Текст книги "Первый шаг к Берлину"

Автор книги: Владимир Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Фирсов Владимир
Первый шаг к Берлину

Владимир ФИРСОВ

ПЕРВЫЙ ШАГ К БЕРЛИНУ

В 17.23 зарегистрирован разрыв силового поля на

хронотрассе А-7, Примерные отрицательные координаты

разрыва 502-510 годы Эры Коммунизма. Аварийная

группа выслана в 17.48 по восьмому каналу.

Запись в вахтенном журнале

В течение 23 ноября наши войска вели бои с

противником на всех фронтах, Особенно ожесточенные

бои проходили на Клинском, Волоколамском, Тульском

и Ростовском участках фронта.

Вечерняя сводка Совинформбюро

от 23 ноября 1941 г.

1

Когда на пульте вспыхнул красный сигнал, Росин почти не встревожился. Разрывы силового поля иногда случались, но автоматика быстро подключала какой-нибудь из дублирующих каналов. Но на этот раз авария, очевидно, была серьезной – уже целых пять минут хронолет висел в зоне перехода, а аварийная лампочка продолжала гореть. Надо было садиться, чтобы не тратить зря энергию на бесполезное висение. Росин сказал "посадка" и сразу почувствовал, что сиденье ушло куда-то вниз.

Владимир бросил взгляд на циферблат. Он знал, что при разрыве поля счетчик врет безбожно, но большой точности ему не требовалось. Знать бы, в каком веке случилась вынужденная посадка.

На табло отрицательного времени ярко светилось число 506. "Середина двадцатого века" – подумал он с облегчением. Сделать посадку где-нибудь во временах Ивана Грозного было бы, пожалуй, хуже.

Хронолет мягко проваливался в сумерки. Низкое закатное солнце обдало пламенем верхнюю кромку облаков и улетело вверх, скрываясь в белой вате. Под аппаратом лежал черный заснеженный лес. Владимир выбрал небольшую полянку, подвел к ней хронолет и посадил его на снег.

Теперь оставалось ждать. Скоро дежурные восстановят или продублируют энергоканал. Самое позднее через час-другой можно будет взлететь в зону перехода.

Поляна выглядела достаточно уединенной, и Росин решил, что может не опасаться любопытства местных жителей. Инструкция предписывала избегать всяческих контактов с обитателями прошлых веков, потому что, по мнению теоретиков, любой контакт был прямым вмешательством в прошлое, способным изменить дальнейший ход истории. Никто не знал, скаль далеко распространяются хроноклазмы, вызванные визитами путешественников во времени, поэтому принимались максимальные предосторожности. Росин не был максималистом. Он считал, что любой человек, любое общество постоянно вмешивается в свое будущее, изменяя его. "В будущее, а не в прошлое, – возражали максималисты. – Прошлое менять нельзя", – "Но мы не будем менять прошлое – в любом уже прошедшем времени наше вмешательство изменит будущее, предстоящее людям этого времени. Этого мира..." Однако окончательного ответа не знал никто. Поэтому все принимавшие участие в хронорейсах получали строгий приказ избегать любого вмешательства в дела предков.

На этой глухой поляне непредусмотренный контакт как будто бы не предвиделся. Владимир еще не встречался с обитателями прошлых веков и плохо представлял возможную беседу с ними – даже если сейчас действительно середина XX века. Он оглядел кабину, себя и скептически усмехнулся. Хороший у нас получится разговор!..

Обзорный экран не показывал никакого движения. Владимир открыл люк и спрыгнул на снег. Лицо словно ошпарило – мороз был градусов двадцать. Он потянул воротник своего синего, в обтяжку терилаксового комбинезона – с легким хлопком капюшончик развернулся и удобно лег на голову, – из него тотчас поползли струйки теплого воздуха, обволакивая лицо. Росин обошел вокруг аппарата, оглядел шасси, сложенные панели энергоприемника, антенну хронолокатора, радиатор кварк-реактора, потом решил размять ноги и начал бегать по твердому, как бетон, кругу, выдавленному среди пушистого снега силовым полем антигравитатора.

– Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, – задал он привычный ритм. – Вдох-вдох-вдох – выдох, вдохвдох-вдох – выдох... Как нехорошо получается с этими визитами в прошлое. Вмешиваться нельзя, помогать нельзя... Никто толком не знает, возникнут хроноклазмы или нет, как глубоко они распространятся, – и все равно страхуются. Вот и приходится бояться каждого встречного. Бедняги-разведчики учат древние языки, одеваются черт знает во что, аппараты прячут в глухих лесах, чтобы только никто не догадался о гостях из будущего. Вдохвдох-вдох – выдох! А зачем прятаться? Почему не дать предкам вакцину от рака, синтезаторы пищи, чертежи кварк-реактора? Вдох-вдох-вдох – выдох...

Тут он остановился, словно налетел на стену, потому что на пути у него стояли три человека.

Было уже темно, и Росин в первый момент разглядел только, что загородившие ему дорогу люди были усталы, злы и небриты. Все они держали в руках какие-то приборы. "Вот тебе и контакт, – подумал Росин. – Теперь объясняйся в Хроносовете... Ох, будет мне нагоняй!"

Стоявший в середине человек отрывисто произнес несколько слов – что именно, Владимир не понял, но решил, что поздороваться следует.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал он, протягивая руку. Тут средний что-то снова хрипло крикнул, и в следующий момент страшная боль заставила Росина согнуться пополам – это незнакомец что было силы ударил его в живот тяжелым сапогом. На плечи и голову ему обрушились новые удары, его сбили с ног, заломили за спину руки. Все это произошло в несколько секунд. Когда ошеломленный болью Владимир пришел в себя, он уже лежал связанный, а один из незнакомцев, поставив ногу на ступеньку, с опаской заглядывал в люк интрахронолета.

Росин представил, как кованым сапог незнакомца крушит приборы, и похолодел. Надо все объяснить этим людям, выяснить недоразумение...

– Стойте! Туда нельзя, товарищи! – закричал он, приподнимаясь. Новый удар в лицо опрокинул его на снег.

Этот удар словно расставил все предметы и явления по своим местам, и картина происходящего сразу стала такой понятной, словно невидимая рука распахнула шторку перед глазами Владимира. Он понял, куда и в какое время попал, кто эти обросшие люди, одетые в одинаковую одежду, что означают их приборы-трубочки, висящие на ремнях через шею.

Солдат на ступеньке уже поднимал ногу, собираясь шагнуть в люк. Росин представил, что случится с человеком, когда силовое защитное поле ударит его со скоростью света, закрыл глаза и шепотом приказал защите включиться. Размозженное тело солдата описало дугу над их головами и зарылось в сугроб. Два других мгновенно попадали в снег, выставив вперед автоматы. "Партизанен!" – кричали они, поводя стволами. Потом один из них подполз к убитому. Очевидно, увиденное настолько его потрясло, что он вскочил и с криком кинулся бежать. Второй чуть приподнялся и швырнул в люк гранату. Она мелькнула на фоне светлого овала люка, затем отлетела назад и разорвалась. Взметнулся снег, взвизгнули осколки. Солдат подскочил к Росину, рывком поднял его на ноги и погнал по поляне, тыча автоматом в спину.

2

Брезентовый верх "хорха" спасал от ветра, но не от мороза, и сторожившие Владимира немцы чувствовали себя очень неуютно в своих шинелишках, не приспособленных к русским морозам. Руки у Росина на этот раз были развязаны, и едва грузовик тронулся, он стал прикидывать, удастся ему выброситься наружу или нет. В кузове сидело шестеро солдат, еще двое в кабине... Нет, сейчас ничего не выйдет. Вот через час-другой, когда солдаты как следует замерзнут. Но есть у него этот час?

Росин понимал, что рапорт о нем уже дошел до высокого начальства только этим можно объяснить, что допросы и бестолковое избиение прекратились. Росину вернули его комбинезон, накормили какой-то бурдой и даже смазали йодом ссадины и ушибы, а вскоре втолкнули в машину и куда-то повезли.

"Ты есть флигер?" – вот что интересовало тощего обер-лейтенанта, проводившего допрос. "Ты летать из Москва? Кто есть твой командир? Какой название иметь твой аппарат? Как он летать? Как он стрелять? Он иметь бомбен? Что его охранять?" – эти вопросы он повторял десятки раз, перемежая их ударами.

