Текст книги "На днях или раньше"
Автор книги: Владимир Крупин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
На днях или раньше
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
На днях или раньше
Спит ребенок, он не виноват.
Народная песня
1
Сергей был городской и один у родителей, а Нина сельская, из большой семьи. Когда он предложил ей стать женой, она боялась одного из двух: или она не угодит его родителям, или он окажется избалованным. Но не сбылось ни то и ни то. Сергей все делал по дому, даже пол в их маленькой комнатке мыл сам, а его родители полюбили Нину, как родную. Отец Сергея очень хотел, чтоб у молодых скорее появился мальчик, который сделал бы его дедушкой и – главное – сохранил бы фамилию, которая пока остановилась на Сергее.
Но Сергей и Нина еще доучивались, он в аспирантуре, она в институте, да и доходы были невелики, и квартира тесная.
– Это плохо, наверное, что мы так рассчитываем, – говорила Нина. – Ведь совершенно новый человек, и какое мы имеем право решать, когда ему стать, как и мы, живым. Это только наш век такой.
– Во-первых, мы врачи, – ласково говорил Сергей, – во-вторых, ребенку надо создать условия. Вот дадут квартиру…
О квартире говорили часто. Пусть и хорошие были отношения с родителями, но хотелось своего угла.
После института Нина стала участковым врачом. Почти враз с этим защитился Сергей. Защита дала не только степень и хорошую зарплату, но и право на дополнительную жилую площадь. А так как врачам давали квартиры быстрее остальных, то вскоре они получили ордер. Комнату, выходящую окнами на юг, Сергей и Нина назвали детской.
Новоселье было семейным, стол даже не раздвигали. Родители Нины не приехали: конец лета, в совхозе самая работа. Из неродных пришла новая подруга Нины, Наташа, тоже врач. К этому времени Наташа успела, как она говорила, сбегать замуж, родила сына, которого подкинула родител ям, снова замуж не спешила, хотя за ней ухаживали, и она говорила, что проигрывает возможные варианты.
В подарок Наташа принесла несколько книг. Все о женщинах: Толстой – «Анна Каренина», Флобер – «Госпожа Бовари», Прево – «Манон Леско», Мериме – «Кармен», Мопассан – «Иветта», Залыгин – «Южноамериканский вариант».
– Сплошной разврат, – гордо сказала она, целуя Нину. – Я тебя, Нина, научу жить, из тебя, Нина, толк выйдет без остатка. Смотри, Сергей, – потрясающая губная помада: не оставляет следов. Бедный «Крокодил», как же ему придется теперь изощряться на тему супружеской неверности! Клеймо поцелуя снято.
Когда выпили за квартиру, за хозяев и гостей, следующий тост отец Сергея поднял за будущего новосела.
– За сохранение фамилии!
– Что ты прямо с этой фамилией, – остановила его жена. – Кто бы ни появился, все равно человек.
– Какие мужчины эгоисты, – поддержала ее Наташа. – Не нм мучиться, вот они и строят планы– Меня ко всем не причисляй, – отгородился Сергей… После аспирантуры он стал главным врачом родильного дома. – Я, в отличие от многих, нагляделся. Я думаю, собрать бы всех, кто хочет войны, а значит – смерти, собрать бы и показать мучения…
– Сережа, дай досказать папе, – попросила Нина.
– За будущего новосела! – повторил отец и предупредил: – Чокнулись – надо пить. До дна!
2
Решив окончательно, Нина все-таки медлила. Она только стала вживаться в работу, и ей хотелось утвердиться, а с ребенком еще год-два повременить. Она не понимала тех жен, которые говорили, что после женитьбы надо пожить для себя. Как это: для себя? Разве смысл брака не в продлении жизни, разве не безнравственно жить с мужем, отказываясь от детей? Как раз подошло время, когда ребенок мог появиться к зиме. Сосчитав, она перестала беречься. А работа? Работа не уйдет, ребенок важнее.
В первый месяц ничего не получилось. Во второй тоже. Когда прошел третий месяц, она решила идти на прием к врачу-специалисту. Прошла обследование. Она была здорова, она могла иметь ребенка. Ей посоветовали пригласить на обследование мужа, но Нина испугалась. Все еще может обойтись. В конце концов он сам врач. Еще и заругает, что ходила тайком от него.
