Текст книги "Прыжок над бездной"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Разведка. Из повести Александра Чайкина

Оба воеводы, князья Григорий Долгоруков-Роща и Алексей Голохвастов, которые возглавляли защиту Троице-Сергиевого монастыря, не могли не понимать, какая огромная ответственность ложится на их плечи. Если не предпринять какие-то чрезвычайные меры, причем немедленно, враг может захватить монастырь. Счет шел тут не то что на дни – на часы и минуты. Слишком велик был перевес у врага. Нужно было как-то упредить его, выиграть хоть немного времени, организовать оборону.

Под вечер, когда на улицах осажденной крепости стало помалолюднее, князь Долгоруков вызвал к себе Крашенинникова, Багрова да инока Андрея.

– Пришла пора доказать, что вы в отряде ратном обучались не зря, – молвил им князь и рассказал о своей задумке.

Подземным ходом, о котором ведали только высшие власти, надлежало им выбраться за стены монастыря и выведать ближайшие планы врага.

– У нас ворот в крепости эвон сколько, – хмуро произнес Долгоруков. – Все сразу оборонить – силенок не хватит. Надлежит ведать, на какие ворота враг ринуться собирается. И еще одно: про ход подземный ни одна душа знать не должна. Прознает про него ворог – тогда погибли. Старшим тебя назначаю, – кивнул он Крашенинникову. – Зело, говорят, ты ратные науки превзошел.

– Когда выступать? – спросил Иван, вспыхнув от княжеской похвалы.

– Сегодня в полночь и пойдете, время не терпит, – сказал князь. – До хода подземного сам провожу вас.

Незадолго до полуночи они, крадучись, явились в княжеские покои. Князь, миновав просторные конюшни, привел их в помещение, где хранилась конская сбруя. Сдвинув в сторону хомуты да седла, он обнажил в полу прямоугольный дощатый люк. Не без труда приподняли его за заржавленное кольцо. Из черного провала повеяло сырым, застоявшимся воздухом.

Иван, Аникей и Андрей загодя придумали для себя одежду, чтобы поспособнее в ней было задание выполнять. Правда, кроме крестьянских свиток, порядком потрепанных, особого выбора не было. Зато тесаки да ножи Аникей наточил на славу, и каждый бережно спрятал их в складках одежды: враг, ежели попадется, не должен был обнаружить, что они вооружены.

– Шуму не поднимайте – дело делайте, – сказал на прощанье князь, держа в руках зажженную свечку. – Да постарайтесь возвернуться… хоть кто-нибудь. Ну, с Богом! – заключил он и протянул Крашенинникову свечу.

Дубовая лестница, которая вела вниз, основательно подгнила. Когда Андрей, спускавшийся последним, ступил на влажную, осклизлую землю, люк сверху захлопнулся.

Кромешная тьма разгонялась только слабым, подрагивающим язычком свечи. В первое мгновение Андрею показалось, что он задохнется, однако вскоре притерпелся.

Иван двинулся вперед, словно ходил здесь не один десяток раз. Но и то сказать – идя подземным ходом, с пути не собьешься.

Через некоторое время ход начал сужаться, так что местами приходилось пробираться ползком. В одном месте земля обвалилась, и они руками прорыли себе проход.

Шли молча, изредка обмениваясь короткими репликами.

– Вода! – сказал Крашенинников и, остановившись, опустил пониже заметно подтаявший огарок свечи: у ног его застыла лужа. Вода в ней казалась черной. Капля за каплей струились по стене и, отрываясь, падали вниз.

– Речка, наверное, сверху, – высказал предположение Аникей.

Андрей вздохнул:

– Измажемся как черти.

– Тем лучше. Ворог не распознает, – заметил Иван.

Подземный ход пополз кверху, сначала полого, потом все круче и круче. Больше всех устал Андрей. Он тяжело и хрипло дышал, при каждом шаге задевал влажные, рыхлые стенки и больше всего на свете мечтал о глотке свежего воздуха.

Идущий впереди Крашенинников внезапно замедлил шаг, затем и вовсе остановился, так что Аникей и Андрей едва не ткнулись ему в спину.

