Текст книги "Тьма внешняя"

Автор книги: Владимир Лещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Склонитесь перед волей великой владычицы нашей! – провозгласил мозгляк. Сдайте крепость.

Среди защитников пробежал смешок.

– Светлая Дева, посланница Господня, обещает всем свою милость! Вы уйдете отсюда с оружием куда угодно, вас не будут преследовать. А кто пожелает – сможет вступить в ее непобедимое богоносное воинство.

«Очень им нужен этот городишко, – подумал про себя Филипп. Похоже, мы им здорово поперек глотки стали!»

– Никогда я не сдамся этой вашей поганой потаскухе! – взревел дю Шантрель. – Cunnis la cannis![28]28
  Cunnis la cаnnis.(искаж. церк. лат.) Непечатная брань (искаж. средневековая латынь)


[Закрыть] Убирайся к Дьяволу, скотина, если тебе больше нечего сказать!

Ожидали проклятий, угроз, но ничего этого не последовало. Развернувшись, посланник Девы резво побежал прочь, за ним припустился здоровяк.

Кто-то из стоявших на стене вооруженных горожан издевательски засвистел им вслед, другой выкрикнул похабное словечко.

– Может, пристрелить их обоих? – спросил стоящий рядом солдат, примеряясь натянуть арбалет.

– Не надо. Хоть и простолюдины, а все же парламентеры, – процедил Шантрель.

Да и потом – бесполезно. – Готовьтесь к штурму, – решительно бросил он, поправляя шлем, и, развернувшись, резво сбежал вниз – отдавать распоряжения.

Филипп остался – уходить ему было некуда. Ведь именно эту башню он должен был защищать в числе других бойцов.

Он только спустился в нижний каземат, где уже собралось полтора десятка солдат и ополченцев.

…Спустя несколько минут Ля-Фер уже напоминал разворошенный муравейник.

Отовсюду слышались топот сапог, звон оружия, туда-сюда бегали люди.

По главной улице прошла колонна горожан числом около ста, одетых в извлеченные с чердаков и из сундуков доспехи и вооруженных алебардами, топорами и наскоро выкованными в городских кузницах пиками.

Среди них то тут, то там мелькали монашеские одеяния – по воле местного настоятеля все братья знакомые с военным делом, были поставлены в строй.

Люди тащили к стенам бревна и охапки поленьев, подтаскивали бочки со смолой. Десятка полтора женщин, выстроившись цепочкой на лестнице, поднимали на стену дрова и камни.

Из переулка появилось новое подразделение городских обывателей с луками и арбалетами.

За ними семенили оба городских цирюльника – уже совсем седые старики, сопровождаемые подмастерьями, несшими инструменты и чистое полотно. С десяток немолодых монахов громко пели молитвы, подбадривая осажденных. Когда начнется бой, они будут заниматься ранеными и провожать в последний путь тех, кому цирюльничье искусство будет уже без надобности.

…Штурм Ля-Фер начался спустя два часа.

* * *

…Зоргорн в одиночестве прогуливался по одной из террас, находившихся на самой вершине восьмиугольной двадцатитрехьярусной башни южного крыла дворца. Весь уйдя в себя, он размышлял над тем, что волновало его уже очень давно.

«Мы, увы, слишком мало знаем. И, что многократно хуже, все меньше обращаем внимание на то, чего не знаем, и все более упиваемся тем, как много знаем. Может быть, нам просто не хочется обращать внимание на то, что нам непонятно? Это уязвляет нас; нам неприятно, что есть нечто, недоступное нашему разуму… Тем более, что кажется, будто это какие-то почти незаметные мелочи, а значит, и обращать внимания на них не стоит. Зачем это нам, если наше могущество и так велико, как никогда.»

…Да, они обладают великим могуществом. Даже если взорвется их Солнце, Мир не пострадает ни в малейшей степени, ибо на пути космического огня тут же будет воздвигнут непреодолимый барьер.

Но ведь и Первое Поколение тоже обладало неслыханным могуществом и колоссальными познаниями. Но настал день, и оказалось, что это все бессильно спасти их.

