Текст книги "Ветвящееся время. История, которой не было"

Автор книги: Владимир Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Только в ходе Галльских войн Цезаря, его легионеры уничтожили 800 городов, иные из которых по размерам были сопоставимы с тогдашним Римом. Быть может, города эти по своей роскоши и убранству значительно уступали античным. Но ведь не будем забывать, что и сам Вечный город еще при императоре Августе (как следует из его собственных слов) был в основном глинобитным и кирпичным, а лучшими архитекторами почти все время существования Римской Империи оставались греки. (107,88)

В качестве иллюстрации к данному тезису, можно, например, указать на то что добыча, взятая римлянами в Галльских войнах была столь велика, что позволила Юлию Цезарю выплатить каждому из своих почти ста тысяч легионеров по двадцать четыре тысячи сестерциев.(33,91) В нищих деревушках первобытных общинников – именно так в глазах большинства читателей наверняка выглядела дикая Галлия, куда Рим принес свет цивилизации, такую добычу просто неоткуда было бы взять. [19]19
  К сожалению, большая часть наших современников представляют себе кельтов в образе двух мускулистых кретинов в полосатых штанах – Астерикса и Обеликса, из одноименного французского фильма, управляемых такими же тупоумными вождями и заросшими мхом друидами. Сам Юлий Цезарь был несколько иного мнения – во всяком случае, по его настоянию вожди лугдумских галлов были пожалованы в сенаторы, и введены в состав высшего органа власти Рима.


[Закрыть]

И если римлянам все же удалось относительно быстро, хотя и не так уж легко и просто покорить кельтов, то достигнуто это было практически исключительно благодаря непреодолимой разобщенности и многолетнему соперничеству между многочисленными племенами Галлии и Британии, чем и не преминули воспользоваться римляне, используя одни племена и кланы против других.

И с неизбежностью в галльских землях в первые века нашей эры возникают несколько больших государств, сформировавшихся на основе племенных союзов. Быстро усваивая все полезное от финикийцев, греков, а в Цизальпийской Галлии – от италиков и этрусков, кельты создают весьма высокоразвитую цивилизацию.

То же самое можно сказать и о фракийцах. Первые государства фракийских племен возникли еще в VI – V веках до н.э. И это, как свидетельствуют историки, было достаточно мощное царство, с развитой социальной организацией, а не просто примитивные племенные княжества.

В трудах Ксенофонта содержится упоминание о большом числе городов на территории древне-фракийской державы, известны также многочисленные образцы изделий фракийских ремесленников, не уступающие по мастерству аналогичным греческим и римским того времени. Чеканилась своя монета, наряду с греческим алфавитом употреблялась и собственная письменность. Союза с державой одриссов (по названию главной народности) искали равным образом, и Афины, и скифы, а позже, и сам Рим, до тех пор, разумеется, пока не счел более удобным и выгодным уничтожить ее.(112,89)

При отсутствии римской экспансии фракийское государство продолжало бы свое развитие, объединив вокруг себя большую часть Балкан. Эта страна с развитой культурой, включавшей в себя как собственные, так и греческие элементы, кроме всего прочего, стало бы своего рода наставником для родственных восточнославянских племен.

…Спустя пять с лишним столетий после великой победы Ганнибала, античному миру пришлось бы испытать тяжкие бедствия, вызванные Великим переселением народов. Однако, в рассматриваемом нами «orbi nоn urbi», [20]20
  «Мир без города» – парафраз преамбулы сенатских указов – «urbi et orbi» «городу и миру»


[Закрыть] последствия его не были бы столь катастрофическими, как в реальности, когда цивилизация в Европе была практически сметена.(13,83) Прежде всего потому, что на пути гуннов, готов, франков и вандалов, оказались бы не провинции, разоренные долголетним господством прогнившей к тому времени до мозга костей Римской Империи, населенные, в основном, замордованными полурабами – колонами и защищаемые разложившимся наемным войском.