Иван осторожными движениями начал подрезать землю. Возился он довольно долго, пока наконец тесак его не уперся в пустоту. В образовавшееся отверстие хлынул свежий воздух. Иван расширил ход до того, чтобы в него можно было пролезть бочком. Маленький отряд выбрался наружу, после чего они тщательно заложили лаз и заровняли его дерном, который вырезали теми же тесаками.

– Хоть рядом пройдет – не узнает никто, – заметил Аникей, любуясь добротной работой.

– Если только не выследят нас, – хмуро добавил Крашенинников. – Вот кривая липа рядом, запоминайте… Ежели кому одному суждено возвратиться.

Лаз вывел их на берег реки. Местность была знакомой – именно здесь они летом постигали ратную науку, и никому тогда в голову не могло прийти, что в этом чахлом ивняке начинается потайной ход в крепость…

Стояло новолуние, и узкий серп луны давал мало света. Они прислушались, кругом было тихо, лишь изредка плескалась речная волна.

Быстро спустились к воде, разделись, каждый связал одежду в узелок.

– Плывите потише, – сказал Крашенинников и первым вошел в реку.

Вода была ледяной, Андрея едва не скрутила судорога. Он припомнил летние занятия и несколько раз, чуть не хлебнув воды, вдохнул полной грудью, чтобы успокоить дыхание, потом с силой потер занемевшее место. Судорога отпустила, и он поплыл дальше, держа над самой поверхностью воды узелок с одеждой, чтобы не замочить его.

Воды в реке после осенних обложных дождей сильно прибыло, течение, особенно в середине русла, было стремительным. Замешкавшегося Андрея отнесло вниз. Ступив на берег, он наскоро оделся и подошел к товарищам, которые уже поджидали его.

Двинулись вдоль дороги, по пожухлой, мокрой осенней траве. Было холодно, моросил нудный дождь.

Послышался отдаленный шум. Иван припал ухом к дороге.

– Конный отряд, – сообщил он. Потом еще послушал и добавил: – Всадников с полдюжины. Ложись!

Они залегли за кустарником у дороги.

– Изничтожим их, – шепотом предложил Андрей. – Коней захватим, сподручнее будет передвигаться.

Багров напомнил:

– Их шестеро.

– Ну и что! Всего по два на брата! – горячо зашептал Андрей. – Сдернем по одному, на коней вскочим, а с остальными запросто расправимся. Не ждут ведь нападения поляки!

– Пожалуй, и справимся, – вступил в разговор Крашенинников, – но шуму зададим, а он нам ни к чему.

Неторопливый перестук копыт постепенно приближался.

Когда всадники оказались совсем рядом, Андрей не без удивления, смешанного с невольным восхищением, насчитал их ровно шесть. То, как Крашенинников определил по стуку копыт количество всадников, показалось ему чем-то сверхъестественным.

– Руки чешутся, – прошептал Андрей, когда звуки затихли.

– Успеешь еще врага бить, – положил ему руку на плечо Аникей.

Теперь пошли быстрей, широким походным шагом, так, как ходили в учебные походы. Ходьбой и отогрелись немного.

Начало светать. На далеком востоке среди обложных облаков наметилась узкая, бескровно светлая полоска.

– А может, и зря мы поляков-то упустили, – вздохнул Андрей. – Взяли бы языка, от него все и выведали.

– Первый попавшийся вряд ли все знает, – возразил Крашенинников. – Нам нужно действовать наверняка.

День они переждали в чахлом лесочке – Андрей замерз отчаянно – и только к вечеру двинулись снова, стараясь не удаляться от дороги.

Едва оставили позади хутор, покинутый жителями, как в его сторону прогрохотала доверху груженная телега. Поклажа ее – массивный стол, добротные лавки, несколько крест-накрест перевязанных тюков – заинтересовала Ивана, он велел вернуться к хутору и организовать за ним наблюдение. Телега остановилась, солдаты принялись перетаскивать добро в дом. Вскоре из распахнутой настежь двери прямо в грязь полетела бедная утварь, принадлежавшая, видимо, прежним хозяевам, – горшки, ухваты и прочий немудрящий крестьянский скарб.

– Что-то готовят, – сказал Багров.