Росин догадывался, что немцы уже пытались проникнуть в интрахронолет. Они, очевидно, принимали его за новое секретное оружие русских, захват которого сулил награды и почести. За сохранность аппарата Росин не боялся – невидимое защитное поле превосходило по прочности стометровый слой бетона и могло с легкостью выдержать залп крепостных орудий. Но как отвечать на вопросы немца, Владимир не знал. Конечно, он мог сказать, что защита аппарата создается Ф-пространетвенной структурой гравиполя, стабилизированного квазисинхронным излучением кварк-реактора, не опасаясь, что в результате его ответов хронофизика возникнет на триста лет раньше, чем следовало. Но немец был враг, и бил он изо всех сил, хотя и не очень умело, поэтому Росин предпочел молчать.

"Как уметь войти в твой аппарат? – продолжал вопить фашист, обрушивая на пленного новые удары. – Отвечать! Отвечать! Или я буду тебя повесить! " Допрос продолжался с перерывами уже вторые сутки, и Росин начал понимать, что силы его на исходе, но тут все прекратилось. Теперь его куда-то везут, и он мог только гадать, лучше это или хуже. К счастью для себя, он ничего не знал о специалистах по допросам, встреча с которыми ожидала его впереди, и о тех методах, с помощью которых они заставляют людей говорить. Росин был всего-навсего хронофизик, испытатель интрахронолетов, и хотя неплохо знал историю бурного и героического "ХХ века, но имел очень смутное представление о таких организациях, как СС, гестапо, абвер и СД, их функциях и методах. Только в одном он был сейчас твердо уверен – что ничего хорошего для себя ждать ему не приходится.

Промерзлый "хорх" подскакивал на рытвинах, солдаты, закутанные кто во что, мотались на холодных скамьях. Пар от их дыхания обмерзал на воротниках шинелей, на металлическом каркасе автомашины, на бабьих платках, Росин холода не чувствовал – его комбинезон работал исправно. Даже без подзарядки батарейки хватит на неделю, ну а днем солнце зарядит ее энергией. Но вот есть ли у него впереди неделя – этого Росин не знал.

Ум его лихорадочно работал, обдумывая варианты побега. А что если он согласится снять защиту? Сами они этого сделать не смогут. Лишь три человека на планете, кроме Росина, могут приказывать автоматике его хронолета – но эти трое сейчас находятся за пятьсот лет отсюда...

В том, что ни один ученый двадцатого века не сумеет разобраться в устройстве хронолета, Росин был твердо уверен. Немцы, конечно, пришлют лучших специалистов. Те повозятся, ничего не поймут и потребуют, чтобы Росин дал им пояснения. Владимир попытался представить, как все это произойдет. Он поднимается в аппарат, конечно, под охраной, может быть, даже связанный. В кабине поместится не больше четырех человек – скажем, двое ученых и два автоматчика из охраны. Они не знают, что такое техника XXV века, поэтому не опасаются беспомощного пленника. А он, оказавшись внутри, произносит только два слова: "защита" и "взлет", после чего аппарат оказывается в зоне перехода, на высоте 70 километров, не доступный никому и ничему...

Что с ним сделают фашисты? Убить его они не посмеют, потому что тогда погибнут и сами. Он прикажет им сдаться, уведет аппарат подальше на восток, за линию фронта и там сядет... А если фашисты перехитрят его? Он снимет защиту, а внутрь его не пустят? Тогда... Тогда он все равно скажет эти два слова, и пускай его хоть убивают. Потом спасатели обнаружат в стратосфере хронолет, отбуксируют его в Институт времени и тогда узнают от немцев обо всем...

Росину не суждено было довести до конца размышления о своем будущем. Где-то совсем рядом громко рвануло, машина дернулась, мотор взвыл и заглох. Все это произошло в секунду, и Владимир не успел ничего понять. Но автоматчиков сразу как ветром сдуло – они мгновенно попрыгали из кузова наружу, и только после этого истошный крик "Партизанен!" да грохот стрельбы объяснили ему, что случилось.

Ошеломленный и сбитый с толку, он вдруг понял, что спасение возможно. Сквозь целлулоидное окошко он посмотрел вперед. "Хорх" стоял, съехав передними колесами в придорожную канаву, тело шофера свешивалось из открытой дверцы. Метрах в пятидесяти впереди горела легковая автомашина, около которой распластались на снегу две неподвижные фигуры в черных шинелях, а среди окружающих деревьев перебегали люди, стреляя по машинам. Снизу, из-под "хорха" трещали автоматные очереди. Несколько пуль, выпущенных нападавшими, пробили брезент, дробно хлестнули по металлу машины.

