Текст книги "Прыжок над бездной"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Осада. Из повести Александра Чайкина

Осень в том году выдалась капризная да ранняя, так что люди, можно сказать, и солнышка-то не видали. К началу сентября и вовсе лето пропало, как не бывало его. Обложные, тягучие тучи завесили небо, частенько сеялся нудный дождь.

В зарослях, окружающих монастырь, тревожно алели кисти рябины, которая в тот год уродилась отменной. Неплох был и урожай, но он пропадал, гнил на корню, и тут уж не погода повинна была: враг, коварный и жестокий, просочился, пробился сюда – почитай, в самую сердцевину Руси святой. Разорял дома, жег, грабил, убивал.

Смутное время!

Как сопротивляться вооруженному, организованному противнику? Единственной более или менее надежной защитой для окрестного люда представлялись только стены Троице-Сергиева монастыря, и сюда потихоньку начал сбиваться народ из окрестных деревень.

Недруг, сытый да наглый, пришел по Московской дороге. День и ночь бесконечно тянулись, поскрипывая, повозки, доверху груженные награбленным добром, мычал угоняемый скот, мародеры горланили пьяные песни. Частенько между разношерстными пришельцами вспыхивали драки, которые кончались поножовщиной.

Захватчики попытались с ходу взять монастырь, но были отброшены.

После нескольких неудачных попыток, понеся большие потери, они изменили тактику и принялись со всех сторон обтекать твердыню монастыря, так что последний в конце концов уподобился островку, который со всех сторон окружен беснующейся талой водой.

К концу сентября последняя тропинка, ведущая из монастыря, была перерезана. Враги обложили его, словно берлогу медведя, и заранее предвкушали победу. О несметных богатствах монастыря ходили легенды, что особо притягивало захватчиков.

…Иван вышел из избы на рассвете. В последнее время ему худо спалось, на душе было тревожно. Улицы оказались переполненными, и он подивился, сколько все-таки народу прибыло – не протолкнешься. Матери кормили младенцев грудью тут же, на улице, в воздухе стоял гул голосов, плач детей, надрывное мычание недоеной скотины.

Миновав площадь, тоже почти всю забитую пришлым людом, он направился к крепостной стене. Хотелось посмотреть, что происходит там, снаружи.

Ворота, обычно распахнутые настежь, сейчас оказались наглухо закрытыми. Иван потрогал пальцем поперечное бревно, потом с силой толкнул его, отчего несмазанные петли ворот натужно заскрипели. На звук подошел стражник с пикой.

– Чего тебе, пташка ранняя?

– Отвори, – попросил Иван.

– Смерти захотел?

– Глянуть желаю, что на белом свете деется. А то сидим тут, как в крысоловке.

Стражник покачал головой:

– Нельзя.

– Почто?

– Заказано ворота отворять.

– Вчера я бегал наружу…

– Вчера бегал, а сегодня не побегаешь. Велено никого не впущать и не выпущать, – зевнул стражник.

– А ты потихоньку, в калитку меня выпусти. А? – попросил Иван. – Что ж ты, не знаешь меня?

– Кто ж тебя не знает, прыгунка, – ухмыльнулся стражник. – Только зря просишь.

– Я пробегусь – за мной и ветер не угонится, и мигом обратно.

– Попадешь как кур во щи. А ты вот что, прыгунок, – посоветовал стражник. – Забирайся на стену да и гляди, сколько душеньке угодно.

– И то дело, – согласился Иван и словно ветер помчался к ближайшей угловой башне.

Стражник глядел ему вслед, то ли неодобрительно, то ли восхищенно покачивая головой. Странный он парень, этот Иван Крашенинников. Словно бес в ногах его сидит. Бегает так, что никто в округе за ним не угонится. Куда там! Кажется, Иван, захоти только, и коня доброго обгонит. А как он прыгает, как из лука тугого стреляет, как копье мечет в цель – загляденье! И откуда что берется? Отец его, Петр, забитый мужик, стать у него самая что ни на есть обыкновенная. А у Ивана – любо-дорого посмотреть: стройный, в поясе узок, плечи широкие. Ходит – как по воздуху плывет. Не зря девки на него заглядываются.

