Текст книги "Жёлтые короли. Записки нью-йоркского таксиста"
Автор книги: Владимир Лобас
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Мне было досадно, что мои земляки хитрят со мной, превращая какую-то ерунду в «профессиональную тайну». Но их поведение было, скорей, смешным, чем обидным. Ведь не собирался же я становиться одним из них: «жуком», «шефом», который каждого встречного обведет вокруг пальца. Мне и не нужно знать их «секретов»; пусть я заработаю меньше, помучаюсь со своими временными, то и дело срывающимися с опор «мостами» лишний месяц – что за беда?
Между тем, гаитянин ни секунды не стоял на месте. Сейчас он играл в баскетбол. Все прохожие были его противниками! Он вел невидимый мяч низко и стремительно по краю тротуара, обыграл полисмена, обошел двух обнимавшихся на ходу лесбиянок, резко сместился на край, обвел меня, чуть не наскочив на мамашу с детской коляской, и тройным прыжком вышел к щиту…
– Этот дурак цели день может так бэгат, – сказал грузин и окликнул негра: – Эй!
Негр подошел.
– Павтари! – грузин по слогам – разжевал и в рот положил – произнес еще не изученный перл.
– Боб! – старательно выговаривал черный.
– Скажи хорошо! – добивался грузин безупречности произношения.
– Боб-тую-мьят!
Получалось, по-моему, совсем неплохо, но педагог был чересчур требователен и нетерпелив. «Ступид!»[14]14
Искаженное англ. «stupid» – глупый.
[Закрыть] – срамил он ученика.
– Что ты от него хочешь? – сказал Ежик: – Он же только вчера слез с дерева.
Из дверей отеля выкатилась на тротуар тележка с чемоданами, и следом за нею показались пассажиры.
– Японцы! – ахнул Ежик. – Сколько их?
– Шестеро! – заговорщицки, углом рта обронил швейцар.
Грузин крякнул от удовольствия и открыл багажник.
– Как ты втиснешь в свой «пежо», – зашептал Ежик, – багаж и шесть человек?
– Хот дэсят! – сказал грузин, и Ежик заметался, разрываясь между японцами, которым он улыбался, чемоданами, которым он не мог не улыбаться, и швейцаром, которого умолял: – Две машины! Скажи им, что нужно две машины!..
Незаметно выруливший из глубины квартала чекер подлетел к подъезду, и в следующий миг между грузином и чемоданами выросла могучая фигура гаитянина; он что-то задумал и был полон решимости.
– Покажите деньги! – приказал кэбби японцам, и один из них простодушно раскрыл бумажник. Черный «шеф» деликатно дотронулся до купюр и вытащил за уголок пятерку:
– Это чаевые, – объяснил он пассажиру. – Хорошие японцы платят швейцару чаевые, а хороший швейцар за это вызывает большой кэб!
– Сенька![15]15
Искаженное англ. «thank you» – спасибо.
[Закрыть] – кивнул японец, а негр, одарив чужими деньгами швейцара, приобрел в его лице союзника.
– Им нужен чекер, – сказал таксистам швейцар.
– Что эти сволочи делают?! – отчаянно завопил Ежик, пытаясь протиснуться в центр группы, но гаитянин лишь откинул свой атлетический корпус назад, и Ежик уже хрипел: каменная спина вдавила его в корпус машины.
Японцы стояли испуганные, побледневшие, они наверняка сбежали бы, но подкупленный гаитянином швейцар уже во всю грузил чемоданы – в его кэб!.. Грузин безнадежно махнул рукой и, чуть не плача от обиды и злости, сказал негру все русские слова, которым так старательно его обучал…
Негр же освободил присмиревшего, изрядно помятого Ежика и вытащил из японского бумажника все остальные, сколько там было, доллары. Однако, завладев деньгами, он попытался придать видимость законности своим действиям и пересчитал купюры: семь десятидолларовых бумажек.
– Твел-Долла-Линч![16]16
Искаженное англ. «Twelve dollars each» – по двенадцать долларов с каждого пассажира.
[Закрыть] – непринужденно, как само собой разумеющееся, пояснил кэбби японцам. Пусть джентльмены ничего такого не думают, он лишнего с них не берет. С шестерых пассажиров таксисту полагается не семьдесят, а семьдесят два доллара; но эту мелочь он уступает потому, что японцы – хорошие люди.