Росин мотнулся к заднему борту – три трупа в мышиных шинелях валялись неподалеку, а прямо под ним, лежа на снегу, строчил из автомата солдат. Другой немец стрелял из канавы, третьего Росин не видел, очевидно, тот спрятался под машиной. Не раздумывая, Владимир прыгнул ногами на спину солдату – тот дернулся, запрокидывая перекошенное от крика лицо, его автомат отлетел в сторону, выбитый ударом ноги, а по открывшейся шее Росин ударил ребром ладони. Разведчиков в прошлое готовили ко всяким неожиданностям, и готовили неплохо – сейчас Росин оценил это. Подхватив автомат, он выпустил очередь под машину и кинулся к тому немцу, что стрелял из канавы. Но немец уже не стрелял. Из-за деревьев бежали пестро одетые люди – в шинелях, телогрейках, пальто – с автоматами, винтовками и даже охотничьими ружьями.

– Это ты – летчик? – спросил подбежавший мужчина, обросший густой бородой. – Цел? Идти можешь?

Партизаны снимали с фашистов оружие, осматривали сумки убитых офицеров.

– Часа четыре вас здесь караулим, – продолжал бородач, закидывая за спину ППД. – Думал, ноги отморожу. – Он потопал подшитыми валенками, потом посмотрел на тонкие ботинки Росина и забеспокоился:

– А ты как, не замерз?

– Я ничего, – улыбнулся Росин. После боя сердце у него еще громко стучало, а о таких пустяках, как мороз, он совершенно не думал и поэтому сказал машинально, что у него комбинезон с подогревом.

Бородач с уважением покрутил головой.

– Это последняя модель, да? У меня брат в полярной авиации, но про такой не рассказывал. Тебя как зовут-то?

Росин назвался.

– А я Дед, командир отряда. Ты тоже зови меня Дедом. А все из-за бороды. Дед – тридцать семь лет... Закуришь? – Он достал из кармана кисет с махоркой.

– Я не курю. – Владимир все-таки решился и посмотрел командиру в глаза. – У меня к вам просьба, Скажите... Какой сейчас год?

Бородач удивленно взглянул на Владимира.

– Как это – какой год? – В его глазах что-то изменилось, словно смысл вопроса наконец-то дошел до него. Он растерянно оглянулся кругом и закричал кому-то: "Иван, давай сюда!", потом снова посмотрел на Росина.

– Тебя там здорово били, я слышал, – сказал он. – Ну, гады фашистские, попадетесь вы мне в руки!

Только теперь Росин понял, что его спасение не было случайным. Очевидно, разведка партизан сообщила, что фашисты захватили пилота опытной секретной машины, и партизаны решили его отбить.

– Дед, звал? – спросил, подбегая, молодой парень с немецким автоматом на груди. – Кого ранило?

– Вот, о летчике позаботься. – Командир кивнул на Владимира. – Осмотришь, перевяжешь... Водки дай ему. Худо человеку.

– Нету водки. Дед. – Парень развел руками. – Всех фрицев обшарил. Нету... Отощали фрицы. Вот только у офицеров посмотрю, ладно? – И парень помчался к горящей машине.

– И все-таки, какой сейчас год? – повторил вопрос Владимир.

– Какой год? Да все тот же – тысяча девятьсот сорок первый...

Дед не договорил фразу. За деревьями вдруг дружно ударили автоматы. Срубленные пулями ветки посыпались на головы людей. Из-за поворота дороги показалась цепь гитлеровцев, поливавшая лес огнем. Вслед за автоматчиками с лязгом выехал бронетранспортер, с которого гулко бил крупнокалиберный пулемет. Из глубины леса, где, видимо, были партизанские дозоры, тоже раздались выстрелы.

– Всем отходить! – закричал командир. – Кравцов, Петелин – ко мне! Остальным отходить! Мы прикроем!

Он выхватил у Росина автомат.

– Уходи, летчик! Твое дело летать. А здесь – наша работа. Ну!

Партизаны шли быстро, прислушиваясь к звукам боя за спиной. Немецкие автоматы строчили не переставая. Время от времени им отвечали короткие очереди ППД. Так продолжалось минут десять. Потом стрельба прекратилась.