По витой избитой лестнице, утопленной в башне, Иван между тем споро выбрался на башню. Миновал выщербленный зубец, вышел на открытый участок и, глянув вниз, застыл, словно завороженный. Зрелище и впрямь было необычным.

Внизу на равнине теснился немирный пришлый люд, который торопился по-хозяйски устроиться у стен монастыря. Ставили палатки, разжигали костры, забивали скотину. Несмотря на ранний час, в стане противника царило оживление. Иногда до Крашенинникова долетали отдельные возгласы. Все это людское месиво колготилось в сырой сентябрьской дымке, сбивалось в кучки, чтобы тут же растечься ручейками, и очень напоминало издали муравейник.

Через несколько минут Иван заметил, как издалека, со стороны Благовещенской рощи, показалась группа воинов в одинаковых одеждах. Они сноровисто волочили по земле какой-то длинный предмет. Острые глаза юноши угадали в нем осадную лестницу, известную ему по рассказам Аникея, его приятеля, который слыл неугомонным выдумщиком и изобретателем всяческих поделок.

Иван смотрел на осадную лестницу, и сердце его еще тревожнее заколотилось. Только теперь он всей душой почувствовал, что впереди, в недалеком будущем – осада, жестокие сражения…

Потянул ветерок, и Крашенинникову показалось, что это сам ангел смерти повеял своим крылом. Из рассказов беженцев он знал, что враг жесток и неумолим. Чего-чего, а пощады от него не жди!

Здесь, за стенами монастыря, находились все его близкие: и многочисленные друзья, и старые родители, и златокосая Наталья. Что ждет их в будущем?..

Несмотря на насупившееся небо, осаждающие продолжали суетиться, что-то кричали, размахивали руками. Вскоре появилась вторая осадная лестница, затем еще и еще. Крашенинников и счет им потерял. Среди всех лестниц выделялась одна, которая была почти вдвое длиннее других.

Иван оглянулся, посмотрел на крепость, которая показалась маленькой и беззащитной перед несметным сонмищем врагов, и сердце его сжалось от тоскливого предчувствия.

Неужто им никто в крепости не поможет, неужто люди окажутся брошенными на произвол судьбы? И где же? Здесь, посередь Руси, собственной отчизны.

До Москвы, ежели по мирным временам, рукой подать, а ныне – попробуй доскачи, доберись. Птицей не полетишь, хотя Аникей и говорил ему, что человеку можно приделать крылья, и тогда он поднимется в небеса, аки птица. Он даже рассказывал про какого-то стародавнего парня, которого звали Икар… Вроде этот самый Икар смастерил себе крылья, прикрепил перья воском да и полетел ввысь вместе со своим отцом, как-то мудрено его звали… Только дело плохо кончилось. Поднялся Икар слишком высоко, туда, где солнце жгло больно жарко, лучи его растопили воск, и перья выпали. Упал Икар в море и погиб. Тут и сказке конец.

А может, не сказке?..

Крашенинников тряхнул головой. Нет, крылья не для него! Вот по земле бежать – дело другое. Тут он с кем хочешь потягаться может.

Как, однако, пробраться в Москву, чтобы попросить помощи? Может, глухой ночью на коне добром поскакать? Конь хороший найдется, да ненадежное это дело – конь. Заржет не вовремя – и враз попадешься. Иван глянул на людское месиво внизу и вздохнул: коня убьют под ним в два счета. Надеяться можно только на себя… На мгновение он прикрыл глаза, представив себе, как дерзко мчится там, внизу, лавируя между врагами, а те в растерянности никак не могут поймать его, только хватают руками пустоту. Они пускают в него стрелы, мечут копья, да все мимо, мимо – настолько ловко увертывается от них Иван. Словно нынешней весной, когда они играли с ребятами в горелки на лугу… Видение было настолько ярким, что Иван вздрогнул, когда кто-то неожиданно окликнул его снизу:

– Эй, Вань!

