Текст книги "Юность Карла"

Автор книги: Владимир Мартов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Пролог
Миссия

Глава первая
Путь

1

Впервые после праздника Святого Фомы его отправили в путешествие одного. Радость, с которой он пустился в дорогу, говорила о его самолюбии и юношеском упрямстве. Но эту радость можно было объяснить и по-другому. Ведь он действительно впервые отправился в трудный и далекий путь один. Один, без столь надоевшей мелочной опеки своего «дядьки» Бернарда, учившего его владеть оружием, и не меньшего зануды аббата Фулрода, докучавшего ему никчемными учеными рассуждениями. И все-таки именно самолюбие, упрямство да еще важность миссии, доверенной ему отцом, отправили его за ворота королевского пфальца.

Декабрь 753 года выдался слякотный, и дороги развезло от снега и грязи. Без свиты, с небольшой группой вооруженных людей, немногим старше его самого, самолюбивый одиннадцатилетний отрок, высокий не по годам, широкоплечий, с нескладно-неуклюжей фигурой скакал во главе своего отряда, если это можно было назвать отрядом, и старался хоть как-то прикрыться плащом от сырого пронизывающего ветра. Остальные всадники точно так же кутались в плащи и накидки. Усталые от распутицы кони двигались все медленнее, но юношеское упрямство всадников не позволяло им сдаться непогоде, заставляло двигаться все дальше и дальше. Перелески чередовались с небольшими полянами, пока наконец путники не заехали вообще в какие-то дебри.

– По-моему, мы сбились с дороги, – раздался сильный, пронзительный голос мальчика.

Несмотря на все его самолюбие, проявлявшееся даже в манере сидеть на лошади, он вынужден был признать свое бессилие перед разыгравшейся стихией.

Обычно его называли просто сыном Пипина Короткого. Те, кто ненавидел его по той или иной причине, произносили его имя как Кёрл. И некоторые основания у них для этого были. Поэтому он не очень долюбливал свое имя Карл, полученное в честь великого деда, и немногочисленные друзья-сверстники называли его Шарлем.

– Однако надо продолжать путь.

– Куда? – ответствовал ему почти такого же возраста и сложения спутник, плотнее кутаясь в овчинный плащ, накинутый поверх кожаной туники. – Мы уже пятеро суток как выехали из Тионвиля, и все пять дней не прекращается эта проклятая погода. Пора и передохнуть более основательно. Даже поводные лошади выбились из сил, что уж говорить о наших.

– Ну уж нет, ты меня знаешь, Ганелон. Я сказал, что буду быстро продвигаться вперед – и никакая погода меня не остановит. Просто мы сбились с пути, и надо поискать дорогу. Эй, Харольд, тебе, наверное, тоже хочется в тепло, – с едва скрытой насмешкой обратился он к другому спутнику. – И потом, кто хвастался, что он сын лучшего лесничего и ему нипочем любая погода, а уж заблудиться он и вовсе не может. Похоже, это пустые слова, что твои предки произошли от волков и медведей.

Юноша угрюмой наружности, но державшийся в седле лучше остальных, пожалуй, один понимал всю бедственность положения, в какое они попали.

– Это все проделки лесных эльфов и ведьм, – после продолжительного молчания отвечал Харольд, любивший поговорить, но не любивший насмешек, за что частенько, пользуясь большой физической силой, покалачивал как Ганелона, так и своего царственного дружка.

– Наверняка кто-то из всей этой колдовской нечисти не очень-то хочет приветствовать нашего гостя. – И Харольд как истый сын лесов, верящий во все колдовское, невольно огляделся кругом и даже взялся за рукоять топора, подвешенного сбоку седла. Хотя какой топор или иное оружие подействует на черта, если ему вздумается пошалить.

– Но, но, ты не заговаривайся. Забыл, кого мы едем встречать?

– Как можно! Забыть-то я не забыл и даже помню, как некоторые из свиты вашего батюшки и моего короля рассмеялись вслед нашей такой великолепной кавалькаде и даже заметили, что сын Пипина, очевидно, спутал встречу Папы Римского с охотой на оленей.