«Не случится ли так, что однажды наше Поколение тоже столкнется с чем-то, против чего окажется безоружным? И произойдет это именно потому, что когда-то мы прошли мимо какой-нибудь досадно непонятной мелочи…»

А сколь же многое неизвестно им!

Почему на одни миры удается воздействовать довольно легко, а в других все их попытки словно останавливает невидимая рука? Почему при воздействии на прошлое одних миров возникающие ответвления не имеют будущего, в других вытягиваются сразу на всю длину бесконечного существования, а в третьих – даже уходят в прошлое. Почему в некоторых мирах ткань времени остается неизменной при любых обстоятельствах, а в других, случается, целые тысячелетия исчезают бесследно, заменяясь совершенно иным течением событий? И куда исчезают они? Уходят в неведомые, недоступные измерения либо просто уничтожаются, дематериализуясь? Откуда возникли загадочные континуумы, которые могли возникнуть только в результате постороннего вмешательства. Но кто мог совершить это? Ведь иные из таких ответвлений насчитывают едва ли не миллиард лет.

Почему, наконец, будущее и прошлое их собственной планеты, недоступно им? Вернее прошлое доступно, они даже могут посещать его с помощью машин времени… Но стоит им удалится в минувшее даже на ничтожную кашту, и перед ними предстает Мидр, каким он был до прихода Самого Первого. Чудовища, сражающиеся друг с другом, развалины городов, заливаемые нахлынувшими из пустыни водами моря, немногочисленные люди, в страхе мечущиеся, не понимающие, что происходит с ними…

«Как бы долго не существовал Мидр, нам никогда не понять всех законов, управляющих жизнью Вселенной», – вспомнил он слова своего Наставника, услышанные в незапамятные уже времена своего обучения премудрости Хранителя. Но, по крайней мере, тогда к этому стремились.

«…Ведомо ли тебе, чьи руки сложили Крауан-Сирак? Знаешь ли, кто восседал на троне из Лабиринта? Можешь ли пробить Стену в Эргдуре?

Дерзнешь ли стать против Тьмы Внешней?…». Теперь мало кто вспоминает слова из Торгурских Свитков, которые, по легенде, Дух Мудрости сказал верховному владыке Зиждителей, когда тот слишком возгордился.

Перед ними бездна бездн, наполненная бесчисленными, не имеющими края вселенными, протянувшимися в бесконечность времен. И все это – лишь ничтожная часть Мироздания, великого и непознаваемого, вечного и неизмеримого, абсолютно бесконечного, перед которым даже боги, если бы они и в самом деле где-то существовали, были бы так же ничтожны, как и любой другой разум, включая самих обитателей Мидра. Зоргорн невольно почувствовал холодок при мысли об этом. Может быть он ошибается, и в самом деле мудрость в том, чтобы признать ограниченность своего разума и не пытаться достичь недостижимого?

Вздохнув, Зоргорн обратил свой взор к ночному небу. Там, на фоне гигантской туманности, подсвеченной изнутри красноватыми огнями сверхновых, сияло две луны. Одна – хорошо знакомая серебристая– давняя гостья на небосводе Мидра. Вокруг нее глаз легко различал призрачный ореол– атмосфера, возникшая три недели назад, еще не рассеялась. Однажды, очень давно, еще до того, как его нынешний ученик появился здесь, на вечном спутнике Мидра вдруг возникло целое море. Настоящее море с водорослями невиданного сине-багряного цвета, разнообразными рыбами, странными ящерами, дышавшими жабрами, необыкновенными головоногими моллюсками, которых не было обнаружено ни в одном из известных континуумов. Двое суток существовало оно, окутывая паром и туманом лунный диск, затем исчезло, оставив после себя иссушенные космическим жаром тела обитателей на покрытых налетом соли камнях. Так и осталось неведомым: было ли оно принесено сюда пространственной интерференцией с 3емли, или же из неведомого континуума, где на Луне есть вода и жизнь?

Это кажется невозможным, но ведь им известна лишь крошечная часть совокупности миров.

