Текст книги "Гостиница «Сигма» сб. (ил.В.Высоцкого)"

Автор книги: Владимир Михановский

Ничего нового в этой информации для Эо не было, и он хотел уже двинуться дальше во времени, но что-то его удержало.

Борца рассказывал Зарике что-то о логических цепях, о ячейках памяти, которые он вырастил, о новом рабочем веществе машины синтеза, которое решил сегодня испытать.

Эо бросил взгляд на зеленоватую однородную массу, заполнявшую камеру синтеза, и в тот же момент там, в глубине, произошло какое-то неуловимое движение. Часть массы сгустилась, другая стала прозрачней. Перед изумленным Эо проступила сильно вытянутая туманность. Неужто заработала машина синтеза, над которой и сейчас безуспешно бьются лучшие физики Земли? Неужто заработала эта мешанина примитивных деталей?

Кажется, Борца и Зарика были изумлены не меньше, чем незримый для них Эо: машина и впрямь заработала. Заработала без всякого внешнего повода – Борца ничего не включал, не нажимал кнопок, не поворачивал рычагов.

От туманности протянулись полоски, которые подрагивали в ритме ядерного сердца. Эо начал угадывать в туманности контуры старинного корабля, одного из тех, что стоят на вечном приколе в Музее звездоплавания. «Для них-то, наверно, этот корабль не старинный», – подумал Эо.

Зарика, которая стояла перед самой камерой, обернулась к Борце, хотела что-то сказать, но он схватил ее за руку и горячо зашептал, но вот что именно, Эо никак не мог разобрать, как ни напрягал слух. Он чуть не плакал от разочарования. Между тем туманность, изображавшая корабль, начала таять. Еще несколько минут – и она исчезла, контейнер снова наполняла однородная, с прозеленью масса.

Выходит, все историки врут и древняя машина синтеза работала?

Но как же могла она действовать, не будучи включенной? Какая досада, что Эо не мог разобрать, о чем говорили сейчас Зарика и Борца! Они беседовали настолько тихо, что до Эо долетали только отдельные слова. «Случайность… совпадение… блуждающие поля…» Потом Борца упомянул какой-то «чайник на раскаленной плитке», – видимо, молодые люди решили, что пора перейти к чаепитию.

Собираясь отчаливать, разочарованный Эо поднялся по винтовой лестнице, медленно проплыл гостиную и замер, привлеченный разговором.

Зарика уговаривала Борцу написать статью и изложить результаты своих опытов, включая и сегодняшний непонятный случай с моделью корабля.

Борца отнекивался.

«Напиши, Борца, напиши!» – хотелось крикнуть Эо, хотя он понимал, что не будет услышан.

– Хорошо, опишу, – наконец нехотя согласился Борца, и окрыленный Эо ринулся в свое время…

Если только Борца сдержал слово, данное Зарике, то среди миллионов старых журналов тысячелетней давности где-то должна быть и его статья, содержащая необычайно важные для Эо данные.

Поиски статьи малоизвестного автора были поручены кибу, и уже через несколько минут Эо держал в руках пухлый том «Анналов физики» со статьей Борцы. Там же содержалась и разгромная рецензия на статью, но не это интересовало Эо…

Какая простая, какая ослепительная идея – использовать усилие мысли для того, чтобы машина синтеза заработала! Зарика и Борца, нужно отдать им должное, подошли почти вплотную к этой идее, но воплотить ее не могли.

Для этой цели необходим биопередатчик, а биопередатчики в XXII веке были еще слишком несовершенны.

Правда, один-единственный опыт Зарики и Борцы увенчался успехом: машина синтеза включилась и начала создавать модель корабля, о котором в этот момент думала Зарика. Пусть модель получилась расплывчатой и продержалась очень недолго, но и это была величайшая победа, которая могла бы намного облегчить решение различных задач, на годы определить развитие науки… Могла бы, если бы Зарике и Борце было известно одно обстоятельство: когда Зарика спускалась по винтовой лестнице, она случайно сжала свой биопередатчик, тем самым включив его.

Теперь, после находки Эо, слово было за физиками. Тысячи средств, которые придумали биологи для помощи орионцам, они должны были синтезировать в одно. Оно и должно было победить болезнь, поразившую несчастный экипаж.

