Текст книги "По острию ножа"

Автор книги: Владимир Михановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Товарищ командир!» – крикнул мне один из солдат, отворачиваясь от окна.

«В чем дело?»

«Они хотят нас уничтожить».

«С чего ты взял?»

«Сами посмотрите».

Я подошел к нему. Из окна соседнего дома на наш смотрел крупнокалиберный пулемет.

Я сказал:

«Без паники».

Было понятно, что в чеченском селе, куда мы попали, к русским солдатам относятся по-разному, и наверняка здесь есть люди, ненавидящие нас. Весь вопрос в том, что готовы они предпринять.

Матейченков произнес:

– В таких случаях возможна и провокация.

– Так думал и я. У гранатомета хлопотали двое чеченцев в камуфляжной форме. Тогда я понял, что назревают серьезные и малоприятные события, и мой оптимизм в благополучном исходе операции довольно сильно поколебался.

– А толпа вокруг школы разошлась?

– Нет. Она даже не вздумала редеть, хотя внутри нее бродили какие-то люди, призывая народ расходиться. И, как это ни парадоксально, именно с этой толпой я связывал свою последнюю надежду: не станут же чеченцы, в конце концов, палить по своим?!

Еще когда я был у начальника местного гарнизона, тот сказал мне, что пришлет для переговоров местного муллу, который жил по соседству и пользовался у чеченцев, как я понял, огромным авторитетом. К тому же он был родственником не кого-нибудь, а самого президента Джохара Дудаева, что не могло не придавать ему дополнительный авторитет.

Через некоторое время я заметил из того же окна, как к школе медленно подъезжает, как бы раздвигая толпу, огромный «кадиллак», приветствуемый почтительными поклонами и восторженными криками, и понял, что это не кто иной, как долгожданный мулла. Над его машиной развевалось зеленое знамя внушительных размеров.

Опасность обстрела исчезла: пока он здесь, чеченцы не посмеют палить по школе из пулемета и гранатомета.

– Что же мулла? – спросил полпред.

– Он оказался спокойным и рассудительным человеком, к тому же превосходно говорящим по-русски. Это было для меня вдвойне приятно, так как бывшего учителя, служившего мне переводчиком, а также трех остальных охранников я отпустил с миром: они никак не могли повлиять на создавшуюся ситуацию, и дальше содержать их под стражей, по моему разумению, не имело смысла.

«Здравствуй, полковник», – были первые слова муллы, обращенные ко мне.

«Откуда ты знаешь, что я полковник?»

«Мне сказал об этом начальник гарнизона, с которым ты говорил сегодня утром».

«Ты едешь от него?»

«Да. Он рассказал о ситуации, в которую вы попали. Давай вместе обсудим, как надо действовать дальше».

«Давай».

«Мы готовы вас отпустить, но не должны уронить свое достоинство и честь».

«А мы хотим сохранить свою жизнь. Кстати, как и жизнь всего этого селения…»

Мулла кивнул:

«Вот от этой печки и давай танцевать».

– Так и сказал? – переспросил Матейченков.

– Честное слово. Я спросил:

«Откуда ты так хорошо знаешь русский?»

«Я учился в Москве».

«Где?»

«В юридическом институте».

«И стал юристом?»

«Муллой».

«Каким образом?»

«Пути Аллаха неисповедимы».

«Знаешь, с нашим богом такая же история», – улыбнулся я. Он улыбнулся в ответ в густую бороду, и контакт между нами был установлен.

На всякий случай я вкратце рассказал мулле о своем разговоре с начальником гарнизона и о достигнутом с ним соглашении.

«Начальник гарнизона неплохой человек, но я не советую тебе слишком полагаться на его слово», – покачал головой мулла.

«Почему?»

«Он не в себе».

«Как это?» – не понял я.

«Ну, он немножко сумасшедший, – пояснил мусульманский священник и добавил: – Чокнутый, как любите говорить вы, русские». – Для убедительности он покрутил пальцем у виска.

«Я этого не заметил. Он говорил вполне здраво».

«Да, он здравомыслящ, к тому же честен и смел, иначе Джохар не поставил бы его во главе гарнизона».

«А ты говоришь – чокнутый…»

«О его сдвинутости знают только близкие ему люди. Он упоминал про свою дочку?» – спросил мулла.

«Упоминал, – удивился я. – Что же здесь такого?»

«А то, что никакой дочки на самом деле у него нет».

«Как нет?»

«Вернее, была».