Второй спутник, лишь недавно возникший– узкий тускло-серый серпик. Где-то есть мир, в котором, светят две луны. А ведь такой мир и в самом деле есть…

Внезапно на Хранителя нахлынули воспоминания, давние, казалось навсегда погребенные на дне души. Он так давно не возвращался к ним, потому что они всегда вызывали у него неизбывную, глухую тоску – о другой давней жизни…

Перед глазами Зоргорна так явственно, словно он покинул его только что, встали картины его родного мира (да, родного, хотя он бесповоротно принадлежит Мидру). Там тоже на ночном небе сияли две луны. А как красива была двойная лунная дорожка на черном зеркале морских вод! Перед взором Зоргорна, ярко и отчетливо, словно он покинул тот мир только что, возникли белоснежные ступенчатые здания, сбегавшие по склонам невысоких гор к океанскому побережью, цветущий остров, окруженный жемчужной каймой прибоя, увиденный с высоты птичьего полета; он услышал смех меднокожей красавицы с яркими фиалковыми глазами, дарившей ему свою любовь… Как ее звали? Затем он увидел свою лабораторию мага – ведь тамон был магом, истинным магом, наделенным даром оставаясь в своей телесной оболочке странствовать из одной вселенной в другую – даром, навечно и безвозвратно отнятым у него Миром… «Все же интересно – остался ли жив в своем мире тот Зоргорн после своего рискованного опыта, в результате которого я попал сюда? И если да – то кто из нас настоящий, а кто – иллюзия?» Мысль эта вызвала у Зоргорна печальную улыбку. Уже не в первый раз приходила ему мысль об иллюзорности всего, что окружало его. Иллюзией, состоящей из переплетенных, наложившихся друг на друга полей и завихрений вакуума, была вода, которую они пили; еда, украшавшая их столы; воздух, которым они дышали…

Однако, стоит любому из них, почти бессмертных, лишиться вдруг этого иллюзорного воздуха на несколько минут, и он будет мертв, так же как был бы мертв любой обычный человек. Человек, который, в сущности, тоже состоит из видоизмененной пустоты.

Великая Пустота. Абсолютное Ничто. Тьма Внешняя. Та самая Первооснова, которой строили храмы Первоначальные, одинаковая во всем бесконечном мироздании. Но, видимо, все – таки не совсем одинакова, если в иных мирах есть нечто, несмотря на все усилия непостижимое для них, могущественных обитателей Мидра, и что они вынуждены забирать оттуда, чтобы жить.

Узнай каким – нибудь невероятным чудом обитатели иных миров об их существовании, они бы сочли их чудовищами из страшных сказок, пьющими кровь живых существ, чтобы продлить свою потустороннюю мертвую жизнь. Впрочем, нет. Они наверное сочли бы их некими злобными богами, врагами всего живого, богами-дьяволами. А они всего только люди, и единственная их вина в том, что они очень боятся смерти, потому что больше всего страшится небытия именно тот, кто может жить вечно…

Зоргорн в последний раз внимательно посмотрел в небо. Пора было вернуться к делам, к делу, которым он вместе с учеником занимался уже давно. Повинуясь его мысленному приказу плиты стены раздвинулись, открывая проход вглубь пирамиды…

Часть вторая. ТЬМА ПРОТИВ ТЬМЫ

Глава 6

* * *

С некоторых пор меня все чаще посещают странные видения. Иные из них смутны, как миражи в пустыне (я никогда не была в пустыне и не видела миражей, но знаю, что это именно так). Иные отчетливы как то, что видишь наяву. Часто я вижу огромные дворцы размером больше города, прекрасные сады и луга, чудесные леса. Людей я замечаю очень редко и всегда издали. Иногда я вижу жизнь каких то удивительных земель и стран, причем вижу ее глазами других людей. Я мало что помню из этих видений, еще меньше понимаю. Но я твердо знаю– все это где-то есть.

А бывает, мне представляется что-то совсем невероятное: сияющие, многоцветные шары, висящие в черной пустоте, наполненной холодными огоньками. И я знаю, (откуда?!) что это миры – подобие того, в котором я живу.