Работы было еще много, но впереди, по крайней мере, забрезжил просвет. Отныне препараты не нужно было пробовать на орионцах поодиночке, растворяя их в воде фонтана, из которого пили люди, – такая работа могла продлиться долгие годы.

В Зеленом городке лихорадочными темпами строилась машина синтеза, которая должна была слить воедино целебные свойства всех препаратов. Тысячи ручейков поодиночке не могут победить плотину, но, слившись воедино, они сметают преграду.

Работа над машиной синтеза уже была близка к завершению, когда в комитет по спасению орионцев вломился по видео донельзя взволнованный начальник «Сигмы».

– Больше ждать нельзя ни минуты! – воскликнул он, едва только включился экран. – Орионцы собираются идти на приступ!..

– Как – на приступ? – не понял председатель комитета.

– Очень просто: они готовы разнести вдребезги свой корпус, лишь бы вырваться на волю.

– А те, кто не может ходить?

– Они берут их с собой на носилках.

– Поразительно!.. – пробормотал председатель комитета. – А как со штурманом, который пострадал за всех? Ведь он в тяжелейшем состоянии, огонек его сознания почти угас…

– Григо они тоже берут с собой.

– Чего вам опасаться? У бедняг нет оружия, голыми руками они ничего не сделают, – сказал председатель комитета.

– «Голыми руками»! – усмехнулся начальник «Сигмы», маститый ученый. – Они вооружились чем только можно, использовали все подручные средства, включая сюда толстые ветви и стволы деревьев из оранжереи.

– Нам нужны еще сутки, чтобы получить препарат, – сказал председатель комитета. – Когда орионцы хотят приступать к штурму?

– Да сейчас, немедленно.

– Почему не сообщили раньше? – нахмурился председатель.

– Они разбили электронную систему оповещения…

– Выхода нет, – сказал председатель комитета. – Придется их усыпить. Дайте команду – какое они там имя придумали? – Семиглазу, чтобы…

– Семиглаз разбит.

– Тогда аварийной системе: пусть наполнит все комнаты корпуса усыпляющим газом.

– Орионцы собрались в центральном зале, – сказал начальник «Сигмы», – потому задача упрощается. Там под полом имеются наготове облака наркотического газа.

– Действуйте, – сказал председатель комитета. – Завтра мы приступим к лечению орионцев.

– Какие мужественные люди! – сказал начальник «Сигмы». – Они готовы предпочесть смерть неизвестности.

– Мы сделали для них все, что в наших силах… – заметил кто-то.

– Мы должны сделать для орионцев больше чем все, – резко ответил председатель комитета.

ЭПИЛОГ

 
Это место укромное знали не все.
Пляж пустынный. Песок золотой…
Гений случая свел нас на рыжей косе.
Помнишь? Гравий. Маслины. Прибой.
Над зеленою зыбью закат догорал.
И до звука, всю встречу с тобой
На магнитную ленту свою записал
Жадный, вспененный, легкий прибой.
Здесь записаны тайны людские. Их тьмы!
И наступит стотысячный год.
И парнишка курчавый, влюбленный, как мы,
Нашу древнюю повесть прочтет.
Он пройдет по тропинке у шпатовых скал:
Вправду ль мы здесь бродили с тобой
Или просто об этом ему нашептал
Неуемный звенящий прибой?
Мы здесь были, прошли этот берег ночной,
Мы остались, мы вместе с тобой!
Полирует гранит работяга-прибой,
Вековечный разгул голубой.
 

Сияющая огнями бухта охватила залив. Свежий запах йода, доносимый морским бризом, смешивался на берегу со смолистым духом туи, с еле уловимым ароматом магнолий.

Любава и Эо шли рядом.

Еле приметная в сумерках тропинка то петляла у скал, то сбегала вниз, к самой ленте беспокойного прибоя.

Скоро начался подъем.

– Ну и денек был! – нарушила паузу Любава. – Я запомню его на всю жизнь. Да и все орионцы, наверно, тоже. Сколько теплоты мы сегодня встретили, сколько участия!.. И солнце нынче было под стать землянам. Оно светило так ласково, так упоительно… Именно таким я и представляла его там, на борту «Ориона». Знаешь, Эо, в полете я повидала много солнц, много чужих звезд. Были среди них и красивее, и жарче нашего, но земное светило всегда будет для людей лучше всех светил во Вселенной.

