврею, ждёт смерть. Да и Кригер, опасаясь провокации, побаивается так сразу посвящать Буженяка и Коваля в свои планы. Ведь сколько предательства и шантажа вокруг!

Приход фашизма выплеснул наружу низменные инстинкты подлых людей. Целая фаланга тех лиц, кого называют отбросами, воспитанные пилсудчиками и украинскими фашистами подлецы подняли теперь голову и наживаются на крови выдаваемых ими гестапо евреев.

Известно всем во Львове, что за одного выданного еврея гестапо платит пять литров водки и до пяти тысяч злотых.

Но не потеряна ещё окончательно вера в человеческое благородство. Кригер вторично просит Буженяка помочь. Он показывает место, где вырыта нора. Канализаторы переглядываются, мнутся. У каждого из них жёны, дети. Согласиться – значит, подвергнуть смертельному риску не только себя, но и свою семью. Однако после небольшого раздумья Леопольд Буженяк первым решается помочь Кригеру.

Что заставило этого битого жизнью и ещё так недавно отверженного человека сказать это трудное слово «да»? Вероятнее всего, чувство ненависти к фашистам, которые запоганили его родной город, поставили на его площадях виселицы, поприбивали повсюду оскорбительные, как удар кнута, надписи: «Нур фюр дейтше» – «Только для немцев». Давно созревшее сознание протеста, сознание того, что в беде очутились такие же, как он, простые и обездоленные люди, позвало Леопольда Буженяка и его товарищей на благородный подвиг, начатый коротким, но таким многозначительным словом «да».

Изнутри своей норы Кригер выстукивает место, где он находится. Подошедшие к нему по подземному руслу Полтвы канализаторы очерчивают это место мелом и начинают пробивать железобетон.

Восемь дней длится эта работа. Её ведут с перерывами, с двух сторон. Люди, долбящие железобетон, после каждого удара ломом оглядываются, прислушиваются, не следит ли за ними гестапо.

На девятый день нора Кригера соединяется с отверстием пятьдесят сантиметров в диаметре.

Конец приближается

Во второй половине мая кто-то из служащих гестапо проболтнулся, что на 20 мая в гетто назначена акция. Слух проникает в северные кварталы Львова. Многие обитатели гетто в страхе перед акцией пытаются убегать, прячутся в бункера. Отчаяние охватывает всех.

19 мая на утреннем сборе по тревоге Гжимек опровергает этот слух. Он прилюдно даёт слово чести немецкого офицера, что больше акций в гетто не будет. Он арестовывает лишь нескольких распространителей слухов, чтобы от них выведать фамилии болтунов из гестапо.

Действительно, день и ночь 20 мая проходят сравнительно спокойно, но зато утром 21-го Гжимек вдвоём с комиссаром гестапо по делам евреев Ленартом, выйдя к воротам, отбирают из числа идущих на работу полторы тысячи человек. Тут же Гжимек даёт отобранным второе слово чести, что ничего им не грозит. Просто люди отобраны на сельскохозяйственные работы, на окучивание картофеля; они пробудут там месяц, а затем живёхоньки возвратятся в гетто…

В тот же самый день эти полторы тысячи человек были расстреляны в долине за Яновским лагерем, в нескольких километрах от гетто.

Весть о расстреле вечером проникает в гетто. Также становится известно, что гестаповцы ликвидировали гетто в местечках и городах Львовокой области: в Рудках, Щирце, Золочеве, Жовкве, Каменке-Струмиловой, Сокале, Бусске, Бродах, Ярычеве, Перемышлянах, Глинянах, Великих Мостах, Бобрке, Судовой Вишне, Городке, Янове, Мостисске, Яворове и Комарно близ Самбора.

Последние шесть-восемь тысяч обречённых, оставшиеся во львовском гетто, всё ещё не знают, что вот уже несколько недель бушует восстание варшавского гетто. Его узники – варшавские евреи – с оружием в руках храбро сражаются с целыми немецкими дивизиями, отражают атаки гитлеровцев и под бомбами немецкой авиации дорого отдают свою жизнь, уничтожая в уличных боях сотни отборных эсэсовцев. Кто знает, если бы история восстания варшавского гетто своевременно была известна во Львове, если бы Руперт не сорвал листовку, возможно, и люди львовского гетто вышли бы на смерть с оружием в руках…

После ареста Геры Эльбаума неоднократные попытки установить связь с партизанскими отрядами, которые, судя по слухам, оперировали в лесах поблизости Львова, не принесли никакого успеха. Связи с волей не было. Бежать же наугад в леса прибитые и одураченные Гжимеком люди не решались. К тому же в гетто всё ещё действовали и свои собственные утешители, убеждающие всех, что несчастье послано от Бога, что надо терпеть и повиноваться, что искупление страдания и полная свобода придут лишь в загробном мире.