«Ничего не понимаю…»

«Он жил все время один, жена умерла при родах, – пояснил мулла. – Жениться ни за что не хотел, сам воспитывал маленькую дочку. Я хорошо знал ее, играл с ней, это был прелестный ребенок. Во все поездки по Чечне и даже за границу он брал ее с собой, хотя я его всячески отговаривал от этого: мало ли что может случиться в поездке, особенно по Чечне? Ведь война тогда уже началась…»

«А за границу куда он ездил?»

«В Иорданию, Турцию, да мало ли? У чеченцев, как ты знаешь, много друзей, – с достоинством пояснил мулла. “Лечу, – бывало, рассказывает, – прижимая к себе дочку, а снизу зенитки бьют, за иллюминатором только облачка разрывов!” – и хохочет».

«Чему же ты рад, – говорю, – ведь ребенка подвергаешь опасности. Смертельной».

«Я, – отвечает, – решил: если погибать нам – так вместе, чтобы никогда не разлучаться, ни на этом свете, ни на том».

«Ты, – говорю, – взрослый мужчина, а ведешь себя, словно дитя неразумное».

«“У меня кроме дочки нет никого на белом свете. Как же я, посуди сам, хоть на один день могу с ней расстаться?” – отвечает. Вот такой человек, хоть кол ему на голове теши».

«Что же случилось с дочкой?» – спрашиваю я у муллы.

«Это произошло год назад. Он поехал – по личному приказу Дудаева – проверить нашу засаду, которую соорудили под Грозным, на вероятном пути следования русской бронетанковой колонны… Кстати, и генерал его отговаривал, объяснял, что там опасно, оставь дочку дома, не бери ее с собой».

«А он?»

«Ни в какую: я, говорит, под крылом Аллаха, без его воли ни один волос не упадет с головы мусульманина. Джохар – человек добрый, он отступился: не трогайте его, говорит. Такая любовь заслуживает только преклонения».

– Ведем мы с муллой такой вот странный разговор, – продолжал свой рассказ Петрашевский, – но я его не тороплю. Пока он в здании школы – мы все в относительной безопасности. А кроме того, время работает на нас – колонна наших освободителей подъезжает к нам все ближе, ведь время идет к обеду.

«Что же случилось с девочкой?» – спрашиваю.

«На все воля Аллаха… До места под Грозным он добрался нормально, хотя пришлось продвигаться через расположение русских войск… И засада для бронетанковой колонны была подготовлена неплохо, придраться было не к чему. Начальник местного гарнизона, который туда приехал в качестве инспектора, был, как я уже говорил тебе, человеком дотошным. Тем более – помнил, кто дал ему поручение. Он самолично хотел проверить все. И повсюду находился вместе с дочкой – либо держал ее за ручку, либо нес на руках.

Пора уже было инспектору в обратный путь собираться, когда он вспомнил про противотанковые мины:

“Установили их на дороге?” – спрашивает.

“Да, подготовили четыре гнезда для них, пока слегка присыпали землей”, – говорит ему человек, отвечающий за засаду.

“Когда заложите мины на место?”

“Когда получим более точные сведения от нашей разведки, которая следит за продвижением колонны”.

А девочка, она такая смышленая была, – продолжает мулла, – спрашивает у отца:

“Папа, а человек может подорваться на противотанковой мине?”».

– Кстати, – добавил Петрашевский, я заметил, что мулла избегает слова «боевик» – он не употребил его ни разу за время нашего обстоятельного разговора.

– А ты?

– Ну и я. Видно, чеченцы воспринимают его как бранное, зачем же оскорблять духовное лицо?

«Молодой солдат-чеченец, – продолжал мулла, – который успел подружиться с ребенком, отвечает ей:

“Нет, Хадижат, пешеход на мине подорваться не может”.

“Почему?”

“Да потому, что противотанковая мина рассчитана только на большую тяжесть”.

“А человек разве легкий?”

“По сравнению с танком он – пушинка”.

“Все равно, я думаю, если наступить на любую мину, она взорвется”, – говорит девочка.

“Хочешь, проверим?” – говорит ей молодой солдат.

“Хочу. А как?”

“Очень просто, – смеется парнишка. – Вот противотанковая мина, – показывает он в угол двора, где под навесом лежит наготове одна из мин. – Видишь?”

“Вот эта большая лепешка?”

“Она самая”.

“И что?”

“А я спляшу на ней, и мне ничего не будет”.

“И я хочу сплясать на ней!”

“Вдвоем не получится”.

“Ладно, я после тебя”.

“Договорились”.

“Папа, разрешишь мне?” – спрашивает девочка.

“Разрешу, конечно, Хадижат, радость моя, – отвечает отец. – Приучайся с детства к военному делу”.