– Земля, согретая солнцем, – это наша родина…

– А родина у человека может быть только одна, – закончила Любава.

Эо замедлил шаг и подошел к темной скале, которая угрожающе нависла над тропинкой. Постоял с минуту, будто к чему-то прислушиваясь.

Остановилась и Любава.

– А знаешь, – сказал тихо Эо, – скала тоже запомнила нынешний день.

Любава повернула к Эо лицо. Отвечая на безмолвный вопрос, Эо обнял девушку за талию и осторожно подвел к темной массе скалы. Нагретый за день гранит еще источал солнечный жар. Любава тихонько прислонилась щекой к камню.

– Гранит сохраняет тепло, словно память, – пояснил свою мысль Эо.

Любава на минуту прикрыла глаза.

– Там, в Гостинице «Сигма», я мечтала об этой минуте, именно об этой, – произнесла она. – И верила в нее. Быть среди землян… Ощутить, что звездный путь «Ориона» завершен. И прислониться щекой к земному камню, нагретому ласковым солнцем…

Сюда еле доносились голоса и смех. Далеко позади и внизу остался дворец, сотканный из воздуха и света. Оттененный тремя горами, он возвышался громадным сверкающим кристаллом. Там гремел еще традиционный праздник, посвященный избавлению орионцев от смертельной опасности, возвращению их в единую семью землян.

Любава вновь остановилась, заглядевшись сверху на море.

– Маяк пульсирует, словно сердце, – сказала она.

– Пойдем, – произнес Эо и взял Любаву за руку. – Нам с тобой идти еще далеко…

Влажный гравий давно уже сменился каменистой крымской почвой. Тропинка сделала еще один поворот, и вверху среди звезд прорезалась одинокая скала.

– Чертов палец? – спросила Любава.

– Угадала, – сказал Эо.

Девушка улыбнулась, блеснув в темноте зубами.

– Не мудрено, – произнесла она. – Ты мне столько раз описывал его, что я встретила Чертов палец, как старого знакомого.

– И Ласточкино гнездо узнала?

– Узнала.

Любава присела на жесткую траву у тропинки, прислонилась спиной к валуну.

– Я еще не могу долго ходить… – начала она.

– Отдохнем, и я устал, – перебил Эо.

Любава сняла туфли, вытянула ноги. Эо растянулся прямо на тропке.

Голоса сюда почти не доносились, ропот прибоя лишь подчеркивал тишину.

– Сколько людей прошло здесь до нас! – сказал Эо.

– И сколько пройдет после нас! – откликнулась Любава.

Между скал внизу виднелся кусок спокойного моря, перечеркнутый лунной дорожкой. В стороне провисала черная нить подвесной дороги, связывающей берег с биостанцией.

– Еще не привык я к этой дороге, – сказал Эо, уловив взгляд Любавы.

Любава знала, что подвесную дорогу, связывающую грузовой порт с биостанцией, выстроили в недавние тревожные дни, когда шла борьба за жизнь орионцев.

Любава погладила курчавые волосы Эо.

– Знаешь, что больше всего потрясло меня во Дворце встреч? – сказала она. – Не радушие землян – мы ждали его. И даже не то, что вы спасли нас, – мы верили в это. У меня просто слезы навернулись, когда повстречались два Браги – Петр и Ант, предок и потомок…

– Что касается Анта, то он давно мечтал об этой встрече, – заметил Эо.

– Ты знаком с ним?

– Еще бы! Мы с ним вместе встречали «Орион». – Эо нахмурился от нахлынувших воспоминаний. – Между прочим, я тогда же напророчил Анту, что корабельный математик – его дальний предок.

– Подумаешь, пророк! – фыркнула Любава. – Они так похожи, что угадать это нетрудно.

Отдохнув, они двинулись дальше.

– У меня странное ощущение, будто я здесь бывала когда-то, – негромко сказала Любава. – Словно после долгой разлуки я вернулась домой и теперь узнаю прежние места. Как это может быть? – посмотрела она на Эо. – Ты же знаешь, я родилась на «Орионе» и никогда прежде не ступала по земле.

