Текст книги "Реанимация Записки врача"

Автор книги: Владимир Найдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Прямая линия

…Удивительное паскудство —

насильственно заталкивать жизнь

в глотку людям, которые не могут

за себя постоять и не хотят больше

служить ни господу, ни кому еще…

Ромен Гари

В любом медицинском стационаре реанимация – это передний край «фронта». Сзади – тыловые службы, резервы, начальство, техническая помощь. А впереди – только больной, на которого замахнулась смертельная коса. Или – или. Он беспомощен и недвижим, он опутан проводами и трубками. Обклеен датчиками. Проколот капельницами и дренажами. Зато он не плачет. Потому что чаще всего – без сознания. Большой плюс, когда он не видит, во что превратился. Зато есть шанс, что его спасут. И действительно, довольно часто спасают. Но он вспоминает это состояние и пребывание как кошмар, как тяжелый сон (если вспоминает).

А что же сами доктора и сестры-реаниматологи? Им-то каково существовать в этом странном мире беспомощных существ? В мире чпокающих звуков дыхательных аппаратов, хриплых стонов. В мире неприятных запахов – лекарств, крови, мочи, пота. И особого удушающего запаха лежачего тела.

Половые различия здесь почти стираются. Какая разница? Почти никакой. Так, на одну трубку, введенную в несчастное тело, больше, только и всего. Не случайно на титульном листе истории болезни стоит значок «М» и «Ж» – нужное подчеркнуть. Чтоб знать, так, на всякий случай, для статистики – кто это перед тобой распростерт.

Медперсонал здесь молчалив и сосредоточен, назначений так много, что они еле успевают справляться. Получается, что каждая минута на счету. Какие уж тут между собой разговоры? Медицинские сестры удерживаются в реанимации два-три года, потом выдыхаются и уходят, «выгорают». Очень уж тяжелая работа.

У многих реанимационных больных в изголовье, там, где мигают лампочки приборов и светятся зеленоватые кривые линии (это пульс, дыхание, кардиограмма), стоят небольшие иконки – Богоматерь, Николай, Серафим Саровский. Это нужно родственникам. Слабая надежда на то, что они тоже помогают выжить близкому человеку. Довольно часто выживают. С каждым годом реанимационных больных все больше (особенно травматиков), но и количество выживших прибавляется. Прогресс…

Лежал у нас в реанимации однажды VIP-пациент. Он был действительно «вип», без дураков. Знаменитый и хорошо «раскрученный», по заслугам. Академик. Его привезли с тяжелым инсультом, без сознания и практически без всяких надежд. Биотоки мозга отсутствовали. На экране осциллографа тянулась безнадежная прямая линия, никаких колебаний. Мозг умер. А тело, тело здорового крепкого человека с мужицкими корнями продолжало жить. Правда, с помощью аппаратов и дополнительных вливаний, но ведь жило! И даже прилично исполняло все необходимые функции. Но он был в глубокой коме, и выход из нее не предвиделся. Его мозг, душа – все, что хотите – находились уже в другом измерении, и здесь, в нашем мире, напрочь отсутствовали.

Тяжелое зрелище для любого непривычного человека. К нему приходила дочь, тоже известная персона, доктор наук, профессор, несколько ближайших сослуживцев и учеников. Они со страхом вглядывались в такое ранее знакомое, а теперь абсолютно чужое лицо, смотрели на мощную, безвольно повиснувшую кисть и почему-то на цыпочках, как бы боясь его разбудить, удалялись. У дочери глаза наполнялись слезами, но она, как и отец, была сильным человеком и держалась. Один раз она спросила женщину, врача-реаниматолога, которая вела больного: «Долго он так будет мучиться?» Та была человеком прямым и откровенным: «Пока аппаратуру не отключим», – и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Вот так он и существовал в отделении (впрочем, он такой был не один). Дежурные сестры привыкли к этому «живому трупу», выполняли необходимые манипуляции – поворачивали, протирали, меняли трубки, делали уколы в мышцу, ставили внутривенную капельницу. Все как назначено. А он все так же лежал тихо и недвижимо, даже не стонал и не хрипел, и, удивительно, почти не худел. Был такой же сбитый, гладкий и вдобавок с таким крупным органом (и вдоль, и поперек), что сестры удивленно и одобрительно крутили головами, обихаживая этот незаурядный агрегат. Они даже приглашали своих товарок с других постов, говоря им, что такой аппарат они больше не увидят в жизни. Те приходили, соглашались, тоже покачивали головами и удалялись в большой задумчивости.

