355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Осинский » Астропилот Ронг Третий » Текст книги (страница 5)
Астропилот Ронг Третий
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:32

Текст книги "Астропилот Ронг Третий"


Автор книги: Владимир Осинский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

"...Впервые Эрг пришел ко мне среди ночи. Это было после нового, утомительного, однако без всяких приключений, похода за водой. Правда, не обошлось без странностей: с поляны исчезли давешние черные цветы, которые едва не убили меня накануне (а может, это не было "покушением"?), и вместе с ними-добрая старая камера, служившая мне не один год. Огорчало не столько исчезновение аппарата, сколько то, что вместе с ним пропала целая серия снимков; среди них – несколько, кажется, настоящих. Кроме того беспокоила необъяснимость происшедшего. Вряд ли на камеру польстились существа, чьи следы мы видели у колодца. Главное же -сплошной мистикой было исчезнование необычайных цветов... Хотя, с другой стороны, именно полная необъяснимость этого факта несла в себе возможность найти всему происшедшему вполне реалистическое истолкование: мы действительно, как и постарался с трогательной добросовестностью внушить бедной Коре Ирви и старому истеричному меланхолику Рустингу юный Ронг, попросту заблудились– в пустыне... Увы, такая попытка была бы смехотворной.

Не нравилась мне эта планета. Не нравилась своими нелепыми сдвоенными солнцами, бесстыдно обнаженной враждебностью ко всему живому, которой дышали и проклятый зной, и несмолкаемое шуршание песков – словно унылый хор злобно-тупых голосов заблаговременно пел нам отходную; не нравилась тем, как она действовала на нашу психику, побуждая к резкости, обостряя отношения, вызывая конфликты, до поры до времени погасавшие, к счастью не успев разрастись в пожар открытой вражды и даже бессмысленной взаимной ненависти. Последнее было бы самым страшным и обидным. Я всю жизнь провел, как говорили когда-то, на колесах, и мне доводилось быть свидетелем гибели людей вследствие только того, что паника и порожденные ею взаимная отчужденность, нелепейший и жесточайший эгоцентризм побуждали человека к диким, нелогичным, несвойственным его природе поступкам.

До поры до времени равновесие поддерживали славный старый Вельд и этот в общем-то очень симпатичный мне мальчик. Хотя "космического мусорщика" при желании и в самом деле можно было бы упрекнуть в некотором сходстве с безупречно действующей машиной, а Ронг раздражал меня юношеским максимализмом -всегда несколько смешным и подчас отталкивающим, ибо он тоже, конечно, свидетельствует об ограниченности. Но за последние годы я научился терпимости (видимо, возраст дает о себе знать?) и перестал требовать от Людей слишком многого. Пожалуй, у меня вообще изменились критерии. Сейчас мне не то что все равно, каков духовный мир человека в смысле бедности или богатства, но это требование как бы отошло на второй план. Главным стало состояние, если так можно выразиться, его нравственности как основы поведения в той или иной ситуации. Попросту это выглядит примерно так: не мелок человек, не труслив, не подл, не жесток-и слава богу! Если он еще и умен, развит, утончен,-то и вовсе отлично. Однако определяется мое отношение к нему прежде всего первым.

... Собственно, все это я успел выложить Эргу с самого начала встречи с ним. Наверно, друзей удивила бы такая скоропалительная непосредственность. Она, по правде говоря, удивила поначалу и меня. Потом, оправившись от потрясения, вызванного первым Контактом я решил, что все в порядке, все вполне логично, понятно и оправдано множеством оправданий. К тому же я ведь не с человеком разоткровенничался-хотя привыкнуть к этой мысли никак не могу и, должно быть, никогда не привыкну. Между тем факт остается фактом: эрги-не люди, а... эрги, иначе их не назовешь. Впрочем, постараюсь быть последовательным.

Как я уже говорил, Эрг пришел среди ночи. Он стал перед креслом, служившим мне, как и остальным, ложем, и подождал, пока слетят остатки сна. Потом молча сделал знак рукой-и я послушно пошел за ним к выходу из ракеты, словно так и должно было быть. Да и с чего, собственно, я стал бы поступать иначе? Ведь он был точной копией своего реально существующего двойника, а тот вполне мог пожелать побеседовать со мной с глазу на глаз.