* * *

Нормандия, местность примерно в пятнадцати лье от Руана.

Начало мая

Ехавший впереди Оливье вдруг остановился, резко дернув поводья. На лесной тропинке возле трупа коня было распростерто тело нагого юноши. Во лбу чернела маленькая аккуратная дыра, пробитая арбалетным шкворнем. Кер по старой привычке прикинул, откуда примерно его могли выпустить. Похоже, стреляли почти в упор. Тревожно оглядываясь по сторонам, все трое двинулись вперед. Шагах в двадцати глазам их предстал скорчившийся на окровавленной траве седоголовый дородный мужчина. Ему перерезали горло уже после того, как нанесли смертельные раны в живот и голову. Нападавшие не побрезговали стащить с него окровавленную одежду, только разрубленная почти пополам шапка была брошена рядом. Позади, на обломанных ветвях кустарника подлеска, висело несколько клочьев холста. Под ними лежал втоптанный в грязь чепец сурового полотна. Тут же валялся женский башмачок из дорогого сафьяна. Невдалеке в зарослях Оливье наткнулся на третий труп, судя по скромной одежке, на которую не позарились нападавшие – слуга убитых. Затылок его был размозжен сильным ударом. Бедолага наверное пытался спастись бегством, когда его настигли. Все трое тревожно оглядывали обступившую их чащу леса, руки невольно сами тянулись к оружию.

– Давно они здесь? – обеспокоено спросил Артюр. – День, два от силы, не больше, – ответил Оливье. На такой-то жаре…

Картина была ясна как божий день. Маленькая группка бежавших от мятежа: двое дворян, похоже отец и сын, их слуга, и две женщины, видимо госпожа и служанка (вряд ли простой чепец носила хозяйка щегольского башмачка) – случайно наткнулась на людей Дьяволицы. Мужчин убили, добро забрали, а женщин уволокли с собой.

Это была не первая находка такого рода, встреченная ими за время пути.

Попадались сожженные и разрушенные дворянские дома и хутора, а раз или два – большие деревни, на пепелищах которых рылись несчастные погорельцы. Было непонятно – чьих это рук дело, но кто бы то ни был, встреча с ними не сулила ничего хорошего путникам. Последнее подтверждали болтающиеся на ветвях трупы, над которыми успели потрудиться вороны. Встречались и обугленные руины замков – следы недавнего наступления бунтовщиков.

– Надо бы похоронить их… – как-то неуверенно произнес лучник.

– Времени нет. Да и вырыть могилу нечем, – сухо заявил Артюр. – Авось мертвые не обидятся на нас.

– И впрямь, должно быть, конец света уже близок, – вздохнув, промолвил Оливье, когда они отъехали от жуткого места. – Все приметы сходятся: брат восстал на брата, нечестивцы побеждают праведников… Точно говорю – иссякает терпение Господа Бога…

– О конце света темные люди говорили уже не раз, при каждом бедствии, – возразил ему чернокнижник. – И, между прочим, с чего ты взял, что терпение божье может иссякнуть? Разве тебе, да и кому-нибудь другому могут быть ведомы его пределы? Ты слишком легковесно рассуждаешь о господнем промысле, а это грех, – наставительно произнес мэтр Артюр. У тебя могут быть из-за этого неприятности на том свете; возможно, ты даже попадешь в Ад. Простодушное лицо лучника выразило неподдельный испуг, и он принялся креститься. Колдун же отвернулся, как показалось капитану, пряча в бороде издевательскую усмешку.

Часа через полтора узкая ненаезженная тропинка вывела их из чащи. Вспугнув стайку мирно пасущихся косуль, они выехали на обширную всхолмленную равнину с несколькими молодыми рощицами. После короткого совещания, решено было сделать привал.

Вынув из седельной сумы холстинный узелок, капитан извлек оттуда каравай хлеба, головку сыра, несколько луковиц, достал кожаную флягу с вином и честно разделил все это на троих. Может, стоило бы поберечь провизию – во время последней переправы вброд Оливье ухитрился утопить остатки взятых в дорогу припасов, но до Руана был уже менее одного дня пути. Закончив трапезу, все трое расположились на отдых, расстелив плащи на траве. Тишину полдня не нарушали даже голоса птиц, только изредка всхрапывали расседланные кони, пасущиеся неподалеку.