Руководитель засады замечает:

“Ей бы мальчиком родиться”».

– Тут я не выдержал, – заметил Петрашевский, и спрашиваю у муллы:

«Ты был там?»

«Нет конечно».

«Откуда же знаешь такие подробности? Придумал, что ли?»

«Я никогда ничего не придумываю, – ответил мулла с достоинством. – Мне все рассказал отец погибшей девочки».

«Так она погибла?»

«Да. И его рассказ о ее последних минутах мне пришлось выслушивать, наверно, тысячу раз, пока я его затвердил наизусть».

«Как же это произошло?»

«Натянул солдат сапоги – был он босой – и ступил на мину. Кругом стали несколько человек, в том числе и приезжий инспектор, дочку он держал за руку. Начал солдат отплясывать, остальные стоят кругом, хлопают в такт в ладоши, подбадривают.

Когда солдат уже заканчивал свою пляску, девочка вырвала свою руку из руки отца, подбежала к пляшущему, тот подхватил ее на руки, закружился и принялся с удвоенной лихостью отбивать чечетку.

И тут произошел взрыв.

Видимо, мина оказалась бракованной – такими иногда оказываются мины афганского производства. А может, мина была и не противотанковой – следствия никто не проводил. Взрыв уничтожил несколько человек. От тех, кто плясал на мине, ничего не осталось – их разнесло в клочья.

Отец девочки долго рылся в кровавом месиве, но из останков своего ребенка ничего не смог обнаружить – так все было перемешано. Обнаружил только окровавленный кусок платьица. Что же касается самого отца, то сам он, в числе еще четырех человек, каким-то чудом не пострадал: у него не было ни единой царапины, и это его больше всего угнетало.

Он упал на землю, бил себя кулаками в голову и повторял:

“Зачем я ее отпустил? Зачем руку выпустил? Я сам, сам, своими руками убил ее!”

Его успокаивали, отливали холодной водой, он несколько раз терял сознание – даже странно для такого крепкого, закаленного в сражениях и невзгодах мужчины…»

«Я встретил его, – продолжал мулла, – когда он уже вернулся домой, в селение Асланбек-Шерипово. Мне, конечно, загодя рассказали о трагедии, которая произошла под Грозным.

Я ожидал увидеть убитого горем отца, но мой старинный знакомец выглядел спокойным и даже довольным. Мы заговорили о нейтральных вещах, я не стал пускаться в рискованные расспросы, а он вдруг сказал:

“Знаешь, я рад, что брал Хадижат с собой”.

“Рад?”

“Ну да, она увидела много нового и интересного. Дорога ей понравилась… Кое-чему она научилась, даже плясать”.

“Не может быть!” – я просто не знал, что ему говорить и как держаться…

“Да что же тут такого? Она подвижная и способная девочка… Так что напрасно ты советовал мне не брать ее с собой”.

“Ну извини”.

“Она даже подросла за эти несколько дней. Хочешь посмотреть на нее?” – спросил он.

“Хочу”. – Я не знал, что и подумать.

“Хадижат! Эй, Хадижат!.. – крикнул он в приоткрытую дверь своего дома. Он звал так ласково, так призывно, что мне на какое-то мгновение показалось, что на пороге вот-вот появится смеющаяся загорелая девчонка.

Но чуда не произошло.

На пороге никто не появился.

“Может, куда-то забежала”, – произнес я, поддерживая эту странную игру, или как там ее назвать.

“Наверное”.

“Ты отпустил ее?”

“Я запретил ей без спроса убегать со двора, – озабоченно сказал отец. – Но Хадижат – такой непослушный ребенок, просто беда. Что ей ни скажешь, все норовит сделать наоборот”.

“Трудно ей без матери”.

“Конечно, трудно. Да и мне не легче”, – вздохнул он. Я посмотрел: на его лице не дрогнул ни единый мускул.

“Без женщины – не дом”.

“Послушай, может ты взял бы ее на несколько дней?”

“Конечно”.

“Когда?”

“Да хоть сейчас. В моей семье она отогреется душой”, – сказал я.

“Договорились”.

“Но где Хадижат?”

“Понимаешь, она повадилась бегать на ту гору – он показал мне на склон, который сегодня утром обстреляла ваша артиллерия. – Грибов много собирает, целые корзинки приносит. Их там полные поляны… Прямо, говорит, все желтое, папа, от грибов”.

“Ладно, пусть собирает. В другой раз ее заберу”.

“Как это – ладно? Как это – пусть собирает?” – вдруг ни с того ни с сего взъярился он.

“Что же тут такого? Сейчас каникулы, да ведь она и в школу пойдет только на будущий год”, – спохватился я.

