Текст книги "Везёт же людям..."

Автор книги: Владимир Леви

Когда я начинал работать психиатром, в почет входили так называемые психотропные средства – новые (теперь уже относительно старые) препараты с мощным (теперь уже относительно слабым) воздействием на психику. Сообщали о фантастических результатах, говорили, что это революция в психиатрии. Казалось, еще немного, и с психическими заболеваниями будет покончено.

Психотропные средства в обиходе и нынче, их стало гораздо больше, они действуют сильнее, прицельнее, разветвленнее. Есть люди, живущие на них годами и даже десятилетиями, для них это действительно решающая поддержка. Но увлечение уже меньше. Уже поговаривают, что неплохо бы ограничиться тем-то и тем-то; что побочные эффекты иногда перевешивают эффект лечебный; что и эффект лечебный ограничивается лишь воздействием на симптомы, но не устраняет причин; что в препаратном буме забыли о таких испытанных средствах, как человеческое слово, человеческий взгляд, человеческое прикосновение…

"Только не назначайте лекарств. Наелся. Больше не могу".

Такое все чаще слышишь от пациентов. Видишь – в надежде, появляющейся в глазах, когда отодвигаешь подальше пузырек с препаратом; в опасливом взгляде на рецептурные бланки…

Встречаются еще и такие, среди пожилых в основном, кого отпустить без рецепта никак нельзя: сочтет шарлатаном, обидится. Работает и так называемый плацебоэффект; любой препарат, даже дистиллированная водичка, действует нужным образом при надлежащем «оформлении» назначения, при авторитете и обаянии назначающего. Внушение, переходящее в самовнушение. Но и плацебо, этот давний дружок эскулапов, в последнее время как-то скисает.

Сели попробовать оглянуться еще дальше назад, то можно заметить, что в лекарства особенно горячо верили в 20—30-е годы, после появления первых сильных иммунных и гормональных препаратов, и два десятилетия после войны, когда восторжествовали мощные антибиотики. Сейчас вера эта пошатнулась, хотя должно бы наоборот: никогда еще мы не знали такого изобилия лекарств – и хороших! – чуть ли не на все случаи жизни.

В чем же дело?

Люди ко всему привыкают. Всякое увлечение имеет подъем, за которым следует неизбежный спад. Всеобщий закон волнообразкости, неискоренимый маятник. От этого зависит и отношение к любому средству, и результат применения.

Побочные эффекты выясняются постепенно. Зависимости боятся, и тоже с перестраховкой.

«Для человека нет ничего полезнее человека». Люди не хотят, чтобы врачи закрывались от них лекарствами (равно как и приборами, аппаратами, иглами и прочей амуницией). Люди хотят живого общения и непосредственного влияния. Как и в стародавние времена, они хотят видеть во враче Человека, Которому Можно Верить. Чтобы он на них смотрел, слушал, чтобы разговаривал. Они ждут живого прикосновения и улыбки, хотят – ну не осталось ли? – ласки, немножко врачебной ласки. Им необходимо, понимаете ли, чтобы с ними возились. Таблетка же, будь это даже великий, знаменитый и всемогущий веломотоциклин, – таблетка безлична…

И наконец, есть люди, которым недостаточно и общения с Человеком, Которому Можно Верить. Те, кому хочется не просто верить, но знать. Чтобы одно поддерживало другое. Таких любознательных все больше, и они правы.

Заглянуть же в инструкцию, прилагаемую к препарату и написанную, как правило, далеко нехудожественно…

Вот поэтому и выходит, что лекарства, прекрасные лекарства, помогают уже не так, как хотелось бы и как помогали недавно. И поэтому же не принимаются даже, когда назначаются Человеком, Которому Можно Верить.

Будем соавторами своего здоровья. Вчера и позавчера действовало прекрасно; но сегодня переменилось питание, и в организме возникла другаи ситуация; изменилась погода, а вслед за ней и кровяное давление, состав крови и реактивность мозга; вчера приняли еше что-то, совсем от другой болезни, но в сочетании с данным препаратом в организме образуется принципиально иной продукт; сегодня доза достигла критического порога – и общая картина резко меняется; наконец, в самом организме, независимо ни от чего, произошло некое изменение – настало тому время, – и вот все уже по-другому.

