Текст книги "Камикадзе"

Автор книги: Владимир Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Мне давали нашатырный спирт. Острый его вкус прорезал виски, и я открыл глаза. Я сделал это лениво и безразлично, подчиняясь чужой воле. Вата перед носом продолжала тыкаться и меня, и я немного повел головой. – Портфель заберете с собой. В понедельник я его возьму. – Есть что любопытное? – Все любопытно, Гриша... Но если много знать, быстро состаришься. – Очухался,-сказал Модник. – Вот и хорошо, – обрадовался страшно знакомый голос. – Я же предупредил, мне сначала нужно будет с ним поговорить. – Кто же знал, что он такой шустрый. – Нужно знать, – строго сказал кто-то знакомый рядом со мной. Я нехотя скосил глаза. Побеседовать со мной хотел Тихон Иванович. Я не удивился тому, что он здесь. Здесь так здесь, какая разница. – Привет, – сказал он. – Привет, – подумав, согласился я одними губами. – Жаль, что ты не можешь учиться даже на собственных ошибках,– сказал он.– Но это твои трудности... Кто, кроме тебя, еще в курсе наших дел? – Каких дел? – выговорил я.– Я ничего не знаю. – Поэтому Трубников и нес тебе всю нашу бухгалтерию?.. Что ты как невинный агнец? – Что будет с Кирой? – выговорил я. – Ничего с ней не будет... Ничего... Можешь на этот счет быть спокоен. Она – приличная девушка. Не чета тебе... Поплачет немного и забудет. Ей и полезно. Чтобы больше не тянуло на родину своих предков. – Мне хорошо, – сказал я. – Что? – не понял Тихон Иванович.– Что ты говоришь? Я молчал и смотрел на него. Мне не о чем было больше с ним разговаривать. Мне на самом деле стало лучше. – Ладно,– бросил он.– Если хочешь остаться в живых, скажи: кто еще, кроме тебя, в курсе наших дел?.. Если скажешь и дашь слово молчать, останешься жить... Понимаешь? Останешься жить. Да, да, жить, как это приятно!.. И как необходимо. Как прекрасно это слово– "жить". – Молчать можешь недолго. В апреле никого из нас не будет здесь. В апреле мы на самолет "Аэрофлота" и на дикий запад. Тю-тю... Ты же наверняка говорил с Трубниковым, знаешь, сколько у нас в ихних банках долларов... Так что молчать будешь до апреля. Потом пиши статейки. Сколько угодно. Разоблачай и клейми. Если тебе поверят. Он умел соблазнять. Да и есть ли соблазн больше, чем обещание жизни. Есть ли? За Тихоном Ивановичем молча стоял Модник, В руках он держал обернутую в целлофан прекрасную розу. Белую, огромную, только что распустившуюся. Такую розу долго и с любовью выращивали, потом осторожно срезали, потом везли куда-то, где их продают, чтобы кто-нибудь купил ее и подарил любимой девушке. Или человеку, к которому испытывал признательность... Но этот цветок предназначался мне. – Нет, – сказал я, – я никому ничего не говорил. Никому. Даже Степанову. – А вот это зря, – сказал Кирин дядя, – ему бы стоило в первую очередь. Отличный, между прочим, мужик. Он бы не дотянул до хирургической операции. Сделали бы небольшой надрез – и все... Тебе бы брать с него пример... Значит, твердо говоришь: никому? – Никому, – повторил я. Я не солгал, Тихон Иванович увидел это. Он был умный человек, умел понимать, когда ему говорят правду. И, я надеялся, умел ценить ее. Мне было тяжело говорить, во рту слипался клей, замешанный на моей собственной крови, но я все же нашел в себе силы. – Тихон Иванович, – прошамкал я. – Я журналист... Не ответите ли на несколько вопросов? – Зачем тебе это нужно? – искренне удивился он. – Так, – сказал я. – Чтобы все знать, Мне было тяжело говорить, я чувствовал, как заплетается распухший язык. – Жемчуга? – спросил я. Он посмотрел на меня, и я заметил жалость в его взгляде. Так смотрят только на юродивых. – Они, родимые, они, – Вы-шеф? – Можно и так сказать. Если тебе правится– это слово. – Кравчука выбросили из окна по ошибке? – Да, накладка вышла. – Меня берегли из-за Киры? – Родственница