Мы успели отойти на порядочное расстояние от ракеты, прежде чем я убедился в своей ошибке. Остановился на половине шага и Эрг, который шел стремитeльно и легко-песок коротко взвизгивал под его ботинками, и острый этот звук мгновенно обрывался,обогнал меня, тоже стал, обернулся... Я встретил взгляд его зорких серых глаз и вновь понял, что передо мной не человек. У человека в этом призрачном свете непременно расширились бы зрачки. У него они оставались крошечными, как острие булавки.

Наверно, я изменился в лице, потоку что Эрг поспешно сказал:

– Не бойтесь. Я не причиню вреда... Даже если бы хотел, то не смог. Но я и не хочу.

– Я не боюсь!-запоздало вскинул я голову.

Эрг засмеялся:

– Вы самолюбивы... Это смешно, не правда ли?

– Почему же? Смешно, когда самолюбие заявляет о себе по мелкому, ничтожному поводу, – иначе говоря, оно может быть смешным только как вообще все несоразмерное...-Тут я спохватился:-Но кто вы такой, черт возьми?! Вы ведь не...

– Нет, конечно. Я-другой... или, вернее, другое... Впрочем, мне, разумеется, известно, что для установления Контакта людям необходимо знать, с кем они имеют дело. Простите, я узнал об этом недавно и потому вспомнил с опозданием. Сейчас все объясню... во всяком случае все, что знаю. Но давайте-ка пойдем дальше, если вы не против, конечно. Видите ли, я постоянно испытываю потребность в движении... в действии вообще.

Думаю, нет ничего зазорного в том, что я, Дин Горт, всю свою жизнь стремившийся, в соответствии с профессией, к необычному, – не сразу пришел в себя. Не вижу и необходимости подробно рассказывать о своих тогдашних переживаниях. Ведь сами по себе эмоции не представляют, по существу, никакой ценности. Они важны Лишь постольку, поскольку помогают Проникнуть в сердцевину явления. Во всяком случае, это всегда было одной из главных моих установок-в работе, да, пожалуй, и в жизни.

Мы зашагали дальше в призрачную лунную ночь.

Я предложил:

– Говорите. Вы – туземец? Хотя начинайте с чего вам удобнее.

Он сделал энергичный жест кистью: "нет!"-и пояснил:

– Сказать так значило бы исказить факты. Если я не ошибаюсь, туземец, он же абориген... правильно?.. Они представляют собою плоть от плоти своей земли -и по химическому составу, и в смысле исторического родства... Да, так: у них одна родословная. У меня же вообще нет родословной. Точнее, она предельно коротка, хотя с течением времени растет в геометрической прогрессии...

–Что-то я не понимаю,-честно сказал я.

– Простите. Виноват я – слишком путанно и сбивчиво рассказываю. Но это не умышленно.

Наш разговор напоминал археологические раскопки: с каждым новым поднятым пластом обнаруживались новые находки-и каждый раз неожиданные.

– Значит, эрги-пришельцы с других миров?

– Нет. Но... Как я могу вам объяснить, если сам многого не знаю?!-его отчаяние было совсем человеческим.– И все-таки попробую дальше. Наверное, надо так: начну с того, в достоверности чего не сомяеваюсь. Вот, например: я ничего не знаю об остальных эргах.

– Почти точно по Канту,-усмехнулся я.

– По... Канту? А, это... Стойте! Я вспоминаю... Конечно, древний философ, который сказал буквально следующее: "Я знаю только то, что я ничего не знаю". Кант-великий агностик. Но "агностик" и "великий" – понятия несовместимые. Как же...

Час от часу не легче!

– Бросьте философию! Давайте говорить о конкретных вещах.

– Но вы должны понять!..– голос его звучал обиженно.-Мне так трудно...

Хотелось сесть на песок и истерично смеяться. Вот бы взглянул сейчас на него тот, с кого он так точно был скопирован!

