Текст книги "Ключ Давида"

Автор книги: Владимир Орданский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

3. Алтай, 12 июня

И пустил змий из пасти своей вслед жены воду как реку

дабы увлечь ее рекою.

Но земля помогла жене, и разверзла земля уста свои

и поглотила реку, которую пустил дракон из пасти своей.

Откр.12.15, 12.16

Аэробус, взявший курс на Барнаул, был заполнен лишь наполовину, и все рассаживались, кто как хотел. Джордан с Амиром уселись рядом. Казах деликатно избегал личных расспросов, и разговор зашел об Алтае.

– Природа там – нигде такой нет. Горные озера – просто сказка, – Амир мечтательно прикрыл глаза, вспоминая виденное. – Представляешь: вода голубая-голубая, прозрачная, каждый камушек на дне, как на ладони. А вокруг серые гранитные скалы, как замки из «Властелина колец». И водопады!

Когда Амир начал рассказывать о своих прошлогодних приключениях во время сплава по Катуни, у Джордана загорелись глаза:

– Смотри: река шириной метров триста, спокойное течение, и вдруг резко сужается до двадцати! Представляешь, как начинает нести? Берега там высокие, идешь, как в каньоне. А Аккемский прорыв! Идти надо подряд километра четыре, причалить между порогами негде. Первый слив-то простенький, а вот второй… Прямо водопад! Летишь с двухметровой высоты, а ширина всего метров семь – справа камни здоровенные. Вода шумит – этому самолетику и не снилось! А третий слив – второй рядом не стоял! Чуть не так зашел – всех смоет к чертовой матери! Такие валы мощные. Короче, я такой каскад порогов только здесь видел, а сплавляюсь уже пятый год. После тренинга вот опять собираюсь. Думай! Если хочешь, могу взять в команду.

Джордан только грустно покачал головой. С рафтингом этим летом ему явно не везло.

Чтобы пассажиры не скучали, на подвешенных под потолком экранах включили какой-то русский фильм. По сюжету, трое бандитов ездили на угнанном автомобиле, все время попадая в какие-то неприятности. Так как говорили герои на криминальном слэнге, Джордан почти ничего не понимал и вскоре перестал следить за развитием событий.

Самолет летел навстречу солнцу, и, хотя с начала полета прошло уже немало времени, день снаружи был в самом разгаре.

– Вот и Обь, – заметил Амир, глянув искоса в иллюминатор.

Джордан потянулся к стеклу. Извиваясь гигантской змеей, внизу в окружении зеленой равнины блестела река.

– Ты не знаешь, что значит само слово «Обь»? – спросил он соседа.

– По народной версии, – ответил Амир, – название происходит от слова «обе». Мол, слились вместе две реки, Бия и Катунь, и текут дальше обе вместе. На самом деле, все еще проще: иранское «об» значит «вода». Катунь, кстати, означает «госпожа».

– Откуда же здесь взялись иранцы? – удивился Джордан.

Амир пожал плечами.

– Где их не было… Алтай, вообще-то, многие народы считают своей прародиной. Смотри: мы – тюрки – оттуда двинулись в Среднюю Азию. Недавно вот монголы нашли на Алтае захоронение белокурых воинов арийского типа, так что арии, скорее всего, пришли в Индию тоже оттуда. Я сейчас изучаю верования алтайцев, и пришел к выводу, что это и есть источник всех нынешних мировых религий. Изначально, думаю, люди везде поклонялись падшему духу, и только потом создатели вероучений все извратили. Эх, если бы коммунисты не извели почти всех шаманов, какой материал был бы под рукой! Настоящих-то на Алтае теперь почти не осталось, одни шоумены. Но одного ты сегодня увидишь.

– Это интересно, – оживился Джордан. – В университете я писал курсовую работу по шаманизму у индейцев Северной Америки.

– Насколько я знаю, у индейцев шаман – важный человек? – спросил Амир.

– Да. Если индеец решил стать шаманом, он выбирает животное, которое будет его покровителем. Он уходит далеко от людей и проводит время в пещере, призывая орла, быка или кого-то еще. Могут пройти месяцы, пока во сне ему не явится это животное, и тогда с ним происходят разные странные вещи и он становится шаманом.