И действительно, помимо двух соратников по детским играм – правда, Харольду уже исполнилось шестнадцать – Шарль захватил с собой только нескольких слуг. Никто из знатных и спесивых вельмож не согласился последовать за этим, как они считали, сумасбродным мальчишкой, отправившимся в путь, чтобы встретить наместника престола Святого Петра, к самым Альпам. Да упрямый юнец вряд ли бы и согласился захватить их с собой, предпочитая компанию своих дружков и лесничих. Именно с ними он любил так весело проводить время, охотясь на оленя или более серьезного хищника, а в жаркие летние дни плавать, когда солнце начинает неумолимо палить с небес, а вода приятно холодит кожу.

В свите Шарля не было графов и баронов, не было и драгоценных подарков для высокопоставленных гостей, но зато он не забыл захватить хороших лошадей для каждого всадника, а также запасных, зная о долгом пути, но предпочитая все же закрывать глаза на его трудности.

– Лучше бы ты вместо того, чтобы вспоминать наше отбытие из Тионвиля, занялся поисками дороги. Я думаю, что Папа со своими людьми уже перешел Альпы и мы находимся где-то недалеко от виллы Ашера, куда они должны обязательно заехать. Да и вовремя помолчать – истинное благо. Бери пример с Ганелона. Он язва, каких поискать, но вовремя молчать умеет.

– За что такая немилость, Шарль?

– Немилость? Немилость ты еще заслужишь.

Ганелон обиженно отвернулся и плотнее укутался в свой овчинный плащ.

– Ну, ну, шучу я, а может, и нет. Время покажет.

Тем временем двое лесничих набрели наконец на дорогу, которую скорее можно было назвать раскисшей в снегу и грязи тропой, и группа всадников двинулась дальше, только теперь во главе кавалькады оказался Оврар, еще один из задушевных знакомцев Шарля, правда, в свои семнадцать предпочитавший общество хорошеньких крестьянок и кубок доброго вина.

Путь продолжался в молчании: слишком измучены были всадники, ведь и для взрослого этот путь был нелегок. И хотя хваленая с детства выносливость и закаленность франков помогала им, они обрадовались, заметив где-то вдали такой для них радостный теплый огонек, возвещавший о присутствии жилья, жарком камине и глотке горячего вина.

«Это знак, – подумал Шарль. – Бог не оставляет меня своей милостью. И все потому, что я Пипинид-Арнульфинг».

Существовала, существовала в их роду одна легенда, которая, или похожая на нее, наверняка есть у всех сильных мира сего. Как существовала легенда и у долго правивших Меровингов о том, что произошли они от царя морского и дочери вождя франков, а мальчишка, родившийся от этого союза и звавшийся Меровеем, власть высшую захватил. И древние боги ему в этом помогли. Посему и они, наследники его, править людьми должны. Только где они, те Меровинги, когда последнего, Хильдерика, отец Шарля уж два года тому в монастырь заточил. После чего епископ Бонифаций и короновал в Суассоне Пипина на царство. А теперь вот и сам Папа пожаловал. Хоть и велик первый наместник Бога на земле, а без короля Пипина Арнульфинга не удалось обойтись. Без силы и мощи его военной. Вот и получается, что их предание оказалось более верным, чем легенда Меровеев.

– А что, Харольд, помнишь ли ты легенду о первом Арнульфинге, – повеселевшим голосом спросил Шарль, потому что огонек, и даже не один, постепенно приближались, вселяя надежду на скорый и долгожданный отдых.

– С чего бы это тебе, Шарль, вдруг вспомнить о старом Арнульфе, – изумился Харольд, подумав о своем: – Уж не замешалась ли опять нечистая сила, и сейчас огоньки благостные враз исчезнут, и снова их начнет кружить по лесам и перелескам, если его молодому хозяину ни с того ни с сего вдруг приходят в голову такие вопросы?

– Так помнишь или нет, сын медвежатника?! – воскликнул юный Арнульфинг, но теперь в его голосе зазвучал металл, не предвещавший ничего хорошего тому, к кому он относился.