Не все можно учесть.

Наблюдая за собой, тактично и сколь возможно спокойно постараемся помочь доктору понять нас и, если уж так случилось, исправить недоучет или ошибку.

Есть десятки препаратов, спасающих жизнь, восстанавливающих работоспособность, улучшающих самочувствие; есть лекарства, сделанные с великолепной точностью, попадающие в цель практически без отклонений; есть и прекрасные доктора, оперирующие этими лекарствами, как хирурги скальпелями…

Но будем все-таки помнить, что лекарственная химия – это экспериментальная хирургия организма; будем относиться к ней с благоговением и не применять всуе.

В мире, где мы живем, переходы от естественного к искусственному и к противоестественному неуследимы.

Заменим атом, положение иона в молекуле, и вот свое вещество превращается в чужое, фермент – в антифермент, лекарство – в яд и наоборот. Никакое лекарство ни стопроцентно «естественно», ни стопроцентно «искусственно» – у каждого есть некое родство с химией жизни, корни, связующие с естеством мира. Круговорот веществ, этот грандиозный мировой рынок, несравненно таинственнее и богаче, чем можно себе представить.

Я верю в потенциальное могущество химии точно так же, как в самотворческую предназначенность разума, которому в схватке за вечность придется пересоздать Природу, и не в последний черед – собственную. Все должно стать, да простится невольная игра слов, сверхъестественным. Человек – фантазия Природы, и если только удастся фантазии этой выжить, границы между «искусственным» и «естественным» окажутся лишь памятными отметинами нашего сегодняшнего невежества.

НУ И ЧTO!

Еще о чудеса!

В. Л.

Вам пишет группа студентов-медиков, членов научного студенческого общества Н-ского медицинского института. Мы прочитали все ваши книги. (…) Рассказывая о гипнозе, вы касались и телепатии. В последнее время много говорят о лечении парапсихологическими методами. Нам хотелось бы узнать ваше мнение о лечении биополем, об операциях филиппинских хирургов, о диагностике по фотографиям… (.)

(!)

Извините за нескорый ответ. (…)

Чем только не лечат нынче, как, впрочем, и во все времена. Гипноз, травы, йога, гомеопатия, иглоукалывание – старина заслуженная и прекрасная. Но время идет вперед. Работают, трудятся вовсю экстрасенсы, как их ни бьют. Лечат какие-то дяденьки и тетеньки биоэнергией, астральной аурой, реинкарнацией, анимотрансформацией. (…) Не берусь расшифровывать – сам не все понимаю.

Не презираю, не осуждаю, не отговариваю никого из тех, кто в отчаянии или из любопытства обращается к знатокам методов вышеназванных и неназванных.

Бывают случаи, когда и рукопожатие помогает. И реверберация помогает. Нет вообще ни одного средства, которое хоть кому-нибудь когда-нибудь не помогло.

Очень обижаются посвященные в эти дела, если я осторожно замечаю, что панацеи все-таки нет; что при всех анимотрансформациях не исключен элемент внушения и самовнушения; что старушка психотерапия, то бишь лечение верой, во всем этом что-то значит, хотя бы в косвенной форме. Какие глупости! Психотерапия давно-давно выдохлась, отжила свое!.. Астрал – другой разговор. Вот, к примеру, что скажете: целитель Игрек по фотографии ставит 16 точнейших диагнозов, включая, например, трещину между пятым и шестым позвонком после автомобильной аварии, неполадки в печени в результате пьянства, а также ушиб левой пятки на нервной почве. А целитель Икс и без фотографии, просто по имени-отчеству, определяет склероз аорты и вывих большого пальца. Одной только трансовой медитацией.

Некоторые диагнозы известны заранее. Ну и что, отвечаю я. И я тоже, худо-бедно, и по фотографии могу что-то сообразить, и по фамилии схватить кое-какой астрал.

Даже без фамилии. Вот, допустим: молодая, еще не замужем… Стоп, больше никакой информации.

Отвечаю: гипотония, астения, гастрит, аллергия, невроз страха, депрессия, воспаление придатков… Могу сказать и причину… Угадал?

Обижаются, презирают: козлище ты упрямое, профессиональная в тебе ревность. Сам не можешь, вот и не признаешь. Разрушаешь веру.