Что, интересно, – подумал капитан, вдыхая напоенный смолистым духом и ароматом трав воздух, – сейчас поделывают его подчиненные, для которых его услали с важным поручением в один из мелких городов в Берри? Сидят в кордегардии, уминая наваристую похлебку, или же маршируют по двору Тампля, и коротышка Руссе уже затягивает любимую песню парижского гарнизона: «Был у нашего аббата жирный зад…»?

После сытной еды клонило в сон: несколько ночей, проведенных под открытым небом, давали о себе знать. Последний раз они ночевали под кровлей четыре дня назад, воспользовавшись гостеприимством хозяина небольшого хутора, лежащего как раз на той зыбкой границе, где власть короля сошла на нет, а власть Светлой Девы пока не установилась.

Хозяин – уже сильно немолодой, лет за пятьдесят мужик, с откровенной опаской косился на вооруженных людей, тем более, что мужчин на хуторе не оказалось – его зятья и сыновья, кроме самого младшего, худосочного мальчишки лет десяти, были на дальних вырубках. Наверное поэтому он только и делал что жаловался на бедность и расстройство дел, да ругал последними словами предводительницу мятежа, а заодно и тех дураков, что пошли – смех сказать, за какой-то сумасшедшей бабой. Ведь ясно, что рыцари рано или поздно все равно возьмут верх, и тогда уж воздадут сполна за все, что те натворили, при этом, само собой, не разбирая правых и виноватых.

Впрочем, похоже его больше беспокоил урон, нанесенный гостями его запасам а так же не полезут ли они, выждав удобного момента, под юбки его дочерям и невесткам.

И не зря беспокоился. Проснувшись на рассвете, Кер заметил, как из овина, где заночевал чернокнижник, украдкой выбралась средняя дочь старика – ядреная грудастая блондинка лет шестнадцати, в которой ясно давала о себе знать кровь викингов. Капитан еще удивился – когда это мэтр Артюр успел с ней сговориться, ведь все время он был на виду?

Ну да это не его дело, тем более, что, судя по выражению лица, та осталась вполне довольна. Капитан покосился на безмятежно дремлющего мэтра Артюра. Тот растянулся на разостланном плаще, надвинув обтрепанную шляпу на глаза и не забыв положить под голову свой мешок. Их спутник весьма ревностно относился к этому мешку, хотя ничего особенного, как уже убедился Кер, в нем не было. Кроме узла с одеждой там были футляр с хирургическими инструментами, с дюжину флаконов и маленьких бутылочек, плотно закрытых и даже запечатанных смоляными пробками, точно так же запечатанная деревянная фляга, колода гадальных карт, и старая, почерневшая от времени деревянная же чаша. Вот и все. Кроме этого была книга, которую мэтр Артюр иногда внимательно читал. Однажды, когда хозяин, оставив ее открытой, отлучился на несколько минут, Кер заглянул в нее: как-никак, он был обучен грамоте. Тонкие пергаментные страницы покрывали непривычно угловатые, изломанные латинские буквы. Они складывались в слова совершено неизвестного капитану языка, не похожего ни на латынь, ни на французский. Время от времени в тексте встречались строчки каких то тщательно выписанных красными чернилами знаков, напоминавших нормандские руны. Страницы украшали изящные буквицы и затейливые виньетки. Капитан пригляделся к их узору. Картинки, в которые они складывались, были настолько непристойны и омерзительны, что Кер невольно вздрогнул и поспешил отодвинуться от толстого фолианта подальше. Да, по всему видать и впрямь Артюр – доподлинный колдун.

Невольно он коснулся рукой висящей на шее освященной ладанки– оберега внутри которой лежали долька чеснока и сухой цветок клевера – средство, как всякому известно, незаменимое против оборотней, колдунов и чертей.