Гаитянин спрятал конфискованные доллары и вернул владельцу бумажник.
– Многовато ты с них слупил, – заметил таксисту швейцар.
– ТВЕЛ-ДОЛЛА-ЛИНЧ! – зарычал гаитянин, и переговаривавшиеся на своем языке японцы умолкли, поняв, что у этого страшного черного человека есть свои, святые убеждения, за которые он готов – на все! Но тут вперед выступил самый маленький и самый смелый японец. Он тоже боялся негра, но чувство логики было в нем сильнее, чем чувство страха:
«Вай»?![17]17
Why – почему (англ.)
[Закрыть] – пискнул потомок самураев, бесстрашно наступая на черного верзилу и, обличая его, даже вытянул вперед указательный пальчик: из «Кеннеди» в город – двадцать долларов, из города в «Кеннеди» – семьдесят? «Вай?!» Он должен был знать – почему?
– Потому, что мы поедем по Экспресс-шоссе! – не моргнув глазом, отвечал кэбби.
– Сенькаберимяч![18]18
Искаженное англ. «thank you very much» – большое спасибо.
[Закрыть] – пропищал японец, вполне удовлетворенный таким объяснением, а пятеро его спутников дружно принялись кланяться: и швейцару в цилиндре, и большому кэбу, и всему гостеприимному отелю «Мэдисон». Упал невидимый занавес, картина кончилась, и на сцене появились новые чемоданы…
Грузин и Ежик так увлеченно обсуждали план мести грязному ниггеру, внаглую захватившему безответных японцев, что, как мне показалось, вообще не заметили эти, вновь возникшие перед входом в отель чемоданы, а швейцар распахнул дверцу моего чекера… Где-то глубоко-глубоко, в потемках сознания зашевелился незнакомый мне прежде азарт: а вдруг, под шумок, – чем черт не шутит? – и я получу «Кеннеди».
Две старухи в голубых париках чинно уселись; я ждал, затаив дыхание…
– Морской вокзал!
Но ни разочарования, ни ощущения проигрыша не было: чем поездка к морскому вокзалу хуже поездки в аэропорт? Мне все интересно. Может там, у причала, стоит сейчас знаменитая «Королева Елизавета»?
Любопытство мое было вознаграждено с лихвой: мне впервые открылось мрачное чудо Нью-Йорка.
Даже если бы прежде, до этой поездки я прошел бы пешком те же самые семь кварталов от Мэдисон-авеню до западного берега острова Манхеттен, впечатление не было бы до такой степени поразительным. Потому что прогулка занимает минут тридцать, а поездка – пять…
Бриллиантовый квартал Сорок седьмой улицы, оккупированный ювелирами, выставившими на витринах груды золота и самоцветов, сменили сверкающие на солнце небоскребы Рокфеллеровского центра, за ними последовали театры Бродвея; появились патрули проституток, киношки с крестами на вывесках[19]19
Кинотеатры, где показывают порнографические фильмы.
[Закрыть] и притоны, где за семь долларов, как обещали зазывалы, можно испытать «неземное блаженство», мы уже двигались среди домов с заколоченными фанерой окнами, кое-где виднелись руины, словно после бомбежки; исчезли белые лица…
Но вот – белая, эффектная девушка. Стоя посреди тротуара, она расстегивает блузку, обнажает грудь, затем поднимает нарядную юбку и, присев на корточки, справляет нужду. Вокруг нее суетятся двое: один – с камерой, другой – с отражателем. В неустанном творческом поиске рождается обложка или вкладка для иллюстрированного журнала…
Исчезли притоны, впереди – лишь разбитая эстакада шоссе и «Королева Елизавета», которую зовет поднявшаяся из моря рука с факелом… Не успел я рассмотреть морской вокзал, как в машину прыгнул негр в кожаной куртке, надетой на голое, разрисованное татуировками тело. Меня он называл «эй-мен», спросил разрешения закурить, и кэб наполнился чадом марихуаны.
В этом чаду я увидел обратную панораму – возрождения Нью-Йорка: из района трущоб мы возвращались к великолепию центра. Уже возле Таймс-сквер прямо перед капотом чекера из людского водоворота вынырнула стриженная под мальчишку девица: льняные волосы и потертые джинсы. Накурилась, наверно, до одури: машет мне, не видит, что в кэбе пассажир. А может, именно потому и лезет в чекер, что там – клиент! Нахальная такая малолетка-проститутка. Я уже неплохо различаю нью-йоркцев, поднаторел… Показываю, что, мол, занят, но «эй-мен» опустил стекло и зовет:
– Садись, садись! – и она уже на заднем сиденье.