Да признаю же, признаю. Но могу я или нет иметь насчет признаваемого свое мнение?..

А насчет веры? Вот то-то и оно.

Говорят: что-то есть. Не отрицаю: да, что-то есть.

Но при этом, согласитесь друзья, чего-то все-таки и не хватает. Чего-то нет. А то бы давным-давно всеобщее бессмертие наступило, не говоря уж о каких-то болячках.

Не хватает чудес. Маловато на душу населения.

"Объясните, каким образом филиппинские хирурги делают операции одними руками, без разреза кожи, тканей и органов. Объясните, как узнает все о человеке и как предсказывает события слепая болгарская ясновидица Ванга".

Отказываюсь объяснять. Феномен ость феномен. Чего не знаю, того не знаю. Чего не проперил – не отрицаю и не утверждаю. Хочу верить – придется проверить. Вот и все объяснение.

Откуда этот замшелый предрассудок о науке, будто она наделена полномочиями объяснять все и вся? А что объяснить не может, того, стало быть, и не признает?..

Настоящая наука есть нечто совершенно обратное.

Всякий факт, если это воистину факт, действительно имеет какое-то объяснение. То есть: некую связь с цельнобытнем мира. Но не всякий факт можно объяснить из наличного объяснительного материала. То есть: на основе других, известных нам фактов.

Хорошо объяснимая потребность в Необъяснимом сегодня приняла форму потребности в объяснении. Желательно наукообразном. Ну и чтобы… чуть-чуть художественно. Большинство легко удовлетворяется сочетанием двух-трех слов – полузнакомых, полутаинственных. Чересчур сложное отпугивает, не внушает доверия. Но и слишком понятное тоже не внушает…

Еще о правиле из исключения. Солнце взойдет – солнце зайдет. Родимся – умрем.

Непреложность.

Загипнотизированные беспощадным законом:

ДОНЫНЕ ИНАЧЕ НЕ БЫЛО

(а вдруг было? а вдруг будет?), замечаем и другую его сторону.

Тонкая вязь колебаний и отклонений, сопротивляющаяся ткань живобытия обвивает железный каркас необходимости. Эти временные, частичные, непринципиальные исключения, которым, кажется, и нечего больше делать, как подтверждать правило…

Один ребенок заговорил в год, другой – едва в пять.

Один старичок умер в 75, другой – в 150. Все равно умер, но ведь черт же возьми… А вдруг просто не догадался жить дальше? Прошляпил бессмертие?1 А некоторые йоги, говорят, поднимаются в воздух, сантиметров на двадцать, и преспокойно висят, пока не надоест, а когда надоедает, перемещаются в иные миры. А буддийские ламы прыгают метров на двадцать и преспокойно летают… Соблазн! Кто же из нас не надеется быть исключением – в способностях, в любви, в старении, в исходе болезни, на худой конец, в лотерее? Кто не верит в тайная тайных, что он-то и есть исключение, что еще будет тому доказательство?.. И как же легко подцепить этой верой на крючок…

В том и дело, что во всей этой закономерности, неизбежности и, как там ни назови, – с неискоренимой закономерностью присутствует и частица Свободы, дразнящее "может быть"… Не везло так, что дальше некуда, полный тупик – и вдруг повезло! Безнадежная болезнь – и вдруг исцеление, отсрочка, равноценная вечности. "И дурак раз в жизни бывает умным". Бывает.

Раз в жизни! Значит, не безнадежно?.. Значит, возможно?..

Есть действительность реальная и есть потенциальная, именуемая возможностью, тоже действительность, для создания которой нужны некоторые условия. Есть возможность и есть возможность возможности, правильно?.. А еще есть, значит, и возможность возможности возможности…

Восходящие в бесконечность степени Чуда.

Надежда, всегдашняя наша Надежда – не просто выразительница наших безнадежных желаний. Ее рождает и всегдашнее обещание – вкрапленность Чуда во все сущее.