Неделю назад он как обычно в шестом часу поутру явился на службу.

Встретивший его капитан ночного дозора, старый Жюль ле Тарки, завел разговор о происшествии, случившемся вчерашним вечером.

Двое приказчиков с льняного рынка, между прочим давние приятели, уже запирая лавки, стоявшие бок о бок, повздорили из-за какого-то пустяка.

Кажется, речь зашла о девице, которую один увел у другого, или о чем то еще в этом роде. Ссора быстро перешла в драку, в ходе которой один схватился за бердыш, а другой – за меч – бастард, который прятал под прилавком.

К счастью, до прибытия патруля они не успели поубивать друг друга и даже серьезно ранить, хотя прежде чем вести их в тюрьму, пришлось сперва доставить их к цирюльнику. Теперь оба сидели в подвале Тампля, предусмотрительно рассаженные по разным камерам, имея прекрасную возможность поразмыслить о своей несдержанности.

– И что за времена пошли!! – вздохнул ле Тарки, закончив свой рассказ.

– Каждый таскает оружие, даже мужики в город без ножа или топора не едут.

Третьего дня своими глазами видел в Мулен-Руж, как мукомол среди бела дня по улице с арбалетом шлялся. Что за времена! – сокрушенно повторил он. Скоро из дому нельзя будет и днем выйти. Черт те что творится!

Он бы еще долго жаловался на жизнь и наступившие тяжелые времена, но тут в дверях кордегардии появился человек с сержантским жезлом, одетый в камзол с гербом Сентонжа.

Спросив, кто тут Жорж Кер, он передал личный приказ не кого – нибудь, а вице-канцлера и маршала Людовика Сентского – незамедлительно явиться в его распоряжение. Когда встревоженный Жорж, перебирая в уме – чем он мог вызвать неудовольствие столь высокой особы, задал вопрос: зачем? – то получил довольно высокомерный ответ, что не его, сержанта, дело, доискиваться до замыслов господина. Со все той же высокомерной миной, типичной для слуг знатных людей, искренне считающих, что положение их хозяев распространяется и на их, сержант удалился.

Отдав необходимые распоряжения Борю, капитан отправился на подворье герцога, гадая, что может означать этот вызов. Несколько лет назад, во время приснопамятной Аквитанской кампании, он был одним из лейтенантов в хоругви Людовика, тогда еще просто графа де Мервье, и был у него, помнится, на хорошем счету. Но неужели, столь высоко взлетев, тот еще помнит одного из своих солдат.

Вполуха выслушав приветствия, Людовик Сентский сразу же принялся расспрашивать его о давней службе в Нормандии. Выяснив у Кера, весьма обрадованного тем, что бывших начальник не имеет к нему претензий, что тот неплохо помнит эти края, а в Руане прослужил неполных два года, герцог на некоторое время глубоко задумался.

– Значит так, – наконец заговорил он, и по его тону капитан понял, что герцог перешел к сути дела. Я намерен дать тебе одно важное и небезопасное поручение. – Ты должен будешь проводить в расположение бунтовщиков; да, прямо туда, где остановилась сама Дьяволица… одного человека, – при этих словах лицо Людовика Сентского приобрело какое-то странное выражение.

– Идет он туда для…одним словом, для важного дела, о котором он скажет сам, когда доберетесь до места, если сочтет нужным. На все время пути ты должен будешь выполнять все его распоряжения, как если бы их отдавал сам коннетабль Франции. Ну а награда, в случае удачи, будет весьма высокой.

– А для начала, – в подставленную ладонь Кера лег увесистый мешочек, – тут пятнадцать ливров.

Машинально капитан спрятал золото за пазуху.

– Вы выходите уже завтра, так что у тебя есть один день, чтобы приготовиться.

– А моя служба? – ошарашено пробормотал капитан, отнюдь не испытывающий желания идти куда бы то ни было, а в особенности туда, куда его посылал герцог.

– Это я улажу, – махнул рукой Людовик Сентский, словно речь шла о ничего не значащей мелочи. – С тобой пойдет еще один человек, из моих, но старшим я назначаю тебя.