Любава несла туфли в руке, помахивая ими в такт шагам.

– Хорошо идти босиком, – сказала она.

Этой тропинкой Эо шел впервые. Это он помнил отлично. Вечно опаздывал, всегда не хватало времени, постоянно пользовался тем или другим летательным аппаратом. Почему же и его охватило сейчас чувство, что он уже бывал здесь?..

Впереди них бежали две длинные черные тени. Вскрикнула в кустах ночная птица.

– Земля дышит, – сказала Любава. – Сейчас здесь суша, а когда-нибудь, наверно, будет море.

– И раньше здесь, наверно, плескались волны, – произнес Эо.

Остановившись, он разглядывал какой-то предмет под ногами, затем нагнулся, поднял его и сказал:

– Только море может так обкатать камень.

Любава взяла предмет.

– Легкий камень, – сказала она. – Слишком легкий.

– Ты права, – согласился Эо, – волны здесь ни при чем. Посмотри, как искусно выточена горловина. Это могли сделать только человеческие руки.

– И дно как срезанное… – добавила Любава, разглядывая находку.

– Бутылка! – одновременно воскликнули оба.

Нужна была немалая фантазия, чтобы угадать бутылку в этом странном камне. Окаменелые ракушки давно срослись с его поверхностью. Затвердевшие водоросли стали его частью. В горлышке еле угадывалась пробка.

– Открой, – попросила Любава. – Вдруг это вестник несчастья?

Во сне, что ли, видел Эо и эту ночь, и девушку с узким лицом восточной царицы, и странный сосуд у нее в руках? Он силился вспомнить, откуда знакома ему эта картина, но память о ней ускользала.

Пробка долго не поддавалась. Наконец Эо вытащил ее зубами, ощутив во рту мимолетный привкус морской соли. В бутылке не оказалось ничего, кроме обесцвеченной ленты. Эо повертел ее, разглядывая в голубоватых лучах Луны.

– Осторожней, – попросила Любава.

– Странно: я не вижу ни одного письменного знака, – произнес Эо.

Любава взяла из рук Эо ленту и долго разглядывала ее, то отдаляя, то близко поднося к глазам.

– Здесь и не нужно никаких знаков, Эо, – негромко сказала она. Затем вложила ленту в бутылку и с усилием заткнула горлышко пробкой. – Утром отнесем ее вниз и бросим в море. На счастье, – добавила она.

ЗАГАДКА ПЛУТОНА

– Если ты не бросишь мучить кошку, я тебя отшлепаю.

– Это не кошка, мама.

Простоволосая женщина по пояс высунулась из окна коттеджа, стараясь разглядеть, что там держит в руках ее десятилетний сорванец.

– Мама, это игрушечная… – голос Джонни дрожал от восторга, – это игрушечная кошка.

– Игрушечная? – усомнилась мать.

– Да, мама! Смотри, пушистая какая. И совсем не тяжелая!

– Не бери всякую гадость в руки.

– Это не гадость… Она ученая, – попытался было разъяснить Джонни.

– Сейчас же брось кошку и марш в дом. – В голосе матери появился металл, не предвещавший ничего доброго.

Джонни со вздохом припрятал свое сокровище в кусты возле клумбы и побежал на кухню.

– Погоди, придет отец, – приговаривала миссис Роджерс, колдуя у газовой плиты. – Целый день не дозовешься… Он задаст тебе. Мой с мылом. Грязи не оставляй. И где ты только так вымазываешься? Совсем от рук отбился.

А за ужином случилось то, о чем долго потом судачил весь Питерстаун.

Свинина с бобами была уничтожена быстро и без всяких происшествий.

– Не трогал я дохлую кошку, папа, – тянул плаксивым голосом Джонни, – и она была вовсе не дохлая.

– А какая же она была? – спросил Джонни-старший, опустив руки на пояс, на широкий кожаный ремень с пряжкой. С этим ремнем Джонни-младший был немного знаком, и нельзя сказать, чтобы знакомство было приятным.

– Она была игрушечная, папа. Совсем игрушечная. Такая серая и мягкая-мягкая, а между ушками белое пятно.