«Я восхищен!» – как кричал Коровьев в известнейшем романе.

Один молодой и излишне разбитной доктор очень веселился по этому поводу и предлагал показывать этот предмет за деньги. Он так шутил. Но суровая женщина-врач сказала ему, чтобы он свой отрастил и тогда уж его показывал за деньги. «За три копейки», – заключила она свой диагноз. Видно, она интуитивно догадывалась о его проблемах и комплексах. Он сразу сник и больше не резвился.

Я когда-то не без пользы слушал лекции этого человека. Он их читал уверенно, даже немного небрежно, снисходительно поглядывая на зеленую студенческую аудиторию. Многочисленные аспиранты и особенно аспирантки преданно, почти не моргая, смотрели на обожаемого шефа и на ощупь выводили лекционные каракули в своих блокнотах, лежащих на плотно сдвинутых коленках.

Один раз, возвращаясь из института, я увидел через окно троллейбуса этого знаменитого человека. Он стоял в роскошном сером пальто «в елочку» около входа станции метро «Площадь Революции» и держал три довольно хилые розочки. Взгляд у него был такой же снисходительный, как и на лекции. Мол, я человек и ничто человеческое мне не чуждо. Это было так неожиданно и странно, как будто сам Карл Маркс, находившийся, как известно, поблизости, разжал грозный кулак, требуя кружку пива (так злопыхали диссиденты в те неустойчивые годы), и сам взялся за нежные цветочки. Потом троллейбус тронулся, а я так и не увидел, кому эти цветочки предназначались. Шею я вытягивал до упора, чуть не вывихнул, но… не увидел. А жаль.

Дни жизни летели, как перекидные листки календаря. Только сегодня был понедельник, а завтра уже суббота. Что там между ними было? Хлопоты, суета, мелькание. Что-то нас пришпоривало, погоняло, и потому дни проваливались незаметно и навсегда. А что было в душе больного? Этого никогда не узнать. Он лежал тихо, спокойно, и мозг его никаких дней не отсчитывал. Незачем. Счет кончился. Надо было прекращать это безобразие. Но как? Мы не в Америке, своего «доктора-смерть» Джека Кеворкяна… у нас не было и нет. Не продвинутая мы нация. И, главное, тело у академика было такое свежее, розовое, бедра сильные, без всяких там звездочек и пятен, пупок точно посередине. Хоть сейчас на ВДНХ! И что же, всю эту красоту убивать?! Вот ведь как природа посмеялась. Задала задачу, казалось, неразрешимую.

Ну а та суровая женщина-реаниматолог, Валентиной ее звали, эту задачку щелкнула как орех. На очередном дежурстве, ночью, часа в три или четыре (тяжелое время), взяла и выключила дыхательный аппарат. Сказала: «Хватит над человеком издеваться!» И пошла в ординаторскую спать.

Эльфы-хромоножки

Дети разных народов —

Мы мечтою о мире живем…

Гимн демократической молодежи

Старые фотографии интересны только тем персонам, которые на них отображены. Ну, может быть, еще кому-то из близких или родственников. Этот близкий смотрит и думает: «Боже мой! Как он (или она) изменился! Кошмар какой– то! Что время делает…» И все. А вот сам фотообъект может вспомнить и рассказать очень многое. Беда в том, что все это вспоминаемое никому другому не интересно. Потому что не окрашено никаким цветом, не пропитано запахом, не звучит в твоих ушах. А главное – не царапает тебя своими краями, углами, неровностями, из которых и рождается волнующее тебя воспоминание. Меня – царапает.