все-таки, – сказал Тихон Иванович. – Ты, я вижу, и без подсказки все знаешь... Был бы умнее, мы с тобой в Штатах могли бы большие дела проворачивать. Большие дела. Породнились бы. Ходили бы в гости друг к другу. Играли бы на лужайке в гольф. Вспоминали бы теплыми вечерами за рюмочкой страну дураков... Но-не суждено... Свой выбоp ты сделал. – Спасибо вам,– сказал я,– за доброе слово. – Хорошо,– сказал он. И тут же потерял ко мне интерес. Словно бы меня уже не существовало. Поторопился на несколько минут. Но он имел право предугадывать будущее, я это нехотя признавал. – Гриша, – сказал он, – будь добр, когда я уйду, приведите девушку, И повежливее с ней. Но чтобы она видела покойника... И чтобы на трупе не осталось ни копейки. Не ленитесь... В машине не забудьте взять магнитофон. И динамики. На черном рынке они стоят деньги... Когда закончите, девушка убежит. Вырвется и убежит. Чтобы ни единой царапины. Ни единой... Когда приведете, невзначай скажите, что неплохо бы, мол, ограбить дачника, меня то есть, и что на следующей неделе сделаете это обязательно... Все должно быть чисто. Она будет свидетельницей ограбления и убийства... Ни единой царапины, я отвечаю за нее перед отцом. – Если у нее нервишки сдадут? – переспросил Модник. – С ними бывает. Возьмет от страха и завалятся в обморок. – В прошлый раз, когда отпустили, убежала? – Да. – И в этот раз убежит. Родственпица все-же, родная кровиночка. – А если? – Оставьте у дороги. Пусть отлежится. Поскорее вернется к папе с мамой. Как ни хорошо в гостях, а дома лучше... И без лишних стрессов. И побыстрее. – Да, все понятно. Раз плюнуть. – Ну, смотрите, – спокойно сказал Тихон Иванович. Я увидел, как он повернулся, быстрым шагом сошел на обочину и пропал в темнеющем лесу. В руках его загорелся фонарик, и я почему-то обиделся: он же говорил, что у него дома только керосиновая лампа. Про электрический фонарик даже не обмолвился. Но мне не дали долго предаваться обидам... Они закурили и стали обыскивать машину. Делали это лениво и без всякого вдохновения. Чужое их не интересовало... Выломали магнитофон, оборвали, тихо матерясь, какие-то провода, достали мою сумку, раскрыли ее, извлекли зонтик, пакет с деньгами, но даже не посмотрели, что в нем лежит. Все что добыли, кидали в багажник, и мой сломанный зонтиктоже. Сумку бросили на дорогу, она им показалась лишней. Потом ко мне подошел Серьезный, пнул для острастки ногой в бок. по сделал это так же лениво, как и обыскикал машину. Пошарил по карманам, вытащил бумажник, записную книжку, паспорт, сигареты. – Все? – спросил его Модник. – Да, – ответил он. – Пора с ним кончать. Захотелось курить... Нестерпимо... Но мои сигареты у меня отняли. А просить их я посчитал ниже своего достоинства. – Гриш, давай спорить: с десяти шагов попаду в переносицу,– сказал Модник. Серьезный с сомнением посмотрел на меня, потом на него. – Попробуй, – сказал он с зевком, – ставлю бутылку. Модник достал пистолет и передернул там чего-то, коротко щелкнуло. Он подошел ко мне и, повернувшись, стал отсчитывать шаги. Я заметил, он не мухлевал. Видно, с Серьезным шутки ке проходили. На десятом остановился и повернулся ко мне. – Давай,-сказал Серьезный, – а то спать пора. Модник встал боком и начал поднимать пистолет. Как на дуэли. Переносица у меня заныла. Я прикрыл глаза. Выстрел грохнул, но где-то не здесь, сухо прокатившись по лесу. Но все равно тело дернулось. Я покрылся мгновенной испариной. Живой. Я открыл глаза. Модник и Серьезный застыли, с тревогой обернувшись к лесу. – Он что, шизанулся? – тихо и с угрозой в голосе сказал Серьезный.