Ничего не значит. Не встречал еще никого, в ком не сверкала бы искорка Чуда – чего-то выходящего за грань объяснимого… Одна видит вещие сны, другой тонко предчувствует маловероятное, третий, сам того не ведая, предсчитывает чью-то мысль, четвертый, хоть и слепой, видит насквозь, пятая обладает волшебным прикосновением…

Большинство не замечает этого ни в себе, ни в других; те же, кому довелось заметить, впадают иной раз в такое, что лучше бы не замечали…

Верю во Всевозможность; знаю, как может вводить в нее вера. Знаю, увы, и то, что творит эта вера на уровне ширпотреба – какие чудовищные заблуждения, какие бреды, психозы.

Убедился, как боится Чудо публичности, как убивает его побуждение «овладеть»; какой соблазн и ошибка выставлять, а главное, считать источником Чуда свою собственную персону, как жестоко это наказывается…

Когда чудоносец берет на себя роль чудотворца (самовольно или навязанно – все едино), начинается обязанность подтверждения, обязанность повторения.

Обязанность демонстрации, обязанность показухи. Перевод из «можно» в «должно» – противоречие с самой сутью…

Станислав Лем превосходными рассуждениями доказывает, что вероятностный принцип Природы допускает принципиальную возможность ЧЕГО УГОДНО, но никакое сказочное событие само по себе ЕЩЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. С некоторой вероятностью, фантастически малой, но все же имеющейся, и Солнце может упасть на Землю, произойти может все, что можно представить и сверх того, – НУ И ЧТО?..

Сегодня я без ключа, едва коснувшись рукой, открыл захлопнувшийся замок соседки – непостижимо, как это сразу мне удалось, а она и еще два соседа мучились два часа со стамесками и топором. Вчера немного дольше обычного повисел в воздухе во время перелета через лужу; позавчера сгоряча взглядом погасил фонарь в парке, а потом устыдился и потрудился опять зажечь – переживание потрясающее, есть свидетель, – но я вас спрашиваю: НУ И ЧТО?

 
А бывает знаешь как?
Кошки кушают собак,
квасом запивают.
А в районе потолка
мухи съели паука.
Ничего, бывает.
А бывает знаешь что?
Одинокое пальто
шляпу надевает.
А разодранный башмак
прибежал в универмаг.
Ничего, бывает.
А бывает знаешь как?
Щука едет в зоопарк,
жабры разевает.
А бандиты караси
бомбу бросили в такси.
Ничего, бывает.
А бывает знаешь что?
Все не так и все не то,
хуже не бывает.
Так бывает, если черт,
отправляясь на курорт,
зонтик забывает.
 

Человек равен воображению. Нельзя вообразить ничего такого, чего не было бы в человеке.

Нет такой работы, за которую кто-нибудь бы не взялся. Нет роли, исполнить которую кто-нибудь не согласился бы. Выдумаем любую историю – она либо уже произошла, либо произойдет. Нарисуем портрет – обязательно встретим оригинал или им окажемся. Представим любую красоту, любое уродство, любое божество, любое чудовище – и рано или поздно, далеко нли близко, найдется точное воплощение.

Нет чудес, есть только недоделанные дела. (.)

ПРОФАНОВ ПРОФАН ПРОФАНОВИЧ

Кандидат жизневедения, кандидат, но не доктор и уж никак не профессор – здравствуйте, это я. С раннего детства не отличал Пруса от Пруста, Мориака от Моруа, Гашека от Чапека, Чапека от Чаплина. Во втором классе на перемене проглотил учебник «Родная речь». Не был, не состоял, не имею. Не участвовал, не подвергался…

Профанов Профан Профанович – это он, это вы, это мы с вами в разных, густо пересекающихся плоскостях нашего земного существования. Когда-нибудь мы достигнем божественного совершенства, отменим нашу всеобщую детскую зависимость друг от друга и перейдем на универсальное самообслуживание. Покуда же этого не произошло, не вижу постыдного в том, что я, некомпетентный потребитель техники, считаю автомеханика наместником бога по карбюраторной части. Меня поправляют: автомеханики карбюраторами не занимаются, это дело автоэлектриков. Господи, ну до чего же я Профан!

И как же мие хочется все уметь и все знать.