Чуть позже подошли к хутору и солдаты. Хорошо спрятавшиеся русичи видели, как они захлопотали по двору. Некоторые наскоро принялись сооружать коновязь.

– На хутор нам нужно проникнуть, – тихонько произнес Крашенинников. – Пока охрану вокруг не выставили.

Андрей почувствовал, как заколотилось его сердце.

– А выставят – как обратно пробираться будем? – спросил Аникей.

– О том после подумаем. Вон сараюшка, – кивком указал Иван. – Туда и спрячемся пока, а там видно будет. Другого хода нет у нас.

Жутко любопытно было Андрею узнать, что задумал Крашенинников, однако спросить он не решился, да и времени на то не было. По-пластунски, а где и короткими перебежками, если позволял кустарник, они двинулись к сараю. Дождались, когда солдаты, закончив коновязь, пошли в избу, и шмыгнули в чуть приоткрытую дверь.

В углу лежала большая куча соломы, и они зарылись в нее. Со двора доносились резкие, простуженные голоса. Изредка долетала русская речь. По стуку копыт было слышно, как во двор въехало несколько верховых.

– Думаю, други, поляки на хуторе совет держать собираются, – сказал негромко Крашенинников. – Послушать бы, о чем они будут толковать, – и, почитай, полдела сделано!

Сквозь просветы в соломе они видели, как в сарай вошел поляк. Андрею бросился в глаза шрам, тянущийся через всю его щеку.

– Эй, есть тут кто-нибудь? – на ломаном русском языке крикнул он. Оглядев сарай и не дождавшись ответа, несколько раз ткнул саблей в солому. Андрей почувствовал, как совсем рядом прошло смертоносное лезвие.

– Холодина тут – зуб на зуб не попадает, – пробормотал Андрей, когда поляк вышел. Он мерз больше всех.

Прильнув к щелям сарая, они видели, как во двор все время прибывают новые люди. Судя по богато расшитым мундирам, это были не простые солдаты.

Вокруг хутора поляки расставили караул. Ловушка, в которую добровольно попал малый отряд русских, захлопнулась.

Иван выжидал. Видимо, у него был план, которым он пока не поделился с товарищами.

В сарай вошел поляк, взял охапку мелко нарубленного хвороста, сваленного у двери, и, насвистывая, удалился. Через некоторое время из трубы избы повалили клубы дыма.

Чуть позже в сарай снова вошел солдат. Хвороста уже не было, и он взял для топки охапку соломы, в которой прятались русичи.

– Этак он скоро до нас доберется. Айда на чердак, – пробурчал Иван, и они, улучив момент, быстро по лестнице переметнулись наверх.

– Есть задумка, ребята… – произнес Иван и перешел на шепот…

Когда в дверь вошел солдат за очередной охапкой соломы, они замерли. Поляк подошел к остаткам в углу и нагнулся. Иван застыл над ним у жердей настила, заранее раздвинутых. В следующую секунду он прыгнул на поляка. Сцепившись, они покатились по земляному полу. «Только бы не закричал», – подумал Андрей, но поляку от неожиданности такое, видимо, и в голову не приходило. Они яростно сражались, сверху оказывался то один, то другой. Андрей и Аникей сквозь щели между жердями напряженно наблюдали за схваткой. Они, конечно, ринулись бы на помощь, но Иван предупредил: «Первого, ежели он будет один, беру на себя».

Огромному поляку удалось повалить Ивана на спину, однако тот ловко вывернулся и в свою очередь набросился на врага.

– Пусти! – прохрипел поляк, выпучив глаза и едва сдерживая стон. Крашенинников вытащил из кармана загодя припасенную тряпицу и запихал ее поляку в глотку. После этого быстро стащил с него одежду. Затем накрепко скрутил ему руки за спиной ремнем, спутал ноги. Оттащил поляка в угол, спрятав в соломе так, чтобы он мог дышать.