3

Деревушка Столбы, затерянная в подмосковных лесах, была не бог весть каким важным стратегическим пунктом, и в первый день наступления немцы проскочили ее с ходу, не задержавшись даже, чтобы выловить и расстрелять местных коммунистов. Всем этим они занялись позже. В деревне расположилась какая-то армейская часть со своим штабом и обозами. Немцы повесили для острастки трех колхозников, постреляли всех собак, перерезали кур. Потом началась жизнь под немцем. Была она не очень тихой и спокойной для оккупантов. Однажды не вернулись связисты, вышедшие ликвидировать обрыв телефонного провода, а с ними исчезло полкилометра провода. Потом сгорел склад фуража – часовой оказался заколотым, а его автомат исчез. Затем среди белого дня обстреляли штабную машину – двое офицеров остались на месте, троим удалось уйти. Рассвирепевшие немцы сунулись было в глушь леса, где, по их предположениям, скрывались партизаны, потеряли десять солдат и больше там не появлялись.

Зима установилась окончательно, со снегом и морозами, хотя и не очень большими – так, градусов десять – пятнадцать, редко двадцать. Природа словно берегла главный удар до того момента, когда охваченные смертельным ужасом гитлеровцы побегут прочь от столицы – вот тогда она обрушит на них страшный сорока градусный мороз. Но и при пятнадцати градусах кадровые солдаты вермахта выглядели жалко – наматывал на себя бабьи платки, плели из соломы огромные эрзац валенки. Всю мало-мальски пригодную теплую одежду они у жителей реквизировали, но набралось ее очень мало, потому что были в деревне только бабы с детишками да дряхлые старики. Из молодых мужчин осталсь под немцем лишь бывший осужденный Пашка Артемьев – здоровенный бугай, поперек себя шире, который сразу же подался в полицаи. Партизаны заочно приговорили его к смерти, о чем вывесили рукописную листовку, но прикончить не прикончили – раза два стреляли, но так чтобы в него не попасть. Пашка был началом тайной цепочки, по которой нужные партизанам сведения переправлялись в лес. От него-то и узнали в отряде, что раненый Дед захвачен немцами, не сказал на допросе не слова, выдержав все пытки, и завтра в полдень будет повешен на глазах у всей деревни.

Вооружение у партизан было не ахти какое: восемь автоматов, дюжина винтовок, три пистолета и несколько ручных гранат. На тридцать человек его явно не хватало и атаковать с подобными силами гарнизон в двести человек, имеющий к тому же пулеметы, было предприятие безнадежным. Это понимали все и Росин тоже. Впервые он пожалел, что хронолетчики не берут с собой оружия. У него мелькнула было сумасшедшая мысль – перелететь на хронолете линию фронта, чтобы вызван помощь. Временной переход совершался всегда на большой высоте, где аппарату не угрожала встреча с какимнибудь материальным телом. Но по прибытии в другое время хронолет до выбранного места посадки летел самостоятельно, и радиус его действия был почти неограниченным – кварк-реакторы снабжали хронолет достаточным количеством энергии. Однако мысль о перелете через фронт пришлось тут же отбросить – Росин понимал, что появление неизвестного летательного аппарата поставит перед командованием Красной Армии множество неразрешимых проблем и что оружием его никто не снабдит.

Росин был уверен, что разрыв хронотрассы уже ликвидирован и дорога домой открыта. Еще он знал, что аварийная группа прочесывает сейчас весь XX век в районе аварии, отыскивая локатором сигналы хронолета. Неопределенность разрыва достигает нескольких лет в самом лучшем случае, а бывало, что аппарат вываливался по разрыву хроиополя лет на сто в прошлое или будущее, так что обнаружат его не очень скоро, может быть, только через неделю. Но появись спасатели даже сейчас – что они смогут? Прошлое менять нельзя – это аксиома, которую должен усвоить каждый хронолетчик.

В XX веке Росин оказался случайно, и инструкция предписывала ему при первой возможности возвратиться в свое время. Но столбовские старики под присмотром полицая Пашки уже сколачивали виселицу напротив правления колхоза, и поэтому Росин знал, что никуда не улетит, невзирая на инструкцию.

Над судьбой Деда думали все, но придумать ничего не могли. Комиссар отвергал все предложения как абсолютно безнадежные.

– Закури, летчик, – в который раз предлагал он Владимиру свой кисет. – Может, легче станет.