У подножия стены стоял Аникей Багров и, задрав вверх рыжую жидкую бороденку, весело смотрел на него.

– Заснул, что ли, стоя? – поинтересовался приятель.

– Навроде того, – не без смущения признался Крашенинников, улыбнувшись в ответ.

– Гляди, свалишься полякам прямо в котел. Знатная похлебка получится.

– Поднимайся сюда.

– И то.

Аникей, взобравшись на крепостную стену, тут же зашел за зубец, служащий защитой воинам от стрел врагов.

– Насилу разыскал тебя здесь, – произнес Аникей, едва отдышавшись от быстрого подъема по крутой лестнице. – Спасибо, стражник подсказал, где тебя искать, неугомонного. Чего тут деешь-то?

– На недруга смотрю.

– Охоронись, за камень стань. Неровен час, стрелой сшибут, моргнуть не успеешь.

Иван махнул рукой.

– Не до меня им, – произнес он. – Видишь сам, что там делается.

– Да уж вижу, – угрюмо ответил Аникей. Брови его нахмурились, вертикальная складка прорезала лоб.

– Подмогу нужно просить, и чем скорее, тем лучше, – сказал Крашенинников. – Сами, видать, не выдюжим.

– До Бога высоко, до царя далеко, – ответил Аникей, приставив к глазам ладонь козырьком, чтобы лучше видеть.

– Ну уж далеко, – возразил Иван. – До Москвы-то рукой подать.

– Видит око, да зуб неймет, – усмехнулся Аникей, продолжая разглядывать несметные полчища врагов.

– А ты придумай чего-нибудь, Аникуша.

– Я?

– Кто же еще-то? Ты первый выдумщик в округе. Даже, говорят, с нечистой силой начал знаться…

– А ты, ежели друг мне, глупостей не повторяй! – резко оборвал его Аникей.

– Я шутейно…

– И шутейно не болтай.

– Нет, Аникей, ты не отказывайся, – не отставал Иван. – У тебя в избе диковинок полно – одна похлеще другой. Ты бы сделал мне крылья, а? Навроде как у того парня, про которого рассказывал.

– А полетишь?

– Полечу, так и быть. Где наше не пропадало!

– А вдруг враги стрелой сшибут али сам сверзишься с поднебесья? Не побоишься?

– Не побоюсь, вот те крест, – торопливо проговорил Иван. Ему показалось, что Аникей спросил всерьез, а в том, что его приятель горазд на самые неожиданные выдумки, Ивану, да и не только ему, приходилось убеждаться не раз.

– Значит, в Москву полетел бы?

– В Москву, за подмогой.

Аникей стер тяжелую каплю дождя, упавшую на лоб.

Приятели помолчали. Дождь начал усиливаться.

– Ладно. Крылья – сказка, конечно, я понимаю, – развел руками Иван. – Но думаю, Аникей, я сумел бы и пешком до Москвы добраться.

– Это как же?

– Бегом. Никто меня не догонит.

– А ежели препятствие встретишь? Обоз, к примеру?

– Перепрыгну, что твой кузнечик. И добегу, – громко произнес он и тряхнул чубом.

– Меня в монастыре чудаком почитают. А ты, гляжу, чудак меня похлеще будешь.

– Думаешь, сил у меня не хватит?

– Силенок у тебя хватит, Ваня. Чем-чем, а этим тебя Господь не обидел.

– Чего ж еще надо?

– Уменья.

– Уменья бегать, что ли?

– Вот именно. И прыгать тоже, – добавил Аникей.

Иван искоса бросил взгляд на приятеля: не шутит ли? Но лицо Багрова оставалось серьезным.