"Скопирован"?! Я ухватился за это слово, хотя всегда терпеть его не мог за звучащий в нем обидный оттенок. Возможно, это говорил во мне Художник, каким я ощущаю себя в иные солнечные минуты.

Скопирован... Чтобы осуществить этот процесс, нужны две вещи: объект, с которого снимается копия, и субъект, совершающий данную операцию. Насчет объекта все ясно, здесь двух мнений быть не может. А вот кто... Черт возьми!-с восторгом и разочарованием подумал я.-Неужели все так просто? Но нельзя спешить.

Ни в коем случае нельзя спешить, чтобы не сбить его или, чего доброго, не перепугать до смерти. "Опомнись,сказал мне трезвый голос.– Кого и чем ты боишься испугать?" Тем не менее я предпочел начать издали:

– Послушайте, почему вы назвали себя "Эргом", а не как-нибудь иначе?

Теперь остановился он, и я по инерции проскочил дальше. Здесь мне придется сделать одно признание. Несмотря на всю бесконечно привлекательную необычность происходящего, я не терял головы. В продолжение разговора мы удалялись и удалялись от ракеты, и мне это не очень нравилось. Поэтому, вернувшись к Эргу, как раньше он вернулся ко мне, я, будто случайно,

Продолжал идти в том же обратном направлении. Ничего не заметив, он зашагал рядом.

– "Эргом"?-в задумчивости повторил мой спутник. – Подождите... "Эрг" физический термин. Он означает единицу измерения работы, силы... Да, ясно: такое определение покааалоеь мне самым подходящим... наиболее правильным.

– Хорошо,-твердо сказал я и взял его за локоть-вернее, хотел крепко взять за локоть, однако он как-то очень легко и ловко увернулся, а я почему-то не обратил на это внимания.–Хорошо. Давайте говорить прямо: сколько вам лет... или дней? А можетчасов или даже минут?

Эрг сделал нечто, ошеломившее меня своей дикой в данной ситуации простотой,– привычным жестом посмотрел на часы:

– Около двух часов...– И, будто извиняясь, пояснил:-Я как-то не сразу засек время... Видите ли, в первые минуты мне и в голову не приходило, что я-не человек.

Сам по себе такой ответ звучал, разумеется, довольно дико-но не для меня. И я спросил о другом:

– А вы... ощущаете себя тем человеком, с которого...

– Скопирован, хотели вы сказать? Не беспокойтесь, это определение меня не задевает-ведь оно, по существу, правильно, хотя и не до конца. Но вот вам ответ: пожалуй, не так. Прежде всего я ощущаю себя Эргом.

– Но что же это такое?!-вырвалось у меня, и я почувствовал себя неловко. – Простите, я говорю о вас как о предмете. Но вы должны понять...

Он улыбнулся одними губами:

– Я понимаю... Мне трудно ответить исчерпывающе. Видите ли, когда я сказал, что ощущаю себя в первую очередь Эргом, я имел в виду такие субъективные факторы как общее состояние, настроение... ну, и кое-что другое. Однако очевидно и следующее: во мне есть очень многое... от него.

Мы словно договорились не называть человека, о котором шла речь, по имени.

Эрг продолжал, и песок по-прежнему коротко взвизгивал под его ногами.

– Это "что-то"-как запись на звукокристалле, который слышишь впервые и узнаешь все больше... Объем моих знаний о себе непрерывно растет... вернее, знаний о нем, потому что я все-таки Эрг.

Со стороны мы выглядели обыкновенными собеседниками, которые, увлекшись темой, идут, как это бывает, несколько быстрее, чем надо. Столь же естественными были наши взгляды, жесты, интонации. Но каждый раз, когда я встречал его взгляд, легкий тревожный холодок-подкатывался к сердцу, ибо, повторяю, человек не мог так смотреть: он мимолетно останавливал на мне точки зрачков-и я словно натыкался на острия двух булавок. Это было противно заведенному укладу вещей – предельно уменьшившиеся, словно при ярком свете, зрачки в молочно-тусклом полумраке ночи.

Мы вновь слишком удалились от ракеты. Я повторил свой маневр. На этот раз Эрг его заметил и остановился:

– Вас что-то тревожит? Вы все время стараетесь держаться поближе к ракете.