– К сожалению, мисс, я не имею права брать второго пассажира, пока не отвезу первого.
– Но я опаздываю!
– Куда? – в короткое это слово я уж постарался влить по меньшей мере галлон сарказма. История не нравится мне чрезвычайно. Не хочу я, чтоб они оставались вдвоем на заднем сиденье! За спиной гудят машины, я не трогаю с места:
– Выходите, мисс.
– Эй, кэбби, кончай комедию! – негр выходит, громко хлопнув дверцей.
– А деньги?! – выскакиваю я вслед за ним. Ну, что мне делать? Догонять этого хамлюгу, а машину – бросить? Водители, чертыхаясь, объезжают мой чекер…
– Он оставил деньги! – кричит через окно проститутка. Когда я возвращаюсь, она указывает пальцем на скомканные доллары в «кормушке» и, как ни в чем не бывало, спрашивает:
– К десяти часам в Вилледж, в Университет мы успеем?
– Сейчас уже пять минут одиннадцатого… Злюсь я еще и потому, что не знаю толком, где в ГриничВилледж находится университет. Опять придется кого-то спрашивать, переспрашивать… Но, оказывается, нам нужно сделать всего один поворот – на Пятую авеню и доехать до самого ее конца, до Арки.
– От Арки я пройду пешком, это рядом, – объясняет мне, таксисту, пассажирка, которая и сама-то в Нью-Йорке со вчерашнего дня…
Из Мичигана. Собирается здесь учиться. На десять ей назначил декан. Но она не очень огорчена тем, что опаздывает. Она все равно опоздала – на несколько месяцев. Заявление о стипендии нужно было подавать еще весной. Впрочем, и это не так уж важно. Главное, что в свои семнадцать лет она твердо знает, чего хочет – стать актрисой.
– Послушай, будущая знаменитость, – говорю я, слегка смущенный тем, что с первого взгляда пронзаю покамест не каждого пассажира. – Ты хоть понимаешь, кто это был?
– А кто?
– Нехороший парень, опасный парень. И особенно – для тебя.
– Вы говорите это только потому, что он черный!
– Неправда. Ты видела, как он одет…
– Он не сделал мне ничего плохого!
– А может, просто не успел? Он позвал тебя в машину, и ты – села. Он только что курил, – привираю я, – гашиш…
– В самом деле? – откликается она с неподдельным интересом.
– Если бы он пригласил тебя в бар…
– Не надо, пожалуйста, – просит девчушка. Пересела на откидное сиденье, высунулась в кабину через окошко перегородки и показывает язык. Я, конечно, растаял.
– Ox, – говорю, – артистическая ты натура…
Заметила синюю карточку, поинтересовалась, из России ли я.
– Почему вы оттуда уехали? Ведь это страна, где все принадлежит всем.
– А кто рассказал тебе о России?
– Преподаватель истории.
Воображение, мое тотчас рисует: просветленное лицо, эрудит, марксист, кумир старшеклассников…
– А что ты будешь делать, если тебя не примут в университет?
– Не знаю. Поживу пока здесь, мне тут нравится…
– А где ты – «поживешь»?
– У подруги. У нее студия на Саттон-плэйс.[20]20
Улочка над Ист Ривер, где живут только богатые.
[Закрыть]
– И мама разрешит тебе остаться в Нью-Йорке?
– Маме теперь не до меня: она ждет ребенка, выходит замуж…
Я заглянул в бездонную голубизну ее глаз, и мне стало не по себе. Если ее угостить выпивкой, она – выпьет, если кокаином – понюхает. Она пойдет с каждым, кто будет держаться с ней, как товарищ, на равных; и единственное, чего не позволяют ей сегодня ее убеждения – это мучить животных. Сквозь какие испытания предстоит пройти этой нежной доверчивой девочке?..
Но работа в такси не способствует углубленным размышлениям, это – калейдоскоп. Глянешь в него – открывается яркая, ни на что не похожая картина. Миг спустя видишь уже другой волшебный орнамент, повертите эту игрушку в руках и скажите, какое изображение оставило след в вашей памяти? Никакое. Запомнилась только феерия… Вот так и в такси. Смена впечатлений происходит при каждом включении счетчика. Не прошло и получаса, как я уже успел подружиться с дюжим альбиносом.