Сказано же было – не пугать. – А вдруг она сбежала? Он и пальнул для понту. – Тогда нормально... Давай. Снова стал поднимать пистолет, отыскивая прицелом мою переносицу. На этот раз я не стал закрывать глаз. Хватит. Какая разница? Серьезный смотрел на происходящее с любопытством – он имел свой интерес. Пистолет не спеша поднимался, видно. Модник осознавал ответственность задачи. Я не мог отвести от него взгляда. И когда ствол уставился мне в глаза, не мог. – Подожди, – вдруг сказал Серьезный. – Забыл про твою блажь. Он что-то вспомнил, какую-то обязательную детальку. Я оказался прав. Серьезный взял с капота "Волги" букет, отбросил в сторону бумажку и преподнес мне розу. Поскольку я не мог взять ее, он положил мне чудный цветок на грудь. – Давай, – скомандовал он. Пистолет снова начал подниматься, и я виделтеперь же смерть не даст мне отсрочки. За их спинами показалась темная фигура, выходящая из леса. Очередной зритель. Все в сборе. Ствол опять уставился в лицо, но было уже не страшно. Грохнул. Еще раз. Еще... Я вздрогнул. Я был жив! Серьезный тихонько завыл, запищал, словно в него вдруг вставили испорченный свисток, и начал оседать на землю... Модник крутил головой, не в силах ничего понять. Но я-то видел: на краю дороги стояла Кира и, сжав пистолет обеими руками, палила в моих противников. Бахнуло. Еще... Модник наконец-то стал соображать. Он отвернулся от меня и уставился на Киру. До него, кажется, что-то начало доходить. Нестандартность ситуации. Секунду он принимал решение или даже меньше... Я видел, как менялось его лицо. На этот раз поднимал пистолет быстро, Кира была метрах в пятнадцати-двадцати, такому стрелку промахнуться невозможно, если он собирался засандалить мне в переносицу. Кира неловко стояла прямо перед ним. Она старалась не промахнуться, но видно было – спокойствие уже изменило ей. Дело решали мгновения, Я покатился вперед. скрипя зубами от застилающей глаза муки, схватил железную палку, брошенную грабителями в качестве вещественного доказательства, и встал на ноги. У меня получилось!.. Модник сосредоточился на цели, его палец начинал мягко надавливать курок, И тут палка опустилась ему на голову. Я вложил все силы в этот удар. Потому что второго быть не могло. Перед глазами поплыло, запрыгали белые пятна. Я понял: куда-то лечу. Но боль прошла-я ничего не чувствовал... – Как ты? – услышал я голос Киры. Нет сил. Они куда-то ушли от меня. Хочется спать. День, неделю, месяц. Спать, спать, спать... Есть какое-то средство, я помню, есть какое-то замечательное средство против дурманящего сна, который пришел так не вовремя. – Спирт, – говорю я, не слыша своего голоса. – Ты что, хочешь выпить?-удивляется Кира. Она умудрилась прислонить меня к покореженному "Москвичу". Я почти в норме. – Нашатырный. Там... Она понимает. Пропадает на минуту. Потом я чувствую у своего носа резкий запах лекарства. Вдыхаю его, и он вычищает из меня дурь небытия. – Где ты взяла пистолет? – подозрительно спрашиваю я спасительницу. – У тебя в сумке. Где же еще? – Ты? – удивляюсь я. – Зачем? – Нужно было... Что же нам теперь делать? – Поехали отсюда... На их машине... Я пытаюсь подняться, у меня плохо получается. Кира подает мне руку, но это не помогает. Она хватает меня, тянет. Я, шатаясь, встаю и, как младенец, нерешительно делаю осторожные шаги. Наконец плюхаюсь на заднее сиденье "Волги". – У того, – говорю я Кире, – в кармане... Мои сигареты. Она нагибается над Серьезным и витаскивает из куртки пачку "Родопи". – И спички, – прошу я. Кира видит розу, лежащую на земле, делает движение поднять ее. – Не трогай, – сиплю я. У меня уже прорезался приличный голосок. Организм восстанавливает себя. Мне это нравится... Вообще все нравится, поскольку любая определенность лучше любой таинственности. – В багажнике, – прошу я, – пакет с матрешкой. Кира приносит мне и пакет. Но сначала я вставляю в разбитые губы сигарету... – Что мне с ним делать? – сварливо спрашивает Кира. Она стоит рядом с пакетом в руках. Я вытаскиваю оттуда деньги и кидаю их на покойников. Все. До последней пачки. Их награду... Они тоже ребята не промах и знали, за что старались. – Как ты считаешь, – спрашиваю я, – удастся нам доказать, что мы не превысили пределы необходимой обороны? – Мы найдем хорошего адвоката. Хороший адвокат может доказать что угодно. – Это у вас,– с сомнением говорю я.