Он долго стучал огнивом по кремню, раздувал трут, прикуривал, обдавая Владимира едким дымом.

– Как бы нам тебя в Москву переправить? – спрашивал комиссар сам себя. – Эх, связи у нас нет! Рацию бы сюда или хотя приемничек какой, А то даже не знаем, где сейчас война идет. Может, немец уже Москву взял...

– Не взял, – ответил Росин машинально.

– А немцы брешут, что давно Москва взята. Ты-то сам откуда прилетел, из столицы?

Росин кивнул. Действительно, через четыреста лет в пригородном лесу за Сокольниками будет построено здание Института времени – восемьдесят этажей, дископорт на крыше, энергетический канал на Меркурий через собственный спутник...

– Ходил я смотреть на твой самолет. Близко не удалось подобраться очень сторожат его немцы, но в бинокль посмотрел. Какой-то чудной он ни крыльев, ни мотора... Неужели ракета какая? Как у Циолковского – читал я однажды в книжке...

– Нет, это не ракета, – машинально ответил Росин, думая о своем, – он вдруг понял, что нашел наконец выход. – Слушай, а какое сегодня число?

– Ты чего вскочил? Вот скажи лучше, не боишься ты, что твой самолет фрицы увезут?

– Не увезут! – закричал Росин. – Не по зубам им мой самолет!

То, что он решил сделать, категорически запрещалось инструкциями для путешественников во времени. Росин понимал, что, если ему повезет и он сумеет вернуться домой, его, скорее всего, навсегда отстранят от полетов, но какое это имело значение!

С ослепительной отчетливостью Владимир понял, какое могучее оружие находится в его руках – ведь сегодня он единственный человек на планете, который знает исход кровавой битвы, гремевшей в подмосковных лесах.

Он схватил комиссара за плечи и затряс.

– Слушай, мне надо туда, в мой аппарат! Немедленно!

4

Деревня, как всегда, проснулась рано. Это было невеселое пробуждение – без крика петухов, без тявканья собак, без мычания скотины. В неподвижном морозном воздухе кое-где поднялись над трубами жидкие дымки – даже с топливом было худо в деревне под немцем. Лишь там, где стояли оккупанты, дымы были такими, какими им положено быть в зимний морозный день.

Вскоре после одиннадцати по избам пошли солдаты – выгонять народ к месту казни. Люди, подталкиваемые прикладами, медленно тянулись к правлению, перед которым в оцеплении автоматчиков белела новенькая виселица.

Хмурое небо, затянутое облаками, казалось, давило сверху – на крыши, на лес, на угрюмых людей. Снова начал падать снег, приглушая звуки, засыпая следы. Черная ворона сорвалась с ветки и спланировала на чьюто трубу – поближе к теплу.

Росин сидел под самой крышей пустой, разграбленной избы и рассматривал в бинокль зловещее каре перед правлением. За прошедшую ночь он не спал ни минуты – днем был скоротечный бой с охраной хронолета, потом он несколько часов лихорадочно работал в кабине, а среди ночи вместе с двенадцатилетним Юркой пробрался в деревню мимо часового, которого заколол подошедший закурить полицай Пашка Артемьев. В полной темноте Юрка лазил по крышам и деревьям, которые указал ему Владимир, потом исчез, а Росин забрался в пустую избу. Хозяина немцы убили две недели назад, найдя у него красноармейскую фуражку. Они выбили двери и окна, а в печь швырнули ручную гранату. Сейчас изба служила Росину наблюдательным пунктом. Две таблетки антенна из аптечки хронолета вернули ему бодрость и силу, и сейчас он внимательно наблюдал за событиями.

До правления отсюда было метров триста, но бинокль позволял рассмотреть все: заросшие лица солдат, угрюмые глаза женщин, их стиснутые рук и... Все происходило в молчании. Лишь изредка доносились гортанные командные возгласы. Снег все сыпал и сыпал, и казалось, в мире осталось только две краски – черная и белая.

То и дело Росин смотрел на часы. Его браслет немцы не вернули, но в бортовом комплекте интрахронолета имелись три скафандра – с часами, рациями, аккумуляторами. Сейчас все это очень пригодилось. Почему-то Владимиру казалось, что стрелки совсем остановились, и он удивился этому раньше он думал, что в подобной ситуации время должно мчаться с огромной скоростью, а оно еле тянулось... Росин не знал, сумеет ли выполнить свое обещание тот неизвестный ему человек, с которым он разговаривал по радио ночью, и все время прислушивался. Однажды ему показалось, что он слышит вдалеке грохот взрывов, но, съеденные расстоянием, звуки быстро растаяли.