Что ж, к черту всякую дипломатию.

– Это понятно!-отрезал я.-В конце концов откуда мне знать, что у вас на уме?

Видно было: он добросовестно осмысливает услышанное. Наконец Эрг не без гордости сказал:

– Мне ясно. Я сумел увидеть ваши мысли.

Должно быть, на моем лице отразилось то, что вдруг пришло в голову, и Эрг поспешно добавил:

– Неудачное выражение, не больше! Просто... как это? Метафора. Ваших мыслей я видеть не могу, я не телепат – во всяком случае, не телепат в обычном понимании этого слова. "Кристалл" продолжает звучать в моем мозгу, и сейчас я уже знаю о ваших отношениях с тем человеком.

Честное слово, я не хотел быть грубым. Тем не менее спросил достаточно резко:

– И что же? Вас это развлекает?

Господи боже ты мой! Кажется, Эрг смутился!

– Как вам сказать...-с усилием выговорил он, глядя на носки своих ботинок.-Мне... неловко, что ли? Ну, да. Ведь я к этому не имею ровно никакого отношения.-Он помолчал и с нажимом повторил все то же: Ведь я прежде всего Эрг.-Потом открыто посмотрел мне в глаза, и, по-моему, в его голосе звучало участие, когда он произнес: – Собственно, вас должно беспокоить совсем другое. Только не пугайтесь-я еще не уверен... Видите ли, из всех моих чувств самое сильное-желание существовать. Вы... понимаете, что это значит?

"Зззвизг-зззвизг!"-вскрикивал песок под его ногами.

"Зззвизг-зззвизг!"-лезвием ножа по стеклу отзывалось у меня в ушах.

Странная ночь, мистическая ночь!

Холодная чужая луна висела над ржавой пустыней.

Понимание родилось где-то в отдаленном уголке сознания, хлестко ударило в мозг упругой ледяной волной-и я содрогнулся:

– Вы хотите сказать...

– Да,-бесстрастно откликнулся Эрг.-Я... а может, мы?.. Не-знаю, почему и как рождается жизнь. Но главное мое стремление-жить. Энергия переполняет меня. Вы видите; я не могу остановиться... Я не знаю, что я такое, но тому, кто захочет меня уничтожить, прежде придется самому прекратить своe существование.

Мы шагали плечом к плечу.

"Зззвизг-зззвизг!..."

Мне было страшно. Интересно, более страшно, чем Рустигу-всю его унылую жизнь и Вельду-тогда, после знакомства с астероидом-миной? Глупость, подумал я, нельзя сравнивать степени страха. Это все равно, что пытаться выяснить, кому было больнее – человеку, которому удаляли без анестезии зуб, или тому, кто сломал руку. Тут все зависит от субъективных ощущений.

Наверное, я вел себя неправильно-противно всем рекомендациям, созданным специалистами на случай возникновения Контакта с внеземной цивилизацией. Но и то сказать: во-первых, еще никому не доводилось проверять верность этих предписаний на практике; во-вторых, я был всего-навсего Художником, а не Разведчиком и, следовательно, свободен от обязанности знать упомянутые рекомендации; и наконец, в-третьих, можно ли считать Эрга представителем внеземной цивилизации-если учитывать все известные мне обстоятельства?

Вот почему я задал ему вопрос, который с определенного момента-а именно с того, когда впервые прозвучало слово "скопирован", – занимал меня больше всего остального, даже больше, чем мысль о том, что Эрг может быть опасен:

– Почему из всех моих снимков ожил именно этот?

Эрг быстро ответил:

– Я еще не знаю, только ли он. Когда пойму-скажу.

– Это будет сегодня?

– Не знаю.

– Значит, вы придете еще?

На мгновение мне почудилось, что неподвижные зрачки-острия ожили! Казалось, Эрг с трудом преодолел какое-то сильное и, несомненно, неприятное чувство. Он сухо сказал:

– Конечно.

И вновь ко мне пришло озарение:

– Вам этого не хочется?

– Наоборот!– угрюмо усмехнулся он.-Мне этого слишком сильно хочется.