Фото: я сижу на краю кровати, за спиной – никелированная дуга, и на ней – больничное полотенце. Полосатое. Я во врачебном одеянии – хирургический халат с завязочками сзади, круглая шапочка, волосы аккуратно подстрижены и убраны под шапочку. Хирургическая маска висит на шее (чтоб никого не заразить). Но я и не болен. Чуть улыбаюсь. В глазах абсолютно тупая надежда на светлое будущее. Узнаете? Себя помните в таком благостном виде?

На моих коленях сидит мальчик. Темненький. Но не чернокожий. И, пожалуй, не таджик и не узбек. Глаза круглые, большие. Смотрит печально и настороженно. Новенький. Видно, что всего натерпелся. Полосатая пижама, почти арестантская. Он цейлонец. Вот как! Фестиваль молодежи приоткрыл щелку в нашем могучем железном занавесе, и в эту щелку стали протискиваться разные люди. Некоторые – из любопытства, а некоторые – по делу.

Мальчика – звали его Меван, и ему было пять лет – привезла прогрессивная мама. В чем прогресс? Ну все-таки Россия, дикая северная страна. От Цейлона за тысячи миль. Незнакомо все: люди, язык, пища, одежда. По-английски никто не говорит. И, главное, не понимает. Но у мальчика парализована ножка. Полиомиелит. У мамы нехитрый расчет – подлечить ребенку ножку и обучить его редкому русскому языку. Сингальский и английский он уже знает, выучит русский – будет уже три языка. Правильно мама мыслит.

Два денечка пожила с ним в больнице, спала на диване в кабинете главврача. Поцеловала мальчика крепко, утерла слезки ему и себе, у темнокожих они такие же прозрачные и соленые, как у белокожих (наверное, как и у желто-краснокожих), и укатила. Он поплакал полчасика и пошел на процедуры – массаж и гимнастику, а потом в игровую комнату, была у нас и такая. А там его ждала теплая компания – румын Иона, грузинка Мака, подмосковные Раечка Симкина и душа любой компании Владик Сорокин. У него и вообще-то мамы не было, он из детского дома прибыл. Мать бросила.

Всем им было от пяти до семи лет, и все они были черноглазыми и веселыми. Черноокими – потому что порода такая: цейлонец, грузинка, румын, а Раечка – потому как еврейка. Один Владик прозрачно-голубоглазый и вообще белокурый. Красавчик. А веселыми – от полноты жизни.

Это был 57-й год – разгар полиомиелитной трагедии. Ее пик пришелся на 1954—1955-й годы, но парализованные детишки сгрудились в больнице к 1957—1958-му году.

Вакцины американцев Сэбина и Солка уже в мире появились, в Союзе академик Чумаков на макаках тоже уже получил это снадобье. Но весь вопрос в том, чтобы кольнуть малыша до болезни, а не после. А у наших маленьких пациентов все уже, увы, состоялось. Укусил-таки проклятый вирус. Такой изощренный гад – поражает только серое вещество спинного мозга и только передние рога. Серое вещество выглядит как бабочка: передние крылья-рожки – в них исключительно двигательные клетки, а задние рожки – в них чувствительные клетки. Так этот, как говорит мой внук Гриша, «помоечный гад» (Грише десять лет, и он тянется к биологии) поражает только передние клетки-рога, а на задние даже не обращает внимания. Результат – параличи разной степени тяжести при полной сохранности чувствительности.

И маленький страдалец все чувствует, все знает, понимает, а шевельнуть рукой-ногой, а иногда и всем туловищем – не может. Драма! А еще есть мнение опытных врачей, что вирус охотней внедряется в организмы тонко организованных детей – умных, чутких, глубоко чувствующих мир.

Вот такие пироги. У этого вируса есть еще одна зловредная особенность – пересаживаясь с одного человека на другого, он крепнет и озлобляется, становится все более ядовитым (по-научному – вирулентным). И в конце концов может совсем погубить человека. Вирус-убийца. Так что Нобелевская премия американским вирусологам досталась по заслугам.