Едва успел Иван забраться на чердак, как в сарай вошли еще двое, обеспокоенные долгим отсутствием товарища. С недоумением оглядели они полутемное пустое помещение. Затем один что-то сказал, другой хохотнул и оба подошли к остаткам соломы. В последнюю минуту один заметил тело, шевелящееся под соломой, и недоуменно посмотрел на другого. Этого мгновения оказалось достаточно: Аникей и Андрей по знаку Ивана бросились вниз на недругов. Андрею достался низкорослый и с виду ледащий, однако ловкий противник. Молниеносным движением инок перебросил его через себя и припечатал к полу.

Багрову пришлось потруднее. Ему удалось свалить противника, но тот зубами вцепился ему в ногу. Озверевший Аникей тут же оглушил его ударом по голове, и противник обмяк, на несколько мгновений потеряв сознание.

Скрутив обоих врагов и сунув каждому кляп, русичи присоединили их к первому.

Аникей и Андрей также надели форму польских солдат. Затем все трое взяли по охапке соломы и направились в избу. Двор был пуст, лишь поодаль виднелся вражеский караул.

Первым шел Иван. Ударом ноги он отворил дверь и вошел в комнату. Посреди стояла русская печь, огонь в ней догорал. По обе стороны стола на широких лавках сидели люди, которые не обратили на вошедших ни малейшего внимания. «Солдаты» подбросили соломы, огонь заиграл, загудел, бросая веселые блики в начавшие сгущаться сумерки.

В летнем лагере ратников обучали польскому языку, но люди за столом говорили бегло, и многие слова оставались непонятными.

Русичи нарочно медлили, возились у печки; один сдвинул солому поближе к печному жерлу, другой аккуратно подметал освободившееся место. И вдруг… Неожиданно для всех троих прозвучала русская речь.

– А что думаешь об этом ты? – спросил человек, сидевший во главе стола.

Маленький юркий человечек, к которому он обратился, поспешно встал и зачастил:

– Ударить надо оттуда, где русские не ждут.

– Это откуда же?

– А с Клементьевского поля!

– Но лазутчики донесли, что там ворота самые крепкие, – возразил кто-то. – Ты что же, хочешь, чтобы войско наше лоб себе расшибло?

Все зашумели.

– Оставьте его, – произнес поляк в богатой одежде, и шум за столом мгновенно стих. – Он дело говорит. Войска у них мало, знаю. А главное, оно необученное. Сборище сиволапых мужиков да юродивых. А ты вот что, – обратился он к говорившему, даже не назвав его по имени, и что-то брезгливое мелькнуло в выпуклых глазах поляка. – Ты самолично поведешь наш первый отряд на приступ. И горе тебе, если случится что не так.

Человечек закивал и заулыбался, словно получил великую милость.

– Клементьевское поле уязвимо, – вновь послышалось возражение. – А что, если русские опередят нас и первыми ударят, сделают вылазку?

– Силенок у них на это не хватит. Да и ума тоже, – презрительно махнул рукой главный.

По незаметному знаку Крашенинникова все трое вышли из избы.

У коновязи кони похрустывали овсом. Охраны, к счастью, здесь не было – поляки были уверены в собственной безопасности.

Русичи торопливо отвязали трех неоседланных коней.

– Значит, так, – нарочито спокойно проговорил Иван. – Запомнили, что за столом говорилось?

Андрей и Аникей кивнули.

– Сейчас галопом на конях к своим, – продолжал Крашенинников. – Авось хоть один до крепости доберется… А пока нужно караул миновать.

– Так мы ведь свои! – ткнул пальцем Андрей в польский мундир, пришедшийся ему почти впору.

– Кони-то у нас не солдатские, – усмехнулся Иван наивности инока. – Да неоседланные.

– И пароль у них, видать, есть, – добавил Аникей, вскакивая на коня. – Слово петушиное, коего мы не знаем.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – произнес Иван, и они рысью выехали со двора.

– Стой! Куда? – крикнул солдат, гревшийся у костра, и бросился им наперерез. Из палатки на окрик выскочили и другие.

Иван гикнул, ударил пятками коня и помчался вперед. Сзади, стараясь не отставать, скакали двое его товарищей.

Солдат успел копьем перегородить дорогу, но Иван свечой поднял коня в воздух и легко взял препятствие.

Крашенинников мчался, пригнувшись к гриве коня, и ловил ухом конский топот, доносившийся сзади. С ним поравнялся Андрей.