Огоньки не исчезали, и Харольд, несколько поуспокоившийся, решился:

– Предок твой, Шарль, самый первый, кто звался Арнульфом, бросил как-то в Сену перстень свой личный, сказав, что коли река ему тот перстень вернет, то это будет знаком, что ждет его судьба великая и будет он первым среди людей. А сделал он это потому, что в округе жил один старик чудодей. Сколько ему лет было, про то никто не знал, только мудрый был на целую тысячу. И когда Арнульф-то к нему обратился с вопросом, что ждет его в жизни, он и посоветовал так сделать.

Здесь Харольд надолго замолчал и снова огляделся по сторонам: не изменилось ли что?

– Да не тяни ты! – взорвался и так не слишком терпеливый Шарль. – Мне что, из тебя слова мечом выколачивать?

– Так я и говорю: бросил Арнульф перстень в реку, только утонул он, как и должно быть. Да и вправду тяжелый был, как не утонуть. И непонятно, как река могла такую тяжесть на себе удержать, ведь не деревяшка он, чтоб по воде плавать. Утонул и утонул. Арнульф решил, что не вышло ему знака никакого и быть ему простым вождем. Но не таков характер был предка твоего. Воином он действительно слыл знатным, быка пополам с одного удара разрубал. Прошел год, и принесли ему как-то к столу рыбу, запеченную целиком, а в ней и оказался тот самый перстень, целехонький. Вот и получается, что вернула река ему брошенное и знак тот самый заветный дала. Служить Арнульфингам, значит, и самим к счастью прикоснуться. Дед твой Карл, прозванный Молотом, разбил-таки поганых сарацин и всех честных христиан спас. И отец твой Пипин – недаром его королем избрали. Истинный защитник веры Христовой.

– Я Арнульфинг, – гордо воскликнул Шарль, – значит, я тоже буду великим королем. Но, клянусь, друзья мои, я пойду дальше! – И необычные нотки зазвучали в голосе мальчика.

Наверное, эти нотки и подтолкнули Ганелона.

– А на это другой знак есть, – не удержался, чтобы не подшутить, язвительный приятель, который с младенчества завидовал чужим успехам и считал себя и свой род Хевдингов равным Арнульфингам и несправедливо обойденным. Собственно, сыграть злую шутку над кем угодно он готов был всегда, но здесь его задело, что удача и слава деда и отца могут действительно перейти к не слишком долюбливаемому им Кёрлу, и что-то новое ждет в судьбе его напарника по детским играм. Новое и значительное.

– Какой же? – заинтересованно и нетерпеливо спросил Шарль, настроившийся на более величественное продолжение легенды об Арнульфе и никак не ожидавший сейчас от приятеля подвоха.

– И была другая река, но не было брода, – в тоне настоящего жонглера, читающего очередной жест, начал насмешник. – И тьма опустилась на небо и землю. Когда же подъехал к реке Шарль, то пред ним прыгнул в воду чудесный белый олень. Тогда туда же, где исчез в воде белый олень, направил своего коня Шарль. И был там брод, и все перебрались на другой берег, ног не замочив.

Только здесь до Шарля дошло, что над ним просто насмехаются.

– Ты! Ты! – От гнева, охватившего его, он не мог больше произнести ни слова. И без того всегда пронзительный голос сорвался на какой-то постыдный ему самому визг. Он, с детства неуверенный в себе, в своих силах, хотя физически был не по годам крепок, таких шуток не выносил. Более того, именно сейчас, после рассказа Харольда, осмелился так посмеяться над ним друг детства. Да он просто смешал с грязью его мечты. Мечты такие возвышенные и величественные. Он представлял себя уже знаменитым, кем-то большим, чем король. Может, императором. Ему рассказывал о таком человеке в далеком Константинополе аббат Фулрод. Перед этим человеком заискивают даже короли. А тут? Злоба охватила несостоявшегося императора, и он двинул своего коня в сторону этой язвы Ганелона, но тот предпочел улизнуть – благо постоялый двор уже был рядом, – подхлестнул своего усталого коня и скрылся в воротах. Связываться с разозленным Шарлем он не хотел. Следом въехал и юный Арнульфинг со все еще перекошенным от ярости лицом, опередив Оврара и остальных своих приятелей. Если бы он знал, какое новое унижение ему придется сейчас испытать!

2

На постоялом дворе расположились по-хозяйски чьи-то воины, а в конюшне и у коновязи стояло множество лошадей.