Он еще раз глянул вперед, и сердце у него забухало – он увидел, что немцы ведут Деда в кольце автоматчиков.

Как хорошо, что сегодня снегопад, подумал Росин. Немцы, обнаружив убитого часового, долго метались по деревне, но никого не нашли. Снег все надежно укрыл. Сколько сейчас градусов? Наверно, не меньше двадцати. А Дед – босиком, в нижней рубашке... Как же это возможно? Да что они не люди?

Стоп, сказал себе Владимир. Сейчас эмоции – роскошь. Если дать им волю, то не выдержишь, схватишь автомат – вот он, лежит рядышком, поставленный на стрельбу очередями, – и кинешься наружу, чтобы стрелять, стрелять в этих нелюдей... И упадешь, пробитый пулями, так ничего и не сделав. Да, фашисты не люди. Это даже не звери. Это гораздо хуже. И если ты понял это, то стисни сердце в кулак и жди. Думай о чемнибудь другом, только не о босых ногах идущего по снегу человека. Ну, например, о том, что дома сейчас весна, а через неделю у тебя доклад на Марсе – там интересуются технологией полетов в прошлое, чтобы попытаться отыскать вымерших жителей этой планеты.

Стрелка секундомера шла тугими толчками, словно повинуясь ударам сердца. Удар – шаг. Удар – шаг. Все меньше шагов остается сделать. Неужели эти шаги последние?

Вот Деда поставили на ящик. Что-то читает по бумажке офицер. Черный квадрат солдат. Черная толпа на белом снегу. Белая рубаха в темных пятнах крови. Как медленно бьется сердце! Еще десять ударов! Еще пять! Еще один!

Владимир повернул тумблер передатчика.

И тогда над придавленной страхом деревней, над черным каре палачей, над заснеженным лесом, над бескрайними полями, над окоченевшими реками и озерами возник торжествующий, звенящий от восторга голос:

– ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ МОСКВА!

Голос звучал сразу со всех сторон, он заполнил собой деревню, и лес, и небо, он ворвался в человеческие сердца, вселяя в них надежду и радость. Голос звенел, стряхивая снег с придавленных ветвей, и они распрямлялись, и вместе с ними распрямлялись спины согнанных сюда людей.

– И3 ПОСЛЕДНЕЙ СВОДКИ. ПРОВАЛ НЕМЕЦКОГО ПЛАНА ОКРУЖЕНИЯ И В3ЯТИЯ МОСКВЫ. ПОРАЖЕНИЕ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК НА ПОДСТУПАХ МОСКВЫ!

Ликующий вздох пронесся над толпой. Люди кричали, плакали, падали на колени.

11 ДЕКАБРЯ 1941 ГОДА ВОЙСКА НАШЕГО ЗАПАДНОГО ФРОНТА, ИЗМОТАВ ПРОТИВНИКА В ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ БОЯХ, ПЕРЕШЛИ В КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЕГО УДАРНЫХ ФЛАНГОВЫХ ГРУППИРОВОК. В РЕЗУЛЬТАТЕ НАЧАТОГО НАСТУПЛЕНИЯ ОБЕ ЭТИ ГРУППИРОВКИ РАЗБИТЫ...

Черный строй каре сломался. Росин видел в бинокль, как мечутся офицеры, выкрикивая команды, которых никто не слышит, как побежали куда-то солдаты, строча из автоматов по крышам и деревьям, откуда говорили невидимые динамики.

– ...И ПОСПЕШНО ОТХОДЯТ. БРОСАЯ ТЕХНИКУ, ВООРУЖЕНИЕ И НЕСЯ ОГРОМНЫЕ ПОТЕРИ.

Летели вниз срубленные очередями ветки, метались испуганные вороны, метались солдаты, охваченные ужасом перед настигшим их возмездием.

– ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА ЛЕЛЮШЕНКО, СБИВАЯ 1-Ю ТАНКОВУЮ, 14-Ю И 36-Ю МОТОПЕХОТНЫЕ ДИВИЗИИ ПРОТИВНИКА И ЗАНЯВ РОГАЧЕВ, ОКРУЖИЛИ ГОРОД КЛИН!