– Пятно, говоришь? – проговорил Джонни-старший, расстегивая пряжку.

– Да, пятно, – в голосе Джонни слышались слезы, – глазки разноцветные и все время мигают.

– Испорченный ребенок, – не удержалась мать. – А все эти идиотские комиксы. Отец из сил выбивается на своем проклятом «Уэстерне», перед запусками дни и ночи работает, а этот помощничек….

– Оставь, Мэриан, – сказал Джон. Он по опыту знал, что когда Мэриан разойдется – а это бывает не так уж редко, – остановить ее нелегко.

Дверь в это время скрипнула, и на пороге появилась…

– Это она, папа! – закричал Джонни. – Я же говорил тебе!

Мэриан остолбенела, прижав грязное блюдо к груди.

Рот мастера Роджерса раскрылся до такой степени, что туда свободно пролез бы его собственный кулак.

Странное существо развинченной походкой, не лишенной, впрочем, грации, медленно пересекло комнату и подошло к столу.

– Пусть она живет у нас, ладно, папа? – прошептал Джонни.

Существо замерло на трех лапах, подняв четвертую. Затем из пятна на лбу ударил яркий луч, торопливо заскользивший по дешевой олеографии «Охота на кенгуру», косо прибитой к стене. Казалось, существо рассматривает картину. Одновременно глаза его засветились, а затем быстро-быстро замигали разноцветными огоньками.

– Джон, – жалобно сказала Мэриан.

Звук разбитого блюда привел Джона в себя.

– Брысь, проклятая! – закричал он и запустил в чудище игральной костью – ничего более подходящего в кармане робы не оказалось.

Существо отпрыгнуло в сторону, шерсть на нем встала дыбом. Луч соскользнул с картины, уперся Джону в лицо.

– А, ты так? – Сделав ладонью козырек (свет слепил глаза), Джон ринулся к «кошке», на ходу подхватив свободной рукой табурет.

– Гм… Так ты говоришь – кошка? – повторил шериф. – А может быть, чертик? Или, еще лучше, зеленый змий?

– Клянусь честью, и в рот не брал в тот вечер.

– Продолжай по порядку, – сказал шериф.

– Когда промахнулся табуреткой, я схватил со стола нож. Ну, тут ее чертов луч потух. Она бросилась от меня на стол. Быстрая, как дьявол. Кастрюлю смахнула. Я только на нее, а она – прыг! – и в абажур вцепилась. Два раза качнулась – и прямо в окно. Только стекла посыпались.

– Значит, виски ты не пил? – сказал шериф, разглядывая багровый кровоподтек, украшавший переносицу Джона. – Ну, сам посуди: может ли кошка пробить оконное стекло, если только она не пьяная? – Шериф захохотал, довольный собственной шуткой.

– Хоть на Библии присягну, – обиженно заморгал Джон. – В жизни не видал такого страшилища. А как выскочила, шерсть у нее засветилась, глаза мигают, как фонари, да так припустила по улице!..

– И в каком направлении?

– На Уайт-Сити.

Уайт-Сити было самым фешенебельным районом Питерстауна.

– Ладно, шагай домой, я разберусь, – сказал шериф. «Вероятно, очередной неудачный трюк компании детских игрушек», – решил шериф, берясь за телефонную трубку.

Инженер Чарльз Макгроун повернул рукоятку на «прием» и задумался. Через несколько минут… Неужели?

Перед ним снова всплыла далекая ночь, заштрихованная нудным сентябрьским дождиком. Несмотря на то что с тех пор прошло почти семь месяцев, память Чарльза цепко хранила все: и толчею людей и автоматов на бетонированных дорожках Уэстернского полигона. И то, как бледны были лица людей в неживом свете люминесцентных прожекторов. И то, как с пугающей равномерностью лучи прожекторов скользили по прозрачным куполам и сложным конструкциям космодромного хозяйства.

С первой пусковой площадки в полночь стартовала в далекий путь к Плутону автоматическая ракета. На борту ее находился Кис – белковый робот, которому Чарльз Макгроун посвятил полжизни. Познаниям робота могла бы позавидовать и Лондонская королевская библиотека. Правда, познания эти носили несколько односторонний характер.