Но наши ребятки об этом не ведали, а просто продолжали жить. У Мевана была поражена только ножка. Вот он на другой фотографии – в костюмчике, с плюшевым медведем на руках. Одна нога отставлена, он на нее почти не опирается. Но лицо веселое. В детстве дефекты тела не приносят таких страданий, как у взрослых. Он ходил и даже бегал, сильно хромая и придерживая коленку рукой. Такой «хром, хром, где твой дом?»

Мака тоже была хромоножка и тоже бегала, опираясь на коленку рукой. Бегала стремительно, на ходу выкрикивая какие-то грузинские ругательства. Очень темпераментная особа. Волосы прямые, разлетные, глаза – черные угольки, и нос слегка крючком. Но он ее не портил, а украшал. Губы тонкие, сжатые. Чуть что – дерется. Прямо кулаком по носу – бах! Но быстро мирилась. Отдавала свои игрушки, сладости. Жалела побитого. С Меваном дружила, не дралась. Только густые бровки хмурила, если что не так. Они у нее сходились прямо на переносице.

Румын Иону был худеньким долговязым мальчиком. Он очень сильно пострадал – паралич ног и частично рук. Передвигаться мог только в специальных туторах-аппаратах, в корсете и опираясь на два костыля. Говорил он по-русски с акцентом и смешно завывал в конце слов, если они кончались на гласную: мамау, папау, Макау. Дети смеялись, он тоже вместе с ними. А вот имя цейлонца он произносил твердо – Меван. Он был совершенно незлоблив, и ребята его любили.

Когда с ним случилось несчастье, все были подавлены и даже поплакали несколько деньков. Вечером он поскользнулся на кафельном полу, костыли поехали куда-то вбок, и он грохнулся со всего маху, даже не успев подставить параличные руки. Ударился головой об угол детского столика – внутримозговая гематома. Ночью приезжал нейрохирург, срочно его оперировал и забрал в свою больницу, там он и умер на следующий день. Всех врачей наказали неизвестно за что. Даже мне, молодому инструктору лечебной физкультуры, и то изрядно перепало. Нашего главного врача, неуязвимую и монументальную Таисию Петровну, по партийной линии тряхнули как следует, что не углядела.

Но мальчика не вернешь, очень жаль. Хотя впереди его ждали годы и годы мучений. Тем более он был совершенно не приспособленным к обыденной жизни – деликатное и беззащитное существо.

Вот, к примеру, Владик Сорокин. По виду – совершенный херувим, эльф, только без крылышек. Вместо них – торчащие лопатки. У него не только ножки, но и спинка была поражена. Он все время лежал. Сидеть мог только в корсете. Но был боевым. Всем ребятам придумал клички-прозвища: Мака-Бяка, Рая – Первое мая, Меван – цейлонский чай. А его называли Сорока– Балаболка. Очень был речистый. И озорной. Если не мог дозваться нянечку с «уткой», а это бывало сплошь и рядом, открывал одеяло и аккуратной струйкой писал на соседнюю кроватку. Такой устраивал деликатный фонтанчик. Никто ничего не успевал заметить, а он уже укрывался одеялом и вслух придумывал балабольные стишки. Сухо и хорошо.

Меван был совсем иным человеком, как с другой планеты. Мать привезла его в середине зимы, и он с изумлением рассматривал снег, осторожно трогал его лопаткой, пытался взять в рот, лепил снежки и смеялся. У него самого зубы были снежной белизны.

А когда наступила весна, он ужасно забеспокоился и стал требовать, чтобы ему надели белые штаны. «Лето, тепло, дядя Вова, надо в белых штанах. В белых. Не в черных». Я представлял себя в белых пижонских брюках, это в те-то годы (!), и нервно смеялся. Женщины его тоже удивляли – в темных юбках и мрачных блузках. «Надо сари носить, сари – это хорошо, красиво». Наши не слишком умные медсестры по-своему реагировали на его критику. Вечером, когда дети уже лежали в кроватках и свет был погашен, они появлялись в проеме двери в накинутых наподобие сари простынях и делали, как им казалось, изящные индийские танцевальные движения. Это было время индийских кинофильмов. «Радж Капур, посмотри на этих дур» – эти стишки были как раз про них.