Увы, благополучие мое зависит сегодня от множества компетентных представителей высших сил. Вчера опять пришлось вызывать сантехника. "У вас, – сказал он, – унитаз с негабаритным пломбиром". Не понимаю, не постигаю, какой такой крем-брюле, сую рубль. А он, глядя в сторону: "И профундированне эксклюзивное. Целых три тромба". Я понял так, что надо еще два рубля, и, оказалось, правильно понял, с трудом, но правильно. Я очень хочу все уметь и все знать. Но когда дело доходит до кризисов благополучия, то я так: либо верю, либо не верю. Никаких промежуточностей. Либо

ДА —

наука семимильно бежит вперед, уже людям сердца меняют, мозги переставляют, а я тут сижу в темноте с моей отсталой бессонницей и не знаю, к кому обратиться, все проплывает мимо, потому что я Профан Профановнч, потому что мне некогда, потому что нет сил, и голова слабая, и никто не заботится, только требуют, и никто не вникнет, выкручивайся как хочешь, пей таблетки, от них голова болит и влияют на органы, но ведь есть гипноз, есть наука, надо только найти, и вот он нашелся, гипнотизер, профессор, йог, маг, экстрасенс, вот он наконец, и либо он мне поможет, либо

НЕТ —

никто ничего не знает, науки никакой нету, сплошная липа, диссертации пишут для должностей и зарплат, психологи – трепачи, врачи – шарлатаны, сами себя вылечить не могут, проповедуют одно, делают другое, какие там йоги, все пьют, вранье все…

Примерно так мыслит Профанов Профан Профанович, являющийся ко мне в кабинет и присылающий письма. Примерно так если не мыслю, то чувствую я сам, являясь к врачу или перед ликом вышеупомянутого сантехника. Когда докатываются до отчаяния, уровни сравниваются. И трудно, неимоверно трудно заменить грубое "или – или" тонким "и – и", ускользающей гранью Истины… Я Профанов Профан Профанович, всей моей жизни едва хватает на то, чтобы в этом убедиться, и невероятно жаль мне и стариков моих, и детей, и себя иногда, и всех братьев по неразумию…

Случай, произошедший со мной.

Выросла наружная опухоль.

Росла довольно быстро и неприятно, с распространением… Через три месяца (нужно было раньше) после того, как заметил, обратился к онкологу.

Назначена была срочная операция, через четыре дня.

И никаких гарантий…

Эти четыре дня я жил как обычно. Стараясь не думать.

Нет, глупости, сказал я себе. НАДО ДУМАТЬ. Все будет как надо. На пятый день, утром я расстанусь с этой штукой совсем, навсегда, подчистую – или…

Никаких "или".

Представь себе, как все будет, точно: беспощадное УДАЛЕНИЕ. Изъятие, освобождение. (Еще пять синонимов.) Сонастройся, прочувствуй, вживись – изыми, вытолкни, отдели…

Вечером накануне операции, улегшись дома в постель, еще раз произвел удаление мысленно (здесь нужно другое слово, слишком долго искать), ощутил внезапное невероятное спокойствие и крепко уснул.

Проснувшись утром, увидел чудо, которому сперва не хотел поверить.

Опухоль удалилась сама.

Отвалилась.

На ее месте уже подрастала свежая здоровая ткань.

Оставалось только извиниться перед коллегой.

Прошло много лет. Вспоминая не нахожу уже чудесного; допускаю, что была диагностическая ошибка, что опухоль была доброкачественной (тоже странное словечко в применении к гадости); что она и так бы, сама… Помог самовнушением, только и всего. Предвосхитил. Создал внутренний образ события, он сработал – ведь знал же, что именно этим утром…

…Перечитал только что написанное вместе с читателем и испугался: а вдруг кто-нибудь обольстится и вздумает мне подражать – вдруг, в сходном случае, вместо того чтобы пойти к врачу, начнет самовнушаться или побежит к какой-нибудь экстрабабке и потеряет время, равное жизни.

Поэтому обращаю ваше внимание, читатель, на то, что:

самоудаленне опухоли произошло непроизвольно; я не добивался его и не ожидал;

перед этим я был у врача и готовился к его действию, стал внутренним соучастником;

хотя способность к направленному самовнушению развита у меня недурно, в данном случае я не делал на нее главной ставки, а лишь подключил к ходу событий;

как раз это, видимо, и сняло задержку парадоксальности и дало подсознанию сработать во всю мощь.