– Где Аникей? – спросил Иван.

– Конь под ним пал.

– Эх! Сам погибай, а товарища выручай! За мной! – крикнул Крашенинников и, круто повернув коня, помчался обратно.

Багров стоял в окружении врагов, которые, видимо, решили взять его живым. Они медленно сужали круг.

Аникей, успевший выхватить у одного из поляков длинное копье, размахивал им над головой, выкрикивая:

– Кто первый! Подходи! Проткну, как козявку!

Силы, однако, были слишком неравны, и поляки понимали это. Внезапное возвращение двух русичей расстроило их планы. Минутного замешательства оказалось достаточно. Крашенинников с налета прорвал вражье кольцо, подскакал к Аникею, нагнулся с коня, крепкой рукой охватил Багрова поперек туловища и, крикнув Андрею: «Прикрывай сзади!» – помчался во всю прыть…

Когда они избавились от погони, совсем смерклось. Русичи пустили измученных коней шагом.

К реке вышли в темноте.

– Кони добрые, жалко бросать, – вздохнул хозяйственный Аникей. – Да в подземный лаз их не затащишь.

Они медленно шли по берегу, разыскивая потайное место. В спустившейся тьме это было непросто.

– Кто-то там есть, – вполголоса произнес Андрей, вглядываясь в противоположный берег.

Все трое остановились, пристально всматриваясь.

– Никого там нет, – сказал Аникей. – Показалось тебе, Андрюша.

Но в этот момент они увидели, как в кустах что-то завозилось и притаилось снова.

– То-то мне все время чудилось, что за нами кто-то скачет, – с досадой крякнул Крашенинников.

– Переплывем и схватим, – шагнул к реке Андрей, хотя у самого от холода зуб на зуб не попадал.

– Погоди, – придержал его за рукав Иван. – Пока переплывешь, он десять раз убежит.

– Пальнуть бы в гада, да не из чего, – сокрушался Аникей, до рези в глазах вглядываясь в неясную фигуру преследователя, размытую тьмой.

– Возвращаемся в крепость, – принял решение Крашенинников.

– А ход подземный? – спросил Багров.

– Ход завалим за собой, – вздохнул Иван. – Нельзя, чтобы ворог воспользовался им. Не можем мы рисковать. Верно ли, други?

– Верно, – согласился Багров.

Андрей промолчал.

…Разведчики доложили результат тайной вылазки князю Долгорукову.

– Клементьевское поле? – переспросил он Крашенинникова. – А ты ничего не напутал?

– Нет, – сказал Иван.

– Гм… Ну что ж. Может, это и к лучшему. А как звать того предателя, не узнали?

– Нет.

– Ладно. А вы молодцы, ребята. Русь вас не забудет! – заключил князь.

Вылазка. Из повести Александра Чайкина

Как раз перед тем, как отдать команду ударить во все колокола и назначить первую вылазку из осажденной крепости, между двумя воеводами состоялся весьма примечательный разговор.

– Не держи на меня сердца, князь Григорий, – сказал Голохвастов, когда, удалив ратных начальников и челядь, они остались в гриднице одни.

– Ты о чем, княже?

– Да об отряде, коему я противился.

– Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто позабудет – тому оба. Так, что ли? – усмехнулся Алексей Иванович.

– Не таков я.

– Сам теперь вижу – прав ты оказался, – продолжал князь Голохвастов, – и дело твое окупится, верю, сторицею.

– Верю и я.

Да, поначалу Голохвастов, елико возможно, противился необычной задумке Долгорукова – создать специальный отряд из молодых парней, живущих в монастыре и его окрестностях. Отбирать ребят самых сильных, ловких да сметливых, невзирая на сословные различия, – именно последний пункт вызвал особо яростное сопротивление Голохвастова. Отряд должен был собираться тайно, без лишнего шума, в пустынном месте, вдали от жилья. По мысли Долгорукова, это была бы школа ратного мастерства, где лучшие умельцы должны были обучать парней искусству скакать верхом с полным вооружением, стрелять из лука в цель, наводить пищаль, преодолевать препятствия, быстро бегать да ловко прыгать, – словом, научить всему, что необходимо ратнику в боевых условиях.

