Текст книги "Ключ Давида"

Автор книги: Владимир Орданский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Густав отпил воды из бокала, аккуратно промокнул салфеткой губы и продолжил:

– Итак, кто мы такие? Мы – те, кто хочет построить новый мир, даже если для этого нужно будет изрядно поломать старый. Звучит, может, пафосно, но это так. Нас, например, не устраивает демократия – это господство посредственностей. Почему те, кто сильнее и умнее, должны подчиняться тупому и слабому большинству? Это тупиковое направление, мы так все превратимся в жвачную скотину. Всегда миром владели сильные, и так должно быть. Для этого нам нужно работать всем вместе. Не в том смысле, чтобы у нас был какой-то единый центр, какой-то лидер. Это ни к чему. Наш лидер один во все времена, и наша задача – выполнять его волю. Просто каждый из нас живет в своих условиях и действует сообразно с ними. Вспомни историю – самые кровавые режимы появлялись в тех странах, где господствовали самые человеколюбивые религии – христианство, буддизм. Казалось бы, гуманность должна была развиться невероятная. А породили нацизм, коммунизм, маоизм, красных кхмеров! Почему? А вот как раз потому, что возникло противоречие между навязанной «доброй» религией и реальным благом для народа. Ведь тому же тупому большинству нужно, чтобы им управляли лучшие из лучших. А кто лучшие – те, кто в жестокой борьбе захватит власть, или те, кого из своей среды выберут недоумки? И третьего-то не дано!

– Но ты же сам сказал про нацистов и коммунистов. Они-то как раз захватили власть в борьбе. Почему же им не удалось завладеть всем миром, они ведь стремились к этому?

– Объясняю. Гитлер, вообще-то был великим посвященным. Почитай его беседы с Раушнингом, это опубликовано. Он объяснял, что дело не в нацизме, как таковом, эта идеология временная, она была полезна на своем этапе. Ключевое понятие – это новый порядок. В будущем, говорил Гитлер, планетой будет управлять всемирное содружество хозяев, под ними – безликая масса, еще ниже – рабы. Над всем этим встанет новая аристократия, явится человек второй ступени, подобный богу. В своих прозрениях он видел этого человека, и ему, представь, самому Гитлеру было страшно от увиденного.

Густав откинулся назад, на спинку стула.

– А насчет того, почему они проиграли… Вот эта опора на одну нацию, расу и противопоставление ее всем остальным – это и было ошибкой Гитлера. Уничтожение евреев… К чему это? Расширь он понятие арийства, его поддержали бы элиты всего мира. Да и мусульманский потенциал он явно недооценил… А большевики просто заигрались. Тоже ведь рвались к безграничной власти, только под видом классовой борьбы за дело трудящихся. И Гитлера задавили, и сами пали жертвой борьбы роковой. В общем, бездарный был проект.

– Ты хочешь сказать, что вы учли все эти ошибки?

– Конечно! Мы же не идиоты. И вообще, на дворе XXI век, другие принципы, другие технологии. Мы намного терпимее, шире и гибче. Мы интернациональны и глобальны, мы ищем сторонников везде, не различая наций, рас и религий. Вдумайся – в Израиле есть нацистские группировки! В Израиле! Конечно, бывший наш народ, но тем не менее. И тактика у нас новая!

– В чем же?

– Главное – построение по сетевой схеме. У нас нет единого центра, который вам так хочется разгромить. Его нет! Вы можете стрелять из пушки по воробьям сколько угодно, вред для нас минимальный. Наоборот, ваши неуклюжие действия только привлекают людей на нашу сторону. Лучший пример – Аль-Каида. Организация, которой нет, а значит победить ее нельзя. Мы, конечно, общаемся друг с другом, обмениваемся информацией, людьми помогаем. Но в принципе каждый делает свое дело сам. Это как нарастание критической массы – в какой-то момент она достигнута, и начинается цепная реакция, которой не остановить.

– И как вы представляете себе эту цепную реакцию?