Сзади раздался какой-то звон, и новый пассажир, на которого я еще не успел взглянуть, вскрикнул:
– Сэр, у вас тут что-то забыли!..
Я просунул голову за перегородку и увидел промокший, расползающийся на глазах бумажный пакет, из которого сочилась – кровь!.. Выскакивая из кэба, я стукнулся головой о раму, ойкнул и, придерживая ушибленное место, открыл заднюю дверцу: мой пассажир вытирал окровавленные руки краем оберточной бумаги. На полу лежали бутылка виски и бутылка вина. Из разодранного пакета вываливались ломти мяса…
– Пакет оставила парочка гомосексуалистов: молодой и моложавый. По дороге в Колумбийский университет они целовались, – пожаловался я альбиносу.
– У нас в Оклахоме, – сказал альбинос, – они не посмели бы так себя вести!
– Придется возвращаться к университету, – с досадой сказал я.
– И думать не смейте! – прикрикнул на меня пассажир. – У нас в Оклахоме этих паршивцев вытащили бы из кэба посреди улицы и такого духу им дали бы!..
– С мясом-то что делать? Выбросить?
– Как можно?! Это же великолепные бифштексы.
– Все равно пропадут. Жарища. А мне еще долго работать. Если хотите – забирайте.
– Погодите минутку! – и мой пассажир скрылся за дверями продуктового магазина. Что взбрело ему в голову? Какого лешего я должен его ждать? Но альбинос быстро вернулся. Вид у него был озабоченный. Он принес пустые пакеты, прозрачный кулек с кубиками льда, споро все перепаковал и не без торжественности вручил мне аккуратный сверток:
– Теперь можете ездить по жаре хоть целый день!
Нужно ли тратить слова и расписывать, какими задушевными друзьями прощались мы четверть часа спустя?..
Но едва альбинос растворился в толпе, как счетчик в моем кэбе снова щелкнул, картинка в калейдоскопе сменилась, и я опять – подружился. С раввином из Тель-Авива. Он хохотал до слез, когда я рассказал, как джентльмен-южанин подбил меня присвоить бифштексы и выпивку, чтобы проучить гомосексуалистов.
Отсмеявшись, ребе клацнул замочком старомодного саквояжика, извлек из него кипу[21]21
Ермолка.
[Закрыть] протянул ее мне. В этом сумасшедшем городе, в этом Вавилоне, еврей, который забывает, что он еврей – плохо кончит… Поняв, что угроза на меня не действует, раввин сделал жалостливое лицо и попросил:
– Ну что вам стоит? Наденьте хоть на минутку, пока довезете меня до «Хилтона». Ну, доставьте мне такое удовольствие…
Я надел кипу и запел субботний гимн:
– Элия, гуга неви!..
– Элия, гуга тешби! – подтягивал ребе.
Мне опять было так хороню! А раввин не мог мною налюбоваться:
– Если бы вы только знали, как вам к лицу эта кипочка, вы бы ее никогда не снимали!
По дороге в «Хилтон» мы должны были заехать на Сорок седьмую улицу: «забрать кое-что» – сказал раввин.
Как только он ушел, возле моего чекера появился какой-то красавчик. Брюнетик, набриолиненный, все на меня посматривает. Я смутился и снял кипу. Но красавчик по-прежнему не сводит с меня глаз. Я тоже стал смотреть на него. Тогда, наконец, он сказал:
– Мой друг с тобой в «Хилтон» едет..
– Ну и что?
– Ничего. Просто он попросил меня присмотреть за вещами…
Обидчивый человек по натуре, я почему-то не почувствовал ни малейшей обиды. Может быть, потому, что уже успел отличиться: чужие бутылки так ласково позванивали у моих ног. Шутки шутками, а пакет тянул долларов на сорок… Что со мной происходит? Я утрачиваю чувство достоинства? Становлюсь таксистом? «Шефом»?..
– Хи-хи!
За спиной раздался короткий смешок. И не просто себе смешок, а – с переливами, с колокольчиками. Хихикала тетка лет пятидесяти:
– Хи-хи, я так спешу: сегодня день рождения моей собачки…
Каким образом она оказалась в машине? Я не слышал, как открывалась дверца.