– И вот еще что… – на лице герцога возникло вновь это странное выражение. Он, конечно добрый католик, и верный королевский слуга. Но ты должен будешь за ним присмотреть…

Капитану сразу стало очень неуютно от этих слов.

– Осмелюсь спросить – за чем именно мне смотреть?

– Ни за чем тебе смотреть не надо, – вдруг холодно бросил де Мервье. – Я хочу сказать – береги его как зеницу ока. Можешь идти; завтра ты явишься в шестом часу, прямо ко мне.

С приказом не поспоришь, даже если это приказ корпорала, а не то что владетельного герцога и маршала. А раз так, то и зря себя изводить нечего. Придя к такому выводу капитан направился домой.

Мари хлопотала у очага, поджаривая рагу из кролика. Без слез и жалоб выслушала она сообщение мужа о предстоящей отлучке(куда и зачем направляется он ей не сказал). Было, однако, заметно, что тревога рвет ей сердце, и даже полученное золото ее не обрадовало.

Наскоро поев, он спустился в кладовую, где среди кадушек с овощами, капустой и солониной, мешками с углем, в широком плоском сундучке хранилось оружие, приобретенное им разными путями за время службы.

Он остановил свой выбор на легкой и прочной фламандской кольчуге и толедском кинжале. Кольчугу Кер добыл на последней войне в разгромленном обозе какого – то германского рыцаря, а кинжал в свое время забрал у главаря шайки наваррских разбойников Анри Труляля за час до того, как вздернуть его на суку. На обушке клинка стояло клеймо знаменитого мастера, и Кер мог бы выручить очень неплохие деньги, продав его. Он так и собирался сделать, но потом ему вдруг расхотелось расставаться с этим великолепным оружием. И не прогадал: этот кинжал, которым запросто можно было пробить кольчужный хауберк, не раз его выручал. Неплохо было бы взять еще и лук, но хорошего боевого лука у капитана стражи на данный момент не имелось, а арбалет не очень-то годится для тех коротких, стремительных схваток, которые им, в случае чего, предстояли в пути (тьфу-тьфу, сохрани Господи!).

Той ночью Кер постарался быть с женой особенно нежным – как знать, надолго ли они расстаются, и вообще – увидятся ли когда – нибудь.

Когда он шагнул за порог, Мари вдруг всхлипнула, но Слава Богу, быстро справилась с собой. Ну да ей простительно, за столько лет спокойной жизни могла и отвыкнуть.

Попрощавшись с женой и поцеловав детей, он отправился в отель герцога Сентского. Там его ожидала приятная встреча – герцог решил послать вместе с ним Оливье Руйо, с которым капитан когда-то служил и которого знал по прошлым делам как доброго вояку.

Тот уже был готов к походу. У пояса висел боевой топор – чекан, из за голенища сапога выглядывала рукоять ножа, за спиной торчал боевой лук со спущенной тетивой. Что особенно порадовало Кера, с собой его спутник тащил два полных колчана стрел.

Затем слуга с гербами Сента и Мервье на ливрее проводил их прямо в покои герцога.

Людовик представил им высокого чернобородого молодца, окинувшего их пронзительным взглядом прищуренных глаз, сообщив, что это мэтр Артюр, которого они и должны сопровождать. После чего приказал немедленно выезжать. В герцогской конюшне они взяли коней – их странный спутник показал себя сведущим человеком, выбрав неказистых на вид, но зато отменно выносливых лошадок, после чего, приторочив к седлам заранее приготовленные людьми герцога вьюки с провизией на дорогу, быстро покинули Париж.

Неподалеку от ворот им попалась похоронная процессия. Монахи в коричневых рясах несли гроб с телом костистого длинного старика. За ними тащились родственники.

– Кого хоронят? – машинально осведомился капитан у зеваки. Ответ весьма удивил его. В последний путь провожали не кого – нибудь, а одного из девяти парижских присяжных палачей, да при том – самого известного и опытного из них, Жако ле Бефа, по прозвищу «Людоед», еще третьего дня отдавшего концы. А он и не знал! Хоть Жорж Кер и был не слишком суеверен, но подобную встречу нельзя было считать сулящей добро. Оливье долго крестился.