– Будет, как у Израиля с Палестиной: в каждой стране появится собственная пороховая бочка. Начнет сыпаться государственная власть, недовольство народа перейдет в беспорядки, и это в большинстве так называемых развитых стран. Уже сейчас люди недовольны – кризисы, засилье мигрантов, несправедливое распределение богатств, а главное – у власти кто? Жалкие безмозглые человечки, озабоченные только своим личным карманом! Посмотри на всех этих скинхедов-моджахедов, всяких необольшевиков, антиглобалистов – это же наши кадры. Первую репетицию все видели, я про Манежную. Когда все окончательно повалится, эти сетки выйдут на поверхность с готовыми программами, с компетентными специалистами – знаешь, сколько у нас агентов влияния во властных структурах по всему миру? Думаю, ты бы удивился, услышав примерные цифры. Вот есть в Москве такой Макар Наганов. Не скрывая, честно себя называет фашистом, а в Кремле проглотили: сидят, изучают его предложения по устройству нового порядка. Инновационный город, например. Его идея, уже воплощают. А куда им деваться? Пусть они и не понимают, о чем там, главное, чуют, что нужно что-то менять, если не хотят кровавой бани. Ты читал Стругацких «Трудно быть богом»?

Джордан отрицательно покачал головой.

– Ну, там описана подобная ситуация. Власть шатается, общество в тупике. Верхи обращаются к таким, как мы. Дальше все просто: сначала запускается гопота, которой наплевать, кого и где мочить, лишь бы пограбить и отыграться на ком-нибудь за свою жалкую участь. А потом, когда поле зачищено, выходят идейные бойцы и все расставляют по местам: к власти достойных, гопников обратно в стойло, остальным – нормальную, спокойную жизнь. Это как болванку обработать: сначала грубым рашпилем, а потом то-о-оненьким напильничком.

Густав жестами изобразил процесс обработки металла и продолжил:

– А простые люди точно пойдут за нами. Властям они не верят, церковь не уважают. Да и за что уважать – венчают голубых, растлевают детей, деньги гребут лопатой. Люди ведь на самом деле ненавидят свою жалкую рабскую природу, каждый в душе мечтает о безграничной власти. Почитай форумы в инете: все тоскуют по сильной руке, по отцу родному с плеткой. Вот и пойдут за культом силы, когда увидят наших вождей. Это совсем другой тип, в них есть самоотверженность, как у Сталина и Гитлера. Им не нужна собственность, роскошь, излишества. Мы же, как монашеский орден – не пьем, не курим, не развратничаем. Я вот вегетарианец, и таких много. Мы учимся все время. У нас есть люди, которые знают по семь языков, имеют несколько образований, преподают в лучших университетах. А главное, за нами правда. В нашей идее есть внутренняя справедливость, толпа это сразу чувствует. Бойня, конечно, будет, не без этого, слишком уж народ натерпелся. Но мы-то ко всему готовы. Вся милиция-полиция уже наша, просто мозгов не хватает, вот и мочат уже сейчас всех без разбора.

– Но как же вы планируете захват власти, не имея ни четкой структуры, ни координации со своими единомышленниками в других странах?

– Дело в том, что этот процесс запущен очень давно, можно сказать, в незапамятные времена, и идет так, как он запрограммирован. Посмотри, сколько удалось сделать за тысячу лет: рассеять иудеев по миру, как пыль, раздробить христиан на десятки конфессий, расколоть мусульман на суннитов и шиитов, да так, что они ненавидят друг друга до смерти. Дерево растет, нужно только следить, чтобы его не срубили, ну полить там, взрыхлить почву. Мы и делаем свою повседневную работу. Одни вербуют новые кадры, другие разрабатывают тактику, третьи внедряют идеологию. Я, к примеру, журналист по образованию, моя работа – это пропаганда, потому и говорю я понятным языком, простым, как мычание. А кому нужен солидный научный фундамент – пожалуйста, пусть читают Кривулина. У него все изложено через керигмы-парадигмы.

– Но если все идет, как намечено, зачем нужно убивать журналистов, адвокатов, зачем поджигать церкви, взрывать поезда, зачем вся эта кровь?