Меван вскидывался: «Мама, мама приехала!». А потом разочарованно сникал. Когда мы об этом узнали, особенно наши семейные женщины-врачи, то этих дурех отругали, застыдили. Но с них как с гуся вода. Бездетные пока были, да и жестокосердные. Такая ментальность.

А Меван все больше тосковал по дому. Я упросил главврача отдавать мне его на выходные. Моя мама и тетки с удовольствием с ним возились. Я был еще не женат и тоже свободен. Мы ходили на Красную площадь, рассматривали Мавзолей. Вовнутрь не входили, чтобы не пугать ребенка. Он читал по-русски: «Ленин» и «Сталин», потом громко спрашивал: «А Хрущев здесь не лежит? Почему? Там нет места? А когда он там будет лежать?» Мы переглядывались, давясь смехом, и поскорей его уводили – от греха подальше. Топтуны там роились, как бабочки, каждый третий или даже второй был в строгом недорогом костюме, и все в одинаковой обуви. Взгляд у них был тоже одинаковый, фиксирующий. Ну их в болото. Мы его скорее увозили в зоопарк или в планетарий – в то далекое время он еще исправно работал и завлекал картинами мироздания. Меван смотрел на огромную Луну и мечтательно говорил: «Как дома».

Его мать часто присылала в больницу письма на мое имя, но их забирала главная врачиха и отсылала куда надо. Потом мне их вернули, и они сохранились, правда, куда-то задевались. Но я их обязательно найду, дам перевести с английского моему младшему сыну Игорю или зятю Алеше и почувствую ту щемящую атмосферу другого, незнакомого и таинственно-привлекательного мира, в который меня переносил ласковый темнокожий мальчик.

Потом детишки разлетелись, потерялись, и след их размыло. Почти. Почти, потому что недавно нашлась Раечка Симкина, она доцент в каком-то сибирском вузе. И, прочитав мою книжку врачебных рассказов, связалась со мной по электронной почте. Мы будем переписываться, и я надеюсь узнать, как сложилась судьба маленьких страдальцев-эльфов.

Секс: радости и проблемы (Эссе)

Важно понимать, что секс —

это фактор здоровья, крепкой

семьи, благополучия, наконец,

земных радостей, из которых

главная – любовь!

Человек совокупляется так, как водит автомобиль. А автомобиль он водит, как пишут американцы, в зависимости от того, какой он человек – уверенный или робкий, нахальный или деликатный, эгоистичный или учитывающий интересы других участников движения. Оголтелый или предусмотрительный, внимательный или рассеянный, нежный или грубый. Наконец, умный или глупый, т. е. дурак. Дурак обыкновенный. Сколько хочешь таких. Дур – тоже. Здесь равноправие.

Но в самой сути процесса равноправия нет. Или встречается очень редко. Вот к чему и надо стремиться, добиваясь гармонии.

Это первое правило, как в одежде, в музыке, – добиться гармонии, то есть сочетанного чувства, действия, выражения этого чувства.

Бог и природа придумали эффективный способ размножения любой живой твари. Нет, не только почкованием и не черенками или просто делением, как у амеб. Это тоже в природе, конечно, имеется, но гораздо реже и для нас не интересно, не задевает. А задевает, и очень сильно, способ слияния разнополых существ. Названий этому способу люди придумали десятки, если не сотни. От приличных до крайне неприличных. Один мой коллега называл этот способ «песня без слов». Но суть от этого не меняется – мужская клетка должна внедриться в женскую. Тогда получится новое существо. Просто и ясно. На первый взгляд. Но процесс этот настолько многогранен, богат сутью и деталями, что его так просто, голыми руками не возьмешь. Про это написаны тома.

Природа придумала колоссальную приманку, награду за содеянное слияние. Организм так устроен, что в момент выброса клетки, как результат эякуляции и оргазма, мозг находится как бы под наркозом. В нем происходят сложнейшие биологические и химико-физические процессы.