Захватчикам пришлось бы иметь дело с молодыми, находящимися на подъеме государствами кельтов, иберов, даков и германцев, где каждый взрослый мужчина был бы воином, готовым до последнего защищать свой дом и землю…

Здесь автор позволит себе закончить рассказ о мире, где Рим был разрушен. В противном случае, пришлось бы окончательно порвать с научным подходом и перейти к чистой беллетристике. Однако, поскольку всему приходит свое время, можно с достаточной уверенностью предположить, что пришло бы время, и норманнский, а может быть кельтский мореплаватель обнаружил бы земли по другую сторону Атлантического океана; какой нибудь потомок галлов либо италиков – изобрел паровую машину, кто-то еще – скажем, грек, открыл бы электричество, какой – нибудь славянский князь или воевода покорил бы Сибирь…

«Молох пожрал своих детей!» -патетически восклицает Честертон, завершая рассказ об уничтожении Карфагена, подразумевая: иначе, мол, и быть не могло.(30,196) Любопытно: в каких именно выражениях обосновал бы неизбежность и закономерность гибели дикого и варварского Рима британский автор, живший во второй половине ХХIX века от основания славного города Карт-Хадашт?

Последний великий эллин

В истории немало событий и явлений, находящихся как бы в тени официальной науки, но тем не менее имевших колоссальное значение для развития всего человечества, определивших ход событий на многие столетия, и даже тысячелетия вперед.

Одной из таких почти не привлекавших внимание исторических альтернатив, остается существовавшая во второй половине I в. до н.э. возможность победы широкой антиримской коалиции, возглавляемой Понтийским царством. Альтернатива, связанная прежде всего с именем Митридата Эвпатора – его базилевса.

По словам видного немецкого историка Освальда Шпенглера «…борьба между Римом и эллинизмом… была доиграна при Каннах…»(39,401)

Однако, это не так. Спустя почти полтора века после Канн, спустя десятилетия после того, как исчез с лица земли Карфаген, а Афины и Коринф стали провинциями Вечного Города, уже, казалось, безвозвратно угасающий греческий мир дал последний бой римскому владычеству.

Под знаком этого противоборства прошло несколько десятилетий, и все значимые события в тогдашнем античном мире, так или иначе связанны с этим противостоянием: Союзническая и Гражданская войны в Риме, диктатуры Суллы и Мария, знаменитое восстание Спартака – все этот так или иначе завязано на деяния и намерения понтийского властелина.

Об этом великом – без всякого преувеличения – человеке широкой публике известно мало, да и то, что известно, не может не вызывать сомнений.

И неудивительно – пожалуй, он, как никто, был оболган римскими историками и их позднейшими последователями, из трудов которых мы вынуждены черпать все сведения о нем. Что же касается мнений его друзей, союзников и ли просто его придворных историографов и летописцев, то их просто нет. [21]21
  Даже хронология его войн не вполне достоверна. Вообще у римских историков не так много трудов, посвященных тем событиям. Словно бы этот человек, с которым вели напряженную войну три талантливейших римских военачальника – Сулла, Лукулл и Помпей, был для квиритов чем-то вроде персоны «нон грата».


[Закрыть]

Если за Ганнибалом, и даже за вождем восставших рабов – Спартаком, квиритские хронисты, пусть и со скрежетом зубовным, но признавали определенные достоинства, то этого человека изображают каким-то чудовищем. Так зло писали разве что о Калигуле и Нероне.

Да и в трудах современных римских подголосков классической школы, по понятной причине в основном немцев (от Моммзена до Бенгтсона), войны, которые он вел с Римом, подаются как борьба благородного несущего цивилизацию Запада с диким Востоком.

Сам же понтийский царь именуется не иначе как «султан», воплощающий в себе все азиатские пороки: «грубый, сладострастный, вероломный, беспощадный, суеверный, жестокий» (61,Т.2, 251), которым двигало исключительно стремление к захвату как можно большего количества сокровищ и все новых земель (у Рима, разумеется, цели были совсем другие – исключительно справедливые и благородные).

Митридату приписывают собственноручное убийство матери, младшего брата (относительно последнего вообще-то есть некоторые сомнения – а был ли мальчик?), трех дочерей и двух сыновей, трех сестер, из которых одна – еще и была его супругой (опять таки – в одних источниках говорится, что она была казнена по обвинению в заговоре, в других, что он «устранил ее с помощью яда»(67, 303). Наконец – что он собственноручно заколол кападокийского царя при личной встрече. Приводятся и совершенно фантастические и неправдоподобные факты. [22]22
  Например, римские историки пишут, что в личных покоях Митридата непрерывно находились конь, олень и бык, чтобы предупреждать о всех возможных опасностях (?)


[Закрыть]

При этом противники признают, например, его любовь к искусству, и то, что собранные им коллекции (например, коллекция гемм, позднее вывезенная в Рим, как трофей), свидетельствуют о тонком художественном вкусе.

Много говорят о его огромной физической силе и выносливости, неутомимости в обжорстве, пьянстве и гаремных утехах и очень мало (и сквозь зубы) – о его политической деятельности, имеющей целью создать единый фронт против римской агрессии на Ближнем Востоке. Что касается его армий, то они изображаются как толпа пестро разодетых варваров, способных одерживать победы только при подавляющем превосходстве, да и то только случайно, и готовых бежать при первой неудаче.

Эта неприязнь, переходящая в ненависть, вполне объяснима.

Митридатовы войны – последний случай, когда кто-то бросил Риму вызов, кто-то не просто отбивался от нападения, или тщетно пытался отвоевать свободу, но всерьез замахнулся на то, чтобы сокрушить его мощь.

Тем не менее, по сочинениям современников, и благодаря изложенным ими – даже тенденциозно истолкованными фактами, все же можно восстановить подлинную картину этого противостояния.

Умный и талантливый политик, вдобавок – образованнейший человек своего времени, Митридат в короткий срок создает державу, своей величиной и могуществом соперничающую с Римом, при этом скрепленную не одними лишь железом и кровью.

Вся его судьба до удивления напоминает судьбу его великого предка – Александра. Та же ранняя и таинственная смерть отца, те же сложные отношения с властолюбивой и непреклонной матерью, то же прекрасное начало и благородные мечты о справедливом царствовании – и бессмысленно кровавая действительность. Даже внешне они как будто были похожи.

Если тщательно процедить все, что мы знаем об этой личности, то вырисовывается донельзя противоречивый характер – жестокость и мягкость, дружелюбие и враждебность, великодушие и низость, неразборчивость в средствах и стремление быть справедливым даже в ущерб себе. Он великолепно разбирался в людях, буквально с первого взгляда определяя – друг перед ним, или враг, и умел угадать – где человек принесет больше всего пользы. И одновременно не смог разглядеть изменников среди ближайших соратников.

А еще – в анналах истории он остался как «злейший враг римского народа» – именно таково было официальное звание, данное Митридату Сенатом.(4,11) И одно это, на взгляд автора, свидетельствует в его пользу.

По рождению Митридат, как уже говорилось, был базилевсом Понтийского царства – крупнейшей державы Малой Азии, и шестым по счету государем династии Эвергетов, носившим это имя.

То была типичная эллинистическая монархия, сочетавшая в себе как классические греческие элементы, так и обширный пласт восточного влияния.

В соответствии с официальным преданием, по отцовской линии Митридат, приходился родственником Киру Великому и Дарию II, по материнской – Александру Македонскому.

Отметим одно немаловажное обстоятельство, явившееся одной из причин неукротимой ненависти царя к Риму.

Его отец, Митридат V Эвергет, был верным союзником римлян. Он даже безо всякого нажима послал во время Третьей Пунической войны, в помощь им, несколько кораблей. Однако, наибольшую услугу он оказал Риму вовсе не у африканских берегов а, можно сказать, у себя дома. В 129 году до н.э. умер столь же верный римский союзник – последний царь Пергама Аталл, завещавший свое царство Риму. В Пергаме вспыхнуло восстание против римлян, под предводительством Аристоника, сводного брата покойного царя. Восставшие именовали себя гелополитами («воинами Солнца») и целью их было не только изгнание римлян, но и, ни много ни мало, создание государства, основой которого были бы справедливость и равенство всех людей. Восстание длилось почти пять лет, римляне понесли ряд тяжких поражений; в одном из сражений, под Левкою, в бегство были обращены пять легионов. Тогда и пригодился римлянам их восточный союзник.

В обмен на обещание передать ему Фригию – одну из провинций Пергамского царства, Митридат Эвергет начал войну с повстанцами. Борьбы на два фронта Аристоник не выдержал, гелиополиты были побеждены, и бывшая монархия Аталлидов стала римской провинцией Азия. Само собой разумеется, Фригии Митридат, под надуманным предлогом, не получил. Единственным результатом войны, стало появление на его границах римских легионов. Появление столь сильного и опасного соседа, похоже, заставило синопского базилевса серьезно задуматься. Он начал переговоры о военном союзе с Арменией, исподволь принялся налаживать отношения со скифским царством.

Но вскоре царь скоропостижно умирает. Как это часто бывало, поползли слухи о его отравлении римлянами.(4,67)

Никаких данных, позволяющих подтвердить, или опровергнуть это обвинение распоряжении историков не имеется. Но если предположить, что это так, то несомненно, римляне не раз пожалели, что поднесли яд отцу, а не сыну.

Сразу после этого, Митридат, которому тогда исполнилось двенадцать лет, исчезает неведомо куда.

По общераспространенному мнению, его спрятали друзья отца, чтобы спасти его жизнь, причем против воли его матери. Так или нет – неизвестно. Этот период его жизни вообще представляет сплошное «белое пятно».

Следующие семь лет он скрывался неведомо где. По словам тогдашних историков, он, будто бы провел это время в диких горах Малой Азии, чуть ли не в качестве простого пастуха, или охотника. Даже в трудах современных ученых можно встретить утверждения, что он, опасаясь за свою жизнь, «удалился в горы», где «предавался радостям охоты».(67,303)

По другим сведениям, он воспитывался под чужим именем при дворе кого либо из окрестных владык – союзников его покойного отца. Это могла быть Армения или Боспор, (кое кто упоминал даже Парфянское царство).(4,71)

По истечение семи лет мы видим его уже во главе переворота, лишившего власти его мать – царицу Лаодику.

По утверждению историков, свергнув мать, Митридат заточил ее в тюрьму, где она вскоре и умерла – не то не выдержав тяжелых условий заключения, не то отравленная по приказу сына. (67,307) Автору представляется однако, весьма сомнительным, чтобы молодой царь решился на подобный поступок, который, мягко говоря, не прибавил бы ему популярности в народе (не имея в виду даже морально-этические аспекты), и то, что, будучи ревностным поклонником Ахура-Мазды, он не должен был брать на душу такого греха. Несравненно более вероятным, выглядит предположение, что отстранив царицу от власти, Митридат поместил ее под домашний арест, в одном из ее многочисленных дворцов, где она и умерла, возможно не сумев перенести утрату престола.(4,87)

В девятнадцать лет он становится властителем крупнейшей державы Малой Азии, протянувшейся от Амады до Диоскурии (нынешнего Сухуми).

Уже в следующем году базилевсу Понта приходится вести свою первую войну – со скифами. Вначале – в защиту Херсонеса, а затем – подавляя восстание скифов Боспорского царства, властитель которого – Перисад, старый и бездетный, сделал своим наследником Митридата. Скифы, к тому времени в большинстве своем более ли менее эллинизированные, составляли немалую часть населения Боспорского царства, если не большинство. Трудно сказать, что конкретно послужило причиной их возмущения. Не исключено, что они рассчитывали увидеть на троне, после смерти царя, своего соплеменника. Возглавивший восстание Савмак (будущий союзник Митридата), по некоторым сведениям, был воспитанником Перисада и его любимцем. (4,101)

Митридат, после победоносной войны, спешит, однако, помириться со скифами и даже заключает с ними союзный договор, как это планировал его отец.

Скифы в качестве союзников нужны ему в готовящейся схватке с Римской республикой, в которой он с детства, со времен подозрительной смерти отца видел главного врага – и своего личного, и врага эллинов, к которым себя причислял. Хотя и был, с ортодоксальной греческой точки зрения, полуварваром и тираном.

Л.Н. Гумилев со свойственной ему безаппеляционностью высказывается о деяниях и целях Митридата примерно в таком духе: какой-то причерноморский царек, захвативший несколько окрестных карликовых царств, вознамерился состязаться с великим Римом в борьбе за мировое господство.(51,170)

Того же мнения придерживается и заметная часть историков, говоря о том, что царь недооценивал римлян, что его представления о действительной мощи Римской державы были «совершенно ошибочны» (67,320)

Оценка эта представляется в корне неверной. Хотя соотношение сил как будто не в его пользу, но речь вовсе не идет об авантюре, затеянной в приступе азарта или ненависти. Это был, насколько позволяют судить источники, тщательно продуманный план, включавший в себя несколько этапов.

И подчинение Таврии и Боспора было первым из них. Скифия должна была стать житницей Понта и источником пополнения войска непобедимыми всадниками.

Вслед за Северным Причерноморьем, должна была стать понтийской и Малая Азия, затем Македония и юг Балкан.

А после этого превосходство Рима стало бы весьма сомнительным. Тем более, что реализация этого плана открывала возможность понтийской армии, усиленной кочевниками – скифами и роксоланами, а так же фракийцами, ударить по Италии с северо-востока, через Балканы.

Именно этим направлением, несравненно более удобным чем западное, (не приходилось преодолевать труднопроходимые перевалы Высоких Альп), воспользовался спустя пять веков Атилла, именно на него были нацелены тумены Субудая и Бату – хана еще через семь веков.

Наконец, было еще кое-что – Рим стоял на пороге больших внутренних смут и, несомненно, Митридат это учитывал. (19,344)

Но главное – он великолепно знал, сколько взрывоопасного материала скопилось в Малой Азии – и в формально свободных царствах, и в провинциях.

Откупщики, опустошавшие провинции хуже легионов, ростовщики и торговцы, не дававшие в буквальном смысле дышать, работорговцы, безнаказанно устраивавшие самые настоящие облавы на людей. Даже по словам воинствующего поклонника Рима Т. Моммзена «ни крестьянская хижина ни царская корона не были ограждены от захвата».(68,Т.2,493)

В 87 году Митридат присоединяет Малую Армению, и южные границы его царства достигают верховьев Евфрата, его тыл значительно укрепляется.

В полном соответствии со словами его предка Филиппа Македонского, [23]23
  Филиппу Македонскому приписывают изречение «Любую крепость легко возьмет осел, нагруженный золотом».


[Закрыть] в ход пускается золото, которое должно открыть ворота римской твердыни. Агенты Митридата поощряют раздоры между аристократическими группировками, подкупают сенаторов. Наконец, что важнее всего, ему удалось наладить контакты с вождями италиков.

Одновременно, строится мощный флот. Вскоре понтийские корабли уже стояли у проливов, готовясь в любой момент выйти в Средиземное море. На стороне Митридата должны были выступить Великая Армения и скифы.

Тем временем, римский посланник в Вифинии (фактически – ее полновластный наместник), Маний Аквилий, начал активную подготовку к войне с Митридатом. Собственно, воевать должны были все те же вифинцы, а Риму предназначалась почетная обязанность попользоваться плодами победы. Митридату было о чем задуматься – враг открыто готовил Понту участь Пергама. И он готовится к борьбе.

По легенде, готовя свою первую войну с Римом, он тайно, в одеянии простолюдина, несколько месяцев странствовал по римским владениям в Греции и Малой Азии, чтобы лично составить преставление об обстановке на будущем театре военных действий. (4,114;67,302)

Первая Митридатова война началась в 89 году до н.э.

И начал ее вовсе не Понт.

С подачи Аквилия, Никомед Вифинский открывает боевые действия и одновременно из Рима приходит грозное повеление – «не причинять ущерба» Вифинии.

Даже Моммзен признал, что против Понта пущен в ход излюбленный и на редкость подлый метод добивания ослабевшего противника, отработанный еще на Карфагене. «Рим натравливает всю свору против заранее обреченной жертвы, и запрещает последней защищаться».(68,Т.2,366)

Это сработало в отношении издыхающего Карфагена, но на это раз результат был совсем иным.

В начавшейся войне, в первой же битве при Амнейоне, вифинцы потерпели сокрушительное поражение, еще до соединения с легионами Мания Аквилия.

Римлянам пришлось сразиться с Митридатом в одиночку, и в долине реки Сангарий, непобедимые легионы обращены в бегство.

Армия Понта стремительным броском захватывает Вифинию, занимает Пафлагонию, Галатию и Каппадокию. Серьезного сопротивления никто не оказывает. Митридат контролирует проливы, в его руках почти вся Малая Азия. В течении года он становится хозяином огромных владений. Римская Фракия, Македония, Северная Греция, Аттика – все это новые провинции Понта. С триумфом Митридат вступает в Афины, где наместником назначается философ Аристион – друг царя. На северно-восточной границе античного мира возникла могущественная держава, сосредоточившая в своих руках ресурсы практически всего черноморского региона. Города открывают перед Митридатом ворота, жители радостно приветствуют царя – освободителя. Митридат провозгласил себя освободителем эллинов и всех других малоазиатских народов от засилья иноземцев, прежде всего – римлян. (19,362)

Римское господство просто рухнуло в Македонии, и вся Эллада, за исключением Фессалии и Этолии, оказалась под властью Понта. Жители греческих городов – бедные ремесленники и крестьяне, матросы, небогатые торговцы, особенно страдавшие от римского угнетения, всецело были на стороне Митридата. Местная знать и богатые купцы, на первых порах, тоже поддержали царя-победителя. Однако первые же неудачи толкнут их в ряды его тайных и явных противников. Но пока, повторим, все идет успешно.

Сам вдохновитель этой войны – Аквилий, бежал в Пергам, но был схвачен сторонниками понтийцев, после чего провезен по взятому Пергаму верхом на осле, а затем казнен – ему залили в глотку расплавленное золото. (68,Т2,236)

Риму не до того, чтобы отвоевывать свои провинции и мстить за мучительную смерть отпрыска древнего патрицианского рода. В самой Италии уже вовсю полыхает война, известная историкам под названием Союзнической, вспыхнувшая в 90 году до н.э. Непосредственной причиной ее был упорный отказ римских властей предоставить гражданские права «союзникам» – латинским племенам, поданным Рима. Латины создали свое государственное образование со столицей в городе Коринфии, где действовало свое народное собрание и даже свой сенат из пятисот членов, избравший, как и в Риме, двух консулов и двенадцать преторов. Союзники даже начали чеканить свою монету, с изображением быка, топчущего римскую волчицу. Длившаяся три года война отличалась крайней жестокостью и напряжением – ведь римлянам фактически пришлось воевать против собственной армии. (93,88). Союзники посылали к Митридату посольства, получая финансовую помощь, и даже предлагали ему высадиться в Италии, но прежде чем началась подготовка к десанту, война была ими проиграна (68,Т2,241)

Параллельно с боевыми действиями, Митридат стремится создать широкий военный союз против римлян – «разбойников, грабящих народы» по его собственным словам.

«Ведь у римлян есть лишь одно, и притом давнее, основание для войн со всеми племенами, народами, царями – глубоко укоренившееся в них желание владычества и богатств… римляне, после того как Океан преградил им дальнейшее продвижение на запад, обратили оружие в нашу сторону и что с начала их существования все, что у них есть, ими похищено – дом, жены, земли, власть, что они, некогда сброд без родины, без родителей, были созданы на погибель всему миру? Ведь им ни человеческие, ни божеские законы не запрещают ни предавать, ни истреблять союзников, друзей, людей, живущих вдали и вблизи, ни считать враждебным все, ими не порабощенное… Они держат наготове оружие против всех. Больше всего ожесточены они против тех, победа над кем сулит им огромную военную добычу; дерзая, обманывая и переходя от одной войны к другой, они и стали великими. При таком образе действий они все уничтожат или падут…» (4,299)

К несчастью для него, и в конечном итоге для себя, своих потомков и своих народов, далеко не все владыки Ближнего Востока и Малой Азии, прислушались к его словам. Многие цари, впрочем, примкнули к нему, чтобы при первых же поражениях изменить союзнику.

И – что самое главное – не удалось привлечь к совместной борьбе парфян.

Но пока что Митридат во власти и славе.

Держава его объединяла практически все народы, населявшие берега Черного моря. Понтийское царство включало почти всю Малую Азию, за исключением Киликии, ставшей его вассалом и союзником. Кроме того, под его властью оказалась восточная Фракия, Колхида, большая часть Северного Причерноморья, территория Боспорского царства. Из в добываемого в изобилии колхидского золота, чеканилась полновесная монета, по образцу статеров Александра Македонского. В его власти все берега Черного моря – Понта Эвксинского – от Дуная до Северного Кавказа. Одни племена просто признали его верховенство, другие – платили дань, но все поставляли в его войско солдат. Только Херсонес и Боспор платили ежегодную дань в 200 талантов и 180 тысяч медимнов хлеба. И тут надо отметить одно необыкновенно важное обстоятельство. Если римляне управляли подвластными им народами с помощью бича и меча, видя в завоеванных странах не более чем «поместья римского народа», то Митридат, по примеру своего великого предка, старался учитывать интересы и нужды своих разноплеменных подданных и не ущемлять их без нужды. Он даже вполне мог объясниться со многими из них, поскольку свободно владел двадцатью двумя языками. (19,257)

Наступил 88 год до нашей эры, и настал день, названный самим Митридатом, в приказе «день возмездия», а римскими хронистами – «кровавыми нундинами». По всем городам Малой Азии было разослано тайное распоряжение царя, которым предписывалось поголовное истребление всех римлян. По различным данным, было уничтожено от восьмидесяти до ста пятидесяти тысяч римлян и италиков. Вместе с ними было уничтожено так же немало египтян и иудеев. Имущество их подлежало разграблению, рабы иноземцев получали свободу, все долги аннулировались. Провозглашалось так же освобождение от налогов сроком до пяти лет.

Римские хроники полны душераздирающими описаниями того, как убивали у алтарей тщетно ищущих в храмах убежища, как детей умерщвляли на глазах родителей, и не щадили даже рабов – италиков, не соблазняясь перспективой продать их.(68,Т.2,421)

Этот приказ, именуемый еще и «Эфесским эдиктом» можно оценивать по– разному. Кто-то увидит в нем проявление варварской азиатской жестокости, вполне достойной потомка персидских тиранов (а чем, скажите на милость, жестокость варварская, хуже жестокости цивилизованной – например римской?). Кто-то – необдуманный поступок ослепленного ненавистью к Риму политика. Кто-то – стремление столь низменным путем стяжать популярность у нищего демоса. А кто-то, вполне в духе нашего времени – попытку «повязать кровью» своих новых подданных, сделав невозможным компромисс с Вечным Городом.

Риму пока не до Востока. Хотя удалось – где оружием, где уступками, погасить Союзническую войну, вслед за ней, приходит черед Гражданской. В схватке сошлись две силы – оптиматы, выходцы из числа старых патрицианских фамилий, и популяры – представители сословия всадников – торговцев и средних землевладельцев. Тут нет смысла останавливаться на весьма дурно пахнущих тонкостях римской политики. Достаточно будет сказать, что и те и другие проводили примерно одинаковую линию, одинаково апеллировали к плебсу, и главный вопрос стоял не о политических программах, а о том – кто будет их осуществлять. То есть о дележе власти. Тем более, что среди популяров было немало сенаторов, да и среди оптиматов – не одни лишь патриции.

Митридат активно пользуется моментом, развивая успех.

Положение для Рима складывается весьма серьезное. У Митридата вся Малая Азия – а это сотни тысяч воинов, поля и пастбища, где произрастает все, необходимое для их прокормления, множество оружейных мастерских. Это северные Балканы, с их воинственными фракийцами и македонянами, еще не до конца утратившими боевой дух предков. Это, наконец, причерноморские степи – почти неистощимый источник конницы и хлеба (которым, напомним, сама Италия себя уже не кормила). Рим стал перед угрозой потери всего Востока, что означало не только крах политический – поражение в почти вековой борьбе за этот регион, но и финансовый. Ведь именно из Малой Азии римские ростовщики и откупщики – публиканы, с которыми были связаны многие сенаторы и всадники, выкачивали огромные богатства, на которых во многом держалось могущество Рима. Это была не просто потеря владений – это был колоссальных размеров финансовый кризис.

И Рим, собравшись с силами, – благо гражданская война приутихла, начинает действовать.

В 86 году в Греции высаживается армия Корнелия Суллы, недавно захватившего власть в Риме в борьбе с Марием и Цинной. У него порядка тридцати тысяч человек.

Это немного, сравнительно с силами Митридата – примерно в три раза меньше.

И возможно, именно поэтому понтийцы не придали значения случившемуся.

Увы, напрасно: произошедшие вскоре две битвы – у знаменитых Херонеев и у Орхомен, оставили Митридата без армии. В первом случае азиатская храбрость и фанатизм разбились о римскую организацию и смекалку. Атака конницы на флангах квиритов была остановлена рвами, боевые колесницы наткнулись на заграждения из цепей и, отступая, расстроили ряды своего войска (Митридат выиграл бы много больше, если бы вообще снял с вооружения эти пережитки древности). Под Орхоменами битва шла с переменным успехом, и был момент, когда римляне дрогнули, и Сулле пришлось лично останавливать бегущих.(68,Т3,581) Впрочем, и с этими битвами не так уж все однозначно – вскоре архистратиг Митридата в Элладе Архелай перебежит на сторону Рима.

Митридат, однако, не падает духом. Он объявляет об освобождении рабов, готовых вступить в его войско (таких набралось по меньшей мере 15 тысяч). В ответ аристократия и богачи крупных городов Малой Азии – Эфеса, Смирны, Милета, запирают ворота перед его войсками и убивают его наместников.

Ответ следует незамедлительно – в Митилене вырезан весь городской совет, а жители острова Хиос поголовно депортированы в Колхиду, в самые неосвоенные места, не говоря уже о менее заметных репрессиях.

По обвинению в измене Митридат приказывает перебить вождей галатов, вместе с женами и детьми, которых пригласил на дружеский пир. Но несколько вождей спасаются и поднимают всеобщее восстание, переходя на сторону Рима.

В течение года Митридат теряет все, что приобрел.

С высоты прошедших эпох явственно видно, что главной трагедией Митридата было то, что, в отличие от его легендарного пращура, ему противостояла не рыхлая, неповоротливая деспотия Ахменидов, а держава, располагавшая лучшей в античном мире военной машиной и управляемая не слабым и нерешительным царем, а хладнокровными и изобретательными политиками, каждый из которых не словами, а делом доказал свою пригодность к власти. Даже содрогаясь в конвульсиях гражданской войны, Рим не прекращал политику завоеваний – это было, пожалуй, единственное, в чем сходились противники. В итоге против Митридата, на последнем этапе войны, действовали одновременно армии как популяров, так и оптиматов.