– Это и есть рыхление почвы. Мир не изменится, если мы не будем его менять каждый день. А насчет крови… Просто пойми – идет война, и в этой войне гибнут солдаты с обеих сторон. Если кто-то целенаправленно бьет по нашим рядам, мы отвечаем. Если какой-нибудь Вася Лесоруб мочит наших, мы мочим его. Если кто-то в своих статьях или проповедях пытается свести на нет нашу работу, не по глупости, а сознательно, значит, это враг. А если враг не сдается, что с ним советовал сделать великий писатель-гуманист?

– Прости, я не совсем…

– А, – махнул рукой Густав, – забыл, что ты не местный, в подкорку не зашито. Ну да ладно. Главное, ты меня выслушал, что-то отложилось. Давай на этом пока закончим, а завтра с утра жди звонка по своим вопросам.

Густав церемонно попрощался с Верой и покинул заведение. Теперь они сидели вдвоем за столиком и искали повод продлить этот вечер. Наконец Вера решительно взглянула Джордану в глаза и объявила:

– Слушай, ты все-таки у нас в гостях, а твои, как бы их назвать… ну, кураторы что ли, технично отвалили. Даже как-то стремно, у нас так не принято. В общем, приглашаю тебя на ужин.

Джордан облегченно вздохнул, но поспешил уточнить:

– Только, сударыня, оплата за счет моих средств.

Вера тихо хихикнула и кивнула головой. Вскоре они уже с аппетитом хлебали холодную окрошку в небольшом ресторанчике, славившемся старинной русской кухней. Джордан рассказывал о своем детском визите в Москву, сравнивая тогдашние впечатления с нынешними.

– Знаешь, тогда Москва показалась мне городом из русских сказок. Дед водил меня в Кремль, в Оружейную палату, в Большой на «Щелкунчик». Теперь я понимаю, что он пытался с моей помощью вернуться в свое детство. Он больше наблюдал меня, чем всю эту красоту, будто хотел убедиться, что я впечатлен так же, как он много лет назад…

Вера внимательно слушала, не отводя от него глаз. В ее взгляде была неясная грусть, иногда сменявшаяся слабой улыбкой, как у ребенка, который не в первый раз слушает красивую сказку, уже зная, что она плохо кончится, но еще надеясь, что, может быть, на этот раз царевна все-таки не превратится в лягушку. Решительно расправившись с палтусом, запеченным под белым соусом вместе с картофелем, и допив шардонне, молодые люди сочли уместным заглянуть в располагавшийся поблизости ночной клуб.

* * *

Джордан был наслышан о ночной жизни Москвы от приятелей из госдепартамента, в последнее время зачастивших в Россию, но такого он не ожидал. Огромный зал пульсировал в слепящих вспышках света – зеленых, красных, синих – под заводящий, проникающий куда-то в позвоночник ритм. Привыкнув к освещению, Джордан обнаружил, что зал выглядит, как театральный. По бокам располагались ложи с VIP-публикой, в партере стояли столики с тяжелыми бархатными креслами и свинговала возбужденная толпа, в центре медленно вращался бар вместе с присевшими у стойки гостями, а из-под купола, покрытого какой-то буйной тропической зеленью, били разноцветные прожектора. Но главной неожиданностью была большая театральная сцена с тяжелым бархатным занавесом. На сцене располагался ди-джей со своей техникой, а позади него танцевал балет, состоявший из трех девушек и парня, танцевал, вкладываясь в любое движение так, что был понятен смысл каждой ноты, рождаемой здесь компьютером и человеком.

Вера, похоже, была здесь своей: с ней целовались, здороваясь, посетители, ей с улыбкой кивали официанты, а бармен, не успели они протолкнуться к стойке, уже смешивал ей какое-то разноцветное зелье со льдом.

Джордан чувствовал себя немного скованно: он давно не посещал танцевальных вечеринок. Но постепенно его захватила музыка, усталость последних суток куда-то улетучилась, и вот уже, отхлебнув ледяного мохито, он стал частью этого человеческого муравейника, живущего в едином ритме, вибрирующего на одной частоте, когда совершенно незнакомые тебе люди вдруг на время короткого танца становятся близки и понятны, будто ты знал их всегда, и когда эта хрупкая иллюзия близости тает вместе с последними всплесками гаснущей мелодии, как тает льдинка на листе мяты в твоем бокале.