– А у алтайцев все не так. Человек присутствует при шаманском ритуале и вдруг ему становится плохо. Его скручивают судороги, начинаются припадки. Это значит, что ему суждено стать шаманом. Если он противится этому, то заболевает и может умереть. Тогда он тоже уходит далеко в лес, и ему являются духи. Они творят с ним что-то, что его полностью изменяет. Возвращается в селение он уже другим человеком – шаманом.

Амир замолчал, любуясь видом в иллюминаторе. Самолет летел теперь против течения реки, равнина постепенно сменялась горными хребтами, на солнце блестели каменистые склоны. Джордан взглянул на телеэкран. Шел уже другой фильм. Здесь два брата, тоже похожие на бандитов, прилетели в Америку и убивали всех подряд, попутно решая какие-то философские вопросы – в чем правда, в чем сила и так далее. Джордан с чистой совестью взялся за московский журнальчик с кроссвордами. Для разминки предлагалась с виду простенькая задачка: помочь червячку пробраться по подземному лабиринту к своей подружке – червячку в юбочке. Но по дороге путешественника подстерегали всякие опасности – обрывы, хищники, ловушки. Не без труда проложив путь к финишу, Джордан вдруг понял, что помогал не червячку, а змейке: радостная подружка, улыбаясь, высовывала раздвоенный язычок.

Впереди сидела Марина с Максимом, так звали нервного молодого человека с книгой. Джордан слышал, как тот вполголоса жаловался своей соседке, что никак не может вызубрить какие-то инвокации и боится, что не пройдет экзамена, а Марина только смеялась и предлагала ему пирожки.

* * *

Четыре часа полета благополучно завершились. В барнаульском аэропорту московских гостей ждали два крепких парня в черной униформе охранников. Один из них держал табличку с надписью: «Алтайский ботанический форум». Феликс пожал им руки как старым знакомым, и все двинулись к микроавтобусу, стоявшему у входа в аэропорт. Там уже сидели двое японцев с цветными рюкзачками. Встречая вновь прибывших лучезарными улыбками, они напоминали типичных японских туристов, правда, без вошедших уже в фольклор фотокамер.

Автобус трясло и качало на разбитом шоссе так, что приходилось то и дело хвататься за поручни кресла. Но все окупал вид из окна: дорога то петляла между двумя горными склонами, то обрывалась узкой обочиной, огороженной белым отбойником, в ущелье, в котором бурлила Катунь. Река разбивалась о пороги, выстреливая облаком мелких брызг, потом успокаивалась и принимала величественный вид, достойный ее имени. Вдали, заслоняя горизонт, темнели горные вершины, а над рекой стояли, как часовые, редкие березы и сосны.

Амир, чтобы скоротать время, принялся рассказывать местные мифы и легенды.

– Мир, считают алтайцы, создал Творец, имя которого Ульгень. Он дал людям разум и законы. Но вначале он создал себе помощника по имени Эрлик. Тот счел себя равным Создателю и сотворил себе слуг-демонов. Ульгень не потерпел непослушания и свободомыслия Эрлика и сбросил его в подземный мир. С тех пор Эрлик повелевает преисподней.

– То есть, это та же история, что рассказывает Библия о низвержении Сатаны? – спросил Максим, рассеянно листая свою книжку.

– Не совсем, – улыбнулся Амир. – Эрлик, конечно, вредит людям, но без него они бы не выжили. Он научил их ремеслам, а главное, изобрел смерть. А это, согласитесь, большое благодеяние для людей. Алтайцы вообще считают Эрлика своим отцом. Еще он показал первому каму, как путешествовать между верхним и нижним мирами с помощью бубна.

– Кому показал? – переспросил Максим. – Первому шаману?

– Это не одно и то же. Сейчас мало кто в этом разбирается, но вообще-то есть белые шаманы-жрецы, которые общаются с высшими духами, близкими к Ульгеню. Есть колдуны, которые обращаются только к нижним демонам. А кам разговаривает и с высшими, и с низшими, и с самим Эрликом.

– Так выходит, алтайцы нам близки по вере? – судя по тому, что тик у него усилился, юноша был удивлен.

– Скажем так, доброжелательно к нам относятся. А вот кержаки не очень.

– А это еще кто?