– Такой отряд даст нам костяк для войска на случай, если война к крепости подойдет, – настаивал князь Долгоруков.

– Одумайся, княже, – махал в ответ руками Голохвастов. – Рук крестьянских и так не хватает, хлеб убирать некому, а ты эвон размахнулся. Баловство это одно, а то и того похуже. Дадим крестьянским детям оружие да обучим их делу ратному, глядишь – из повиновения выйдут да нам же головы и снесут.

– Ежели голова дурная, не грех и потерять ее, – отшучивался Долгоруков.

– Да разве мыслимо это – столько здорового народу от дела оторвать, – горячился князь Голохвастов. – Война еще либо будет, либо нет, а мы столько денег на обучение изведем.

– Ратное дело, княже, сейчас самое важное, – вразумлял друга-супротивника Григорий Борисович. – Прихлынет ворог под стены крепости – тогда поздно будет воинов-то обучать.

– Какой там ворог, – отмахивался Голохвастов. – Откуда ему здесь взяться? Чай не на границе обретаемся, а в самом сердце русском. Никогда ворогу сюда не добраться!

– Говорят у нас в народе: от сумы да от тюрьмы не зарекайся, – произнес задумчиво князь Долгоруков. – Я бы добавил еще: и от войны – тоже. И не дай Бог, ежели война застанет нас врасплох…

И настоял-таки князь Долгоруков на своем. За Терентьевской рощей, на крутом берегу быстрой Разини, был разбит большой ратный лагерь. Военное обучение в лагере хранили в тайне – даже архимандрит Иоасаф долгое время не подозревал о его существовании. И тому были причины. Трения между светской и духовной властью в те времена не были редкостью. Однако князь Долгоруков, умный и хитрый политик, справедливо полагал, что все раздоры с самолюбивым и властным старцем исчезнут в случае грозной военной опасности, растают, яко воск от лица огня.

Что же касается парней крестьянских, которым несколько месяцев назад посчастливилось попасть в ратный лагерь, то они и до сих пор вспоминали о том с упоением, как о лучшем времени в своей жизни. Хотя пришлось им в лагере ох как нелегко. Люди, ведающие ратное дело, гоняли их до седьмого пота, от зари до зари. Владеть оружием учил их сам князь Долгоруков-Роща, и был он строже всех прочих наставников.

Теперь парням предстояло доказать, что их не зря обучали ратному делу. Доказать не московским ратникам, которые приезжали по приглашению князя Григория Борисовича, не самому князю Долгорукову, строгому, но справедливому… Теперь их должен был испытать грозный и коварный враг, не ведающий, что такое пощада, задумавший закабалить Русь. Чужеземное воинство окружило крепость, захватив ее стены, словно горло, в могучие тиски.

Князья знали, что вместе с убогими странниками и каликами перехожими немало проникло в монастырь и вражеских лазутчиков. Потому ратный отряд из обученных молодых воинов решено было рассредоточить, собирая его только по сигналу тревоги для боевых действий. Чем позже сведения о существовании боевого отряда достигнут вражеских ушей, тем лучше будет…

Все это припомнил князь Долгоруков и решительно произнес, обращаясь к Голохвастову:

– Ну что, князь, настал наш час!

– Настал, князюшка любезный.

– Ин быть посему! Пусть звонари бьют во все колокола. Приступим, благословясь, к вылазке.

Голохвастов тяжело поднялся.

– Посмотрим ино, на что твое воинство способно, – не преминул он уколоть Долгорукова.

– Не мое, а наше воинство, князь, – спокойно поправил его Долгоруков.

…Над монастырем тревожно гудели колокола. Тягучий перезвон плыл над потускневшими от осеннего дождя куполами, видными издалека, над взлохмаченными крышами курных изб, над перепуганными толпами беженцев, которые прибежали сюда из разоренных ворогом окрестных деревень в поисках пристанища и защиты.

Зычный голос глашатая перекрывал колокольный перезвон.

– Эй, люди добрые! – во всю мочь, надсаживаясь, кричал мужик, покрасневший от натуги. – Все, кто может оружие держать, все, кому дорога земля наша Русская, все собирайтесь на площади! Вылазку будем готовить на Клементьевское поле. Всыплем жару ворогу лютому!