Не договариваясь об этом на словах, они поймали такси и поехали к Вере домой.

Целоваться они начали еще в машине, продолжили в подъезде, потом в лифте и на площадке у двери в квартиру. С трудом оторвавшись от Джордана, Вера нашарила в сумочке ключи, но дверь не открывалась – видимо, замок был закрыт изнутри. Она нетерпеливо нажала на кнопку звонка, давила долго, но безуспешно. Из квартиры доносилась ритмичная музыка, мощные колонки от души качали низкие частоты. Вера, бормоча ругательства, начала колотить по двери ногой. Приоткрылась соседняя дверь, и оттуда высунулась женская голова с острым носиком, близко посаженными любопытными глазами и накрученными на бигуди волосами. Обстоятельно рассмотрев с ног до головы Джордана, соседка улыбнулась Вере:

– Привет, Верочка. Что, опять братишка куролесит?

Вера не успела ответить, как дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял худой длинноволосый молодой человек лет восемнадцати в шортах и майке и что-то жевал. В руке он держал увесистую краюху хлеба с двумя кусками вареной колбасы толщиной почти с хоккейную шайбу. На плече у парнишки сидела крупная зеленая игуана и, свесив хвост, внимательно смотрела на Джордана.

– Выруби музыку, – вместо приветствия проворчала Вера. – Знакомься, это Юра, брат мой меньший.

– Джордан, – протянул руку американец.

– Юрий, – представился парень, продолжая жевать. – А это Гер-гертруда, – сильно заикаясь, добавил он, погладив по спине рептилию.

Они вошли в квартиру. От входной двери вел длинный широкий коридор с дверями по обе стороны. Музыка гремела из ближайшей комнаты, дверь в которую была открыта. Вера решительно двинулась туда. Через секунду она вернулась, выволакивая за руки из комнаты очень полного юношу с неопрятной косичкой, одетого в грязноватую белую футболку, и стройную мулатку в короткой юбке, с проколотым носом и колечком в пупке.

– Я тебе говорила, чтобы Тюленя сюда не приводил? – перекрывая динамики, закричала Вера. – Говорила? А это еще кто такая?

– Я Франсуаза, – насупившись, ответила мулатка. – Мы с Тюленем учимся вместе.

– Вот вместе и валите отсюда! Задолбали своим хакерством! Мало в тот раз менты все компьютеры забрали, с работы чуть не уволили, так они снова!

– Мы п-просто музыку с-слушали, – тщетно пытался объяснить Юра.

– Конечно! А это что такое?

Джордан заглянул в Юрину комнату и присвистнул. На неубранной постели валялись компьютерные журналы, небольшой письменный стол был заставлен пивными бутылками, а пол засыпан рыбной чешуей и чипсами. Две огромные колонки вибрировали под мрачный рев какой-то блэк-метал команды. Четыре включенных компьютера гудели вентиляторами, моргали огоньками модемы. На экране ноутбука, лежавшего среди мусора на полу, отображался ход сканирования какой-то базы данных.

– Ты, говнюк этакий, додумался еще мой ноутбук взять! – возмущению Веры не было предела. Как дачница, пропалывающая грядки от сорняков, она повыдергивала вилки компьютеров из розеток бесперебойника. Наступила тишина. Тюлень с Франсуазой бочком попятились к двери и, сунув ноги в кеды, выскочили вон.

– Бай, Юрок, я на скайпе, – донесся с лестницы голос Тюленя.

– Ты что, нормальных друзей не можешь себе найти? – продолжала разнос Вера. – Сколько можно общаться с этими уродами?

– С кем хочу, с тем и общаюсь, – пробормотал в ответ брат. – На себя п-посмотри.

– Что значит «на себя»? – прищурила глаза Вера.

– А то. У самой д-друзья – одни г-гниды конторские!

– Ах ты, тварь! – задохнулась от негодования Вера. – А кто тебя от срока тогда отмазал? Не конторские? На тебя же дела заведены в четырнадцати странах, ты поехать никуда не можешь, кроме СНГ!