– И это вас... раздражает?-я понимал, что, возможно, очень рискую, усиливая в нем раздражение, но желание во всем разобраться было сильнее осторожности. – – И, хотя вас это раздражает, вы не можете поступить иначе? -продолжал я допрос.

Секунду я ожидал, что он бросится на меня. Потом Эрг сказал измепишнимся голосом:

– Вы угадали. Меня тянет к вам как... ребенка к матери.

Ого! Если на моих глазах совершался процесс становления личности, то он совершался чертовски быстро. Сарказм? Эрг очеловечивался прямо на глазах, причем я бы не сказал, что он заимствовал у людей самое лучшее. И чем больше делалось его сходство с прототипом, тем глупее становилась ситуация. Я поймал себя на том, что почти радуюсь, встретив по-прежнему нечеловеческий взгляд острых зрачков Эрга. Как ни парадоксально, теперь это помогало мне не терять реализма в восприятии происходившего.

Внезапно я ощутил громадную усталость и почти равнодушно задал последний вопрос:

– Еще одно... Вы говорили о жажде жить, существовать. Значит ли это, что ради сохранения собственной жизни вы готовы пойти... на убийство?

– Убийство? – Эрг явно не понял вопроса, и я знал почему: тому, с кого он был слеплен, даже мысленно не приходилось обращаться к этому почти забытому понятию – как и всем нам. – – Убийство... – повторил он, судя по всему, напряженно пытаясь отыскать нужное в иенринадлежащей ему памяти. Нашел-и ужаснулся. Долго молчал. Потом медленно сказал:-Да.

...Я не успел увидеть, как Эрг исчез, словно растворившись в мутном молоке ночи, в которой все было чуждым, а может и враждебным человеку. Не заметил, потому что к тому времени мы подошли совсем близко к ракете, и мне почудилось какое-то движение по. другую ее сторону.

Я вгляделся, ничего не увидел, повернулся к Эргу-его не было... Но, собственно говоря, стоило ли, после всего остального, удивляться по такому мелкому поводу?

Медленно шагая к ракете, я спокойно думал о том, что еще не раз встречусь с Эргом. Не знаю, откуда бралась эта уверенность,-во всяком случае меньше всего причиной ее было сказанное им самим. Я просто знал, что еще встречусь с Эргом,-и все.

Подошел к ракете, напоминавшей многоглазого спящего зверя, завернул, огибая хвостовые дюзы,-и столкнулся с Эргом лицом к лицу. Должно быть, я уставился на него, как помешанный, потому что прочел в его глазах недоумение. .

Стажер Космоуниверситета Ронг Третий-славный юноша, дважды спасший мне жизнь и волей дурацкого случая сделавшийся моим соперником, а, следовательно, врагом,-сухо наклонил голову, приглашая войти в ракету первым. Я кивком поблагодарил его, нашел свое кресло и устроился в нем с твердым намерением все хорошенько обдумать.

Но сразу заснул.

Теперь, когда и вы, и я уже знакомы с предыдущими звукозаписями Ронга, можно рассказывать о второй встрече с Эргом, не нарушая последовательности событий.

Он посетил меня в самое неподходящее время – за считанные секунды до начала побоища, которое произошло у ракеты и в котором поэтому довелось, в той или иной форме, принять участие всем, кроме меня.

Итак, вы знаете, что физически Эрг со мной не контактировал. Однако, по его собственному утверждению, это нельзя было бы назвать и сном: он не то что проникал в мое сознание-проникновение было взаимным. Попытайтесь представить себе невероятное-контакт личностей, осуществляемый на одной только духовной почве, без участия телесных оболочек и в то же время при условии полнейшей иллюзии того, что встречаются и беседуют два человека во плоти и крови. Не считаю нужным углубляться в данный вопрос-пусть его изучают специалисты. Моя задача-как, впрочем, и прежде, когда я оставался годографом, вооруженным камерой,-фиксировать события, чтобы рассказать о них людям.