Когда кончился еще один срок, она с отчаяния чуть было не сказала Сергею. Но сдержалась. А слезы, когда он тревожно стал спрашивать, отчего она плачет, отнесла на какую-то обиду по работе. Он успокоил ее и привычно заговорил о ребенке. Она повторила прежние отговорки, что работает недавно, что начальство ее осудит, что нехорошо перед больными, да и в квартире еще ничего нет, только-только начали обживаться.
Ей не хотелось терять Сергея. И не только потому, что она любила его, но даже чисто житейски – он хорошо получал, не изменял ей, хотя ее часто предупреждали, чтоб покрепче держала мужа, а то в его отделении сплошь красавицы: защитившись, он продолжал заниматься наукой, был перспективен. Странно, что все эти расчетливые мысли были и раньше, но если тогда она упрекала себя за них, то в эти времена, когда ничего не получалось с ребенком, она перестала отгонять их от себя.
Комнату, названную детской, Сергей сам оклеил обоями в желто-красных веселых цветочках. И вновь усиленно заговорил о ребенке. Он хотел и девочку и мальчика назвать Сашей. Как раз так звали и его и ее мать. Нина не знала, что делать. Отговорки ее уже не помогали. Она ссылалась на высокое давление, оно у нее действительно прыгало, но Сергей стал доставать редкие лекарства, чтоб его сбить. Она, как все врачи, не веря в лекарства, не хотела их принимать, и получилась первая крупная ссора. Впервые он хлопнул дверью и ушел.
Через два часа она стала звонить по знакомым, его не было. С ней случилась истерика. Она вызвала Наташу. Та догадалась позвонить в отделение. Сергей был там, с Наташей не стал разговаривать, а Нине сказал:
– Если ты не хочешь ребенка, давай разойдемся, и живи в свое удовольствие, а я хочу, чтоб у меня была семья. – И бросил трубку.
Нина, взяв с подруги слово, открылась ей во всем. Наташа тоже говорила, что Сергея жалко, что другого такого нет, но семью сохранит только ребенок.
– Что же ты-то с ребенком не сохранила?
– Как раз ребенок меня и развел. Но у тебя другое. Сергей все выдержит ради семьи. Нин, поверь старой развратнице, таких, как он, скоро не останется. А ребенка завести более просто, чем ты себе представляешь. Мало ли их ходит, мужиков-то. В любом автобусе битком набито. Есть я похожие.
Такай мысль, призналась Нина, была и у нее.
Они достали выпускную фотографию ее курса и развеселили себя тем, что стали сравнивать парней с Сергеем. Сергей светловолосый, представительный, никто рядом с ним не смотрелся, Наташа уже оставалась ночевать, как вернулся Сергей. Был он выпивши, принес шампанское. Нина хотела перед Наташей пошуметь на Сергея, но Наташа наступила ей на ногу. Она затеяла один из частых среди врачей разговоров – ругание журнала «Здоровье», его популярных статей. Она нарочно горячилась, втягивая в разговор супругов.
– Статьи для населения! – язвительно говорила она, взбалтывая шампанское в просторном бокале и просматривая его на свет. – Интересно! Вдуматься только – население! Лечим людей, отдельного человека, но просвещает население. Сейчас любая старушка – из крематория сбежала – вползет и говорит: у меня, доктор, то-то и то-то. Выпишите мне то-то и то-то, а чтобы не было побочных явлений, я достану то-то.
Сыграв роль миротворца, Наташа ушла.
Сергей поднял жену на руки и хотел ее поцеловать. Нина вырвалась. Снова получился скандал, уже серьезный. На этот раз хлопнула дверью Нина. Она пошла к Наташе…
Полночи они так и сяк обсуждали свой проект. Перебирали все варианты. Лучшим мог быть отпускной – знакомство с человеком, которого видишь впервые в жизни и больше никогда не увидишь, но вопрос: какая наследственность группа крови резус-фактор? А может быть, самое главное, мужчина должен быть трезвый, а где же они бывают трезвые, хотя бы два дня, да еще в отпуске, да еще без жен?