– Вроде умею я бегать да прыгать, Аникуша, – произнес с обидой Крашенинников.

– Да знаю я, что проворнее всех в округе, – хлопнул его по плечу Аникей, – что никто не догонит тебя. Но речь о другом веду: бегать и прыгать – великое искусство. И ему нужно учиться, как, например, грамоте. В древности оно ведомо было, а потом утрачено.

– Откуда знаешь?

– Да уж знаю.

– Кто сказал?

– Сорока на хвосте принесла, – рассмеялся Аникей.

Крашенинников задумался. Так что же это получается, люди добрые? Он бегает быстрее всех, прыгает выше и дальше всех – не зря же люди прозвали его прыгунком! – а приятель этак небрежно, походя замечает, что он толком не умеет ни бегать, ни прыгать.

А может, Аникей прав? Каждый раз, легко обгоняя других, Иван смутно ощущал, что способен на большее. Может, и впрямь уменья ему не хватает?

От всего этого вдруг повеяло жгучей тайной, но Иван в расспросы не стал вдаваться: как говорится, всякому овощу свой час. Голова его теперь была занята совсем другим.

Дождь припустил сильнее, но приятели не обращали на него внимания. Монастырские окрестности затуманились, затянулись косой сеткой.

Плотно сжав губы, Аникей вглядывался в даль, думая о чем-то своем. Казалось, он видит нечто, не видимое другим.

– Если ты провидец такой, то ответь на вопрос, – начал Иван.

– Ну?

– Удержим мы крепость али отдадим ее ворогу ненавистному? – голос Ивана задрожал от волнения.

– Того не ведаю, – покачал головой Багров. – Смотря как сражаться будем.

Снизу, с монастырского подворья, донесся жалобный плач: беженка тащила за руку орущего мальчишку, награждая его тумаками.

– Аникей, – взмолился Крашенинников. – Придумай, как супостатов истребить али от стен отогнать. Сожги их, али утопи, али еще чего сообрази. Ты все можешь! О прошлом годе вы со своим монашком придумали штуку, чтобы мужикам легче было бревна таскать да каменные глыбы ворочать.

– Думаю над этим, Ваня. Но силенок да знанья не хватает мне…

Вверху, на пронзительном ветру, оба основательно продрогли. Миновав стражника, который спрятался от дождя в будку, они пошли вдоль крепостной стены: здесь народу было поменьше.

– Пойдем ко мне, – предложил Аникей. – Сбитнем горячим погреемся.

– Пойдем! – с радостью согласился Иван, прибавляя шаг. С тех пор как у Аникея появился новый приятель, пришлый монах, Багров крайне редко приглашал к себе Крашенинникова.

Жил Аникей бобылем, обслуживал себя сам, однако избу содержал в порядке.

В последнее время поползли упорные слухи, что-де Багров знается с нечистой силой. Архимандрит монастыря Иоасаф на всякий случай даже приставил к нему соглядатая, но тот исправно доносил, что Аникей держит себя скромно, тихо, ни дыма, ни тем паче адского пламени в подслеповатых окошках его избы не наблюдается. Правда, справедливости ради нужно заметить, что Аникей, раскусив соглядатая, щедро угощал его брагой.

Так или иначе, а всемогущий старец успокоился насчет Багрова и нечистой силы.

Чем ближе к центру пробирались Иван и Аникей по улицам, тем теснее и суматошней на них становилось. Не оставалось ни клочка свободного пространства – все было запружено беженцами. Ранние холода осложнили их и без того бедственное положение. Доносились обрывки разговоров.

– …Хату спалили, детишек поубивали, мужик в ополчении сгинул. Осталась я одна на белом свете, сюда незнамо зачем прибежала, – рассказывала окружившим ее бабам молодайка в платке, вытирая слезы.