Впоследствии выяснилось: для окружающих посещение Эрга выразилось лишь в том, что я "потерял сознание". Для меня же это было мгновенным перемещением в отдаленный уголок пустыни, откуда не просматривался ни наш корабль, ни происходящее в непосредственной близости от него.

Мы вновь ходили с Эргом локоть к локтю-на этот раз по замкнутой кривой. В небе стояла та же холодная луна, и, как в первый раз, естественность происходящего не вызывала у меня никаких сомнений.

Эрг сказал:

– Я пришел, потому что понял некоторые вещи и должен поделиться с вами моим знанием. Так вот: эрги-это черные цветы, которые вы видели на поляне у колодца. Не знаю, откуда они взялись. Думаю, из дальнего Космоса, так как, судя по моим уже довольно богатым сведениям о планете, черные цветы-явление, не имеющее ничего общего с ее химическим составом... По существу, это-не цветы, а своеобразные улавливатели солнечной энергии, которая и обеспечивает их существование. Путем длинного ряда умозаключений я пришел к выводу: черные цветы-семена жизни, заброшенные кем-то и откуда-то с единственной целью: чтобы они дождались возникновения условий, которые будут благоприятствовать их росту... Больше об этом мне ничего не известно, как и, скажем, семени пшеницы, кинутому в поле... Цветы питаются энергией солнц-к утру я слабею. Но одной энергии недостаточно. Жизнь – это цель, и я выразился неточно, сказав, что эрги-черные цветы. Нет, эрги суть цветы, ожившие благодаря... вам, Дин Горт, вашему искусству.

Я не стал изображать удивления – такая мысль пришла мне в голову уже при первой встрече с Эргом.

Не было у меня и времени для того, чтобы тешиться удовлетворенным тщеславием. Да и какой Художник не лелеет в святая-святых души уверенности, что его искусство воссоздает жизнь-полноценную, неповторимую, полнокровную? В процессе творчества, по крайней мере, это просто необходимо; чем в обратном случае питаться вдохновению? Другое дело-ошеломляющая таинственность формы, в которую воплотилось это искусство. Но здесь я и не пытался найти разгадку-ведь суметь это значило бы постичь сущность самой Художественности, а я слишком давно убедился в безнадежности таких попыток. Разве может понять жаворонок, почему он не в силах удержать в себе гимн Солнцу? Разве объяснит когда-нибудь собака, что заставляет ее выть на Луну?.. Кстати, пусть никого не коробит кажущаяся несопоставимость двух этих примеров: в основе их-одно и то же. Я ограничился вопросом, который уже задавал:

– Но почему-именно вы? Снимков в альбоме было значительно больше.

Эрг поглядел на меня с нескрываемым восхищением и был в ту минуту похож на Ронга больше, чем когда бы то ни было.

– В сущности...-протянул он.-В сущности, мне следовало бы вас ненавидеть. Но ведь я прежде всего Эрг, и потом, сдается мне, человек, носящий то имя, тоже не может заставить себя относиться к вам так, как следовало бы в силу известных обстоятельств... Но дело не в этом. Вы-действительно Художник: даже зная о потенциальной опасности, носителем которой я являюсь, аы заняты тем же-стремитесь проникнуть в суть вещей... Что ж, я думал об этом и, кажется, понял. Дин Горт, вам ничего не грозит-во всяком случае, с моей стороны. И именно здесь-разгадка.-Он улыбнулся чуть смущенно и опять стал удивительно похож на настоящего Ронга.-Вам удалось поймать мгновение, которое единственно было достойным того, чтобы его остановили. Вы в самом деле великий мастер, Дин Горт, ибо, вы схватили, по собственному вашему выражению, сердцевину явления. Затвор камеры щелкнул в то мгновенье, когда для стажера Ронга Третьго не существовало ничего, кроме жажды спасти человека, остановить гибель-пусть даже ценою собственной жизни. Бывают моменты, когда люди-прекрасны, и Ронг переживал именно этот момент.

– Значит... Значит, все то же: Искусство-только там, где утверждается Добро?

– Значит, так,

– Но как вы к этому пришли?! Ронг Третий не мог над этим задумываться!