– Вообще никто не задумывался вот над каким фактом, – весело говорила Наташа. – Мы, врачи, утверждаем, что алкоголь, попав в организм, держится в крови две неделя. Покажи мне мужчину, который две недели не пил. А вчера – вообще уникально – привезли мальчика с черепом, гонял на мопеде, и его сшибла машина. Из милиции заявка – пробу на алкоголь. Обнаружили! Мать рыдает, невеста хнычет: не пил ни грамма. Оказывается, ел накануне вишни. В желудке забродили. Теперь доказывает, что не верблюд. А водителя – какой-то начальник – оправдали. Так вот, запиши в протокол, – смеялась Наташа, – все население земного шара зачато в пьяном виде, а посему дефективно.
– Ты, Натка, такая циничная, – в который раз говорила Нина. – Группа крови, цвет волос!
– Мы врачи, – отвечала Наташа, – все предопределено.
– Но главное-то – любовь.
– Да и я верю, что любовь. Когда любят, дети получаются красивыми. Но кто тебе запрещает любить ребенка?
– В конце концов я ни разу не изменяла мужу…
– И зря! А чтоб ради спортивного интереса.
– Мне мужа хватает.
– Редкий случай.
– Я верю в одно, – сказала в конце разговора Нина, – что если ребенка любить, то он будет похож на отца и мать. А уж я знаю, как будет Сережа его любить.
Наташа вспомнила знакомого юношу, он жил на одной с нею площадке. Кончает технологический, высокий, цветом волос походит на Сергея.
Ночной сон, в котором будущий ребенок крепко обнимал ее за шею, измучил Нину.
Утром Наташа, стоя у окна, подкараулила выход юноши из подъезда и позвала Нину.
– Чем плох? Имя влекущее – Анатолий. Бери, пока я добрая.
Нина видела сверху, как Анатолий резко перешагивает лужи.
– И всегда думать, что ребенок Анатольевич, а не Сергеевич!
– Не тот отец, кто родил, а тот, кто вырастил.
– Но ведь нужен хоть призрак любви!
– Призрак все равно не любовь. Кто тебе не дает представить, что это муж, а не человек со стороны.
Можно было не быть врачом, чтоб видеть, что что-то неладно. Сопоставляя поведение Нины, ее слезы, Сергей не мог представить, чтоб Нина не хотела стать матерью. Перечитав массу специальной литературы, он все-таки вынужден был поехать в поликлинику. Выбрал платную, хозрасчетную, записался приезжим, сославшись, что паспорт на прописке. То, о чем он догадывался, подтвердилось. Причина была в нем. Болезнь не была ни врожденной, ни наследственной, сказалась давняя, еще с армии, простуда. Спеха циалист советовал операцию. Невольно выдавая, что он не простой больной, Сергей стал советоваться о других способах лечения. Специалист, видя осведомленность Сергея, пожал плечами.
– Воля ваша. Вполне может быть, что пройдет и так.
И Сергей заставил себя поверить, что пройдет. И стал тянуть время, но как раз это испугало Нину.
3
В пятницу состоялся придуманный день рождения. Анатолий пришел с другом. Нина заранее приготовила смородиновый напиток, налила в бутылку из-под вина и объявила, что пьет только такое. Студентам Наташа выставила коньяк. Еще коньяк и шампанское они принесли с собой.
Нина видела, что нравится Анатолию, но очень боялась, что он много выпьет, и сказала это Наташе, когда помогла унести на кухню посуду.
– Не умеешь ты, Нинка, ценить мгновения.
– Боюсь.
– Тогда быстрее.
Они вернулись в комнату. Ребята, видно было, решили перейти к делу. Приятель Анатолия встретился им в дверях.
– А я тебе, Наташа, иду помочь.
Через минуту Наташа заглянула, уже в пальто, и сказала, что они пойдут питаться кислородом.
– Сигарет купите, – попросил Анатолий.
Они ушли. Он подсел. Его решимость обрадовала Нину, она подумала, что он опытный, и поддалась, когда он поцеловал ее. Так как она пила только смородиновый морс и не курила, то услышала запах вина и дыма, не стерпела.
Он погасил свет и вернулся к ней. Не думая ни о чем, только твердя про себя фразу, которой ее учила Наташа: «Это Сергей, это Сергей, это Сергей…», она и в самом деле пыталась представить Сергея.