– И кой дьявол привел их сюда, недругов наших, – с ненавистью произнес Крашенинников, когда они сделали несколько шагов, удалившись от плачущей женщины.

– Привел их не дьявол, Ваня, а литовский гетман Ян Сапега да с ним польский пан Александр Лисовский.

– Выходит, литвины да поляки? А я со стены вроде еще и других различал.

Багров отрубил:

– Изменщики.

– И я так думаю, – согласился Иван.

Наконец добрались до места.

Избенка Аникея стояла в тихом переулке, по которому не то что телеге – пешему можно было пробраться чуть ли не бочком.

Крохотный участок, заросший чертополохом да бурьяном, был огорожен ветхим, покосившимся плетнем, потемневшим от времени и дождей.

По узкой, слабо протоптанной тропинке подошли к избе.

Внутри было тепло и как-то покойнее. Согревшись сбитнем, Аникей и Иван разглядывали старые рукописные тексты. Их отыскал в монастырском подвале инок Андрей, новый приятель Багрова. Откуда Андрей пришел в монастырь, Крашенинников не знал.

В избе стало темно – хоть лучину зажигай. Осенью сумерки наступают быстро…

Когда Александр Христофорович закончил чтение, в комнате на некоторое время воцарилась тишина. Сережа подлил керосину в лампу, начавшую чадить, вывернул побольше фитиль – он не решался проделать эти манипуляции во время чтения.

То, что читал отец, Сереже очень понравилось. Кое-чего, правда, он не понял, но расспрашивать отца при гостях не стал. Вместо этого он съел картофельную оладью, обильно политую сметаной. Хотя оладья и остыла, она показалась мальчику дьявольски вкусной, и его неприязненное чувство к соседке заметно уменьшилось.

– Сколько Русь хлебнула! Сколько ей досталось на протяжении истории! – нарушил кто-то молчание.

– А чего добились враги? Их кости сгнили, а страна наша живет и здравствует, – сказал Крылов.

– Александр Христофорович, а что дальше-то было? – спросила соседка.

– Дальше я еще не сочинил, – улыбнулся Чайкин.

Взяв в руки лампу, чтобы посветить в темном коридоре, отец вышел проводить гостей.

– Заберите свой продукт, Алла Кондратьевна, – сказал он соседке, задержавшись в дверях, и кивнул на оладьи, к которым, кроме Сережи, так никто и не притронулся.

– Ну что вы, Александр Христофорович! Завтра в дорожку с Сережей возьмете.

На крыльце разговор возобновился.

– Пап, а откуда ты узнал про все это? – решился задать Сережа давно мучивший его вопрос.

– О чем ты, сынок?

– Я о людях… Иван, Аникей, потом этот… монах Андрей…

– Мой тезка, между прочим, – не без самодовольства вставил механик.

– Их ты всех выдумал, пап? – продолжал Сережа.

– Конечно, – улыбнулся Александр Христофорович.

Глава четвертая. Ленинград

Прошло всего две недели, как Сережа с отцом переехал в Ленинград, а жизнь в Крутоярске уже казалась ему какой-то далекой и нереальной – столько новых впечатлений нахлынуло разом.

Отец уходил на работу затемно, а возвращался так поздно, что Сергей, как ни крепился, частенько уже засыпал.

Им дали просторную комнату на Васильевском острове. Двор был большой, но скудный зеленью.

Сережа подружился со сверстниками. Ребята бегали в порт, где мальчик впервые увидел морские суда, ходили на Дворцовую площадь, к Зимнему дворцу. Сережа полюбил смотреть на свинцовые волны Невы, которые казались холодными даже в июльскую жару. Куда Разине до этой величавой красавицы!

Иногда из Крутоярска приходили письма, отец читал их, перечитывал, потом складывал аккуратной стопкой на своем столе, стоявшем у окна.

Неприметно наступила осень. Сережа пошел в школу.

Однажды, вернувшись с занятий, он застал отца дома – тому нездоровилось – за чтением длинного письма.