Повышается болевой порог (боль почти не ощущается), в подкорковые центры поступают морфийные соединения, которые создают иллюзию радости, счастья, удовольствия. Чтобы их усилить, синхронизируются биотоки мозга (в спокойном состоянии они асинхронны), сила их от этого увеличивается (кстати, тот же эффект наблюдается при эпилепсии, ну, это к слову).

Человек кричит, стонет, вопит, почти как Шарапова на корте. Только тише, чем она, – у кого силы не хватает, а кто боится разбудить соседей. Кстати, американцы записали на CD ее вопли и выгодно продают. Спрос колоссальный, вот так-то.

В общем, взрыв, буря, небо в алмазах. И за этот взрыв надо платить колоссальную цену, иногда неизмеримую с возможностями данного человека. Но это, опять же, другая тема.

Как говорила булгаковская Аннушка: «Нам награду дали, мы на нее ситец покупаем. Имеем полное право». Да, это так, право имеем, – и взрыв-оргазм практически обязателен для выброса клетки, этого головастика с длиннющим хвостом. Это и есть приманка – выбрось, и получишь море удовольствий. А не выбросишь – ничего не получишь. Если только – по морде.

Но! Огромное «но» – это условие справедливо только для мужской особи. Женщина – страдалица по определению. Она может зачать нового человечка и без наличия этого знаменитого оргазма. И вообще без радости. Как сказал классик: «И кофий нынче пила без всякого удовольствия». Ее оргазм никак и не связан с функцией яйцеклетки.

Дело в том, что физиологически у нее оргазм более отдален по времени, чем мужской. И чтоб он состоялся, надо немало на нее, т. е. на женщину, поработать. Тут и вступают в силу многие мужские качества. И в первую очередь желание подарить, передать собственное наслаждение и удовольствие.

Когда называют мужчину секс-символом мира, континента, страны и просто районного городка – от какого-нибудь Бандераса или Гира до Бэкхема и Васи Иванова из егорьевского «Спартака», то под этим понимают не его физиологические и анатомические качества, они не играют почти никакой роли, а сплав его темперамента с желанием и умением воздать женщине должное. Ни в коем случае не ублажить, это был бы полный примитив, а именно воздать. И эти секс-символы всем своим видом обещают постараться именно в этом направлении.

Женщина устроена гораздо тоньше и сложнее по многим психологическим параметрам, чем мужчина. Это не ее заслуга, но и не его недостаток. Природа специально так устроила, как сейчас говорят, «по жизни». Для чего она так все усложнила, это другой вопрос, на который нет однозначного ответа. Но это так.

Она хочет ласки, внимания, сочувствия и обязательной заинтересованности в ее ощущениях и чувствах. Поэтому для нее и адекватна установка, данная в старинной русской песне:

Летят утки, летят утки, и два гуся,

 Кого люблю, с тем и е…ся.

Для мужчин эта формула тоже, конечно, желательна, но, увы, не обязательна.

Но тем не менее, если эта формула худо-бедно выдержана, тогда и надо включать технику сношений, которая содержит несколько правил. Говорить об этом как бы не принято в приличном обществе, но если отбросить элементы ханжества и лицемерия, присущие этим обществам, то надо бы сказать многое прямым текстом. Просвещение всегда полезней незнания.

Кстати, о просвещении. Кажется невероятным, но я сам был участником такого разговора. Дело было в Норильске. От общества «Знание» в свой отпуск я ездил с лекциями о прогрессе медицины. Тогда были первые пересадки сердца, искусственный хрусталик, протезы крупных сосудов. Народ слушал с удовольствием, задавал кучу вопросов. Что знал – отвечал. Мне это нравилось. После одной лекции на руднике в красном уголке остался один парнишка. Молоденький, мнется, стесняется. Ждет, когда все разойдутся. «Можно вопрос?» – «Конечно». – «Мы только поженились, неделю. И у нас ничего не получается. Она разводит ноги, старается, даже коленки до конца разгибает, а ничего не получается, не достает до нужного места». – «Постой, ты говоришь «разгибает», у нее что, ноги прямые при этом?» – «Ну да, абсолютно!» – «Но коленки надо согнуть, и как следует, тогда все пойдет. Вы откуда такие непуганые взялись?» – «Я ей тоже говорю – согни, а она думает, что это неприлично, развратно, ей кто-то сказал. И мать очень строгая. Она из неполной семьи, отца нет». – «Беги скорей, сгибай коленки и никого не слушай. Да, не забудь эти коленки-то развести пошире, тогда совсем шик!» – «Спасибо большое». – «Ты хоть кем здесь работаешь?» – «По технике безопасности». – «Как раз по твоей специальности. Скажи, лектор из Москвы так велел, он знающий человек. Общество «Знание».