Ее торопливость все испортила. Анатолия хватило только на то, чтобы больно сжимать ее и прижаться губами с такой силой, что она почувствовала во рту кровь. Все сжалось в ней, ей стало противно до омерзения. Она оттолкнула его, ушла в ванную, залезла под ледяной душ и почти до крови царапала себя мочалкой.
Одна, ликующая мысль бесила ее – она не изменила Сергею, любит Сергея. Никакой злости к Анатолию она не чувствовала, даже жалела его. Оделась, причесалась и вернулась в комнату. В пепельнице дымилась почти целая сигарета, Анатолия не было.
Нина позвонила Сергею, умолила его подмениться ил это дежурство. Сергей примчался домой. Он носил ее на руках так долго, что она боялась – надорвется. Когда он целовал ее, ей было очень больно, но она мстительно говорила себе: так тебе и надо.
Наутро, на работе, она рассказала Наташе, жаждавшей подробностей, что ничего не получилось, но что она надеется, что неспособность Сергея была временной, что она заново влюбилась в мужа. Наташа ехидно поздравила.
Вечером Нина оставила мужа голодным, они смотрели телевизор, он лежал головой на ее коленях и злился, что концерт никак не кончится. Он издевался над каждым новым платьем каждой новой певицы, смотря по тому, сползало ли оно с плеч или поднималось к ним.
– Нравственность, – говорил он, – то падает, то поднимается.
Она поглядела на часы – сутки назад Анатолий стиснул ее. Рука ее замерла в волосах Сергея. Но снова была хорошая ночь. Сергей шутливо прикладывал ухо к ее животу, будто слушая сердечко ребенка.
Меньше десяти дней прошло до нового разочарования. Нине пришлось сказать, что она пила лекарство.
Он чуть не ударил ее.
– Как ты могла? – сказал он, стискивая ее плечи, раньше он никогда так не делал. – Как ты могла? Ты хочешь жить только для себя, живи! А я-то думал!
Разжал пальцы и ушел. Она почему-то поняла, что он вернется пьяным. Переодеваясь, она увидела на плечах светло-голубые пятна синяков.
На работе почти автоматически принимала и слушала больных. В большинстве своем это были вдовые старушки, болезни их были простыми, но уставшие сердца плохо сопротивлялись даже им. Старушки и сами понимали, что полного исцеления не будет, но просили хотя бы отодвинуть болезнь. Или, чаще, говорили: поддержать. Поддержать почки, поддержать желудок. Нина уже привыкла к тому, что главным для больных было не лекарство, а участие врача. И если бы было время, то можно б было посидеть и поговорить с каждым побольше. Часто Нина вспоминала свою мать.
Сегодня пришла в кабинет Наташа. Нина, прорвавши прием досыта наревелась пред ней.
– Может, вам не мучиться, а взять ребенка из Дома малютки? Сергею, при его связях, это просто.
– Я не буду любить чужого.
– Еще как полюбишь.
– Я могу родить сама. Ты можешь еще раз позвать Анатолия?
– У меня не каждую пятницу день рождения.
4
Больше половины дня съедали вызовы к больным на дом. Один вызов был к мужчине тридцати пяти лет. Он сам не знал, что у него болело. Испуганная жена подставила стул к дивану. Мужчина, бледный от боли, все же шутил, когда Нина прощупывала печень на уже обозначившемся животе.
– И вам не страшно ходить одной по чужим домам?
Жена, нервно взглядывая на Нину, собирала раскиданные игрушки.
– Чего же бояться, – отвечала Нина, следя за его лицом и ловя гримасы боли, – бояться нечего, насильники перевелись.
– Точно, – отвечал он, вытирая полотенцем мокрый лоб. – Сейчас у всех ума хватает на что угодно, только не на любовь.
Нина выписала направление на анализы, назначила жене прийти за листком нетрудоспособности.
На улице, когда Нина полезла в сумку за адресом следующего вызова, то увидела коробку конфет. Хотела вернуться, но торопилась.
Когда назавтра жена Захаревского пришла, Нина успокоила ее, употребив входящую в моду поговорку врачей: не беспокойтесь, несмотря на все наши старания, больной выживет. Женщина несмело улыбнулась.