– Кержаки? Староверы. Весьма нас не любят. Столетиями, из поколения в поколение укрываются в пещерах неподалеку от башни и всё пытаются нас извести своими молитвами. И не только молитвами… Но их мало осталось, да и наши к ним внедряются.

– Скажите, долго ли нам еще ехать? – включился в разговор Джордан, внимательно слушавший рассказчика.

– Меньше часа, – отозвался Амир. – Уже въезжаем в Горный Алтай. Видишь? – он показал рукой на стелу с огромным щитом у обочины. На щите было изображено грозное существо, которое, казалось, только что вырвалось на свободу из адских глубин. Это был грифон, парящий на огромных крыльях в голубом небе. Внизу картины бушевали волны, среди которых высился жреческий треножник, а наверху сияла покрытая снегом трехглавая горная вершина. Мощные когтистые лапы зверя и кончик его шипастого хвоста покрывали кровавые пятна, шея была длинной, как у змеи, а голову с острым хищным клювом венчал золотистый перепончатый гребень.

– Что это за символ? – удивленно спросил Джордан.

– Здешний герб, – ответила Марина. – Правда, впечатляет? Это же страна Змея. Здесь Змеиные горы, река Змеевка… Местные вам покажут Ящурову пещеру, из которой выползает гигантская рептилия, не хуже Лох-Несской.

– По мифологии алтайцев, змею ведь извлек из земли сам Эрлик, хозяин подземного царства, когда ударил своим посохом, – добавил Амир. – Кстати, серп и молот коммунистов – это в магическом смысле и есть посох князя тьмы, обвитый змеей. Любая дуга, даже радуга – знак змеи. Так что православных и мусульман красные давили от души, а за что шаманам досталось – непонятно.

Показался Горно-Алтайск. Издалека город, заполнивший котловину между взгорьями, выглядел очень живописно, но вблизи оказался типичным городком советской глубинки. Пыльные улочки, застроенные блочными домами, навевали скуку. Вдруг взгляд Джордана привлекла деревянная церковка с пронзительно-синими куполами, так и просившимися в небо. Она будто ненароком затесалась между безликих пятиэтажек. И купола, и весь облик церкви напомнили Джордану храм отца Димитрия в Москве, и он на долю секунды ощутил необычайно острую тоску, как будто не сделал вовремя очень важное дело, а теперь уже не успеть. Что-то еще заинтересовало его в этой церкви, но что это было, он понял лишь через несколько минут, когда она уже осталась далеко позади. На бревенчатом фасаде колокольни было вырезано круглое окно в виде розы. Похожее витражное окно он видел не в одном романском соборе во Франции, но в православном храме такая форма, наверное, была редкостью. В памяти у него всплыл сонет Рильке, который так нравился Лил:

 
Вот так соборов окна-розы встарь,
Взяв сердце чье-нибудь из тьмы кромешной,
Его бросали Богу на алтарь.
 

Смешная Лил… Эти стихи, картинно взмахивая руками, она декламировала ему в дешевеньком отеле в Авиньоне, когда, проехав сутки автостопом, они, грязные и пыльные, прихватив бутылку красного вина, забрались вместе в маленькую ванну в номере и поливали друг друга из душа, хохоча, как сумасшедшие… Он подумал, что давно уже не получал вестей от Лил. Они расстались, когда Джордан собрался в армию. Для такой непримиримой пацифистки, как она, его решение взять в руки оружие было ужасным шагом. Они больше никогда не виделись, но на православные Рождество и Пасху Лил всегда присылала ему электронную открытку. Этой весной открытка не пришла.

Автобус остановился недалеко от впадения в Катунь какой-то речки, названия ее Джордан не запомнил. Дальше нужно было идти пешком, да еще в гору. Они поднимались гуськом по узкой тропе среди нежно-фиолетовых цветов, качавшихся среди мягкой зеленой травы на тонких стебельках. Лепестки их отгибал легкий ветерок, открывая нежно-золотистую сердцевину, приманивавшую диких пчел, убаюкивающе-монотонное жужжание которых манило просто упасть в эти душистые травы и полежать, вдыхая живой аромат свежей хвои, плывущий от юной поросли ближнего кедровника. Чуть подальше начинались густые заросли колючего кустарника в человеческий рост, а за ними лес, в котором среди сосен мелькали тут и там белые тонкие березы.