“Мулла, а не понимаешь? На той горе опасно! Говорят, там семейство волков объявилось”.

“Не знал”.

“Послушай, – оглянувшись на дверь, вдруг горячо зашептал он. – У меня к тебе одна просьба”.

“Говори”.

“Хадижат совсем перестала меня слушаться… – повторил он. – Когда заберешь ее к себе на несколько дней, уговори, чтобы она не бегала на ту гору”.

“Непременно”.

“Она с тобой считается. Понимаешь, у меня предчувствие, что на той горе с ней может случиться что-нибудь нехорошее… Мне недавно снилось, что волки ее там растерзали, остался только маленький клочок платья…”»

«И знаешь, – заключил мулла свой рассказ, – это помешательство у него не прошло и по сей день. Во всем остальном – это абсолютно нормальный человек, воин хороший. Не зря Джохар решил его на прежнем посту оставить. А вот дочка осталась для него живой. Он недавно друзей созвал, справлял день рождения Хадижат – ей семь лет исполнилось бы… Даже за год не пришел в себя».

«А как друзья себя вели?» – продолжаю я расспрашивать муллу, а сам на часы потихоньку поглядываю: пора бы уж нашей бронеколонне появиться – назначенное время прошло.

«Нормально – они ведь все в курсе».

«Но ведь девочки не было за столом».

«Естественно».

«А что же отец?»

«Возмущался и удивлялся, что непослушная девчонка убежала за цветами или грибами на злополучную гору, да так вот и не вернулась к сроку. Понимаешь, он на эту несчастную гору начал все чаще списывать ее отсутствие».

– Всем война горе несет, – заметил Матейченков.

Петрашевский кивнул.

«Вот кончится война, – говорит мне мулла, – хочу моего друга врачам показать».

«В Москву повезешь?»

«Хорошо бы. Но, говорят, после войны въезд в Москву чеченцам будет запрещен».

«Что за глупости!»

«Не спорь, полковник. Мы много беды России принесли. Не мы, конечно, не народ чеченский, а те, кого вы называете боевиками. На самом деле это – бандиты, многие – люди без роду и племени, наймиты из чужих стран… Нет, нет, в Москву я его не повезу», – покачал головой мулла.

«А куда»?

«В Краснодар. Говорят, там доктор один объявился в военном госпитале. Так он чудеса творит. Из могилы вытаскивает. Может быть, он поможет…»

К этому времени солнце взошло уже высоко, в помещении стало жарко, даже душно.

Я регулярно связывался по рации с начальником бронеколонны, которая направлялась в селение, чтобы нас вывезти. Они продвигались к нам, хотя и медленнее, чем хотелось бы: дорога была незнакомой, да и засад опасались.

«Как думаешь, отпустят нас воины-чеченцы?» – спросил я у муллы.

«Отпустят».

«Уверен?»

«Под мою ответственность. Полтора часа назад я разговаривал с начальником гарнизона. На него сильное впечатление произвела работа вашей артиллерии, которая разворотила склон горы. И он очень рад…»

«Что мы село не разбомбили?»

«Нет, – покачал головой мулла. – Он рад, что ваши реактивные снаряды перепахали склон злополучной горы, и его ненаглядная Хадижат, которой уже год нет в живых, перестанет туда бегать. Но больше всего он рад тому, что в момент бомбардировки Хадижат, по счастливой случайности, там не было…»

«Да, мне он то же самое говорил», – подтвердил я.

– Знаешь, Николай Константинович, твой рассказ очень интересно будет послушать Дубову, – сказал полпред.

– Какому Дубову?

– Генерал-полковнику Дубову, Герою Советского Союза. Слышал про такого?

– Афганский Дубов?

– Ну да, – кивнул Матейченков.

– Кто же его не знает! Но я с ним не знаком.

– Это не страшно, я познакомлю. Я ему много рассказывал о тебе, он заинтересовался.

– Почему – обо мне?

– А еще о корпусе, который мы с тобой создали. Может, нам удастся его уговорить, и он приедет в наш учебно-тренировочный лагерь, чтобы прочесть три-четыре лекции. Опытом, кстати, своим афганским поделится.

– Класс!

– Но как же ты из ловушки выскочил, чем дело закончилось?

– Там не обошлось без приключений… Итак, мулла заверил меня, что боевики отпустят группу без осложнений. Между тем по рации начальник колонны сообщил, что машины находятся уже на подступах к селению. Но, видно, с дисциплиной в гарнизоне было плоховато, или приказ начальника гарнизона до всех не дошел, – не знаю.