– в Калифорнии. – Мы поедем когда-нибудь?.. И расскажи, что всетаки с нами произошло? Машина тронулась, мы отчалили от места происшествия, как от пирса. Кира держалась изо всех сил, но я видел: она на пределе. Каждую секунду могла сорваться в истерику. Тут уж главное не молчать Молоть что угодно. Лишь бы она слушала и не забывала про баранку. – Знаешь, сказал я, – почему меня у "Орфея" так слабо приложили?.. Из-за тебя. – Из-за меня?-удивилась Кира. – Ты звонила куда-то, рассказала, куда едешь? – Дяде Тихону. – Вот дядюшка к приказал ребягам не перестараться. Щадил твои нервы. Заодно устраивал и тебе небольшое приключение в американском стиле. Ты же для него – пропуск в иной мир. Существо сродни священной корове. – Дядя Тихон?! – воскликнула Кира, но не слишком удивленно. Скорее устало. – Я должна тебе сказать, Володя, что сегодня случайно подслушала его телефонный разговор... Он говорил кому-то, чтобы тот не дергался и что тебя уберут, что нет причины для волнений. – Это Степанову, – сказал я, – моему начальнику по работе... Он у них по связи с прессой. – Откуда дядя Тихон его знает? – удивилась Кира. – Ваши американцы как-то обнаружили, что все человечество знакомо друг с другом в пятом колене. Через пятого человека... Ну а Степанов с дядей Тихоном обязательно должны были встретиться. Такие люди видят друг друга издалека... Нас же вот притянуло друг к другу, как магнитом... Вот и их тоже... Опять же рынок. Семья, дети... Всех нужно кормить. – Я, когда услышала, перепугалась... – Еще бы. – Доставала хлеб из твоей сумки и увидела пистолет... Ты извини. – Чего уж там,– сказал я великодушно. У нее было сказочное достоинство – ее акцепт. Даже неважно было, о чем она говорит, достаточно было ее просто слушать. – Я закажу билеты в Нью-Йорк, – сказала она. – Ты что,– поинтересовался я, – познала уже все тайны русского характера?.. По-моему, ты только в начале пути. – Мне достаточно, – сказала она. – Теперь я собираюсь познавать один характер – твой. Других мне не нужно. – Кира,-сказал я,-лучше тебя никого нет на свете... Теперь послушай меня: мы с тобой никуда не поедем. Может быть, в гости, проведать родителей. Жить останемся на родине твоих предков. – Ты шутишь, – сказала она. – Нет... Ты же читала Библию: да убоится жена мужа своего. Так что место жительства буду выбирать я. – Не понимаю, – сказала Кира сухо. – Ты ненормальный. Зачем тебе это нужно? – Я сам не понимаю... Наверное, потому, что, если я уеду, здесь все может развалиться. Вся страна. Если из нее начнут уезжать такие, как мы с тобой. – Меня не нужно вмешивать в эту кашу... У тебя же, как я поняла, нет никаких доказательств, что ты не гнусный убийца двух невинных овечек. И денег, чтобы заплатить кому нужно... У вас же за все нужно платить. И за правду, когда нет доказательств... Дядя Тихон будет рад, если ты уедешь со мной. Ему все равно, как ты исчезнешь. У него есть же еще ребята. Если нет сегодня – завтра будут. Он богатый человек. А у тебя – ни одного доказательства. Даже самого паршивого. Пойми, Володя... Все, что мы с тобой можем, это сбежать отсюда. Как можно быстрее. Вообще-то она права. Или около правды. Совсем близко. Я тяну руку и пододвигаю ближе коричневый портфель с блестящим белым замочком. Он тяжел, увесист. Завтра с утра я непременно познакомлюсь с его содержимым. Не сегодня... Сегодня буду отдыхать и смотреть на Киру. Ни в какое посольство ей не нужно – это так кстати. – Знаешь что, – говорю я ей. – Утро вечера мудренее. Утро мудренее вечера...