– Почему?-ответил Эрг вопросом.-Заблуждение думать, что люди делятся на думающих и действующих. Хотя...-и он улыбнулся той же юношеской улыбкой.– Подлиного Ронга в свое время долго мучила дилемма выбора. Ему казалось, что сила и способность к четкому стремительному действию несовместимы с искусством эмоционального восприятия действительности. Судя по всему, достигнув зрелости, он просто перестал думать об этом. Мечты человеческие, собственно, почти никогда не бывают слишком смелы. Люди попросту преувеличивают их грандиозность, и-кто знает?-возможно, именно в этом заключается иммунитет от бесчисленных, порою страшных, глупостей, которые мы... вы совершали бы ежедневно и ежечасно, существуй такая уверенность в универсальной достижимости желаемого.

Мы ходили, едва не касаясь друг друга, однако все же не касаясь, и мне уже было достоверно известно, что иначе не может быть. Не было в словах Эрга ничего, о чем я не думал бы когда-либо прежде хоть краем мозга. И тем не менее; попытайтесь представить себя на моем месте. Вам, честное слово, неизбежно стало бы не по себе. Ведь было все равно как если б вдруг разрослась до масштабов нормального человека фотография, стоящая на вашем письменном столе,-и принялась учить вас уму-разуму, причем повторяла бы к тому же прописные, по существу, истины.

Мне сделалось зло и весело. Я с удовольствием рванул носком ботинка ржавую сыпучую шкуру пустыни, охватившей нас бесконечно просторным, но удушливо тесным кольцом. Лeтучe-гнусной ржавчиной взвились вверх клочья этой шкуры, чтобы медленно и бесшумно вновь успокоиться на поверхности.

– Слушайте... Эрг! -сказал я требовательно.–Куда и почему исчезли черные цветы?

Он посмотрел мне в глаза терпеливо и с едва уловимой грустью. Такая грусть имеет своим происхождением не жалость-все равно о ком, о больном ребенке или о собственном недостижимом и давно желанном. Скорее досада и некоторая усталость были в этой грусти. Ну, словно человек хотел сказать: зачем спрашивать об известном и заставлять тратить силы на ответ, без которого можно обойтись? Но Эрг ответил:

– Мы... цветы не исчезали. Они затаились. Они были невидимы, ибо в них пробудилась жажда жизни... .Не той, какой они жили до сих пор. Разве это жизнь– в течение дня жадно впитывать в себя жгучую и неукротимую энергию двух бесконечно ярких солнц, чтобы потом равнодушно и обреченно отдавать их мертвенной холодности ночи?! И так-изо дня в день, из года в год, из века в век...

Неподвижные зрачки Эрга дрогнули. Я мог бы поклясться, что они дрогнули и в них вспыхнули золотые искорки! Я мог бы также поклясться, что передо мною сейчас никакой ни Эрг-или как там его следует называть на самом деле, что астролетчик Ронг морочит меня безгранично искусной мистификацией. И я протянул руку схватить его за плечо, облитое серебряной тканью комбинезона. И я схватил. Пальцы мои с острой явственностью ощутили неподатливую упругость сжавшихся мышц... И снова Эрг улыбнулся той самой грустной и усталой улыбкой.

– Сон,-коротко сказал он.-Или, если хотите, наваждение...

Он встряхнулся, как большая красивая серебряная собака, вставшая на зад-лие лапы. Исчезли золотистые искорки, и зрачки обрели прежнюю колющую неподвижность.

– Дин Горт, Художник и вместе с тем умный и смелый человек... Вы не можете смириться с действительностью, потому что ваше призвание одухотворять сущее. Здесь же-трудный случай. Вам необходимо понять: я-Эрг. Эрг, понимаете ли, вы?! Черный цветок, которому посчастливилось стать безраздельным обладателем живой души, созданной вашим искусством... Или-Эрг, на кого обрушилось великое страдание обрести эту душу?.. Да знаете ли вы, что творилось на нашей поляне, когда цветы учуяли альбом с голографиями? И когда среди цветов оказались вы-с вашей вечно мятущейся, беспредельно ранимой, такой замкнутой и обнаженной душой, душой Художника, вместившей в себя боль и счастье человеческого мира?! Мы потянулись к вам к человеку и созданным им произведениям, потому что не видели и не могли увидеть разницы между вами...