Издалека донесся еле слышный грохот боевых машин. Мои бойцы сгрудились у окон, позабыв об опасности. Все глядели на главную дорогу, перерезающую селение, ожидая, когда на ней появится первый бронетранспортер.

Однако едва только, обогнув одиночную скалу на въезде, он показался, как по нему ударил крупнокалиберный пулемет, расположенный на чердаке соседнего дома.

Когда колонна была на подходе, я уже не снимал наушники, вел непрерывные переговоры с начальником колонны.

«Въезжать в селение?» – спросил он перед самой скалой.

«Валяй, – сказал я, – хотя оркестр не обещаю».

И тут такой афронт.

«Коля, сволочь! Ты что же это? – донеслось до меня из наушников. – Погубить нас хочешь?»

«Меня заверили…»

«Заверили!» – далее последовал отборный мат, который я опускаю.

– И в своих будущих мемуарах опустишь? – улыбнулся Матейченков.

– Я думаю, каждый из читателей и так его себе вообразит… Но начальник колонны был боевой командир, пасовать перед подобного рода неожиданностями он не привык.

На соседний дом обрушилось с ходу несколько залпов, пулеметное гнездо было подавлено. Из окон повалил дым. Но еще из нескольких точек послышались выстрелы, в ответ на этот вскочившая в село бронеколонна тут же ощетинилась огнем.

Ситуация накалилась до предела. Дело решали мгновения. Я понял, что еще несколько мгновений, и на селение обрушится смертоносный шквал огня.

Мулла схватил меня за руку.

«Ты обманул меня!» – сказал я.

«Полковник, поверь мне, стреляют не местные».

«Нашим ребятам от этого не легче».

«Это пришлые боевики, из Шатойского отряда».

«Ты понимаешь, что сейчас селение будет уничтожено?»

«Полковник, дай мне одну минуту», – мулла все еще не отпускал мою руку.

«Минуту, и ни секундой больше».

Я вытащил часы и положил их перед собой на подоконник.

Мулла по пояс высунулся в окно и прокричал что-то гортанное своим соплеменникам, после чего часть народа куда-то бросилась бегом.

Между тем ожила рация.

«Коля, что у тебя там происходит?» – спрашивает мой шеф.

«Разбираемся».

«Ты брось там миндальничать. Я тебя знаю, – орет он. – Я велел развернуть артиллеристам в сторону селения не только “Град”, но “Смерч” и “Ураган”. Жахнуть?»

«Подождите минутку».

«Погибнете, как мухи!»

«Я сообщу, когда стрелять».

…Видел я эти установки в деле. После них от селения осталось бы одно воспоминание… Но, боюсь, и от моей группы тоже.

– Да установки мощные, – согласился генерал. – Такой населенный пункт они бы за несколько секунд с лица земли стерли.

– Данная мною мулле минута была на исходе, а перестрелка продолжалась. Но вот выстрелы из домов начали производиться все реже, реже и наконец совсем стихли. Перестала палить и колонна.

Бронемашины подъехали к зданию школы и застыли перед ней.

«Николай, ты еще жив?» – спросила рация.

«Вроде…»

«Давать залп?»

«Отбой!» – закричал я.

«Отбой?» – переспросил начальник.

«Полный отбой!»

«А где колонна?»

«Возле школы. Сейчас будем загружаться».

«Смотри, чтобы тебя не надули», – сказал шеф и отключился.

– И чем в конце-концов завершилась твоя тогдашняя эпопея? – спросил Матейченков.

– Выбрались без потерь.

– А ведь были практически в безвыходном положении…

– Спасибо мулле.

– И собственной смекалке, – добавил генерал. – А мулла – очень интересная фигура.

– Он понравился мне.

– Ты потом что-нибудь слышал о нем?

– Представьте себе, да.

– Каким образом?

– Мои разведчики притащили языка. Необходимо было добиться важных сведений, я сам допрашивал его. Оказалось «язык» родом из Шатоя и часто бывал в том самом селении Асланбек-Шерипово. Рассказал он мне странную вещь: что мулла вышел у чеченцев из доверия и куда-то исчез. Даже семья не знает, куда: его увели боевики, наблюдающие за внутренним порядком в горных районах.

– А что значит – вышел из доверия?

– Этого я так и не смог добиться.

– Может, это связано с тем, что именно благодаря мулле твоя группа сумела спастись? – предположил Матейченков.

Полковник вздохнул:

– Вы сыплете мне соль на рану…

– Ты и сам так думаешь?

– Почти уверен.

– Но ведь мулла, по сути дела, спас от гибели целое селение!

– А вот это никого не колышет…