Блюститель чистоты и порядка, любитель клумб и крови, Гжимек по секретным оперативным сводкам отлично знал о событиях в Варшаве. Он боялся своих подданных и делал всё, чтобы усыпить их насторожённость.

Иосиф Гжимек поспешно ликвидирует свою квартиру на Замарстыновской, перевозит вещи в город, а тридцатого мая неожиданно, по его же замыслу, в гетто устраивается торжественное театральное представление. «Выступит джаз-оркестр, состоится представление – ревю, будут исполняться самые модные песенки в сопровождении оркестра», – так сообщают афиши.

Но мало кто из завтрашних смертников идёт покупать билеты на представление в красном доме на улице Кушевича, где назначен чудовищный спектакль на крови.

Все чуют, что наступает конец гетто, что их часы сочтены.

Жена и дети Кригера спят теперь в подвале, возле спасительной дыры. В одиннадцать часов вечера первого июня в подвал вбегает сосед и шепчет:

– Во двор заехали машины с гестаповцами!

Жена Кригера будит детей, поспешно одевает их.

Ближе к полуночи – новая весть. Из города прибыли офицеры гестапо Ленарт, Вурм и сам Бено Паппе. Вместе с Гжимеком они отдают последние приказания на дворе в каких-либо сорока метрах от подвала, где прячется семья Кригера. Через узкую дыру Игнатий Кригер вместе с детьми и женой вчетвером опускаются в канал Полтвы. За ними бросаются туда ещё несколько человек, посвящённых в тайну подземного хода.

Вскоре наверху гремят первые выстрелы. Они отдаются в туннеле таким грохотом, что сперва проносится ложный слух: немцы из артиллерии обстреливают Полтву.

Тем временем люди, застигнутые акцией там, наверху, посреди ночи бросаются в разные стороны из своих жилищ. Часть из них проникает под забором за территорию гетто и тоже скрывается в канале Полтвы, пробираясь в него через главный выход, по которому река вырывается наружу. Вот почему вскоре к семье Кригеров и к другим несчастным, опустившимся в туннель через нору из подвала дома на Полтвяной, 49, присоединились ещё несколько сот человек. Просидев в духоте, в грязи и без пищи двое суток, эти люди стали небольшими партиями пробиваться наружу, к истокам Полтвы. Там, в пригородных лесах за Погулянкой, многих из них застрелили гитлеровские солдаты.

Уже второго июня около семьи Кригеров появились Буженяк с Колендрой и предупредили, чтобы те приготовились к перемене убежища. Канализаторы рассказывали, что акция в гетто продолжается – там убийства, стрельба и пожары. Третьего июня канализаторы переводят семью Кригеров и с ними ещё семнадцать человек в другое место.

Люди бредут полусогнувшись, по колени в грязной воде.

Наконец, все видят, как из поперечного канала на высоте пяти метров вырывается каскад воды. Туда надо лезть. Цепляясь за скользкие скобы, люди лезут навстречу мутному потоку. Взрослые взбираются сами и тащат вверх замёрзших, перепуганных детей. Ещё немного ползком по отводной трубе и, наконец, – новое убежище. Это более просторный, но очень сырой канал. По дну его течёт вода. Люди усаживаются на камнях мокрые, жмутся друг к другу. На коленях – дети. Мимо шныряют крысы.

В таком положении беглецов застало подземное утро в убежище под костёлом Марии Снежной, неподалёку от оперного театра.

Где-то наверху был свет, жизнь. Там стояли высокие дома с солнечными бликами на прозрачных стёклах. Там были прохожие, чистая вода, бьющая из любого водопроводного крана. Сколько угодно воды! Стоило проползти немного до ближайшего выводного люка вверх по скобам, поднять крышку – и всё это было бы так доступно! Можно было бы зажмурить глаза от внезапно хлынувшего солнца, досыта наглотаться весеннего, свежего, незловонного воздуха. Но люди, добровольно присудившие себя к тягчайшему заключению, не делали этого.

Тут было темно и страшно, крысы прыгали по ногам, но зато не было гестапо. Ужас фашизма остался наверху, там, где взрывали и поджигали дома, где целые этажи, поднятые в воздух толовыми, пироксилиновыми шашками, засыпали живых людей.

Вскоре из темноты, кружа перед собой фонариками, приползли Буженяк и Коваль. В портфелях, которые они принесли в зубах, были хлеб, колбаса и литр водки. Дочка часового мастера из местечка Турки над Стрыем Галина Винд разделила пищу на равные части.