– Поедете в Вест-Вилледж. Я так замоталась, что и денег с собой не взяла, хи-хи, даже на метро нету…
Я сразу отрезвел:
– Без денег я вас не повезу.
– Ах, какой вы, хи-хи, невозможный. Не волнуйтесь, вам заплатит швейцар. Только, пожалуйста, наконец, поезжайте, а то я явлюсь домой после гостей. Это будет конфуз, хи-хи, поверните налево…
– Вы слишком поздно сказали…
– Неважно. Поверните на следующем углу… Пьер так любит общество, друзей, но еще больше – поверните направо – он любит ходить в банк… Когда я спрашиваю: «Пьер, мы сегодня пойдем в банк?», он так радуется, а когда приходим, сразу бежит к менеджеру и царапает стол…
– Какой стол?
– В котором менеджер держит для Пьера печенье. А я говорю: «Пьер, сегодня мы возьмем твои деньги…»
– Хи-хи! – это уже не у нее, а у меня вырвался смешок: – Что-то, леди, не могу я понять, о ком, собственно, вы рассказываете? Пьер это ваш сын или муж у вас такой – со странностями?
– Пьер – это моя собака, – строго проговорила леди.
– Вы хотите сказать, что ваша собака имеет свои сбережения?
– У Пьера – текущий счет…
– И много на нем денег?
– Хи-хи, значительно больше, чем на моем, – ответила пассажирка и в подтверждение своих слов протянула мне стандартное, выданное Сити-банком удостоверение личности вкладчика – с фотографией белого пуделя… Весь чудной разговор наш, как понял я в следующую минуту, возник не сам по себе. Это была обкатанная, с отшлифованными репликами юмореска-реприза, специально рассчитанная на то, чтобы удивлять незнакомых собеседников хозяйки пуделя по кличке Пьер – героя детской телевизионной серии. Пьер снимался в кино много и с неизменным успехом. Он участвовал в четырех художественных фильмах и в одиннадцати рекламных роликах…
– Как же ваш Пьер сделал такую карьеру?
– Его однажды увидел мой босс…
– А кто он такой – ваш босс?
– Владелец телевизионного канала.
– Так вы работаете на телевидении?
– Нет, я убираю квартиру моего босса и ухаживаю за тремя его собаками.
Отработанная реприза иссякла, и диалог заковылял по камушкам моих расспросов. До того как хозяйка Пьера получила свою нынешнюю должность, квартиру босса убирала другая женщина.
– Почему же она ушла?
– Так получилось…
– Проворовалась?
– О, нет! Зачем вы так?..
С предшественницей, ухаживавшей за собаками хозяина, приключилась история совсем иного рода: она влюбилась в обаятельного миллионера. В один прекрасный вечер, босс, ложась спать, обнаружил у себя под подушкой письмо; прочел, расстроился, и влюбленную служанку – уволили…
Пассажирка исчезает в подъезде и вскоре возвращается – с деньгами и со старым, больным пуделем на руках. Больше Пьер в кино не снимается; сегодня ему исполнился шестнадцатай год. Обычно пудели не живут так долго. Если приравнять возраст Пьера к человеческому, ему уже более ста лет. Старческие глаза слезятся, изо рта свисает гипертрофированный, почерневший на конце язык… Был уже полдень, а выручка моя все еще не достигла и двадцати пяти долларов. Черт возьми, да я опять ничего не заработал!
8Выбраться из лабиринта, именуемого Вест-Вилледж, легко только тому, кто знает этот район. Сворачивая из переулка в переулок, я блуждал в поисках знакомой магистрали и никак не мог отыскать ни Шестой, ни Седьмой авеню, проходивших где-то совсем рядом, как вдруг увидел – чемоданы!.. Два черных и два коричневых…
Еще совсем недавно я, как и вы, не обратил бы никакого внимания на эти, вполне заурядные чемоданы, стоявшие у обочины тротуара. Но сейчас сердце мое дрогнуло и заныло: с ручек чемоданов свисали бирки с яркими буквами JFK[22]22
Джон Фитцджеральд Кеннеди.
[Закрыть]… Неужели и мой час пробил?..
Хозяин чемоданов, пригнувшись, спросил через окно:
– Поедете в «Кеннеди»?
Открывая багажник, я заметил еще двух пассажирок. Принаряженные тихие девочки стояли чуть в стороне, обнимая своих кукол.
