355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Киеня » Дважды контрразведчик » Текст книги (страница 2)
Дважды контрразведчик
  • Текст добавлен: 30 апреля 2022, 19:00

Текст книги "Дважды контрразведчик"


Автор книги: Владимир Киеня



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В десятке метров стояла группа старших офицеров и генералов, и все они посмотрели на нас с солдатом. Это было руководство боевой операции, только что прибывшее на двух «вертушках» из Кабула, а ранее из Москвы. Командовал операцией, как мне сказали, генерал-полковник из Москвы. Якобы именно по итогам операции он будет защищать докторскую диссертацию. Высокий полковник из группы, видя, что я несу хлеб пленным, хорошо поставленным командирским голосом, громко отдал мне команду: «Майор! От-с-т-а-вить!!». Наверно, этот хлеб я взял со стола для командиров. Не останавливаясь и не реагируя никак на его команду, я подошел к машине и протянул пленным хлеб. К буханкам тут же протянулись десяток рук одновременно и бережно приняли хлеб. Так же бережно пленные взяли и воду. Я обернулся и молча взглянул на полковника и стоящих рядом генералов. Что-то в моем взгляде им явно не понравилось, но, помедлив секунду-две, они первые отвели глаза, отвернулись и продолжали свой разговор.

Минут через пять подъехал на УАЗ-469 лейтенант ХАДа Салим, круглоголовый двадцатилетний офицер в серой афганской форме, очень хорошо говорящий по-русски. Он был совершенно безоружен, что считалось особым шиком и бравадой и пользовалось искренним мужским уважением. В конце второго года службы в Афганистане я тоже потом при посещении ХАДа оставлял автомат в машине, и это сразу вызывало особую доверительность при беседе и подчеркнуто внимательное отношение.

Взяв из моих рук акт передачи пленных, он, не глядя, подписал его и, комментируя запись, что среди них нет лиц, ведущих враждебную деятельность, сочувственно глядя в мои расстроенные глаза, неожиданно процитировал фразу из кинофильма «Чапаев»: «Что, товарищ майор, белые приходят – грабят, красные приходят – грабят?». Меня как будто ударили хлыстом по лицу, так стало больно за свою Родину и стыдно. Я покраснел так, как не краснел с пионерского детства…

Дурдом

Позади уже три дня изнурительной горной дороги под обстрелами. Четвертое утро началось шумно. Где-то совсем рядом на берегу водохранилища возле автомашин с будками в кузовах ударил мощный взрыв. Сонных офицеров и солдат в очередной раз сбросило на пол будки-кунга вместе с автоматами и матрасами. В распахнутую взрывом дверь я увидел растущий на глазах толстый гриб черного дыма. «Мина», – успокоенно подумал, все время подсознательно ожидая нападения вооруженных людей.

– Что там случилось, Ковалев? – долетел из-за машин густой бас.

– Шли два афганца и два барана, товарищ полковник! Взрыв – и четырех баранов нету! – ответил звонкий голос.

– Выбирай выражения, это же люди! – возмущенно крикнул я и захлопнул дверь.

После завтрака к нам, армейским контрразведчикам, пришел познакомиться Александр Солнышкин – наш военный советник афганского армейского корпуса.

Как обычно в таких случаях после обсуждения погоды, местного начальства посмотрели свежие трофейные журналы юмористического содержания. Посмеялись над ними вместе. Сразу перешли в разговоре на «ты».

– Володя, ты на операции какой раз?

– Первый, а ты, Саша?

– Я четвертый.

– Слушай, зачем столько техники нагнали – 900 единиц. Это же «змея» на двенадцать километров по горной дороге. Я еще «духа» живого не разоблачил и не видел, только липовых пытались подсунуть, а у нас в батальоне охраны опергруппы уже семеро погибших: «Гвоздика» (самоходная артиллерийская установка) в пропасть свалилась – водила заснул. Почитай разведсводки. «Духи» уже давно как перешли к тактике малых диверсионных групп. Нет сплошного фронта и тыла. Мы прочесываем, они без боя отступают, кусая из засад. Мы после прочесывания вынуждены возвращаться по местам постоянной дислокации войск, они снова заходят в кишлаки, говорят населению, что они победили «шурави»! Снова стреляют, убивают учителей, взрывают школы и мосты, держат народ в страхе и кабале, обкладывают его дополнительным своим собственным налогом. А держать наши войска в каждом населенном пункте – никаких войск не хватит. На афганскую армию надежды нет. Половина родственников служит в армии, вторая – на стороне «духов». А мы действуем, как слон в посудной лавке…

– Кого волнует чужое горе! Я же тебе говорю, что генерал в Москве большой человек…

– Дурдом!

– Успокойся. Это только начало для тебя. Ты еще многое здесь узнаешь. Пробовали сплошное минирование госграницы. Но они прогонят стадо овец – и проход разминирован. В Пакистане около двухсот центров подготовки «духов» на американские деньги. Банда приходит оттуда на два месяца с конкретным заданием взрывать, убивать, вербовать агентуру. Потом на два месяца уползают обратно на отдых…

Лучше сделай доброе дело. Пока тихо вокруг, я соберу совещание оперработников-афганцев, а ты им расскажи о неотложных следственных действиях в ходе боевой операции. Лады?

Получив разрешение отлучиться на несколько часов, я, придав своей панаме ковбойский вид, медленно побрел по жаре за Александром в сторону расположения полевого штаба афганского корпуса. В качестве приятного подарка коллегам попутно захватили в нашей столовой пару буханок хлеба.