– А мне и здесь х-хорошо! – пробурчал Юра, пытаясь закрыться в своей комнате от наступающей на него сестры с туфлей в руке. Гертруда поспешно спрыгнула с ненадежной опоры и спряталась за покосившимся на одну сторону старым плюшевым диваном. Вере все же удалось оттолкнуть от двери щуплого брата и пару раз врезать ему по спине. Тут Джордан решил, что ему пора вмешаться. С криками «Брейк! Стоп!» он влез между братом и сестрой, приняв на себя несколько ударов. Крепко прижав к себе Веру, он заставил ее остановиться. Вдруг, уткнувшись лицом ему в плечо, она зарыдала:

– Не могу! Не могу больше, достало это все…

Джордан гладил ее по волосам, стараясь успокоить. Юра принес из кухни стакан воды и молча протянул сестре. Стуча о стекло зубами, она шумно глотала воду. Постепенно Вера успокаивалась.

– Извини, пожалуйста, – неловко улыбаясь, повторила она несколько раз, глядя в глаза Джордану. – А ты иди спать, – буркнула она в сторону брата, и тот поспешно скрылся за дверью. Взяв Джордана за руку, Вера провела его по квартире.

– Это мне от бабушки досталось, – рассказывала она, показывая просторную гостиную, большую светлую кухню и, наконец, свою спальню. – Видишь, какие потолки высокие? Сейчас так уже не строят. Бабушка партийная начальница была, в райкоме, в горкоме ли, не помню. А Юра вообще-то с родителями живет, но они часто уезжают, и тогда он у меня. Сам видишь, его одного нельзя оставлять.

– Ты знаешь, у меня тоже есть меньший брат, – прошептал Джордан, гладя Веру по щеке. – Был такой же, пока не пошел в армию. Недавно приезжал сюда, в Москву, на парад Победы. Еще у меня есть сестра, но она очень больная.

Вера уже совсем успокоилась. Они молча стояли посреди спальни, прижавшись друг к другу. Потом Джордан легко поднял ее на руки и понес к кровати.

– Свет! Свет выключи, дурачок! – заливаясь смехом, шептала девушка и дрыгала ногами, как иногда, шаля, делают маленькие дети, когда родители несут их на руках.

* * *

Я не могу пошевелиться. Руки и ноги стянуты ремнями. Мои глаза открыты, но я ничего не вижу: кругом тьма. Бесшумно приближаются ко мне с четырех сторон невидимые существа. Они поднимают меня и несут, как несут мертвое тело. Я понимаю, что должен буду умереть, но не навсегда.

Теперь я в густом лесу. Я знаю это, потому что слышу шорох листьев, и чувствую, как мое тело задевают ветки и сучья. Меня кладут на траву. Они развязывают ремни, но у меня все равно нет сил сопротивляться. Когда они снимают с меня одежду, я ощущаю их гнилое дыхание, слышу, как они сопят и кряхтят. Их пальцы с острыми когтями колют меня. Я лежу на спине, вытянув руки вдоль туловища ладонями вверх. Мои глаза закрыты, все мышцы расслаблены, пальцы покалывает, язык западает в горло.

Начинается самое страшное. Невидимые трогают мое обнаженное тело, переворачивают, ощупывают его, как будто что-то ищут. Их ледяные пальцы пересчитывают мои ребра, давят на позвонки, залезают в рот. Я слышу довольное урчание: они нашли то, что искали. И тут все тело пронизывает дикая боль: один из них острым когтем, как скальпелем разрезает мою кожу от затылка до копчика. Все вместе, вцепившись в края разреза, тянут кожу в разные стороны, сдирая ее, как сдирают одежду с обожженного в бою солдата. Боль невыносима, но я не могу ни двинуться, ни закричать. Мое лишенное кожи тело истекает кровью, и невидимые жадно лакают ее.

Они начинают отдирать мышцы от костей. Я не представлял, что можно чувствовать каждый свой мускул, каждое сухожилие и хрящ. Лишенные мышц кости просто падают на землю. Сейчас я мертв, но я начинаю видеть. Я вижу мир мертвых и тех, кто сделал со мной это. Они возвращаются. В руках у них что-то светящееся. Это тело человека, но не обычное. Оно испускает свет. Они протягивают его мне, и я вхожу в него. Теперь это мое тело. Я снова жив, и я вижу оба мира – мир мертвых и мир живых.