Вот какие бывают пироги. Редко, но бывают. Это, конечно, крайность, но аналогии часто встречаются. Один спец у нас на работе, любитель обсудить подобные вопросы, человек опытный-преопытный. «Вот попалась мне одна дама, обнимаемся, то-се. Она запыхтела. И вдруг кричит: «Кусай меня, кусай». Я удивился: «Может, тебе просто по морде дать?» Странная баба. Встал и ушел».

Не понимал, что раз просит кусать – кусай, целовать – целуй, лизать – лижи, трогать – трогай. Все это нормально, а между близкими людьми – даже обязательно.

Потому что это и есть прелюдия любовной игры, подготовка к основному процессу, которая делает его и эффективным, и продуктивным.

Итак, вначале «эрогенные зоны», «зоны уверенного приема» – ухо, шея, губы, зубы, язык, плечи, грудь (сосок обязательно!), живот, спина, ягодицы, бедра (лучше изнутри), наконец, главное место: клитор, малые и большие губы. Что еще? Да что угодно. Надо пробовать целовать, трогать пальцем, языком те места, которые самому охота. Трогать, а она деликатно подскажет, куда предпочтительней направить внимание. Надо только чутко прислушаться. Говорят, один француз сказал, что пока у него движется хоть один палец, хоть кончик языка – он остается истинным мужчиной.

И это почти так. «Почти» – потому что основным будет все-таки совокупление. Тут уж не обойтись без описания позиций, способов введения, фрикций и тому подобных занятных и полезных деталей. Трудновато лишь все это описывать завуалированным языком, хотелось бы напрямик. Позавидуешь герою ильфовских записных книжек: «Он не знал нюансов русского языка и говорил: «Я хотел бы вас видеть голой». Очень хорошо сказано.

Итак, после активной, желательно разнообразной подготовки, когда по чувству оба созрели, выбирается позиция, в которой основным постулатом будет «и волки сыты, и овцы целы». То есть у него отдалится время эякуляции (выброса семени), а у нее приблизится время оргазма.

Да, кстати, примером такой виртуозной подготовки может служить «Штаб-с капитан Рыбников», описанный Куприным ну с очень большим знанием дела. Напомню:

«…Все движения его отличались тихой и вкрадчивой осторожностью. Его ласки, поцелуи и прикосновения были невиданно нежны. И между тем он незаметно окружал ее той нервной атмосферой истинной, напряженной, звериной страсти, которая даже на расстоянии, даже против воли, волнует чувственность женщины, делает ее послушной, подчиняет ее желаниям самца…»

Убедительно? Учитесь. Кстати, на том же он и погорел. Настолько он был необычен и тонок для русской проститутки, так нежны были его ласки, что она заподозрила что-то неладное, поделилась с подругой, а та – с клиентом-сыщиком. Его и схватили. Вот тебе и понежничал. Но это так, для иллюстрации.

Позиций в учебниках и пособиях описано множество. Индусы – те вообще за сотню перевалили. Но это со всякими малейшими нюансами. Как они их запоминают? А вообще-то основных четыре.

ПЕРВАЯ основная позиция СПЕРЕДИ – она на спине, он сверху. Старо как мир и общепринято. То, что наш Вильям Шекспир называл «зверем о двух спинах». Точно сказано. Ну, до состояния зверя надо еще умело дойти. Смотри выше.