– Не пускайте его в командировки, мы его совсем не видим, – Вдруг заплакала и мстительно сказала, что болезнь ему в наказание за измены ей. – Будешь с ним сама больной.
Вечером Нина рассказала Сергею об этой женщине. Он седел, листая патентный медицинский журнал. Оторвался, пожал плечами.
– Мне кажется, что слово «измена» себя изжило. А что, если он ее разлюбил?
– Но это ужасно, Она говорит, что живет с ним только ради детей, – сказала Нина и тут же прикусила язык. – Послушай, – торопливо сказала она, – у него немного песо-чек, что ты посоветуешь?
– Да ведь вы – терапевты – рады человека одной болью в гроб загнать. Будешь вымывать?
– А что?
– Я бы запустил, довел до камней, а с ними под нож. Раз перетерпеть, и все. А тут эта режущая боль, да еще неизвестно отчего. Вымоешь, там новые отложения. И снова?
– Кто ж виноват, что такая вода.
Сергей отлистал назад несколько страниц.
– Как раз о воде. Воды на Земле – семьдесят процентов поверхности. И только процент ее – это пресная вода рек и озер. Если учесть степень всеобщей загрязненности, скверную фильтровку, ржавые трубы водопроводов… На четвереньках к Байкалу поползем.
– А сам из-под крана пьешь.
– Кипяти. Остатки минеральных солей выкипят, и останется тот самый песок, что у твоего пациента.
Нина любила, когда Сергей говорил о своих занятиях. Сейчас тем более, они отвлекали от разговоров о ребенке.
– Твои исследования важны для многих.
Он не выдержал:
– Опять эта идиотская теория пользы для неопределенного большинства в ущерб конкретному меньшинству! Поздно, – вдруг ласково упрекнул он себя. – Ужинай, Нинок. Посмотри там, я сегодня на рынке был.
Он ушел в ванную и громко говорил оттуда:
– Врачу полезно быть на рынке. Наблюдать. Какие драконовские цены на то именно, что полезно, что витаминно, то есть то, что помогает продлить жизнь. Пища всегда была простым насыщением, наградой за труд, сейчас нет – она и цель и средство выжить. Это тревожно, это оттого, что люди боятся смерти, но ведь… Нин!
– Да.
– Настоящий мужчина бреется не утром, а к ночи.
У нее резко заболела голова. Она ушла в спальную, открыла балконную дверь и сжала виски. Ей стало страшно, что вдруг когда-то ей станет противно, что Сергей – ее муж. Он встревожился, пришел к ней. Она выругала себя за плохие мысли и постаралась улыбнуться. Сергей заметил ее состояние укутал до горла, принес чаю. Чтобы не молчать, она спросила, что еще он вычитал в своем сборнике.
– Сплошная проблема головной боли. Перерастает гипертонию и рак. Я всерьез думаю, – засмеялся он, – тебе не холодно?
– Нет. – Она достала голую теплую руку и погладила его. – Что ты серьезно думаешь?
– Точно так же, как от малой подвижности и переедания наступает ожирение, так же от бездумья болит голова. Надо думать, давать ей нагрузку, требовать от сердца свежей крови. Головная боль – расплата за лень. Люди наивно думают, что мыслят, а в самом деле каждый запрограммирован надолго вперед. Ну и так далее. Ну, спи, спи…
Она знала, что и он не спит, когда потихоньку ворочалась, и старалась неслышно дышать.
Через три дня он принес новость, он просил, и удачно, ее переводили лечащим врачом в стационар. Конечно, врачи, как только могли, уходили из участковых, и она часто жаловалась на перегрузку, но тут вдруг воспротивилась, стала говорить, что кому-то надо и в участковых быть, не всем же в спецполиклиниках трех больных в неделю принимать, надо кому-то и по тридцать за полдня. Почему-то стала упрекать:
– Ты о другом бы подумал: как нагрузку распределить, а не о том, как жену пристроить.
– Я думал не о тебе, а о твоем здоровье.
– Спасибо. – И жестоко и несправедливо добавила: – О своем позаботься.
В обед, заканчивая с Наташей еще ту коробку конфет («Как все ординарны, – сказала Наташа, – ум дальше подношения конфет не идет, я весь желудок шоколадом испортила»), заканчивая конфеты, Нина напомнила об Анатолия.