Макгроун хотел добиться того, чтобы Кис в своих сообщениях был максимально объективен и не сравнивал живые существа, которые могли встретиться на чужих планетах, с людьми. Этой цели полностью отвечало «воспитание» Киса. За всю свою двадцатилетнюю «жизнь» Кис ни разу не видел человека. Прогуливаться ему разрешали лишь в пустынной местности, раскинувшейся к западу от Питерстауна. И даже своего «отца», инженера Макгроуна, Кис никогда не видал. Перед своим появлением Макгроун всегда выключал радиокомандой глазафотоэлементы Киса.

Высадившись на Плутоне, Кис должен был собирать информацию о жизни этой планеты и передавать ее на Землю.

На пульте замигал зеленый глазок, и Макгроун замер, натянув наушники.

«…Встретил живые существа. Вероятнее всего, животные. Признаков разума пока не обнаружил. Ходят, переставляя задние конечности».

Потрясенный Макгроун сидел как статуя, крепко прижав ладонями наушники.

«…Общаются с помощью звуковых колебаний различной частоты и модуляции. На магнитное и электрическое поле никак не реагируют. Миновал поселение этих животных на реке. О дальнейшем сообщу особо…»

Чарльз Макгроун перевел дух. Целый час, через который должна была состояться следующая передача, он не мог найти себе места. Слонялся по «Уэстерну», жуя чуингам, выпил две бутылки пепси-колы, не переставая курил. Теперь-то он покажет этим выскочкам, кто такой инженер Макгроун! Он всегда верил, что Кис принесет ему счастье. И нет сомнений, что информация с Плутона, собранная и переданная на Землю его детищем, составит величайшую сенсацию века. И еще, чего доброго, шеф возьмет его в компаньоны. И дочь шефа, зеленоглазая Линда… От избытка чувств Макгроун заключил в страстные объятия генератор высоких напряжений. Зеленый глазок пульта снова замигал, и Макгроун бросил генератор, поспешно натянув наушники.

«…Животные делятся на два пола, как и большинство земных. Самки имеют двояковыпуклое строение. Отмечаю особенность, неизвестную на Земле. Отверстие для приема пищи у самок окрашено в ярко-красный цвет. Самки отличаются пестрой и изменчивой поверхностью. К условиям существования приспособлены слабо – внешняя окраска никак не гармонирует с природными данными: она криклива и привлекает внимание еще издали.

Головы самок, оканчиваются сложными сооружениями, иногда украшенными сверху пером, а то и целым гнездом (впрочем, мои локаторы яиц в нем пока не обнаружили). Не исключено, что это гнездо предназначено для ношения в нем детенышей (сравни с земными кенгуру, Брэм, „Жизнь животных“, страница 882 и далее). Грубое изображение кенгуру, встреченное мной здесь, подтверждает указанную гипотезу.

Передвигаются самки с трудом, так как задние конечности у них оканчиваются острыми и твердыми отростками, мешающими при ходьбе. Ударяясь о твердую почву Плутона, отростки издают характерный стук».

Постукивая каблучками, в лабораторию вошла мисс Шелла.

– Сегодня в восемь у начальника цикла летучка по итогам. Ваш рапорт поставлен первым.

– У меня дела. Передайте, что я задержусь, – небрежным тоном ответил Макгроун.

Мисс Шелла несколько раз изумленно мигнула. Такого немыслимого нарушения субординации ей еще никогда не приходилось наблюдать. Дисциплина в «Уэстерне» была военной (и не без оснований).

Она с сожалением и некоторой опаской посмотрела на всклокоченного, явно возбужденного Чарльза и поспешно выскользнула за дверь. Случаи нервного помешательства были не так уж редки среди сотрудников «Уэстерна», недаром на заднем дворе круглосуточно дежурила карета «скорой помощи». «И этот, бедняга», – подумала она, вздохнув: стройному тридцатишестилетнему Макгроуну мисс Шелла явно симпатизировала.

Но опасения мисс Шеллы оказались напрасными.

Уже через два дня, заканчивая свое ежесубботнее директивное выступление, транслировавшееся на все экраны космоцентра, шеф «Уэстерна» сказал:

– За указанные успехи инженер Макгроун с понедельника назначается на должность начальника лаборатории информации. Все наши сотрудники имеют равные возможности.