ВТОРАЯ основная СЗАДИ – она на четвереньках, он сзади на коленях. Взято исключительно из животного мира, но называется «старым казачьим способом». Даже спектакль с таким названием имеется. Правда, содержание другое. Завуалировали. Тоже весьма популярный способ. Настолько популярен, что на машины прикрепляют треугольник – пиктограмму – «соблюдай дистанцию». Законом разрешено. Позиция очень возбуждающая и перспективная, но не всегда доступная – зависит от расположения женского органа. У тех, у кого расположено ближе к анусу, к попе, или чуть выше – первые кандидатки для выбора этой позиции. У тех, у кого ближе кпереди, как бы к пупку – могут не беспокоиться. Неудобно и часто не достает.

Вообще же эта позиция может давать очень высокую степень удовлетворения. Там есть такой нюанс. Внутри влагалища, на его передней стенке («лицом» к пупку) есть небольшая зона, очень чувствительная к прикосновению. Но в положении «на спине» ее возбудить трудно, т. к. мужской член имеет контуры банана, слегка изогнутого вниз, и в точности повторяет контуры влагалища, которое тоже изогнуто вниз. Получается, что член входит туда, как в футляр в ножны.

В том случае, если поперечники члена и влагалища совпадают, то это дает эффект возбуждения упомянутой точки, зоны. Если же нет и член не заполняет объем, то получить удовлетворение существенно труднее. Вот тогда-то и будет позиция «сзади» весьма полезной: изогнутый вниз мужской предмет входит во влагалище, изогнутое вверх. Как тесные перчатки. Но на руках такие ощущения неприятные, а там совсем наоборот. Вот такие дела. Кроме того, откровенное разглядывание голой женской попы очень стимулирует и воодушевляет. Посмотрите картины раннего или позднего Средневековья, Возрождения, наконец. Там доминируют две темы: или религиозная тематика, она целомудренна, или этот самый округлый предмет в больших и разнообразных объемах, рождающий вполне определенные чувства, мысли и желания. Уж больно хорошо нарисовано. Как живые. Мастера знали свое дело и тело.

При позиции «сзади» у мужчины свободны аж обе руки, когда как при положении «спереди» они заняты – надо на них опираться, ну хотя бы чтоб не рухнуть и не придавить. И вот эти свободные руки могут быть употреблены с дополнительным и существенным эффектом. Можно просто гладить спину, можно держать грудь, стимулируя соски, можно комбинировать – одна рука на спине, другая на груди, можно двумя руками захватывать таз на уровне паховых складок и прижимать к себе однократно или многократно, кому как нравится и кто сколько терпит, чтобы не получить преждевременного семяизвержения. Помните? Необходима гармония, только тогда вы не зря хлеб ели. Шутка. Ну, об этой важной стороне процесса дальше обязательно поговорим. Обещаю.

ТРЕТЬЯ основная позиция СВЕРХУ – «всадница» – она сверху, он внизу, на спине. Исключительно полезна женщине, т. к. позволяет не только контролировать весь процесс, но и вносить постоянные коррективы, поправки и дополнения. Позиция доступна женщинам с любым расположением половой щели, ближе кпереди или кзади, неважно, она сама автоматически быстро подберет необходимый угол вхождения, наклоняясь чуть вперед или назад, а также выбирая частоту и количество фрикций (вход-выход). Минусами являются два фактора: ее излишний вес и его преждевременная эякуляция. Да, еще надо, чтобы у нее коленки гнулись и не очень болели. Иначе далеко не уедешь.

Зато преимуществ масса. Для нее – полное управление этим занятным процессом. Фактически не он ее «осчастливливает», а она его, не забывая и про себя. Или точнее, она – себя, не забывая про него. Почти как все остальное в жизни. А для него – прекрасное и вдохновляющее зрелище: милое и желанное (по крайней мере, в этот момент) лицо, полное энтузиазма и радости, плечи, груди – разной степени подвижности (без обид: если болтаются, то даже веселее). Вообще – замечательная картина. Только держись. Иначе все слишком быстро закончится. А это нехорошо, неполезно.