– Опять от дяди Крылова? – спросил мальчик.

– Нет, – усмехнулся отец. – Представь себе, от нашей бывшей соседки Аллы Кондратьевны. Помнишь ее?

Сережа кивнул.

– А что она хочет?

– Пишет, что к концу года собирается в Ленинград, родственников навестить. Спрашивает, можно ли ей к нам в гости прийти. Вот.

– Ответил ей?

– Нет еще.

– А что напишешь?

– Ей-богу, не знаю, Сергей, – вздохнул отец, и в его голосе прозвучали нотки растерянности. – А тебе нравится Алла Кондратьевна?

Мальчик промолчал.

– Ладно. Чего у нас в доме вкусненького есть? – спросил отец, круто меняя тему разговора. – Пойду товарища навестить в больнице.

– Ты сам, гляди, болен, куда пойдешь. А кто заболел?

– Ты не знаешь его. Он сильно пострадал во время прыжка. Мне только сегодня удалось выяснить, в какой он клинике находится.

– Вместе работаете?

– Собирай узелок, а то часы приема закончатся – там, брат, строго, – вместо ответа попросил отец…

Постепенно и у Чайкина появились новые друзья. Сережа с жадностью ловил их разговоры о парашютах новых систем, о способах прыжков с парашютом, о затяжных прыжках. Он видел, что свободные вечера отец проводит над неизменной своей тетрадью, и с нетерпением ожидал следующей главы. Что сталось дальше с Иваном и Аникеем? Сумеют ли враги взять русскую крепость, которую окружили?

Однако, судя по всему, писательская работа у отца подвигалась крайне медленно, поскольку свободного времени оставалось совсем мало.

Однажды Чайкин привел в дом незнакомого молодого человека. Сережа еще не спал. Примостившись у подоконника, он мастерил воздушного змея, чтобы завтра с ребятами запустить его.

Молодой человек с улыбкой подошел к Сереже.

– Будем знакомы, Павел Кириллов, курсант воздухоплавательной школы, – представился он, щелкнув каблуками.

– Павел лучше всех парашют изучил, – добавил Александр Христофорович.

– Но это пока в теории, товарищ Чайкин, – добавил Кириллов.

– Будет тебе и практика, – усмехнулся Чайкин. – Я хотел посоветоваться с тобой по поводу кое-каких усовершенствований к «Жюкмесу». А Сережа нам пока чайку приготовит.

Чайкин, проработавший несколько месяцев в конструкторском бюро, вместе со своими коллегами, такими же энтузиастами парашютного дела, собранными со всех концов страны, пришел ко вполне определенному выводу: без практического опыта прыжков дальнейшее развитие и совершенствование парашютного дела невозможно.

К этому времени Чайкин успел завоевать определенный авторитет среди сотрудников: он знал в совершенстве конструкцию различных парашютов, в случае необходимости мог объяснить, чем один отличается от другого, достоинства и недостатки каждого. Недаром начальник отдела окрестил Чайкина ходячей парашютной энциклопедией.

Именно поэтому коллектив конструкторского бюро и поручил Александру Христофоровичу Чайкину изложить военному руководству точку зрения конструкторов парашютов на создавшуюся ситуацию.

Военное командование встретило идею Чайкина о немедленном введении в воздухоплавательной школе учебных прыжков с заметной прохладцей.

– Мы должны учить курсантов летать, а не прыгать! – категорично заявил один из крупных руководителей, к которому Чайкин пришел на прием.

– Каждый пилот обязан уметь прыгать с парашютом, одно неотделимо от другого. Кроме того, результаты прыжков необходимы для нас.

– Возможно, возможно, Александр Христофорович. Но это дело будущего. А пока пусть повышается безопасность полетов, тогда отпадет необходимость в прыжках с парашютом.

– Нет, парашютное дело нельзя откладывать ни на один день, – загорячился Чайкин. – Иначе мы рискуем отстать от других стран.