На пути то и дело попадались большие глыбы гранита, и тропинка шла вокруг них. Иногда рядом оказывался обрыв, переходивший в глубокое ущелье, а тропинку то и дело прорезали поперек довольно широкие, изломанные подобно молнии трещины. Вдруг на плоской поверхности одного из камней Джордан заметил рисунки, похожие на те, что печатают в учебнике истории, в разделе о первобытных людях. Олени с ветвистыми рогами стремительно неслись, спасаясь от всадников на конях и каких-то животных, то ли волков, то ли собак. Он задержался, чтобы получше рассмотреть рисунок, и немного отстал от колонны. Наклонившись, чтобы завязать шнурок, Джордан подумал, что не зря захватил куртку: на этой высоте было уже куда прохладнее, чем внизу, а садившееся солнце не обещало тепла до утра.

– Слышь, паря, погодь чуток.

Джордан обернулся и даже слегка вздрогнул от неожиданности. У здоровенного валуна, где только что – он готов был в этом поклясться – никого не было, стоял невысокий сухонький старичок с длинной седой бородой. Ветерок чуть взлохмачивал подстриженные скобкой редкие волосы на его голове, но пышная борода была аккуратно расчесана надвое. В позе незнакомца угадывалось какое-то внутреннее достоинство. Джордан подошел поближе. Старик, стоявший неподвижно у камня, напомнил ему одного из персонажей Мельникова-Печерского, которого он читал запоем в университетские времена. Сходство было и в одежде, вызывающе несовременной. На старичке были темно-синие брюки с напуском, заправленные в кожаные сапоги, и белая рубаха с причудливой вышивкой, стянутая расшитым красным пояском.

Приглядевшись к рисунку шитья на рубахе, Джордан поначалу не поверил своим глазам: по вороту и рукавам были вышиты крупные красные свастики в окружении синих ромбиков, а низ рубахи украшала широкая кайма с зигзагом из красных точек-глазков.

Подняв глаза, Джордан натолкнулся на внимательный немигающий взгляд старика. Карие глаза его оказались, однако, неожиданно молодыми. Такие же, вспомнил Джордан, были у его деда, даже когда тому было уже за восемьдесят.

– Что, дедушка? – спросил он вполголоса. Ему не хотелось, чтобы старика увидел кто-то из его спутников.

– Ты, паря, пошто с убырками-то? Ты ж не ихний буишь, – ответил тот вопросом на вопрос. Говорил старичок, окая и чудно растягивая слова, как будто нараспев.

– С какими убырками? – не понял Джордан. – Кто это?

– Убырки-то? – переспросил дед. – Как есть убырки и всё тут. Слуги змиевы. А сам-то издалече буишь?

– Из Америки.

– Ишь ты! – удивился старик. – Не болташь? Бона куды добралися. У вас там, бают, тоже башни змиевские стоят. Одна так прямо в городу у большой воды. Но стерегут и ее. А ты, паря, ето, гляди-погледывай. Нужон ты имя для ча-то, а для ча – сам постигни.

– Откуда же, вы, дедушка, знаете, что я не принадлежу к ним? – озадаченно спросил Джордан, кивнув в сторону скалы.

– А по глазам видать, – ответил дед, не раздумывая. – У тя глаза светятся, а у их-то мертвые.

– Скажите, а что это за рисунок у вас вышит?

Джордан показал пальцем на не дававшую ему покоя красную свастику, бежавшую колесом по вороту рубахи.

– Ето? Узор четырехкрюшный. Свет из души исходит, тьму рассеиват. А змий-от, гляди: в преисподнюю повержен.

Старик показал на широкую кайму, вышитую по низу рубахи. На ней по всей длине повторялся один и тот же рисунок: три точки, расположенные треугольником.

– Где же тут змей, дедушка?

– Чо ж ты, паря, глядишь, а не вишь! – удивился дед. – Вот же рожа шайтанская, – он ткнул кривым узловатым пальцем в троеточие. – Два ока видимых, а третье скрытое.

– Гурьян, дак чо ты? – раздался вдруг еще один голос. Старик обернулся. Шагах в десяти позади него на склоне стоял мужичок помоложе, но похоже одетый, и нетерпеливо махал рукой. – Пошли уж.