– Вы понимали свои побуждения?-спросил я.

– Нет,-отрешенно покачал головой Эрг (и это опять был только Эрг, черный цветок, обретший облик стажера Космоуниверситета Ронга Третьего).-Нет. Я даже не знаю, как все произошло. И почему именно я.. именно мне достался Ронг... И почему именно ей...

Внезапно он замолчал. Не будь я так поглощен главным, я бы о многом спросил его. Но во мне говорила гордость Художника, и эта гордость переходила в ущемленное тщеславие:

– Выходит, только две... всего две мои работы оказались достойны того, чтобы вы... чтобы черные цветы выбрали их как формулу существования?..

Эрг невозмутимо сказал:

– Конечно.

Ненадолго задумался, добавил:

– Вы заставили меня размышлять. Почему все-таки именно нам досталось это право?.. Видимо, среди цветов нет равенства... Что это: результат эволюции или производное заложенной в "семена жизни" программы?

Не понимаю... Ведь ясно: притаились, стали невидимы все цветы; в нас проснулась жажда жизни, и все боролись за жизнь с одинаковой энергией...

...Внезапно я ощутил огромную тяжесть в ногах. Они увязали в песке, как мухи в клейкой бумаге. Что-то тревожило меня. Куда-то мне необходимо было спешить, бежать. Я не знал, куда и зачем, но знал, что если не успею, то потеряю право жить дальше и смотреть людям в глаза, кто бы они ни были... Потом яростный крик бритвою полоснул по туго натянутому черному крепу чужой ночи.

Я вырвался из наваждения. Теперь-бежать к кораблю и черт с ним, с Эргом, пусть катятся к дьяволу все сокровенные таинства искусства, великие загадки жизни и сама сокровенная сущность бытия. Человек рожден, чтобы вечно стремиться к познанию истины. Но жить он может только так, как велит ему совесть. Совести же не нужна истина, в особенности так называемая абсолютная. Совести требуется только душевная гармония, а добиться ее-значит пройти через тысячу битв.

– Все уже кончилось,-мягко произнес Эрг.– Я ухожу.

...Я пришел в себя и встретил тревожно-внимательный взгляд Сона Вельда. На его жестокой щеке алел узкий зигзаг подсыхавшей крови.

– Сваляли дурака!-весело сказал он, слегка еще задыхаясь.-. Пираньи, понимаете? Оказывается, это обыкновенные проклятые пираньи! Только сухопутные... И как я, старый дурак, не сообразил?! Вы понимаете, Горт?! Сено набросилось на козу! А я-то думал...

Его узкие серые глаза были вдвое больше обычного. Руки суетливо скользили по спинке кресла.

– Вы бредите, Вельд.

Он замер на секунду или три и сказал обычным ровным голосом:

– Что это с вами стряслось? Или – лучше слушайте... Этот кристалл-первый и последний, наговоренный мною. Сейчас, когда можно привести в систему записанное Ронгом Третьим, я особенно отчетливо понимаю, что так-лучше. Пусть уж он сам договорит до конца. Только вот о побоище, состоявшемся возле нашего кораблика, беспомощно лежащего в песках планеты двух солнц, Ронг попросил рассказать все-таки меня.

– Вы ведь Художник, Дин Горт,-сказал он с уже привычным мне вежливым холодком в голосе.-У вас лучше получится.

Я не стал спорить. Принято считать, что рассказ очевидца – самый достоверный, образный и стройный. Насчет последнего я не согласен. Когда человек сам пережил нечто необычное, а может и страшное,-oн редко находит в себе силы оставаться объективным и, следовательно, лаконичным. Он невольно нагромождает одна на другую сотни деталей, которые видятся ему самыми важными. Вот эта сопряжена с чудовищной близостью его, рассказчика, к гибели, а та-необычайно ярко живописует о чудесном избавлении... Рассказ получается больше похожим на сопровождаемое всхлипываниями повествование обиженного ребенка, чем на сухой и строгий отчет из корабельного кристалложурнала.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю