Избранное
Текст книги "Избранное"
Автор книги: Владимир Мавродиев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
«Здесь осенью ветер шалеет…»
У вас уже скоро –
на ветках капели качаться,
степям закраснеться тюльпанами,
Волге синеть!
Картавить ручьям!..
В эту пору у нас на Камчатке
метель умирает,
рождается март в круговерть…
Ещё нам не скоро
приметам весны удивляться,
ещё и в июне
на сопках сырые снега.
Как чумы коряков,
над нами вулканы курятся,
пока не закроет их
белой стеною пурга.
Солдатское утро!
Подъём ветерком пронесётся.
Скорей из казармы!
Утихла пурга, и вдали
подводною лодкой
из волн подымается солнце!
И курсом нелёгким
идут в синеве корабли.
Высокие волны,
зелёные, с пеной седою,
о мыс расшибаясь,
в бессилье внезапном хрипят,
и чайки снежками
летают над стылой водою,
на волны садятся,
над бухтой снуют и кричат.
Камчатка.
Граница.
Начало родимой России.
Здесь в серой шинели
зарю мне встречать не одну…
В военном билете
лежит фотография сына,
который на Волге
вторую встречает весну…
1973
Таёнка
Здесь осенью ветер шалеет,
здесь полный ему разворот.
Вокруг ничего не жалеет
и в клочья себя разорвёт
о скалы и острые сучья,
о льды затвердевшей реки.
Висят на вулканах не тучи –
погибшего ветра клочки.
Луна, будто капля, стекает,
за сопку вот-вот упадёт.
Отбой. Городок засыпает.
Блестит отшлифованный лёд.
Привычная глазу картина:
стучат, костенея, кусты,
да, ёжась, промчится машина,
да смена идёт на посты…
1973
«В караулке спим вповалку…»
Стоит – вратами ада,
как вызов всем векам,
дымящейся громадой –
Авачинский вулкан.
Стоит и дышит трудно
под тяжестью снегов.
Сырые тучи трутся
боками об него.
Ну а под ним девчонкой
бежит река – Таёнка,
бежит вдвоём с подружкой,
речушкой Каменушкой.
Течёт, перепадает,
укутана в туман.
Тихонечко впадает
В Великий океан.
Когда через овраги
спешим в учебный бой,
всегда наполним фляги
Таёнкою-рекой.
Иль лагерь встанет быстро,
солдатский, боевой,
бегом к реке –
умыться
прохладой голубой.
Спешит с ведром водитель
к Таёнке сквозь кедрач,
чтоб напоить водицей
усталый свой тягач.
Меж валунов округлых
пологи берега.
Таёнушка, подруга,
солдатская река.
1973
«Запах бочек и канатов…»
В караулке спим вповалку,
отдыху недолгий счёт.
Нас будить сержанту жалко –
«молодой» сержант ещё…
Голос тоненький:
«Подъём!
Смена, по порядку стройся!..»
Неохотно мы встаём,
встанем в срок,
не беспокойся…
Автомат белёс в руках,
на боку тяжёл подсумок.
Там ребята на постах
с ожиданьем смотрят в сумрак.
Гнутся худенькие вязы,
под ногами снег шершав.
Вьюга ноги хитро вяжет,
разводящий,
шире
шаг!..
На посту не до опроса,
только нарушать –
не велено…
Тридцать градусов мороза,
ветер сильный
до умеренного…
1973
Стихи
Запах бочек и канатов,
стынет фляга на боку.
Загорелые солдаты,
грузим сахар и муку.
Со спины – пять потов,
ведь мешки – пять пудов!..
Перекур. «Беломор».
И весёлый разговор:
– Вы, ребята, не устали?
Вы ж, ребята, не из стали…
– Что ты, батя,
три солдата
заменяют экскаватор…
Но мешок – не смешок,
давит спинушку мешок…
Рядом высоченный кран,
выше, может, баобаба.
И в глазах уже туман…
Вдруг:
– В кабине, братцы, баба!..
– Да не баба, а девчонка…
– Смотрит, думает о чём-то…
– А о чём же?..
– О тебе!..
О свиданьях и т. п.
Травим, травим языками,
но не гнёмся под мешками,
молодецкий держим вид:
девушка! на нас! глядит!..
Где туман и где усталость,
где вы, колики в груди?
Эх, еще побыть бы малость…
Да мешков уж не осталось.
А она глядит,
глядит…
1973
Владимиру Голкину
«Устал не думать о тебе…»
В ленкомнате после отбоя
дежурный мне сесть разрешил.
Сказал: «Раз уж дело такое,
садись и тихонько пиши».
И я там почти до рассвета,
уткнувшись в листочки свои,
под видом статьи в стенгазету
стихи сочинял. О любви!
Из окон заснеженных дуло,
гудела привычно пурга,
но скрип крепко сбитого стула
меня отвлекал и пугал.
Писал я о Волге и счастье,
в грядущие веря года.
«Приснись мне», –
к тебе обращался.
Но ты мне не снилась тогда.
Писал я про образ заветный,
про губы, что так далеки…
Под утро уснул незаметно,
упав головой на листки.
Мне снились
блестящие рельсы
и мокрый от снега перрон,
уральские узкие реки,
летящий сквозь мост эшелон!
Закаты, как будто пожары,
холмы освещали, слепя…
В который уж раз уезжал я,
во сне – уезжал от тебя.
Я спал… Сочинённые в спешке
стихи
я придавливал лбом,
пока мне дежурный с усмешкой
не гаркнул над ухом: «Подъём!»
1974
«О скалы рискуя разбиться…»
Устал не думать о тебе
в снегах, тревогах, суете…
А ты в далёкой тишине,
ты – обо мне?
Ждёшь ночь.
Но, северная, злая,
меня на койку полночь свалит
и сном усталым оглушит…
Ты письма длинные пиши,
пусть от меня коротких мало.
Все – без обмана…
Метели бесятся, рычат,
ломая копья
в кедрачах.
Аэродром завален снегом.
Телеэкран – и тот зачах,
уступчивый помехам.
Окно царапают кусты,
вернее, белые ледышки.
А сердце
приглушённо дышит
во сне: «А ты, а ты, а ты?..»
А ты, любимая, о чём
мечтаешь в сумраке ночном?
Январь на Волге –
чудо просто:
не разберёшь –
снежинки, звёзды? –
летят, сверкая, за окном!
И парк у Волги тих и бел…
Устал не думать о тебе…
1974
«Поправив горские усы…»
О скалы рискуя разбиться,
в холодном тумане кружа,
кричит одинокая птица,
печальная птичья душа.
Не знаем – от стаи отбилась?
Гнездо ль потеряла своё?
Сырая палатка в ложбине –
недолгое наше жильё.
Нам надо уснуть, но не спится
в короткой солдатской ночи:
взывает о помощи птица,
не верит, рыдает, кричит!..
В шинели ищу сигареты,
на берег бессонный иду,
где злые камчатские ветры
шлифуют каменьев гряду.
Умолкла… Иль в бухту упала?
Неведома птичья судьба.
Обычное дело – пропала,
коль в чем оказалась слаба.
Костёр разжигаем погреться,
молчим, засыпая на миг.
И тает ледышка на сердце –
тот птичий беспомощный крик…
1974
Шинель
Поправив горские усы,
нам военком сказал нечинно:
«Уходят в армию юнцы,
а возвращаются мужчины».
Солдатский быт был прост и строг.
Завидный утром блеск сапог!
Но к вечеру – они в пыли,
немало за день мы прошли…
Сначала этот быт страшил.
Казался жёстким взгляд старшин,
коль вдруг «волна» на одеяле.
И мы навытяжку стояли,
с укором глядя на кровать,
и шли… весь вечер снег кидать.
Но на ученьях, в карауле
ветра нас хорошо продули,
суля нелегкое житьё.
Они из нас
солдат ваяли,
сердца и лица закаляли.
И дело сделали своё.
Нас научили не сдаваться,
снарядов свиста не пугаться,
идти на пост через пургу.
И все невзгоды и лишенья
свой смысл имели и значенье,
не нам вредили, а… врагу!
Дни армии не пролетели –
прошли. Запомнились навек.
Ведь были не одни метели,
а много раз – тишайший снег…
Вечерней медленной порой
была гитара нам сестрой.
Плыл по казарме говор струн,
и был сержант влюблён и юн…
Но было так: «Подъём!.. Тревога!..»
Металась, плавилась дорога,
когда в разбуженной ночи,
дрожа,
ревели тягачи!..
И мы ныряли в них – бойцы! –
на лбах внезапные морщины –
ещё, наверно, не мужчины,
уже, конечно, не юнцы.
1974
«Плеснув солярки на дрова…»
Полёт надолго отложили,
и мы уж больше не спешили,
скамью искали иль ступеньку,
чтоб отоспаться хорошенько.
Хабаровский аэропорт!
Сырого воздуха смятенье!
И на полу,
и на ступенях
стоял, сидел, лежал
народ!
С Анадыря оленеводы,
из Усть-Камчатска моряки,
геологи и рыбаки
кляли нелётную погоду.
Я где стоял, там и прилёг…
Под головою вещмешок,
а сверху я шинель набросил.
Но за окном металась осень,
и зябко от дверей тянуло
меж чемоданов и баулов.
Как я жалел часок спустя,
что с легкомыслием повесы
я, все уставы обойдя,
шинель так коротко обрезал…
Её натягивал на нос –
в штанины дуло, снова мёрз.
А если ноги укрывал,
то холодела голова.
Упёрлась чья-то в бок нога,
и ветер в щелях пел устало.
Ворочаясь, я постигал
премудрость строгого устава…
1974
Письма
Плеснув солярки на дрова
и сапоги к костру подвинув,
«Какая, братцы, здесь трава… –
он нам твердил. – Ну просто диво!
Послушай, напиши стихи,
я говорю не ради шутки.
Я измерял – здесь лопухи
растут на пол-ладони в сутки!
Такое б в наши степи… Мы
тогда бы век не куковали,
последних былок не считали
в сусеках мачехи-зимы…»
Он утром раньше всех вставал,
шёл за водой, росу сшибая.
Ему до бляхи доставая,
искрилась свежая трава!
Он штык-ножом её срезал,
жалея, что нельзя иначе,
таскал охапки, напевал,
постель устраивал помягче
и говорил: «Вот, на, прочти,
опять там сушь, жара с апреля,
а тут проклятые дожди
не умолкают три недели…»
Под вечер, возвратясь со стрельб,
мы в угол вещмешки бросали,
дрова промокшие кромсали,
на кухне получали хлеб.
Бодрили ужином себя,
поев, склонялись над листками.
Стихал в палатках шум. Лишь капли
на печку падали, шипя.
Трещал кедрач, темнела ночь…
А парень тот, из-под Ростова,
ругал привычно долгий дождь
и восхищался травостоем.
1974
«Апрельский черный снег…»
Он ей писал два года
с далёких берегов,
где ни села, ни города –
застава средь снегов.
Где в службе пограничной
под вьюги завытьё
являлись жизнью личной
лишь письма от неё.
Над бухтой, что подковой
надолго вмерзла в лёд,
как голубок почтовый,
кружился вертолёт!..
Она писала мало,
боясь настырной быть,
но всё же обещала
дождаться да любить…
А он писал почаще –
разлука нелегка!
На будущее счастье
неловко намекал.
В календаре карманном
зачёркивал деньки…
…Шли письма и от мамы –
тетрадные листки.
Он их читал, конечно,
и отвечал всегда.
но, перед ней не грешен,
не те он письма ждал…
Когда же издалече –
начищенный, лихой! –
к любимой в зимний вечер
он прилетел,
то встреча
была совсем не той…
Он шёл домой средь говора,
через огни и смех,
клочками писем порванных
летел навстречу снег.
Не дал он телеграмму.
Вот дом.
И свет горит.
Письмо писала мама…
Расплакалась навзрыд.
1974
Прощание с Камчаткой
Апрельский черный снег.
По грудь в снегу берёзки.
Вороны. Пар от рек.
Домишек вид неброский.
Пятнистые холмы,
размытые дороги.
У нас промокли ноги,
но всё ж смеемся мы!
Весна, теплынь, мечта!
Пора и нам погреться.
Пусть, как ледник с хребта,
зима сползает с сердца!
На тёплый свет проникли
упрямые ростки,
упругие травинки –
зелёные клинки!
Дымит далёкий кратер,
на весь он виден край.
Звучит – и очень кстати! –
команда «Запевай!..»
Шагает рота в ногу,
крошит размякший лёд.
И песня – про дорогу
и что девчонка ждёт.
И я,
как тёплый дождик,
глотками пью весну,
крючок, кадык истёрший,
невольно отстегнув!..
1974
Капитану А. Ф. Аксёнову
На прощанье – чарку…
Весь в снегу причал.
Дальняя Камчатка,
близкая, прощай.
Край сырого неба,
берег – рыбака,
голубого снега,
чёрного песка.
Край ветров колючих
средь болот, камней…
И деньков горючих,
и хороших дней.
Сняли автоматы,
едем из полка.
Всё, что нам дала ты,
не понять пока.
Мне теперь от сизых
сопок и морей
через всю Россию –
к реченьке моей.
Месяц – жёлтой рыбой,
льёт свою печаль…
И за всё – спасибо.
И теперь – прощай.
1974
Семнадцать лет
За ландышами!..
Мимо теплоходов
на катерке
в зелёный дым леска –
летим!..
Свисая за борт в воду,
упругость Волги пробует рука.
В кино мы познакомились вчера.
В твоих ладонях три тюльпана никнут.
Мы молоды!
Мы вымокли до нитки
от брызг весенней Волги.
И ура!
Ещё немного, и в проран свернём,
в проран Любви –
названье это лучше,
хоть рыбаки его назвали Щучьим, –
и тоже верно: каждому своё…
В воде по пояс мокнут дерева,
они разбухли от апрельских соков!
Потоками оттаявшего солнца
затоплены в окрестье острова!
А вот и берег.
Прыгаем в песок.
На цепь сажаю катерок вертлявый.
А ты – в моей куртёшечке линялой –
бежишь, смеёшься, прячешься в лесок…
Не отыскать твоих следов в траве.
Свежо душе от ветра в голове!..
1974
Электричка
Татьяне Батуриной
Момент прощания с тоской.
Вновь по утрам моим привычно
зелёной шумною строкой
в стихи влетает электричка!
Прощай, прокуренная грусть
ночных часов в кухнёшке тесной.
Неси, строка моя и песня,
колёс упругих стук и груз.
Дождём, в окно влетевшим, пахнет
и краской от газеты «Труд».
А в тамбуре смеются парни,
девчонок под руки берут.
И, душу мне тряхнув покрепче,
загрохотав и засверкав,
вдруг налетит составом встречным
необходимая строка!
А на платформе «Заводской»
из электрички – выселенье.
Момент прощания с тоской,
рождения стихотворенья.
Тверда платформа, сыровата.
Стук каблуков. Гудка басок.
И, от дождя чуть синеваты,
впадают
рельсы
в горизонт.
1975
Голуби в цехе
Ивану Саране
Чумазые, живут на верхотуре,
слетая вниз за кормом в перерыв,
снуют привычно в грохоте и гуле,
про мир другой надёжно позабыв.
Лишь только потолки осветит солнце
и в лад станки внизу заголосят,
они с карнизов шмыганут в оконца,
пожмурятся на воле – и назад.
Покажется собратьям, просто страх –
житьё такое: в копоти и гаме.
Но лучше ль суетиться под ногами,
на городских жирея площадях?
То тут, то там они – как дети дыма…
В воздуховодах греются, в углах.
И никому на ум не приходило
прогнать из цеха этих бедолаг.
Напротив – не обидят даже словом.
Традиция давно заведена:
то корочку захватят из столовой,
то из дому, глядишь, кулёк зерна.
Живут-коптятся… Но тому и рады,
познав закон неброской доброты.
Зовут не «гули-гули» – «чертенята»…
И те, шурша, слетают с высоты!
1975
Розы у проходной
Анатолию Черкасову
Там, где бетонные колоссы
весь день вбирали жёлтый зной,
в субботник высадили розы
напротив шумной проходной.
С завода ветер был неласков…
Но, замедляя ход шагов,
мы по утрам дивились краскам
и стойкой нежности цветов…
На них не выпадали росы,
не суетились там шмели.
Но мы любили наши розы
и сберегали, как могли.
Добрели от такой заботы.
Соединяли те цветы
с угрюмой тяжестью завода
внезапный лучик красоты.
1975
«Дом Павлова – мой самый первый дом…»
Дом Павлова – мой самый первый дом.
Я как-то раньше не писал о том.
Но там, где серый снег лежал до мая,
где ночью, кроме звёзд, ни огонька,
я часто вспоминал, как, поднимая
со дна алмазы,
искрами играя,
течёт, как жизнь, родимая река…
И, много повидав в разлуке долгой,
я понимал окрепшею душой:
как без ручья не быть великой Волге,
так нет без малой родины – большой.
И забывались мелкие обиды,
когда мой город снился до зари,
где улицы цветами перевиты,
где в скверах синих, тишиной набитых,
искрятся мотыльками фонари…
Где я живу, людским добром согретый,
где холодею, встретившись со злом…
Где я рождён послевоенным летом,
Дом Павлова – мой самый первый дом.
1975
Песня
Отсверкала пора соловьиная,
роща знобкие листья просеяла.
Запылали осина с рябиною,
как в последних стихах у Есенина…
От Оки кони тянутся парами,
жеребята бегут – красногривые…
У дороги берёзы две старые
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.