– Уж прости, – весело ответила Наташа, – нормальный юноша, немножко торопливый, но это пройдет. К тебе не вернется, эти юноши щепетильны.
– Ты хочешь женить его на себе?
– Зачем? Пусть он женится на ком хочет, да он и дружит с какой-то, пусть женится. А ко мне вернется в будущем. Все они вспоминают о своих прежних любовях, когда у жен беременность и они противны женам. Так что тебя он забудет, меня никогда.
Но ты можешь сказать ему, что мне ничего не нужно, только… нет, противно!
Усмехнувшись, Наташа вытащила из сумочки круглый пузырек лака для ногтей.
– Угадай, сколько стоит? «Королевский».
– Мне сейчас до того? – упрекнула Нина.
– Обязательно до того. Дай руку. Дай, Нин, на счастье лапу мне. А стоит эта фиговинка пятнадцать рублей. Так что запиши, Нинон, современную пословицу: «Чтобы быть красивой, надо платить». – Наташа, щурясь, касалась кис точкой ногтей. – Я ведь не ханжа, книги – вот моя страсть. Они меня вывели в люди, они и развратили… Ты простишь мне? – спросила она через минуту. – Простишь: для тебя же. Сделаем так. Ты побудешь в ванной, он придет, мы немного посидим, потом я выйду, а ты войдешь к нему в темноте вместо меня.
– Ты что!
– Только немножко прибавь в бедрах и, – Наташа захохотала вдруг, глядя на растерянную Нину, обе седели в белых халатах, – ну да, прощай, коса – девичья краса. Не могу же я за неделю догнать тебя по длине волос. Не такая уж большая плата, между прочим. Вчера, кстати, Боря, наш юрист, водил меня в ресторан, и там все заказывали певице песню, названия не знаю, в ней слова: «Судьба решила все давно за нас». Ничего шлягер?
Нина взяла пустую конфетную коробку и медленно расчленяла ее.
Медсестра принесла из лаборатории результаты анализов, в том числе того мужчины, Захаревского.
– Не возись ты с ним, – посоветовала Наташа, – гони на стационар. Да! Нин, прости меня, ты или дура, или еще хуже: ты почему не хочешь идти лечащим?
– Он тебе сказал?
– Я же друг вашего дома.
– Иди сама.
– Уже иду. В реанимацию. Но не на выезды, пусть мальчики по ночам катаются, в отделение.
Еще не понимая почему, вечером Нина сказала Сергею, что погорячилась. Он назвал умницей, кому-то позвонил, что Нина согласна.
А еще через день, когда надо было выходить на новую т работу, Нина увидела, что кончился польский шампунь для волос, а такого же в магазине не было.
– Отрежу волосы, – сказала она Сергею.
– Жалко.
– На одних укладках разоришься. Причем я же в новый коллектив, кто там знает.
– Как хочешь. – И добавил еще энергичней: —Это твое личное дело.
В парикмахерской мастер – молодая девушка – предложила помочь Нине продать волосы, но Нина отдала их даром, как бы откупясь от назойливой мысли, что отрезала волосы после разговора с Наташей.
На улице услышала стриженым затылком холод и втянула голову в поднятый воротник.
5
Это было жестоко – на работе, ежедневно, буквально в прямом смысле, через руки Сергея проходило множество новорожденных, он вначале глох от криков младенцев, потом привык, а своего ребенка пока не предвиделось.
Навещая рожениц в палатах, следя за их выздоровлением он всегда удивлялся быстроте возвращения женщин к жизни. Они старались шутить с ним, самые бойкие спрашивали, когда можно планировать следующего. Он грубовато шугал:
– От вас не дождешься. Вы и по разу-то раз в жизни рожаете. Так и вымрем.
– Ой нет, не вымрем, – отвечала бойкая татарка Зейнаб. – Четыре раз была, пятый раз жди.
Он видел, как хорошеют женщины после родов, как светлеют еще недавно покрытые пятнами лица, как радостно стараются женщины восстановить талию поясом больничного халата. И каждый раз вспоминал Нину.