Когда Иван и Аникей добрались до площади, народу здесь было – не протолкнуться.

В этот момент на возвышение степенно взошел князь Долгоруков.

– Братие! – начал он зычным, чуть сиплым голосом. – Говорить здесь много нечего, времени на это у нас нет. Сами видите, как дело обстоит. А действовать нам надлежит так…

Голос князя дрожал.

– Волнуется, – прошептал Крашенинников, толкнув в бок Аникея.

– Сейчас мы все, кто способен держать оружие, разобьемся на два отряда – конный и пеший, – продолжал Долгоруков окрепшим голосом, сумев справиться с волнением. – Собираемся у главных ворот. Потом по сигналу выйдем из монастыря и дадим бой.

– Ах, славно! – сказал Иван.

Аникей промолчал, только сильнее сжал кулаки и воинственно приподнял рыжую бороду.

– …Как за ворота выйдем – не разбредаться, – продолжал говорить князь вслед толпе, хлынувшей к воротам. – Клином держаться!..

Колокола, словно по команде, разом умолкли, и голос князя волнами прокатывался по быстро пустеющей площади.

Ивана и Аникея чуть не задавили, когда они, помогая себе локтями, продирались к месту, где формировался для вылазки пеший отряд.

– Эх, нам бы сейчас да тех коней, – посетовал Крашенинников. – Ужо мы бы погарцевали.

Багров только усмехнулся.

Оба, не сговариваясь, стали в первый ряд пешего отряда, который вскоре, повинуясь команде, нестройно двинулся в сторону ворот.

Большинство смердов не имело оружия, одеты были разномастно – кто во что горазд, но глаза людей горели решимостью.

Бабы, жавшиеся к избам да плетням, поглядывали на новоявленных ратников с жалостью, иные вытирали платками то ли слезы, то ли капли нудного дождя. Какая-то молодуха выла в голос, надрывно.

У самых ворот отряд приостановился, сломав и без того призрачный строй. Высокий востролицый человек, судя по рясе из монастырской братии, раздавал оружие тем, у кого его не было – таких было большинство. Тут были топорики, крупные дубинки, бердыши, крючья, копья.

По дороге к воротам отряд успел разрастись подобно снежному кому. Кроме того, многие мужики, услышав набат и смекнув, что к чему, направились прямо к воротам, опередив отряд, сформированный на монастырской площади. Поэтому Аникею и Ивану, чтобы получить оружие, пришлось выстоять длинную очередь, несмотря на то что они шагали в первом ряду.

Оружие, вытащенное из монастырских подвалов, было заржавленным, в большинстве своем казалось мало пригодным, а то и вовсе негожим для сражения.

– Таким копьецом и курицу не проткнешь, – с досадой крякнул стоявший перед ними мужик, трогая пальцем затупленное острие протянутого ему копья.

– Ништо, злее будешь. Проходи давай, другие ждут! – прикрикнули на него. – Ишь, привереда!

Крашенинников взял предложенный ему топорик, провел ладонью по лезвию, покачал головой.

– Хоть наточить бы догадались, защитнички, – обратился он к монаху. – Таким топором и лучину не нащиплешь.

– И за такой спасибо скажи, смерд, – огрызнулся монах.

У Ивана заходили желваки.

– Не лезвием, так обухом, – улыбнулся Аникей, беря приятеля за руку и предотвращая готовую вспыхнуть ссору: он знал его характер.

Багрову оружие разрешили выбирать, и тот после некоторого раздумья взял острую, хотя и несколько заржавленную пику.

Поставили наново строй. Затем по сигналу ворота со скрипом распахнули, и отряд, подбадривая себя криками, ринулся наружу. Тут же, вслед за пешим, рванулся вперед и конный отряд, с ходу врубившись в гущу растерявшихся от неожиданности врагов.

Лязг железа заглушал стоны раненых и умирающих, крики сражающихся.

Чувство ненависти к врагу захлестнуло Ивана, вытеснив все прочие. Позабыв об опасности, он в несколько прыжков отдалился от своего отряда, легко перемахнул широкую яму, бог весть для какой надобности вырытую осаждающими, и очутился у них в тылу.