– Иду-иду, – кивнул дед и торопливо засеменил в сторону мужичка.

– Дедушка! – окликнул его Джордан. – А что вы тут делаете?

– Я-то? – Старичок обернулся и неожиданно широко улыбнулся беззубыми деснами. – Примечаю…

Через пару секунд оба исчезли в кустарнике, как будто их и не было. Из-за скалы вдруг появились оба охранника и быстрым шагом направились к Джордану.

– С кем это вы тут разговаривали? – озабоченно спросил старший, пристально глядя американцу в глаза. Джордан повел плечами – новая куртка неприятно натирала сзади шею.

– Местный житель любопытствовал, откуда я, – сухо ответил он, не отводя глаз.

– Что еще за местный… – пробурчал охранник и, кивнув младшему, побежал вниз по склону, цепляясь одеждой за колючки. Второй нехотя двинулся за ним. Джордан побрел вверх по тропе. Он почему-то был совершенно уверен, что этим парням ни за что не найти старичка, если тот сам не захочет, чтобы его нашли.

* * *

Догнав остальных, Джордан оказался на небольшой, поросшей мягкой травой поляне, окруженной высокими густыми лиственницами. Подъем здесь переходил в небольшое плато с беспорядочно торчавшими из земли гранитными глыбами, а дальше гора стояла уже почти отвесно. Куда не взглянешь, плато окружали голые скалистые хребты с черными жерлами пещер. Джордан вдруг почувствовал, что стало теплее. Со стороны горы несильно, но постоянно дул теплый ветер, причем было ощущение, что нагретый воздух идет откуда-то снизу. Пахло здесь, как в рентгенкабинете, будто рядом был источник сильного излучения. Приглядевшись, он заметил у основания скалы черное отверстие, похожее на вход в пещеру. Отверстие было загорожено массивным камнем. Если дует оттуда, подумал он, вспомнив рассказ Густава, значит, внизу огромная полость. Подойдя поближе, он услышал тихий, едва различимый гул, шедший из темной дыры.

– Что это? – он кивнул в сторону пещеры, обращаясь к подошедшему Амиру.

– Там подземная река, – ответил тот. – Помнишь: «земля расступилась и поглотила воду» или как там? Это здесь. Я в прошлый раз хотел туда залезть, увидеть своими глазами, но учитель запретил. Может, сегодня… Пойдем на площадь, там уже начинается.

Площадью оказалась другая поляна, скрытая за деревьями, значительно больше первой. Человек тридцать уже сидело полукругом по периметру поляны на траве или подложенной одежде. Почти половина из них, в основном, мужчины, были в черных масках. Японцы уселись особняком, скрутив ноги в позе лотоса. Напротив высились два вкопанных в землю высоких столба из грубо отесанных сосновых стволов, расколотых сверху топором. На раскол опирались две наклонно стоящие на земле длинные жерди, на вершинах которых висели лошадиные шкуры, а позади всей этой конструкции на таких же длинных, но установленных вертикально шестах была развешена огромная сплетенная из разноцветных нитей сеть вроде рыболовной. Сверху сеть была украшена множеством цветных ленточек, колебавшихся от легкого ветерка. Между зрителями и занавесом были аккуратно, как для костра на пикнике, сложены сосновые поленья. Поодаль стояли туристические палатки, среди них одна шатровая, а немного в стороне была установлена юрта, напомнившая Джордану индейский вигвам.

Солнце было уже низко. Пробиваясь сквозь плотные облака, его лучи окрашивали синеющие вдали горные вершины с рваными, как зазубрины, краями в зловещие золотисто-багровые тона.

Амир уселся рядом с Мариной, Джордан последовал его примеру. Сгущавшиеся сумерки придавали необычной сцене еще большую таинственность. Собравшиеся переговаривались, но очень тихо, не заглушая ни шума подземных вод, ни стрекота каких-то насекомых – не то сверчков, не то цикад. Внезапно все затихли и разом повернули головы к тропе. Из-за деревьев показался молодой охранник, кативший что-то перед собой. Когда он подошел поближе, Джордан понял, что это было кресло на колесиках, на котором сидел, вытянувшись вперед и держась руками за подлокотники, немолодой уже и очень худой бородатый мужчина с острыми чертами лица. Весь вид его говорил о серьезной болезни, но глубоко провалившиеся на изможденном лице глаза блестели, создавая впечатление незаурядной внутренней силы. Парализованные ноги, как на фотографиях президента Рузвельта, бессильно стояли на подножке кресла. Длинная густая борода, завивающаяся кольцами, в свою очередь напоминала изображение какого-то древнего ассирийского царя.