«Скорее всего люди Ашера, – подумал Шарль, сразу забыв о Ганелоне. – Значит, Папа уже добрался сюда».

Его догадка подтвердилась, потому что в дверях придорожной гостиницы появился сам граф Ашер. Опытный военачальник знатного рода, он уже два года состоял на службе у короля Пипина. Нельзя сказать, что делал это с радостью, собственно, как и другие, подобные ему графы и бароны. Лишь сила короля заставляла повиноваться.

Два года назад на сейме в Суассоне они выбрали королем Арнульфинга, бывшего тогда всего лишь майордомом, то есть первым среди равных. Правда, отец Шарля оказался не только первым, но и сильным. И силой этой он распорядился с умом. Выборы проходили под пристальным вниманием вооруженных отрядов, окруживших Суассон. По сути, Пипин узурпировал трон, просто убрав со своей дороги последнего Меровинга как ненужную вещь, но фактически Арнульфинги уже заправляли всеми делами в государстве со времен Карла Мартелла, отца нынешнего короля и деда Шарля. Да и согласие тогдашнего Папы Захария было получено. В ответ на вопрос: как относится Святой отец «к королям, которые во Франции не имеют власти, и одобряет ли он подобное положение вещей?» – было сказано: «Лучше называть королем того, кто имеет власть, нежели того, кто ее не имеет». Таким образом, Церковь как бы освятила эту узурпацию. И еще недавно почти независимые графы и герцоги, владельцы обширных земель, оказались на службе у такого же сеньора и присягнули ему на верность. Этого Пипину старая франкская знать простить не могла. Но воля короля, а главное, силы, стоявшие за ним, оставляли им одну возможность: злиться и служить.

Вот и граф Ашер вернулся из Рима, сопровождая до границ государства франков нового Папу Стефана II.

Огромной башней, заключенной в кожаный панцирь, он возвышался около дверей гостиницы и от изумления таращил красноватые в свете факелов глаза, пытаясь понять, кто перед ним. Наконец до него дошло, что это всего лишь юнец Шарль с каким-то сбродом оборванцев, и тогда он действительно воистину превратился в соляной столп.

Каким-то чудом к нему вернулся дар речи, и, не поприветствовав юного Арнульфинга, который был для него просто Кёрл, скорее проревел, чем спросил нормальным голосом:

– А где же Пипин?

Шарль отметил, что Ашер не добавил к имени отца никакого титула, для него он оставался просто Пипином.

«А меня он и вовсе не заметил. Я для него Кёрл, – ядовито подумал Шарль. – Ну погоди, граф, я тебе сыграю сейчас жест». – Чувство гордости и мальчишечье упрямство, а может, и недавняя проделка Ганелона помогли ему найти решение:

– Эй, Ганелон, что-то я не разобрал, что сказал достойный рыцарь. Ты стоял ближе и наверняка лучше расслышал, повтори мне.

Но Ганелон и здесь предпочел уйти в кусты.

Однако Ашер и сам сообразил, в чем его ошибка и что может воспоследовать дальше, но извиняться и не подумал, лишь сменил тон:

– Приветствую вас! Я, признаться, удивлен, почему не прибыл король.

– Он не приедет, дорогой граф.

И мальчик сладко улыбнулся поставленному на место спесивцу.

– Он послал меня встретить и поприветствовать Папу, а потом сопроводить его в Тионвиль. Где он?

Ашер поморщился, как будто хватил чего-то кислого. Вопрос ему не понравился, но, сдержав себя, он пристально взглянул на мальчика и сквозь зубы объяснил:

– Его святейшество с великим трудом пересек горы, и в дороге одному из его спутников стало худо. К сожалению, заболевший скончался. Поэтому им пришлось свернуть к монастырю Святого Мориса. Думаю, сейчас они уже похоронили его и направляются сюда.

И, выдавив из себя эту длинную фразу, он умолк.

– Значит, вы покинули Папу, оставив без сопровождения?

Ашер заскрежетал зубами и побагровел.

«Подожди, проклятый юнец, я отправлю тебя туда, где ты и должен быть, – на конюшню», – подумал граф, однако, опять сдержавшись, ответил достаточно спокойно, уже решив для себя унизить Шарля по-другому:

– Я должен был охранять его святейшество до наших границ. Сейчас он на территории франков. Я и мои люди заняли этот дом и намерены ждать Папу здесь.