Он пытался позвать ее к себе на работу. Так продумал маршрут, чтоб она даже криков не услышала, но чтоб увидела малышей, хотел провести ее по палатам, откуда женщины шли на выписку. Нина не захотела. Даже один раз он сделал так, чтобы ей позвонили, что ему плохо, и в самом деле, он переработал и вдобавок до одури напился кофе между операциями, но Нина упросила поехать Наташу, а сама звонила каждые десять минут.
На новой работе, знакомясь с картотекой, Нина не увидела карточки своего больного. Как же? Ведь она выписыи вала направление сюда. И хотя можно было послать медсестру млн позвонить новому участковому, Нина вечером зашла в его квартиру. Открыл мальчик. «Папа в командировке, мама на работе».
На улице ей показалось, что в такси мелькнула жена Захаревского с другим мужчиной, Скорее всего, это показалось, но Нина неосознанно искала такие случаи, которые могли бы оправдать ее.
Наташа не только не шутила со своим предложением, но, зная расписание работы Сергея, подгадала так, чтобы устроить встречу в его дежурство.
И Нина пришла к ней.
Ее прямо затрясло всю, когда она, сидя в ванной, услышала голос Анатолия. Она вдруг поймала себя на мысли, что хочет быть с Анатолием вовсе не из-за ребенка, что нет ей оправдания. Это ужаснуло ее. Вдруг она не нашла в себе того, испытанного в первую встречу, стыда, того омерзения к запаху коньяка и сигарет, вдруг ей захотелось, чтоб это повторилось, но только по-другому, только сейчас она вспомнила, что он чего-то бессвязно и ласково бормотал тогда, что у него были трясущиеся, торопливые, как у воришки, руки. Ей захотелось унять его дрожь. Ей не хотелось, чтоб Анатолий плохо вспоминал о ней или чтоб забыл ее, ей казалось, что в комнате сейчас происходит то, что принадлежит ей. Она будто впервые возводила себя на ложе.
Когда пришла Наташа, она сидела на краю ванны и, бессмысленно уставясь в полотенце для ног, сцарапывала с ногтей «королевский» лак.
– Ну! – страшным шепотом сказала Наташа и потянула на кофточке Нины затрещавшую молнию.
– Н-н-не смогу, – сказала, дрожа, Нина.
– Он сможет! Ну! Молчи!
Наташа втолкнула ее в темную комнату.
– Я уж засыпаю, – сказал он из темноты.
Одно билось в ней – представить, что это муж. Анатолий уже гладил ее холодное плечо. Она была как деревянная. Он приподнялся на локте, укрыл ее одеялом, скользнул по волосам и шее. Ее еще хватило на то, чтобы вытерпеть, как он царапает ее браслетом, чтоб услышать, как загремели под ее ухом часы, даже то она вынесла, что он шепчет имя Наташи, ведь и она думала, что это не Анатолий, даже это, но когда он, совсем не робко ’ и не нервно, а как-то подомашнему стал подворачивать ее, она очнулась, отшвырнула его и выскочила.
Она слышала за собой, как шлепнули по полу его босые ноги, но уже закрыла дверь комнаты снаружи и прижалась к ней. В прихожей слышался запах дыма и близко стоял красный огонек сигареты. Нина схватила у Наташи этот огонек обожглась, сломала сигарету, обожглась еще раз. Наташа громко сказала через дверь:
– Подожди, мне плохо.
– А кому сейчас хорошо? – так же через дверь пошутил Анатолий.
– Знаешь, рыбка моя, – сказала Наташа через десять минут, когда Анатолий хлопнул в сердцах дверью и ушел, – так, как ты, с мужиками не поступают. – Она зажгла новую сигарету. – Я его, можно сказать, довела до кондиции, мужик вовсю цокал копытами…
– Не надо, – попросила Нина. – Я сама знаю, что я дрянь. Я сейчас готова за ним босиком по снегу бежать.
– Уж кто дрянь, так это я, – сказала Наташа. – г Чего это мы в ванной сидим? Давно не мылись?
В комнате горел свет. Наташа села за накрытый стол и, продолжая курить, звякнула рюмками.
– Как хорошо, и вино осталось. Пей, Нинка, пей да посмотри, как сейчас со мной будет истерика. – Она вытряхнула из сумочки элениум, раскусила две таблетки. Нина попросила и себе.