Сообщения Киса с каждым разом становились все более интересными и в то же время загадочными. Все известные до того сведения о Солнечной системе ставились под вопрос.

Так, в одной из передач Кис радировал:

«Отмечаю, что яркость светила на Плутоне гораздо выше расчетной и приближается к яркости Солнца на поверхности Земли. Разъяснить этот парадокс пока не могу».

– Мы перевернем всю космогонию! – возбужденно сказал шеф, размахивая листком радиограммы перед самым носом Макгроуна.

Следующая радиограмма гласила:

«Только что посетил строение, украшенное прозрачными пластинами. По химическому составу пластины тождественны со стеклом обыкновенным, которое вставлено в окна зданий „Уэстерн компани“. Внутри строения, как мне удалось установить, находится водопой животных Плутона. Жидкость для утоления жажды – судя по ее прозрачности, это вода обыкновенная – находится в закрытых сосудах. Откуда берутся подобные сосуды, еще не выяснил. Получив сосуд, животное откупоривает его и пьет, причем количество выпиваемой жидкости явно не соответствует размеру тела животного, а следовательно, и его потребности в воде. Вероятно, животные пьют впрок, подобно земным верблюдам (смотри Британскую энциклопедию, том шестнадцатый, страница 321 и далее). Вода производит на животных необычное действие. Достаточно выпив, они становятся невменяемыми: издают нечленораздельные звуки, вступают в драки, нанося подчас друг другу серьезные телесные повреждения. При этом лица их краснеют и глаза наливаются кровью».

Прошло несколько дней. Головокружительная карьера Макгроуна составляла тему всех приватных разговоров сотрудников института.

– Чарли-то, а? – говорили они, опасливо озираясь, нет ли поблизости штатного доносчика. – Правая рука шефа!

– Входит к нему без доклада и в любое время, – добавляли другие.

– Но ведь то, что он сделал, действительно замечательно.

– И шеф к нему просто примазывается!

По коридору прошла мисс Шелла. Не обратив внимания на кучку людей, сразу умолкших при ее появлении, Шелла вошла в новый кабинет Макгроуна. Чарльз сидел за столом, попыхивая дорогой сигарой, и что-то писал.

– Что там еще? – сказал он, не поднимая глаз.

– Вас вызывает шеф, – негромко сказала Шелла. – Срочная телефонограмма: нужно подготовить доклад президенту.

– Хорошо, – ответил Макгроун, изо всех сил сдерживая радостную улыбку.

Немного помедлив, Шелла вышла. Глаза ее были красны. Подойдя к коридорному окну, она развернула помятую утреннюю газету и в двадцатый раз перечла краткую заметку в отделе светской хроники:

«Наша газета рада сообщить дорогим читателям о предстоящей помолвке профессора Чарльза Макгроуна и очаровательной Линды Вильнертон, дочери уважаемого президента „Уэстерн компани“. Помолвка состоится в четверг, 22 июля».

– Вот свеженькие, босс, – развязно сказал Макгроун, протягивая шефу несколько узеньких полосок радиограмм. – Похоже, что там, на Плутоне, моему Кису скучать не приходится!

– Нашему Кису, – поправил шеф.

«…Эти животные большую часть времени проводят под землей, – гласила одна из радиограмм. – В отличие от кротов (далее следовала ссылка на Брэма), плутониане достигли высокой техники создания подземных жилищ. Их взаимное недоверие И ожесточение сильно до такой степени, что они прячутся в глубоких норах, на много километров уходящих вниз».

– Недалеко же они ушли от нас, – заметил шеф.

– Дальше еще интересней, – сказал Макгроун, развалившийся в кресле, нога на ногу.

«Плутониане безумны. С каждым днем я убеждаюсь в этом все больше. Мало того, что они систематически отравляются, добровольно вдыхая ядовитый дым специально высушенного растения. Едва научившись строить реактивные аппараты (что отличает их от земных животных), плутониане начиняют их смертоносным грузом и взрывают на большой высоте. Радиоактивная пыль оседает на шкуру и пищу животных. При этом плутонианам невдомек, что они уподобляются тому земному животному, которое питается желудями и в то же время подрывает корни дуба, на котором произрастают указанные желуди (снова ссылка на Брэма)».