Отец девочек подавал мне чемодан за чемоданом, а я осторожненько, деланно-равнодушным тоном, чтобы не спугнуть клиента, спросил:
– Подскажете мне дорогу?
Он внимательно посмотрел на меня:
– Я живу в Лос-Анджелесе. А вы разве не знаете, где находится аэропорт?
– Приблизительно, – промямлил я.
Между тем багажник с тремя чемоданами, которые из-за квадратной их формы мы еле втиснули, был уже захлопнут; девочки уже уселись, и призадумавшийся было пассажир – а не поехать ли ему в аэропорт в каком-нибудь другом кэбе? – все же не отнял у таксиста выгодный рейс, а великодушно предоставил мне возможность решать самому:
– У нас есть полтора часа – успеете?
Кто не рискует, тот не пьет шампанского!
– Успеем! – сказал я. – Найдем!
Кровь стучала в висках. Я услышал, как хлопнула дверца и рванул к перекрестку… О, как проклинал я теперь свое легкомыслие! Ведь сегодня у отеля «Мэдисон» можно было подробно расспросить водителей, как проехать из центра в «Кеннеди». Но почему именно в «Кеннеди», а не, скажем, на стадион «Янки»?.. Да и пассажиры успели меня избаловать: до сих пор почти каждый из них знал свой маршрут.
Каким-то чудом уже через полминуты мой чекер оказался на Шестой авеню, и, как только красный свет преградил мне дорогу, я выскочил из машины и метнулся к остановившемуся рядом такси.
– Как попасть в «Кеннеди»?
И шофер, и пассажиры рассмеялись – вот так кэбби!..
Ждать, пока они кончат смеяться, времени не было, и я хотел было кинуться к другой желтой машине, но таксист уже совладал с собой и сказал:
– Не нервничай, это очень-просто. Езжай до Сорок шестой улицы, поверни направо, доедешь до шоссе и – прямо, через мост Трайборо. Следи за указателями, и приедешь в «Кеннеди». Ты не можешь туда не попасть!
Вспыхнул зеленый свет, сзади надрывались гудки, но таксист схватил меня за руку:
– Повтори!
«До Сорок шестой и направо, до Сорок шестой и направо!» – я гнал машину, слышал за спиной детские голоса, но не оглядывался. Было стыдно встретиться глазами с человеком, который доверился мне и теперь наблюдал, как я суматошусь… Голоса девочек звучали тихо-тихо, однако, я уловил, что они повторяют одно и то же: «Папынетупапынету…»
Я прислушался:
– Нашего папы нету…
Я оглянулся, и – голова пошла кругом! На заднем сиденье прижались друг к дружке две перепуганные малышки. На полу болтался четвертый чемодан; «папы» в машине небыло…
Увидев этот проклятый чемодан, я мгновенно понял, что произошло. Отец девочек поставил его в кэб и захлопнул дверцу с тем, чтобы обойти чекер сзади и сесть с другой стороны, а я в это время нажал на газ… Но как только эта картина прояснилась, другая леденящая мысль залила мозг: ГДЕ?.. На какой улице все это случилось?.. Где я его оставил? Ведь я ничего не помню!..
Девочки были очень напуганы, но, все же они не растерялись до такой степени, как я.
– Папа остался у бабушкиного дома, – сказала младшая.
У меня, однако, уже не было сил, чтобы попытаться разыскать «бабушкин дом». Я был счастлив, что эти козявки хоть не ревут.
– Дети, – сказал я добрым, как у Волка из «Красной шапочки», голосом: – Сейчас мы поедем в полицию, и нам скажут, где находится бабушкин дом.
– Мистер водитель! – сказала старшая, ей было от силы лет пять: – Нам нужно ехать прямо до «Королевской котлеты» и свернуть налево. Бабушкин дом – там.
Я доехал до «Королевской котлеты», повернул, и мы увидели папу.
– Папа! Папа! – запищали девчушки…
Что пережил этот человек, когда какой-то подозрительный тип, выдававший себя за таксиста и не знавший дороги в аэропорт, говоривший к тому же на ломаном языке, угнал машину с его крошечными детьми? Как он воспитывал своих малявок? Кто и как воспитывал его самого, если, увидев меня, он не выругался и опять-таки не отнял у меня работу… По-видимому, он все же не ведал, какие еще страсти ему предстоит принять за свою доброту – на пути из Гринич-Вилледж к вокзалу авиалинии «TWA».