Иначе говоря: случай мой ни в коей мере не означает, что операция не была нужна. Это лишь нечаянно получившаяся демонстрационная модель того, что происходит само собой при положительном отношении к любому лечению. Чудо произвело усилие встречной веры: для меня достаточной оказалась ИДЕЯ операции. (Может быть, что-то подобное и у филиппинцев?..)

К врачу при серьезной опасности или подозрении нужно обращаться немедленно и доверяться ему всецело, пусть это и далеко не бог. Тогда справедлива будет и перефразировка известной рекомендации, а именно: на врача надейся, а сам не плошай.

Доверяемся не врачам – доверяемся вере.

ПЕЙЗАЖ ИЗ ОКНА

В. Л.

Прочитал вашу статью «Шизофрения. Понять, чтобы победить». Статья вызвала беспокойство описанием симптоматики. (…) В другом месте вы рассказываете о смерти человека. Зачем?

Вы же доктор, психотерапевт, ну как вы не понимаете? Не надо пугать людей. Не надо рисовать мрачных картин. Не следует говорить о болезнях, отклонениях, аномалиях, вероятной старости и возможной смерти.

Нужно внушать людям уверенность в их нормальности и здоровье, тон описаний должен быть светлым, оптимистичным. Вам должно быть известно, что у нас встречаются еще иногда мнительные товарищи. Надо учитывать их реакции. Ведь все в основном у нас хорошо, все благополучно! Пишите об этом!

Н. Б., сотрудник печати. (.)

(!)

Повторение общеизвестного может дать обратный эффект: "Ты сказал раз – я поверил. Ты сказал еще раз – я засомневался. Ты сказал в третий…"

Насколько известно мне из профессионального опыта, наилучшей психотерапией всегда была и остается точная информация. Иными словами – правда.

Не спорю: кроме правды фактов есть еще и правда эмоциональная – правда восприятия, отношения. Черные очки никому еще не помогли лучше видеть. Розовые – и того меньше. На всех не угодишь, мера у каждого своя: один и тот же факт одного перепугает, а другого недопугает. Отказываться от Истины из-за возможных реакций особо мнительных товарищей все же нельзя. И давно заповедано: "Тяжело в ученье – легко в бою". Курс практического человековедения непременно должен включать в себя и знания о болезнях и аномалиях, и подготовку к "вероятной старости" и "возможной смерти".

Делать вид, что всего этого нет, для врача по меньшей мере смешно, а по большей – преступно. (.)

…Я работал в той самой больнице… Дежурствуя, ходил на вызовы и обходы, в том числе в старческие отделения, в те, которые назывались «слабыми» и откуда не выписывали, а провожали. (Ходил потом и в другом качестве. Провожал.)

Меня встречали моложавые полутени со странно маленькими стрижеными головками; кое-где шевеление, шамканье, бормотание, вялые вскрики. Сравнительный уют; сладковатый запах безнадежности. Деловая терпимость обслуживающего персонала. Если позабыть о душе, что в силу упомянутого запаха в данном случае довольно легко, то все ясно и очевидно: вы находитесь на складе психометаллолома, среди еще продолжающих тикать и распадаться, полных грез и застывшего удивления биологических механизмов. Одни время от времени пластиночно воспроизводят запечатленные некогда куски сознательного существования, отрывки жизни профессиональной, семейной, интимной, общественной; другие являют вскрытый и дешифрованный хаос подсознания, все то подозрительное, что несет с собой несложный набор основных влечений; третьи обнажают еще более кирпичные элементы, психические гайки и болты, рефлексы хватательные, хоботковые и еще какие-то. Это не старики и старухи. Это уже что-то другое, завозрастное…

Врач слабого отделения был созерцательным оптимистом. Что-то писал в историях болезни. За что-то перед кем-то отчитывался – то ли оборот койко-дней, то ли дневной койко-оборот, статистика диагнозов и т. п. Но фактически не ставил своим больным никаких диагнозов, кроме одного: "Конечное состояние человека"; различиям же в переходных нюансах с несомненной справедливостью придавал познавательное значение. Доктор неистощимо любил больных и называл уменьшительными именами, как детей: «Саша», «Валя», «Катюша». (Некоторые реагировали на свои имена, некоторые на чужие…) Себе он наметил угловую койку в палате, из окон которой виднелся прогулочный дворик с кустами то ли бузины, то ли рябины.