Натренированные мышцы работали четко, безотказно, как бы сами по себе несли сильное тело. Ох, как помогло ему учение в ратном лагере князя Долгорукова!

– Ванька! Ты куда? – услышал он чей-то крик. – Беги назад, сгинешь!

Но Крашенинников горящими глазами выискивал, какой бы вред побольше нанести ворогу. Оглянувшись, отметил про себя, что отдалился от монастырских ворот на порядочное расстояние.

Внимание парня привлекла осадная лестница огромной длины, которую он уже видел с крепостной стены. Лестница покоилась на доброй дюжине подвод, составленных гуськом, и была доставлена к крепости, судя по всему, издалека.

«Пожалуй, ежели приставить, вровень со стеной крепостной будет», – мгновенно прикинул Иван, и ярость вспыхнула в сердце. Подскочив к середине лестницы, он изо всех сил принялся рубить ее.

Лестница была сработана на совесть, может даже, и чужеземными мастерами, к тому же обита железными полосами, а топорик бойца невелик да и выщерблен. Но Крашенинников с такой злобой врубился в лестницу, что щепа брызнула во все стороны, словно рой разгневанных пчел.

Чтобы сподручнее было рубить, Иван вскочил на лестницу. И рубил, рубил ее, словно живого врага, позабыв обо всем на свете.

Смельчака наконец заметили. Откуда-то сбоку к нему метнулся огромный детина с побелевшими от ярости глазами. Он что-то кричал на шипящем языке и сжимал пудовые кулачищи. В одном из них тускло сверкнул нож.

Соскакивая ему навстречу, Иван запнулся о перекладину почти перерубленной лестницы и выронил топорик, который отлетел далеко прочь.

Нападающий ухмыльнулся и носком сапога отбросил оружие врага еще дальше.

Ивану оставалось надеяться на собственные силы да ловкость. Мог он и убежать – враг бы его едва ли догнал, – однако эта мысль и в голову ему не пришла.

Противник приближался медленно, выбирая момент, чтобы нанести удар наверняка. Но и Крашенинников был начеку. Далеко позади ему почудился голос Аникея, пробившийся сквозь гомон битвы, но он понимал, что оглядываться нельзя.

Со стороны соперники напоминали двух бойцовых кочетов, топчущихся по кругу. Поляку никак не удавалось применить нож, настолько ловко увертывался Иван.

В одно из мгновений враг коротко замахнулся, метя в грудь Ивана, но тот нырком ушел в сторону, и лезвие рассекло воздух. Улучив момент и быстро оглянувшись, Крашенинников убедился, что помощи ждать неоткуда: сотоварищи рубились далеко. И Аникея не видать…

Резким взмахом ножа противник задел его плечо, по руке побежала кровь.

– Сдавайся, скотина! – завопил поляк.

Тут Иван применил прием, который хорошо знал. Сделав вид, что падает, он в последний момент схватил противника за кисть руки, которая сжимала нож, и рванул врага на себя. Рука противника хрустнула, он взвыл от боли и рухнул на колени, но тут же вскочил с удесятеренной яростью.

Через какое-то время можно было подвести первый итог поединка: Иван был ловчее, но враг превосходил его в силе. А тут еще начало неметь плечо.

Изловчившись, Крашенинникову удалось ударом ноги вышибить нож у поляка. Тогда тот начал молотить руками, словно оглоблями, и некоторые удары достигали цели.

Ивану казалось, что бой длится целую вечность, хотя прошло лишь несколько минут.

– Эге, вот где идет настоящий бой за Московию! – послышался сзади насмешливый голос. Это подошла группа из нескольких поляков, вооруженных бердышами и ножами. Они начали растягиваться, окружая место схватки.

Еще оставался узкий проход, чтобы попытаться убежать, пробиться к своим. Но нет, лучше погибнуть, чем покинуть поле боя.

Круг замкнулся. Враги начали медленно сближаться. В этот момент издалека донесся звук барабана – сигнал к возвращению в крепость тех, кто участвовал в вылазке. Потом ворота захлопнутся, и Иван останется один в стане врагов…