* * *

В его голове появилась узенькая полоска света, тоньше волоса, но очень яркая. За одно мгновение эта полоска расширилась и слепящей вспышкой залила его сонное сознание. Свет нес с собой необычайную, все нарастающую радость – казалось, вот-вот он поймет что-то очень важное. Но, как всегда бывало, свет стал меркнуть, и он проснулся, так и не сделав великого открытия.

Открыв глаза, Джордан несколько секунд озадаченно смотрел на покрытый золоченой лепниной высокий потолок. Наконец он перевел взгляд и увидел безмятежно спавшую, свернувшуюся калачиком Веру. Она лежала спиной к нему, обернувшись в простыню, такая неожиданно беззащитная. Джордан почувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается сладкая волна нежности к этому колючему и в то же время доверчивому ребенку. Осторожно, чтобы не разбудить, он потянул за краешек простыни. Его глаза расширились от удивления: начиная от левой лопатки и вниз вдоль Вериной спины были вытатуированы в ряд какие-то таинственные знаки, похожие на иероглифы. Одни из них напоминали еврейские буквы, другие – греческие, но, в общем, это не был ни один из знакомых ему алфавитов. Тем не менее, татуировка смотрелась очень здорово, как классическая китайская каллиграфия. Видимо, мастер был настоящим художником.

Внезапно дверь спальни открылась, как от пинка, и в комнату влетел Юра. Джордан едва успел прикрыться простыней, но, похоже, Юру это совсем не смутило, да и сам он был одет только в малиновые трусы в горошек. Глаза у него горели, сквозь бледную, с пятнами прыщей кожу просвечивали ребра. Размахивая беспроводной мышкой, он возбужденно зашептал, заикаясь еще больше, чем обычно:

– Б-блин!.. Мы с Тюленем с-случайно коланули б-базу британского ин-института климата! Там ваще такое! – Юра брызгал слюной. – У Тюленя брат эколог, мы ему с-скинули замечания к докладу о г-г-глобальном потеплении. Так они там советуют, как задурить Ев-еврокомиссию, чтобы бабок больше хапнуть! Оказывается, п-потепление-то кончается, теперь наоборот, п-похолодание идет! А они мозги парят, чтобы г-гранты получать! Я-то баран! Все б-бабло с того рижского банка, который в п-прошлом году расколол, все зеленым п-перевел, п-повелся!..

Праведный гнев хакера, да и сама его костлявая фигура вызвали у Джордана невольный смех. Вера, до сих пор лежавшая неподвижно, зашевелилась и открыла глаза. Приподняв взлохмаченную голову, она несколько секунд пристально смотрела на брата, видимо не понимая, что происходит. Наконец, помотав головой и немного придя в себя, она сипло пробормотала:

– Ты когда-нибудь научишься стучаться? Что за хрень…

Тут что-то глухо брякнуло по паркету. Вера и Джордан обернулись на шум. Немного скользя когтями по гладкому полу и постукивая массивным полосатым хвостом, в комнату на полусогнутых лапах важно вошла Гертруда. Гордо подняв голову, отчего ее горловой мешок приобрел очень воинственный вид, игуана начала озираться по сторонам. Наконец сориентировавшись на местности, она довольно быстро направилась к кровати и одним прыжком оказалась на ней. Через пару секунд зеленая красотка была уже под подушкой у Веры. Наружу торчал только изогнутый дугой хвостище.

– Эта хоть стучит, – недовольно заметила Вера, теряя остатки надежды на крепкий утренний сон…

Сидя за столом на кухне, Джордан задумчиво размешивал сахар в чашке с кофе, стараясь не смотреть, как брат с сестрой наперегонки уплетают гренки с омлетом. После вчерашнего он с трудом переносил даже вид еды. В отличие от всей квартиры, обставленной добротной, хотя и не выдержанной в каком-то одном стиле старой мебелью, в кухне царил дух авангарда. Ярко-голубые кухонные шкафы вдоль длинной стены заканчивались желтой барной стойкой в форме запятой, а вместо стульев стояли не то пуфики, не то табуретки с мягкими сиденьями и короткими ножками.