Зазвонил телефон. Наташа отвечала кому-то, взглядывая на Нину и хмурясь.
– Смотри сам, – говорила она. – Это твое личное дело. – И, торопливо отпив из рюмки, засмеялась: – Тебе повезло, я удобная женщина.
Дома Нина увидела записку – Сергея вызвали на работу. Его часто вызывали, и если Нина иногда сердилась, то сегодня была рада. Она хотела залезть под душ, но раздумала. Не хватило никаких сил поглядеть на себя в зеркало.
Она зябла под одним одеялом, укрылась сверху еще одеялом Сергея, все равно ноги были ледяные. Как она их ни кутала, не согревались. Лоб горел, язык стал шершавым. Нина с радостью говорила себе: так тебе и надо, дрянь, кошка драная. Она встала, взяла градусник, достала меховую зимнюю шапку Сергея, снова легла, засунула в шапку ноги. Они быстро согрелись. И Нина забыла о градуснике.
Дожидаясь сна, снова вспомнила вечер, огонек сигареты у двери комнаты, тепло одеяла на плечах, царапину от браслета именно на том месте, где когда-то больно вцепился Сергей. Она потянулась потрогать царапину, повернулась и услышала хруст – лопнул градусник.
6
– Ты зря осуждаешь ее, – говорила Наташа.
– Ничего себе зря. Курить начал, выпивать. А она временные затруднения записывает в преступление.
– Ну, мужикам лишь бы найти оправдание своим слабостям.
– Но это против природы – не хотеть ребенка.
– И что ты пристал! Да, может, ей не хочется. Давай я тебе рожу.
Сергей нашарил ногами шлепанцы, сходил за сигаретами. Почему-то ему захотелось поглядеть на себя в зеркало, но в комнате было темно.
– Тебя не бесит зависимость от потребностей организма? Меня бесит, – сказала она, когда он вернулся. – Потребность организма превращена в таинство. Какое таинство – девяносто девять процентов разводов от этого. Но ханжество у нас развито До такой степени, что об этом не говорят, а если говорят, то только в виде призывов говорить об этом. Смотри, все слова на разных языках, обозначающие любовь, переводятся как желание. Кама, Купидон, Эрос – все это о желании. Уйти от мира значит – уйти от желаний, тебе не противно, что я такая умная?
– Значит, так запрограммирована, – засмеялся Сергей.
– А что? Возвышение духа всегда за счет унижения плоти. Женщины сильнее зависят от природы. Боюсь я всегда женщин-активисток, значит, у них что-то ненормальное в семье…
– Ты выйдешь замуж? – неожиданно спросил Сергей.
– Бери.
– И возьму! – Сергей сжал ее и повторил: – Возьму!
– Интересно, надолго тебя хватит сжимать меня со страшной силой? – спросила Наташа. – Руками за шею не обовью, не жди.
Сергей все держал ее, и она стала вырываться.
– Отпусти, Сереж!
Он отпустил.
– Дрожат ручонки, дрожат твои драгоценные. Знаешь, зажги свечи, погаси свет.
Сергей зажег наполовину сгоревшие свечи. Когда они подложили себе изголовье повыше, на одеяло поставили красный поднос, а на него пепельницу и бокалы и налили их, Наташа подняла свой и, глядя сквозь молодое вино на горящую свечу, повернулась к Сергею. Тот повторил:
– Выходя.
– Нельзя портить твою блистательную карьеру.
– Какая там! – отмахнулся Сергей.
– Я бы вышла, – сказала Наташа, – бегом прибежала, если б не знала Нинку. А ты ее любишь и уйдешь к ней.
– Любил.
– Любишь.
– Она доведет до обратного.
– Хорошие у меня плечи, – сказала Наташа. – Похвали.
Сергей погладил Наташу свободной рукой. Она осторожно поставила бокал на поднос.
– Тебе надо быть двоеженцем. Ведь это же невозможно с женой – сигареты, вино, свечи горят, и никаких проблем… Нет, – сказала она через какое-то время, – не гожусь я в жены, я потребитель, мне много надо. Вот в чем сила жен – в том, что им надо меньше, чем любовницам. А сила любовников в том, что они дают больше мужей. Правда, временно.