Я возвращался в дежурку, чтобы пить чай, курить (после этого хотелось курить), болтать с медсестрой, читать и, если удастся, поспать, а если не удастся, поесть. Когда как. Бывало и некогда: вызовы один за другим; бывало, что и ничего не хотелось… Забыл добавить, что я был тогда чрезвычайно молод и увлекался живописью.

Открой же глаза. Не обязательно слушать похоронные марши. Но нельзя ни понять, ни полюбить жизнь без знания смерти. Оптимизм без постижения трагизма бытия – мыльный пузырь.

Если ты врач, исследователь, любящий или художник (четыре чистых состояния духа), – смертная нагота тебя не смутит и не отвратит. Беспомощная даже при самых могучих формах – вот она, вот ее завершение. Патологоанатомический зал – первое посещение в медицинском студенчестве. (Первое, но не последнее…) Хищные холодные ножницы с хрустом режут еще не совсем остывшие позвонки, ребра, мозги, железы. Помутневшая мякоть…

Все видно, как при разборке магнитофона: все склерозы и циррозы скрипят и поблескивают на ладони, вон сосуд какой-то изъеден, сюда и прорвалось. Прощальная, искаженная красота конструкции, всаженная и в самые захирелые экземпляры…

Я не испытывал ничего, кроме любознательности. Да, все это так кончается. Сегодня он, завтра я – что же по сравнению с этим какие-то несообразности?..

Но ВСЕ лн кончается?

СЕ ЛЯ ВИ, ДОКТОР

В. Л.

(…) Если все это для вас будет выглядеть как симптоматика, прошу не отказать в диагностике.

Презираю природу и ненавижу тело. Презираю и ненавижу организм, и свой в частности. (…) Это какая-то ошибка, а может быть, просто издевательство – помещение духа в этот животный маразм, в эту слиь. Чего стоит один только мерзейший кишечник, производитель зловоннейшего в мире продукта. А вход в этот урчащий змеевик – рот, эта дыра, полная гнили?..

Можно еще как-то вытерпеть тело ребенка. (Если он уже вышел из состояния, когда купается в собственных выделениях.) Ребенок пахнет солнцем и свежестью. Но дальше, но дальше!.. Осатанелое оволосение. Ноги, благоухающие заплесневелым сыром. Тошнотворная испарина дикорастущих подмышек. Душные джунгли, окружающие совмещенный санузел, где органы, изрыгающие отбросы, функционируют в одной упряжке с органами совокупления и размножения. И это называется цветением юности!.. Фантасмагория прыщей и угрей; скользкое сало, выползающее из пор, молоко, родственное поту, сперма, родственная молоку, гримасы и содрогания гнусной похоти. А дальше…

А дальше распад. Прокисающие жиры, усыхающие белки, пухнущие сизые вены, камин в почках и печени, грустный хруст одеревенелых суставов. Нечто дряблое, обвисающее, облезлое. Бородатые бородавки у бывших красавиц. (Неужели вы способны выносить зрелище пляжа?..)

Разлагающая работа нетерпеливой смерти. Протухание заживо.

Се ля ви, доктор. Жизнь есть болезнь, но зачем? Некрасиво. Природа – враг самоусовершенствования.

(…) Вы спросите: "А есть ли у вас цель? Есть ли мечта?" Отвечаю: "Красота Духа". Но сперва надо освободиться от безобразия плоти. (.)

…Сначала надо освободиться от впечатления…

Автор письма имеет незаконченное медицинское образование. (Не хватило выдержки). Занимается одной из окологуманитарных профессий. Физическое состояние оставляет желать лучшего. Большая начитанность в области философии.

(!)

Какой-то светофильтр образовался у вас… "Презираю природу" – ну, что сказать об этой болезни, кроме того, что она содержит и самопрезрение, вопль духовного самоубийства. В сущности, вы просто мало знаете о Природе и Человеке, до убожества мало. Но дело не в количестве. Сколько бы ни узнали, пока на глазах у вас эти очки, вам будет слишком легко меня опровергнуть.