В телевизоре то ли небритый, то ли недавно начавший отпускать бороду господин с неприятным надтреснутым голосом убедительно, как ему казалось, доказывал, что Россия со всех сторон окружена врагами, и поэтому нужно не бояться очередной войны, а напротив, следует развязать ее как можно скорее.

В ячейки мелкой сетки, вставленной в окно, набился тополиный пух. Несмотря на ранний час, становилось уже довольно жарко, и даже в квартире чувствовался надоедливый запах гари. На подоконнике у стойки Гертруда с веточкой укропа в зубах нежилась под лучами утреннего солнца. Юра время от времени почесывал ее за ухом, вернее, там, где у кошки или собаки должно быть ухо, и тогда игуана прикрывала глазки и всем своим видом выражала высшее наслаждение. Ее причудливо изогнутое туловище напомнило Джордану старинные изображения саламандр – полумифических существ, якобы обитавших в огне. Вера, заметив интерес Джордана к рептилии, заговорила, отхлебывая кофе:

– А ты знаешь, что у игуаны есть третий глаз? Да-да, не смейся, это даже в энциклопедии написано. Он просто скрыт под чешуей на темени, у многих пресмыкающихся так. Древний символ змеи, если хочешь знать, это три точки, расположенные треугольником, то есть, как раз три глаза.

– И что же она им видит? – рассеянно отозвался Джордан. В эту минуту он пытался сложить в голове очередной отчет для руководства и никак не мог подобрать слова, чтобы охарактеризовать отношения, сложившиеся с московским консультантом.

– Ну, она не то чтобы видит, а чувствует. Это очень древний орган, еще от динозавров. Вот если хищник, например, ястреб или змея, нападает сверху, этот глаз засекает движение и позволяет иге вовремя убежать. А еще третий глаз определяет человека, хороший он или плохой. Правда-правда. – Вера положила ладонь на руку Джордана. – Вот тебя она не боится, значит ты хороший.

– Ну, ты, мать, заг-загнула! – Отложив ноутбук, Юрий с полным ртом вмешался в научную беседу. – Ты еще скажи, что она м-мысли читает!

– Почему бы и нет? – живо возразила Вера. – Вот у индейцев майя игуана была божественным животным. По их представлениям, мир помещался между четырьмя игуанами, как в стенах дома. А майя много чего знали о нашем мире.

Гертруда, проглотив, наконец, свой укроп, с весьма заинтересованным видом повернула голову к Вере.

– К-конечно, – протянул брат. – Они и к-конец света пред-предсказали… Только мама говорит, что это чушь все!

– Так, стоп! – вдруг помрачнела Вера. – Не хрена болтать о том, чего не знаешь.

Ее рука, лежавшая в ладони Джордана, как-то сразу напряглась.

– Кстати, ты мне так и не рассказала, где находятся ваши родители, – поспешил вмешаться Джордан, уже зная, чем может закончиться перепалка между братом и сестрой. Он крепко сжал пальцы девушки в своей руке и почувствовал, что Вера немного расслабилась.

– Отец в Сибири, в экспедиции, мама вчера тоже уехала. Не помню, я говорила тебе, что мама с папой языковеды? Они изучают языки исчезающих народов. – Вера рассеянно рвала на полоски листья салата и протягивала их Гертруде, а та с аппетитом заглатывала их, как удав мышек. – Ты, наверное, и не слышал о таких: нганасаны, орочи, удэге… Их языки сохранились с незапамятных времен почти без изменений. Ведь они, эти племена, тысячелетиями жили изолированно на своих землях. Отец считает, что, если он поймет их языки, то сможет расшифровать и праязык, на котором говорили первые люди.

– Разве это возможно сделать? Я тоже люблю всякие шифры и логические задачи. Но если такой язык и был, то очень давно, и сейчас уже нечего расшифровывать. – Джордану было приятно, что у него с Верой возникла общая тема.