Стоявший в стороне бронетранспортер подбросило взрывом. Следующий взрыв разметал толпу солдат, еще остававшихся на месте. Из-за крайней избы, поднимая гусеницами фонтаны снега, вывернулась закрашенная белой краской "тридцатьчетверка".

– ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА КУЗНЕЦОВА, ЗАХВАТИВ ГОРОД ЯХРОМУ, ПРЕСЛЕДУЮТ ОТХОДЯЩИЕ 6-Ю, 7-Ю ТАНКОВЫЕ И 23-Ю ПЕХОТНУЮ ДИВИЗИИ ПРОТИВНИКА...

Росин схватил автомат и помчался вниз. Все-таки тот командир, откликнувшийся на призыв о помощи, посланный Росиным, исполнил свое обещание!

– ...ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА РОКОССОВСКОГО, ПРЕСЛЕДУЯ 5-Ю, 10-Ю И 11-Ю ТАНКОВЫЕ ДИВИЗИИ, ДИВИЗИЮ СС И 35-Ю ПЕХОТНУЮ ДИВИЗИЮ ПРОТИВНИКА, ЗАНЯЛИ ГОРОД ИСТРУ!

Танки уже развертывались по деревне, настигая бегущих гитлеровцев, стегая по ним пулеметными очередями, давя гусеницами. Охваченные ужасом, немцы бросились к лесу, но оттуда шла партизанская цепь, встречая врага скупым, точным огнем.

– ... ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА ГОВОРОВА ПРОРВАЛИ ОБОРОНУ...

Немцы кидали в снег автоматы, поднимали руки. Возле правления толпа женщин волокла к виселице оберлейтенанта, руководившего казнями и пытками.

– ВОЙСКА ГЕНЕРАЛА БОЛДИНА, РАЗБИВ СЕВЕРО-ВОСТОЧНЕЕ ТУЛЫ 3-Ю И 4-Ю ТАНКОВЫЕ ДИВИЗИИ И ПОЛК СС "ВЕЛИКАЯ ГЕРМАНИЯ", РАЗВИВАЮТ НАСТУПЛЕНИЕ...

Росин бежал мимо перепуганных пленных, мимо пахнущих пороховой гарью танков. Техника XXV века сработала безупречно – записанное им вчера сообщение Совинформбюро транслировалось теперь через приемники, вынутые из скафандров бортового комплекта. Но его интересовало только одно – где Дед?

– С 6 ПО 10 ДЕКАБРЯ ЧАСТЯМИ НАШИХ ВОЙСК ОСВОБОЖДЕНО ОТ НЕМЦЕВ СВЫШЕ 400 НАСЕЛЕННЫХ ПУНКТОВ...

Танк с красной звездой на башне наехал на виселицу, сломал ее как спичку. Закопченный, чумазый танкист, высунувшись из башни, весело махал шлемом.

– ЗАХВАЧЕНО И УНИЧТОЖЕНО ТАНКОВ – 1434...

Дед лежал на снегу лицом вверх, и рубашка на его груди была прошита строчкой автоматной очереди.

– ...АВТОМАШИН – 5416, ОРУДИЙ – 575...

Подбежавшие партизаны окружили своего командира. Было ясно, что он уже не жилец на этом свете.

– Эх, не успели! – горестно сказал шапку.

– ПЛАН ОКРУЖЕНИЯ И ВЗЯТИЯ МОСКВЫ ПРОВАЛИЛСЯ!

Голос диктора умолк. Это в хронолете сработала автоматика, выключая трансляцию. И тогда Росин вспомнил то, о чем не позволял себе думать этой ночью, – что авария на хронотрассе уже ликвидирована.

Вздымая фонтаны снега, танк подлетел к хронолету и встал. Деда с рук на руки передали в кабину. На его губах пузырилась розовая пена.

– Не уходите! Ждите здесь! Я сейчас вернусь! – крикнул Росин и захлопнул люк. Он не знал, разрешат ли ему снова вернуться сюда, но это было неважно. Главное было то, что Дед еще жив и, следовательно, будет жить, и спустя неделю или месяц интрахронолет, совершив петлю во времени, вернется в этот снежный декабрьский полдень, и Дед выпрыгнет на снег в объятия своих партизан, и они наконец сделают свой первый шаг на запад, к Берлину.