«Впервые вступил в непосредственный контакт с плутонианами. Это произошло в помещении водопоя (смотри радиограмму номер 12). Недостаточно хорошо замаскировавшись возле стойки, на которой располагаются сосуды с жидкостью для утоления жажды, я был обнаружен одним из животных, пришедших на водопой. Решив играть ва-банк…»

– До чего умница! – воскликнул шеф. – Он и теорию игр приплел сюда!

– Мы с ним целый год ею занимались, – сказал Макгроун.

«…Решив играть ва-банк, я передал в эфир на короткой волне мое имя. К моему величайшему удивлению, существо, видимо, разобрало мое имя, так как несколько раз повторило его вслух: „Кис, Кис“. Это доказывает, что местные животные способны непосредственно принимать и расшифровывать радиосигналы, в отличие от животных Земли».

– Едем ко мне, Чарли, – решил шеф, поднимаясь. – В гольф сыграем. Да и Линда вас заждалась.

Стояло восхитительное солнечное утро, такое редкое для атлантического побережья в эту пору года. Несмотря на ранний час, по проспекту сновали газетчики.

– Сенсация! Сенсация! Плутону грозит смертельная опасность. Экстренное сообщение!

Притормозив, Макгроун высунулся в окно роскошного «кадиллака» (последний подарок шефа), кинул мальчишке никелевую монетку, которую тот поймал на лету, и развернул пеструю газету, остро пахнущую типографской краской. Через всю первую полосу тянулся кричащий заголовок: «Робот доктора Чарльза Макгроуна сообщает – Плутон в опасности! В атмосфере этой планеты накапливается радиация. Земля должна протянуть руку помощи Плутону!»

– Мой будущий тесть раздувает успех, – усмехнулся Макгроун, трогая машину с места.

Выйдя из «кадиллака», он легко взбежал по гранитным ступеням административного корпуса «Уэстерна» и шагнул в приемную босса. В глаза ему бросилось необычное выражение лица мисс Шеллы. «Все еще дуется, глупышка», – подумал Макгроун.

– Шеф у себя? – спросил он, берясь за ручку массивной двери, ведущей в святая святых.

– Нет… то есть да… Пожалуйста, входите, мистер Макгроун, вас уже ждут.

Пожав плечами, Макгроун вошел к шефу, притворив за собой дверь.

– Доброе утро, босс.

– А-а, скотина, кретин тупоголовый, мерзавец… – Ругательства так и распирали шефа.

Никогда еще Макгроун не видел его таким багровым и разъяренным. Шеф шел ему навстречу, шипя, как гусак. Побледневший Макгроун отступил к двери.

– Читай, недоносок! – Шеф размахнулся, но Макгроун успел уклониться от удара. Телеграмма упала на пол. Нагнувшись, Макгроун поднял ее. Буквы прыгали перед глазами, и текст доходил с трудом. Отдельные фразы раскаленными иглами вонзались в мозг.

«…Вчера закончено расследование. Полицией Питерстауна обнаружено, что причиной (дальше следовал цензурный пропуск: слово „беспорядки“ запрещалось в официальной переписке) является кибермеханизм с маркой Уэстернского института…» Макгроун припомнил огромную толпу, которую ему пришлось объезжать вчера утром по дороге в «Уэстерн», и торопливое разъяснение какого-то прохожего, что в здании фондовой биржи обнаружена необыкновенная кошка с прожектором во лбу, которую не может поймать целый отряд полицейских.

«Указанный кибермеханизм при сем препровождается. Одновременно ставим в известность, что завтра в 10.00 вам надлежит явиться в комиссию по расследованию виновных в питерстаунских (снова цензурный пропуск)».

– Ты у меня еще ответишь! – погрозил шеф кулаком. – Вот он, твой ублюдок!

Нагнувшись, шеф выхватил из саквояжа изрядно потрепанного Киса и швырнул его в лицо Макгроуну, но не попал. Ударившись о стену. Кис коротко пискнул.

– Убирайся прочь! – прохрипел шеф в высшем приступе ярости. – Убирайтесь оба!