С этими словами Ашер повернулся, собираясь войти в дом, попутно кольнув мальчика еще раз.

– Со стороны нашего мудрого короля, – при этом он сделал особое ударение на слове «мудрый», – было крайне разумно и подобающе посылать ребенка с каким-то лесным сбродом, да еще без подарков, для встречи и приветствия самого Папы Римского, – бросил он своим людям и услышал в ответ одобрительный хохот воинов, оценивших юморок хозяина.

Да, такова была судьба Пипина, короля франков, – все понимая, как тяжело приходится сыну, Кёрлу, тем не менее постоянно приобщать его к делам государственным. И, невзирая на неодобрение старой знати, поддержать своего первенца, поручив ему эту миссию. К лучшему это было или худшему, но это было решено в свойственной королю манере сурового воина, не привыкшего к компромиссам во время уже начавшейся битвы. Это был его сын, его ноша, его груз.

Шарль прекрасно понял сказанное. Ему сообщали, что все комнаты на постоялом дворе уже заняты и уступать их Ашер не намерен. Хочешь спать, отправляйся ночевать на конюшню. И вообще можешь убираться на все четыре стороны.

Его лицо вспыхнуло, и он ответил сердито:

– Я и не собираюсь останавливаться в гостинице, где вы так прекрасно расположились, граф, а намерен немедленно отправиться дальше и встретить знатных гостей. Именно это поручил мне сделать отец, и я выполню его волю.

– Кёрл, – бросил через плечо Ашер и пошел в дом.

3

Небо потемнело от начавшего падать мокрого снега. От холода мерзли руки и ноги, когда они снова двинулись в путь. Усталые лошади тяжело уходили от конюшен и яслей. Харольд и остальные не проронили ни слова. Даже Ганелон промолчал. Они были людьми Шарля и обязаны по чести служить ему. Едва они покинули постоялый двор, лес обступил их со всех сторон. Проехав несколько лиг, они поняли, что все-таки сбились с дороги, и расположились на отдых. Шарль не представлял себе, что делать дальше. Может, подождать рассвета и определиться, где они оказались. Но так и замерзнуть недолго. Однако возвращаться на постоялый двор – в какой он стороне, они могли приблизительно сориентироваться – и спать на конюшне, в то время как Ашер с удобством отдыхает в доме, он не собирался. У него был слишком упрямый характер.

Вдруг Шарль рассмеялся и сказал:

– Теперь уж точно, друзья, самое время появиться белому оленю и показать нам дорогу. Ты со мной согласен, Ганелон? – И он еще раз расхохотался, а его уши задвигались взад-вперед, как будто тело разделяло с ним его радость.

Все сразу заулыбались. Слова Шарля приободрили их.

Посыпались шуточки в адрес друг друга, встречаемые одобрительным смехом.

Правда, Харольд так, на всякий случай – не разгневать бы лесных эльфов – огляделся по сторонам и осенил себя крестным знамением.

Это вызвало новый взрыв смеха.

– На лошадей! На лошадей! С нами Бог! Мы франки, нас ничто не может остановить! – прокричал Шарль, и вся ею маленькая компания двинулась в путь.

Куда?

Дальнейшее их путешествие напоминало блуждание во тьме египетской.

Неожиданно Оврар, обладавший острым зрением, вскрикнул и указал на мерцающий чуть в стороне огонек. Это могла быть только одиноко стоящая ферма какого-нибудь местного жителя. Затем замерцал другой огонек в той же стороне. Третий. Четвертый. Огоньки двигались, и сразу стало ясно, что это факелы движущейся группы всадников.

Но кто они?

Юноши постарались поближе прижаться к деревьям, стараясь слиться с ними, и затаились. У них не было достаточно сил, чтобы сражаться с таким большим отрядом. Это вполне могли оказаться воины одного из не подчиняющихся никаким законам баронов, грабящие всех подряд.

И опять зрение Оврара оказало им услугу. Он вдруг воскликнул:

– Олень там был, у Ганелона, или не олень, но лопни мои глаза, если это не преподобные оруженосцы Святого Петра.