– Дорогой мой, – снисходительно улыбнулся собеседник, – благими намерениями вымощена дорога в ад. Нужно быть реалистом: у нас на сегодняшний день нет достаточного количества парашютов. С чем прикажете прыгать?

– О том я и говорю. Нужно налаживать их производство. Создать в стране новые конструкторские бюро, заводы…

– Ого! Планы, прямо скажем, наполеоновские. А кто возьмется за это дело? Где кадры найти? Выпускать парашюты – это не кастрюли лепить.

– Нужно думать о будущем, готовить его уже сейчас. Парашютное дело имеет и огромное воспитательное значение. Необходимо обучать молодежь не только полетам, но и прыжкам. Создать по стране сеть аэроклубов. Воспитывать у ребят и девушек отвагу, находчивость, стойкость. Потом, в армии, это ох как пригодится!

– Слова, слова… – поморщился собеседник Чайкина.

– Что ж, мне ничего не остается, как обратиться в правительство, – решительно произнес Александр Христофорович.

– Не следует торопиться, – услышал Чайкин в ответ. – Дело у нас одно, общее, государственное. Обсудим спокойно. С чего вы предлагаете начать?

– Да хотя бы с показательного прыжка! – воскликнул Чайкин. – Бессмыслица ведь получается. Некоторые слушатели воздухоплавательной школы не только не умеют прыгать с парашютом, но даже не видели, как это делается. Соберем всех курсантов, пригласим почетных гостей и проведем прыжок в торжественной обстановке.

– Что ж, мысль сама по себе недурная. Обсудим детали…

Сережа приготовил чай, но его пришлось несколько раз разогревать, пока Чайкин и Кириллов вели за столом негромкий разговор, обложившись чертежами.

– Похоже, лед тронулся, Сережка, – сказал отец, когда они приступили наконец к чаепитию. Сын, конечно, был в курсе его дел. – Завтра на учебном полигоне показательный прыжок. Если он пройдет благополучно, такие дела развернем – чертям тошно станет!

– Вот здорово! – Сережа от волнения пролил чай на клеенку. – Ты сам прыгаешь, пап?

– Мне не положено, – улыбнулся Чайкин. – Прыгать будут добровольцы из учлетов. Их оказалось много, почти все курсанты изъявили желание. Вот и Павел тоже.

– Папа, возьми и меня с собой, – взмолился Сережа. – Хочу посмотреть настоящий прыжок с парашютом!

Отец покачал головой:

– Я объяснял тебе, брат. На учебный полигон ребятам доступа нет.

– А может, в виде исключения, Александр Христофорович? – вступился за Сережу Павел.

– Никаких исключений.

Мальчик насупился, едва сдерживая слезы.

– Ладно, не горюй, – подмигнул ему отец. – Мы с Пашей после прыжка – сразу домой, и устроим пир горой!..

Засиделись допоздна. У каждого на душе было и радостно, и чуточку тревожно.

– Я и домой не доберусь, – забеспокоился Павел, глянув на часы. – Мосты через Неву, наверное, развели, да и общежитие уже закрыто. Комендант у нас строгий – ужас.

– Что комендант строгий – это хорошо. А ночевать оставайся у нас, – решил Чайкин. – Места хватит. Утром вместе и на аэродром поедем. И ты давай ложись, давно пора, – повернулся он к Сереже.

– Пап, я ну ни капельки не хочу спать, – сказал мальчик. – Может, ты нам свою повесть почитаешь? – неожиданно для самого себя предложил он. – Сам говорил, что на днях закончил главу.

Предложение застало Чайкина врасплох.

– Да ведь он начала не знает, – кивнул отец на Кириллова.

– А я ему сейчас все расскажу, – заторопился Сергей.

И пока Александр Христофорович убирал со стола нехитрое угощение, он кратко пересказал Павлу первую главу повести.