Джордану вдруг вспомнилась сестра. С детства, когда стало ясно, что ходить она не сможет, в его обязанности входило усаживать ее в кресло. Он всегда старался, чтобы Амалии было удобно, подкладывал подушечку, поправлял бессильные ноги… А она только улыбалась одними губами, и, когда руки не болели, притягивала брата к себе и прижималась к нему, словно надеясь получить от него немного силы…

Оказавшись в центре полукруга, мужчина внимательно оглядел собравшихся, задержав взгляд поочередно на каждом. С некоторыми он здоровался кивком головы. Выражение его лица было таким, будто он вот-вот широко улыбнется, но улыбка так и осталась где-то глубоко внутри. Приехавшие приветствовали учителя небольшим поклоном. Джордан тоже собрался поклониться, когда на нем задержался спокойный взгляд человека в кресле, но тот быстро отвел глаза. Все же Джордану показалось, что на долю секунды мягко-доброжелательное выражение глаз учителя сменилось брезгливо-колючим. Слово взял Феликс.

– Я напомню порядок. После вступительного слова учителя будет церемония, которой вы так ждали. Я имею в виду тех, кто здесь впервые. Тем, кто прошел посвящение раньше, присутствовать необязательно, но и не помешает. Потом отдых, и завтра занятия по группам.

Закончив, Феликс уселся невдалеке от учителя. Тот, подняв вверх правую руку, призвал присутствующих к тишине, и заговорил. Его голос был неожиданно высоким, как у девушки, но говорил он четко, словно отдавал команду, и все, сказанное им, отпечатывалось в сознании раз и навсегда.

– Я хочу, чтобы вы запомнили эту ночь на всю жизнь. Сегодня вы посвящаете себя нашему отцу и становитесь его наместниками на Земле. Наша традиция гласит, что в незапамятные времена двенадцать ангелов взяли на себя тяжкое бремя управления родом человеческим, ибо люди по природе своей неразумны и не понимают, что для них зло, а что благо. И как когда-то Шемхазай и Азаель вели за собой десятерых, так мы ведем вас. И как когда-то создатель мира отверг двенадцать сынов своих, так человечество отвергает вас. Здесь, у башни Шемхазая, вы получите энергию, которая понадобится вам на длинном и тяжелом пути.

Лицо учителя стало совсем бледным, лоб покрылся капельками пота, но он продолжал свою речь, все повышая и повышая голос. Слушатели сидели неподвижно, ловя каждое его слово.

– Нам нужна эта ваша энергия, нужны ваши послушание, вера и проницательность, чуткость и злость! Вы – молодые, яростные, бесшабашные – будете возводить новую башню силы и сносить гнилые смердящие храмы бессилия, вам зачищать обретенные территории и готовить себе смену из доверчиво глядящих на вас детей! Ваши голоса будут сильнее ветров, вы станете мерилом истины и справедливости! Будьте же зорки, как змеи, и мудры, как они! Научитесь жить с властью, пить ее, дышать ею! Пусть эта власть связывает вас воедино и озаряет ваши деяния. – Учитель кричал хриплым фальцетом, глаза его горели, и пот струями лился по осунувшемуся лицу. – Влейте живительную кровь в жилы обессиленных народов и поведите их туда, куда указывает Его перст! Тысяча лет неустанного труда скоро завершится. Вы – почва истории, вам растить ее лучшие плоды! Работайте неустанно, и труд ваш да будет песнью почета и хвалой пославшему вас! – Закашлявшись, учитель протянул руку, и охранник подал ему бутылку с водой. Сделав несколько глотков, он продолжил. Теперь его слова были непонятны Джордану, просто от них бежали мурашки по коже:

– Зодакаре!

– Зодакаре! – нестройным хором вторил ему полукруг.