Так и оказалось. Эскорт Папы под покровом ночи двигался по дороге, направляясь в сторону того самого постоялого двора, где расположился граф Ашер.

Это была редкая удача!

От волнения Шарль забыл об усталости. Он достиг цели и встретил гостей из Рима.

Когда посланные вперед всадники эскорта узнали, что Шарль специально прибыл, чтобы приветствовать их от имени франков и короля Пипина, его провели к закутанной с головой фигуре на белой лошади. И он услышал, как усталый голос спросил, обращаясь к одному из выезжавших вперед всадников:

– А где же король?

Глава вторая
Память

1

Шарль слез с лошади и, запинаясь от волнения, попытался объяснить, что король Пипин ждет Папу в своем замке в Тионвиле, а он, его сын, послан специально встретить и сопроводить его святейшество, но сбился и умолк. Не зная, что следует говорить в таких случаях, он в растерянности ждал. Словно эхо на его импульсивную речь откликнулся другой голос, на чистой латыни. Очевидно, высокие гости из Рима почувствовали разочарование, оттого что их не встретил король, и сейчас о чем-то негромко переговаривались между собой.

Пытаясь понять их чужеземную речь, Шарль внезапно осознал, что отец ошибся, что не его надо было посылать встречать святого отца, а кого-либо из опытных, знающих чужеземные правила людей или даже самого ученого Фулрода. Уж тот бы так не опозорился и сумел бы найти нужные слова для приветствия, а он только все испортил.

Да еще прибыл без подарков. Мальчик вспыхнул от стыда.

– Ваше святейшество! – пронзительно крикнул он. – Я мало что умею пока и не обучен многим премудростям обхождения, но я остро чувствую, что что-то сделал не так. Наверно, то, что я явился без подарков и не умею говорить по-книжному, плохо. Но поверьте, я готов был бы привезти вам в подарок все золото мира, чтобы заслужить ваше благословение, однако все, что лично у меня есть, это мой конь, мое оружие и несколько книг…

Шарль снова сбился и умолк.

К нему наклонилось лицо в обрамлении мехового капюшона – бледное и усталое. В свете факелов на него глянули неожиданно такие же, как у него, серые глаза и, казалось, проникли взглядом в самую душу.

– Доблестный юноша. – Голос Папы от зимнего холода скорее был похож на шепот, но слова жгли сердце Шарля. – К чему говорить о подарках? Разве то, что ты скакал сквозь дикий лес в полночь и лютую стужу, чтобы приветствовать меня, не есть лучший подарок для любящего сердца моего? И надо ли мне большего? Нет, Карл, дитя мое. Тебе нечего стыдиться. Бог видит, что твои намерения честны и чисты. А сейчас исполняй то, зачем ты был послан, сопровождай нас. Я и мои спутники устали и нуждаемся в отдыхе. Ты можешь проводить нас к какому-нибудь жилищу?

– Оврар, ты поедешь вперед и будешь показывать дорогу к постоялому двору, – сказал Шарль и, низко поклонившись, пошел к своей лошади.

Он ехал рядом со своими друзьями и заново переживал встречу с Папой, вспоминал звук его голоса и его слова.

Затем он почему-то вспомнил, как Папа назвал его – Карл. Но удивительно, в его устах оно прозвучало словно перезвон колокольчиков – Каролюс. О! Он никогда не забудет этот благословенный звук – Ка-ро-люс. Гораздо благозвучнее, чем даже Шарль.

Чувство неловкости, стыда, которое он испытывал в те первые минуты встречи с Папой, прошло полностью. «Он удивительный человек, – думал Шарль, – и я все сделаю для него. Ему нужен отдых, ночлег. Он выглядел таким усталым».

Тут Шарль неожиданно расхохотался, но, осознав, кого сопровождает, прикрыл рот рукой и стал давиться от смеха, стараясь, чтобы он не вырвался наружу.

– Что это на тебя нашло? – наклонившись к самому уху Шарля, спросил Харольд.

– Я представил себе, как придется этому разжиревшему Ашеру выкатываться из насиженного гнездышка на холод, освобождая место для всех этих епископов и пресвитеров.

И к смеху Шарля присоединился сдавленный от сдерживаемого хохота голос друга.