…Вот уже семь дней они в дороге. Почти неделю делят они хлеб с этим подозрительным и не очень-то приятным человеком, оказавшимся, как выяснилось, ни кем иным, как самым настоящим чернокнижником.

Правда, надо отдать ему должное, Артюр был вежлив с ними, дал Оливье несколько дельных советов, как избавиться от одолевшей его ломоты в костях.

На привалах он не избегал черной работы, не брезгуя сам чистил свою лошадь или таскал хворост для костра. А когда Оливье подстрелил дикого поросенка, маг взялся его приготовить, и жаркое, надо сказать, получилось превкусное. Он охотно рассказывал о своих странствиях по самым разным землям. По его словам, за свою не столь уж долгую жизнь он побывал едва ли не во всех частях известного мира. Артюр изъездил владения европейских государей – от Кастилии и Лиссабона до языческой Литвы и дикой Валахии, плавал в Ирландию и Исландию – как он сам прозрачно намекал, в поисках древней языческой мудрости и колдовских книг. Побывал он и на Кипре, и в землях Восточного Рима. Но в этих его рассказах, да и вообще во всем поведении, был все же некий оттенок скрытого высокомерия: высокомерия умника, сверху вниз взирающего на неучей и простаков, которых легко одурачить. О своем ремесле он подробно заговаривать избегал, а когда Кер осторожно попытался завести об этом беседу, сделал вид, что не понял его слов.

Так же не заговаривал чернокнижник о деле, предстоящем им в стане Девы. Он только вскользь упомянул, что по прибытии им надо будет для начала присоединиться к ее воинству, а там видно будет…

Он вовсе не избегал наезженных дорог и людных мест, как это должен был бы, на взгляд Кера, делать идущий с тайной миссией. При этом колдун весьма подробно расспрашивал всех встречавшихся на пути о происходящем в северных землях. Три дня назад они встретили обоз, сопровождаемый десятком солдат. От них путники узнали, что без сопротивления пал Руан – немногочисленный гарнизон во главе с племянником герцога под покровом темноты оставил его, не дожидаясь, пока бунтовщики блокируют город. После этого Артюр сообщил спутникам, что они идут в Руан.

Время от времени, капитан принимался размышлять: зачем все-таки послали этого человека в логово мятежников? Шпионить? Непохоже. Шпион должен быть серым и незаметным, не выделяясь в людской массе ни лицом, ни одеждой, ни повадками. Или его послали затеять тайные переговоры с кем-то из приближенных Дьяволицы? А может… капитан даже поперхнулся – он должен будет навести порчу на предводительницу бунта?!

Тут Керу пришло на память случившееся с ними на исходе второго дня пути.

Их кони мирно трусили по заброшенной лесной дороге, когда из зарослей выскочило пятеро вооруженных оборванцев и, подбадривая себя громкими криками, устремились к ним. Капитан до сих пор не мог понять – что заставило напасть лихих людей, обычно избегавших драки, если они не имели хотя бы двукратного превосходства.

Колдун замешкался на несколько мгновений, и этого хватило, чтобы упустить время для отступления.

Оливье выхватил из-за спины снаряженный лук и вложил стрелу, но натянуть тетиву не успел – подбежавший разбойник рванул коня под уздцы с такой силой, что животное поднялось на дыбы, и лучник не удержался в седле. Но уже в следующую секунду он вскочил на ноги и схватился с нападавшим, встретив его рогатину своим топором. Мэтр Артюр проворно спрыгнул с коня и бросился в лес. Головорез, уже приготовившийся вонзить в него рапиру, устремился за ним, с устрашающими воплями размахивая своим оружием. Происходящее Кер зафиксировал краем глаза: все его внимание поглотил бандит, что бежал прямо на него, азартно потрясая пикой, которой всерьез намеревался проткнуть капитана. Возблагодарив Бога за то, что на нем надета кольчуга, Кер выхватил оружие и изготовился к схватке.