– Вот фиг ты угадал, есть способы восстановить этот язык, – бурно возразила Вера. – Первые попытки были очень давно, в XVI-m, кажется, веке. Был такой англичанин – Джон Ди, занятная личность, между прочим: писал донесения королеве и подписывался «007». Царь Федор Иоаннович звал его к себе в личные врачи. Так вот, он вместе еще с одним типом открыл этот язык и назвал его языком ангелов. Но до конца разобраться не смог – тогда компьютеров не было. Сейчас ведь что главное – набрать материал, а программисты обсчитают. Точно, Юрик?

– Это да. Ты мне с-скинь только общие наметки, а я уж раз-разберусь, что к чему.

– Да тебе если не скидывают, ты сам везде лезешь. Запомни, родители мне наказали держать тебя под контролем, а то опять вопрешься в неприятности, как тогда…

Намечавшуюся выволочку прервал телефонный звонок. Вера взяла трубку.

– Слушаю… Да-да. Что – прямо сегодня? Я поняла. Я по-ня-ла! Сейчас он перезвонит вам.

После разговора девушка выглядела слегка растерянной.

– Блин!.. Звонил Густав. – Помолчав секунду, она продолжила. – В общем, как бы это сказать… Они предлагают тебе принять участие в тренинге, который проходил Азиз. Но для этого надо сегодня лететь с их группой на Алтай. Там как раз отсеялся один, а у них правило – число участников должно быть кратным двенадцати. Сбор в Домодедове через три часа. Может, откажешься?

Загоревшиеся азартом глаза Джордана были красноречивее любого ответа.

* * *

Спустя три часа американец нетерпеливо вышагивал перед табло вылетов в Домодедове. Спешно купленные кроссовки слегка жали, зато рюкзак, набитый всякой дорожно-туристической дребеденью, придавал ему вид бывалого путешественника. Собственно, так оно и было. Джордану приходилось много летать и ездить и в Штатах, и за границей, и это никогда не надоедало ему. Однажды, еще студентами, они с Лил объехали с такими рюкзаками автостопом всю Францию. Лил тогда увлекалась средневековой архитектурой, и они посетили бесчисленное множество замков и соборов, нащелкав огромную коллекцию фотографий.

На этот раз фото и видео были под категорическим запретом, но Джордан надеялся снять что-нибудь украдкой на телефон.

– Привет! Вы на тренинг? – рядом стоял невысокий крепкий парень в бейсболке с широкой улыбкой на азиатском лице. – Я Амир. Что, пока нет никого? Ничего, сейчас подтянутся.

Амир говорил, не дожидаясь ответа, и скоро Джордан уже многое знал о нем. Закончив пединститут в Казахстане, он получал в Москве второе образование, специализируясь на этнографии, и подрабатывал недорогим ремонтом квартир.

Начали подходить попутчики. Всего собралось восемь человек, в том числе одна женщина. Все они были довольно молоды, не старше сорока, и вполне интеллигентного вида. Джордан тщетно пытался найти в них что-то зловещее, хотя бы перстень с черепом или серьгу с перевернутым крестом. Выделялся только одетый во все черное молодой высокий парень с длинными волосами. Его лицо то и дело подергивалось от нервного тика, и еще он все время листал какую-то потрепанную толстую книгу в черном переплете и что-то бормотал. Остальные больше походили на группу туристов, намеревающихся хорошо провести время в походе. Правда, чувствовалось что-то такое у них в глазах, что отличало от других людей, но Джордан не мог объяснить даже самому себе, что это было. Полная женщина лет тридцати пяти, назвавшаяся Мариной, угощала всех домашними пирожками с капустой. Наконец, появился старший группы, высокий сутуловатый мужчина в роговых очках, представившийся Феликсом. Раздав билеты, он отвел Джордана в сторону.

– Густав просил переговорить с вами. Ваша поездка согласована в последний момент, и многое может показаться вам непонятным. Я не знаю всех подробностей насчет вас, но это и неважно. Главное, я попрошу вот о чем: держитесь группы, не вступайте в дискуссии с учителем или другими участниками, и ведите себя, ну, в общем, как на экскурсии. Я за вас отвечаю лично, так что уж будьте любезны.