– Ваунигилайи! – В сгустившихся сумерках казалось, что заклинания вот-вот подействуют, и темные духи слетятся на поляну высоко в горах, чтобы приветствовать своих новых питомцев.

– Ваунигилайи! – собравшиеся поднимали вверх руки, запрокидывали головы, раскачивались из стороны в сторону.

– Од имуамар пуго пелапели ананаэль коан! Шем-хамфораш!

– Шем-хамфораш! – эхом отозвались все, кроме Джордана. Он с удивлением рассматривал лица слушателей, отмечая, как быстро они входят в транс. Марина сидела, как статуя с закатившимися глазами, по ее щекам текли слезы. Один только Амир выглядел совершенно спокойным.

Учитель закончил свою речь. Голова его бессильно упала на грудь. Охранники поспешно покатили коляску к большому шатру, возвышавшемуся среди палаток. Тем временем из юрты показалась плохо различимая в сумраке странная фигура, направлявшаяся к площади. Приблизившись, фигура оказалась шаманом в полном облачении и с огромным бубном. Вслед за ним торопливо семенила женщина в алтайском наряде. Возраст кама трудно было определить. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, но двигался он по-молодому легко и пружинисто.

Облачение шамана представляло собой что-то вроде шубы без ворота из то ли овечьей, то ли козьей шкуры, сшитой жилами. На рукава, отороченные полосками серого меха, были нашиты маленькие колокольчики, звеневшие при ходьбе. Такие же бубенцы, но побольше размером, висели на спине, а ниже болтались металлические бляхи разных размеров. Еще на спине виднелись изображения каких-то чудовищ: слева темная, похожая на большую рыбу, длиннохвостая пузатая тварь с огромной пастью, справа глазастое зеленое существо с кроваво-красными лапами и раздвоенным хвостом, немного напоминавшее то, что они видели на гербе у дороги. Всю одежду кама украшали разноцветные ленты, ракушки и кожаные ремешки, с широкого пояса свисали шкурки пушных зверей и чучела птиц. Внизу ритуальный наряд заканчивался десятками длинных цветных лент, вроде таитянской юбки, а голову шамана украшала высокая шапка, сшитая из пестрых полосок ткани и утыканная множеством птичьих перьев.

Помощница развела огонь, и сухие поленья быстро вспыхнули, источая смолистый хвойный аромат. Женщина разостлала перед костром оленью шкуру, шаман уселся, положив рядом свой бубен, и задымил трубкой, глядя прямо перед собой. Алтайка забегала вокруг костра, брызгая во все стороны молоком из кожаной фляги и что-то приговаривая, потом бросила в огонь горсть крупных синих ягод. Едкий запах можжевельника поплыл над поляной.

– Сейчас начнется камлание, – прошептал Джордану на ухо Амир. – Сильный шаман, хороший, с самим Эрликом разговаривает.

Шаман легко поднялся на ноги, взял в руки бубен и поднес его к костру, постукивая и прислушиваясь к звуку, становившемуся от нагрева все более гулким. Наконец, достав небольшую, толстую, покрытую резьбой деревянную палочку, он начал бить в бубен, качая в такт головой и напевая негромко однообразный мотив. В голосе его, призывавшем духов приблизиться, звучало какое-то отчаяние. Шаман словно говорил: сотни и тысячи летя прошу вас о помощи, но жизнь идет все по одному и тому же замкнутому кругу, заключенному между двумя мирами, верхним и нижним, и никому не преодолеть своей судьбы.

Удары бубна становились все чаще и теперь походили на конский топот. Все тело шамана раскачивалось из стороны в сторону, но он не сходил с места. Заклинания вдруг сменились гортанными криками, похожими на птичьи, потом шаман оседлал бубен и взмахнул рукой, будто подгоняя коня. Джордан чувствовал, как магия этого танца постепенно овладевает им. Он почти видел коня, на котором шаман уносился в другой мир, и сам несся вместе с ним…

Шаман, шипя по-змеиному, начал извиваться, как в конвульсиях. Его голова дергалась, то прячась под бубен, то раскачиваясь на шее, как воздушный шарик под порывами ветра. Совиные перья на шапке метались из стороны в сторону, и казалось, что это огромная птица носится перед брызжущим искрами костром, пытаясь взлететь в черное небо. Алтайка бросила в огонь еще можжевельника, и у Джордана все поплыло перед глазами. Кам вновь запел, на этот раз громко и отрывисто.