Не отрицаю, если это только настроение. Страшно, если уже взгляд, жаль и горько. Есть признаки, что из вас мог бы выйти незаурядный врач.

Нет, не берусь за диагностику; не могу уловить, смакуете ли вы, в порядке эстетического мазохизма, свои антиплотские содрогания или все же хотите от них избавиться и что-то понять.

На случай последнего приглашаю вместе подумать.

Кто ставит цели. "Кто мы? Откуда мы? Куда мы идем?"

Мы не знаем, что имела в виду Природа, нас создавая, не знаем, есть ли у нее вообще какие-нибудь виды и цели или только принцип "так вышло", то есть исключительно закон причины и следствий.

Одна гипотеза – цель возникла лишь с человеком.

Так вышло – никаких целей не было, а теперь есть – наши, исключительно наши цели. Хотим – ставим, не хотим – нет. Как хотим.

Иначе говоря, мы единственные не полностью детерминированные существа – в мире, полностью детерминированном: так вышло.

Другая гипотеза – что мы только одно из звеньев какого-то Замысла. Что причина, движущая жизнь, эволюцию, – не позади, а впереди. Что не прошлое, а будущее правит событиями. Не толкание, а притягивание: так будет. Так должно быть.

А если ТАК, то все наши цели имеют право быть лишь разгадками Цели Неведомой.

За "так вышло" говорит наше несовершенство. Безобразие плоти.

За "так будет" говорит Красота.

Пляж под микроскопом. Как вы мыслите человека – пассивным переживателем ужасов и чудес или существом, призванным искать СМЫСЛ того и другого?

Прошу поверить: от безобразия плотского и всяческого страдаю не меньше, чем вы. Спасаюсь только влюбленностью.

Как открыть вам глаза на ЭТО?.. Вас тошнит на пляже от того, что там не Венеры и Аполлоны, от того, что вы и сами не Геркулес… Я же это как-то переношу только потому, что для меня поэма – и каждая травинка, и каждый человеческий волосок, знаю, какай красота у него, какая стройная сложность внутри, я ее видел под микроскопом, я помню… Картинок, выворачивающих наизнанку, видел, наверно, поболе вашего. Но они, благодарение Красоте, не заслонили ее от меня. Наоборот– помогли увидеть. Вникнув, внюхавшись в болезни и смерть, знаю, чувствую, что и ЭТО входит в Единую Красоту.

Смысл?.. Зачем?..

Запланировано ли совершенство? Нет, не похоже, что Природа планировала нашу гармонию. Похоже, ей было вовсе не до того. Она обеспечила нас только необходимым для выживания. Возможность произвести потомство, сохранить род и жить дальше – вот и все, что мог дать нам естественный отбор.

Правда, возможность эта сама по себе предусматривала чрезвычайно многое. Колоссальную сложность биомеханизмов – от генов до психики, их взаимную согласованность… Разнообразие ВАРИАНТОВ, позволяющее при гибели одних выживать другим; разнообразие, покрывающее огромное пространство вероятных перемен.

Каждый из нас – щупальце Неведомого – какой-то эксперимент Природы на некий возможный случай. Но естественный отбор мысли проходил грубо – практически, технически. Всякий имел право жить лишь постольку, поскольку так или иначе вносил вклад в продолжение рода. Ни всеобщее здоровье, ни массовая жизнерадостность, ни штампованное долголетие, ни трафаретная нравственность, ни стандартная красота, ни поточная гениальность в расчет не входили. С инженерно-вероятностной точки зрения необходимо, чтобы большинство этих существ – людей – было относительно здорово в период детопроизводстаа, а дальше уж как получится; чтобы лишь некая часть их была устойчиво жизнерадостной, иначе все быстро передохнут, если не с голода, то с тоски; чтобы долголетия достигали немногие, дабы род не состоял из стариков, но имел память не слишком короткую и руководство не чересчур легкомысленное; чтобы на столько-то этого рода приходилось хотя бы два неспособных лгать и хотя бы один способный жертвовать собой; чтобы гении, проникающие в суть, творящие новое и взрывающие умы, рождались как можно реже и встречали звериное сопротивление, иначе и самой Природы через столетие-другое уже не сыщешь… Но все-таки – чтобы рождались, чтобы творили и гибли…