– Что он поет? Что значит «Адам Эрлик»? – с трудом пробормотал Джордан, повернувшись к Амиру, просто, чтобы сбросить наплывавшее помутнение.

– Просит отца Эрлика дать нам разум и приготовить путь, – прошептал в ответ казах.

Теперь бубен в руках шамана превратился в охотничий лук. Невидимые стрелы летели в звездное небо, поражая невидимых врагов. Глаза шамана закатились, на губах показалась пена. Он то ржал по-лошадиному, то ревел медведем, то говорил что-то на непонятном языке. Джордан повернулся к Амиру, но того уже не было на месте. Остальные, похоже, находились в глубоком трансе.

Марина, вскочив на ноги, плясала с закрытыми глазами какой-то дикий танец, кто-то лежал ничком, сотрясаясь от рыданий, Максим с перекошенным от тика лицом бился головой о землю, стоя на коленях.

Джордан почувствовал, что вокруг что-то меняется. Подняв глаза, он увидел в темном небе неясные серебристые тени, которые, казалось, приближались, колеблясь и принимая странные формы, и постепенно заслоняли собой звездное небо. Тени опускались все ниже и ниже, и Джордану не было страшно. Скорее, в нем поднималась какая-то злая радость от слияния с великой таинственной силой, входившей в него. Внезапно сильнейший спазм сжал ему виски. Он даже не мог представить, что голова может болеть так. Перед глазами поплыли мерцающие серебристые светлячки, а боль перешла в область сердца. Джордан распахнул куртку и, рванув, расстегнул на груди рубаху. Жжение не проходило. Пошарив по груди рукой, он нащупал дедов серебряный крестик, которого не снимал уже лет десять. Джордан судорожно стиснул крест. Еще мгновение, и он сорвал бы обжигающий металл, как вдруг боль прекратилась. Над ним снова было спокойное ночное небо с яркими звездами, а вокруг – бесноватые, бившиеся в конвульсиях с ощерившимися, как на картинах Брейгеля, лицами, совсем не похожими на физиономии его недавних улыбчивых и интеллигентных попутчиков.

Тем временем кам встал на одну ногу, согнув другую в колене, и начал вращаться на одном месте, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Длинные ленты вокруг пояса поднялись и извивались, как змеи. Шаман вертелся волчком, поднимая вихрем из костра искры, летевшие во все стороны. Вдруг он рухнул на землю и несколько секунд лежал неподвижно, а затем, подобно подкрадывающемуся к добыче дикому зверю, пополз к бившимся в экстазе зрителям. Приблизившись, он заглядывал каждому в глаза и, удовлетворенно урча, полз дальше. Так, двигаясь вдоль полукруга, он добрался до Джордана. Взглянув ему в глаза, кам внезапно приподнялся на руках и встал на колени. Несколько секунд оба, не шевелясь, смотрели друг на друга, потом с лицом шамана произошло что-то необъяснимое. Черты его исказились, глаза ушли вглубь, челюсть выдвинулась вперед, приоткрыв желтые зубы, по которым, пенясь, стекала слюна, нос задвигался, как у дикой кошки, принюхивающейся к жертве перед прыжком. Кисти рук сжались, а пальцы скрючились наподобие когтей. Джордан не понимал, что происходит, но теперь перед собой он видел не шамана, а серую в черных подпалинах рысь с желтыми узкими глазами, от которой исходил резкий тошнотворный запах дыхания дикого зверя. Джордан начал очень медленно отклоняться назад, пытаясь выйти из визуального контакта с одержимым, когда тот молниеносным движением выбросил вперед свою когтистую лапу, метя в глаза. Блоком снизу Джордан отбил выпад так, что судорожно сжатая рука шамана с силой ударила того в лицо, сбив украшенную перьями шапку. Упав навзничь, шаман ударился головой о лежавший рядом бубен и остался лежать, тихо постанывая. Теперь это был просто худой маленький человечек в цветных тряпках и перьях, потерянно озиравшийся по сторонам. Редкие волосы растрепались на его сужавшемся кверху черепе, а в узких глазках уже не было ничего демонического.