Издалека два ряда палаток и скопление афганской боевой техники почти не отличались от любого подразделения советских войск. Но это только на первый взгляд. Техника у афганцев хотя и была советская, но устаревшая и давно снятая с вооружения нашей армии: и пушки, и бронетранспортеры, и видавшие виды «катюши». Вокруг сновали вооруженные солдаты и офицеры афганской народной армии в коротких шинелях и кепках серого мышиного цвета, не обращавшие никакого внимания на двух «шурави». К одной из палаток медленно подползла окруженная автоматчиками колонна пленных «духов». Это были в основном парни призывного возраста в национальных одеждах. Понурые, некоторые с кровавыми марлевыми повязками, они медленно тащились, опустив головы.

– Что с ними будет? – спрашиваю.

– Сейчас слегка пошерстят, переоденут, дадут оружие, и в строй, – ответил Александр.

– Да ты что?! Какие из них солдаты? Они завтра же уйдут к «духам», да еще и с нашим оружием!

– А ты что думал? Сегодня ночью с боевого охранения ушли четырнадцать солдат, застрелив восьмерых, отказавшихся идти с ними. Уходят батальонами и полками, вместе с танками и стрелковым оружием…

– Дурдом!

– Успокойся. Подумай лучше: а как же мне и другим нашим советникам вместе с ними есть, спать, воевать?

– Да уж…

Подошли к палаткам штаба корпуса, снаружи охраняемым часовыми. Внутри одной из них за длинным деревянным столом сидели наши военные советники – «мушаверы». Все одеты в афганскую военную форму. На столе лежало несколько длинных склеек топографических карт прилегающей местности. На карты никто не обращал внимания. Два «мушавера» ожесточенно спорили о том, сколько именно километров от Земли до Луны. Изредка заходил пожилой полковник-афганец, смотрел на карту, что-то записывал и уходил в соседнюю палатку, где командование корпуса решало тактические проблемы. Нервный, худощавый афганец-комкор Шах Наваз Танай (через несколько лет поднимет мятеж, будет бомбить Кабул и сбежит в Пакистан – прим. авт.) вдруг заглянул в палатку. И разговоры вмиг стихли, но никто не встал и не заговорил с ним. Угрюмо оглядев присутствующих, комкор молча вышел.

Через распахнутую дверь палатки открывался великолепный вид. В ста метрах под жгучим солнцем грустно дремала артбатарея. Одна из пушек, вдруг подпрыгнув на месте, коротко и громко гавкнула. На вершине горы сверкнула вспышка. «Мазилы!» – не выдержал советник по артиллерии и после шестого промаха пошел к пушке. Отвлекшись на время от спора о Луне, вся компания с интересом стала наблюдать за дальнейшими выстрелами по вершине горы. «Недолёт! Перелёт!» – комментировал вслух советник по комсомолу.

– А сколько стоит один снаряд? – тихонько спросил я у Александра.

– Шестьдесят семь рублей с копейками, – ответил тот.

– Ползарплаты заводского инженера, – прикинул я.

После обеда Солнышкин повел меня в расположение военной контрразведки корпуса. Мы нырнули в желтую пакистанскую палатку с двойными стенками, за которыми было не так жарко, как в советских, скорее рассчитанных на холод, а не на жару.

Афганские офицеры были уже собраны и расположились кто где мог: на ящиках, железных койках и табуретках. Мы с Александром сели рядом за стол. Тут же вошел солдат и на подносе в стаканах принес густо заваренный горячий чай. Я долго и подробно рассказывал о первоначальных следственных действиях оперсостава в различных ситуациях. Александр переводил мои слова на фарси. Было много уточняющих вопросов. Особую заинтересованность проявил сидевший рядом со мной старший лейтенант Фата, молодой, стройный мужчина с большими, выразительными коричневыми глазами. Волнуясь, он несколько раз отпил из моего стакана, даже не заметив этого. Солдат же, подававший чай, долил этот стакан доверху и придвинул поближе ко мне так, чтобы Фата не мог его больше достать…



Киеня В.А. перед отъездом в Афганистан. Фото из архива автора

Толпа пленных возле палаток поредела. Раненых отправили в санчасть, кем-то вплотную занялся военный прокурор. А остальные с явно повеселевшим видом строем и без охраны шли переодеваться в военную форму. Правофланговым направляющим колонны широко и свободно шагал пленный-«калека», который до того с негнущейся ногой еле ковылял сзади. Встретившись с ним взглядом, я заговорщицки подмигнул, но тот не понял юмора «шурави».

Наутро, прибыв за разведсводкой, Александр сказал мне:

– Помнишь Фату, старлея вчерашнего?

– Конечно.

– Вчера «вертушкой» увезли в госпиталь. Врачи определили у него активную форму сифилиса.

– Ну и что?

– Да ничего… Сифилис передается ведь не только известным тебе путем, но и через открытые раны…

– Вот это номер! Он же все время хватал мой стакан с чаем, а я потом из него пил. И к тому же вчера разбил губу в кровь, сегодня она нарывает: ни пить, ни есть не могу!

– Давай сходим к вашему доктору Федориади. Он ведь кандидат наук.

Подполковник Федориади «успокоил»:

– Да, в принципе, заражение хотя и маловероятно, но может быть. Вот, выпейте сразу четыре таблетки – это ударная доза, а затем через каждые четыре часа еще по две в течение первых суток… И ждите семьдесят двое суток. Если проявится, то проявится.

– Да мне же в отпуск скоро! – взвыл я.

– Попробуйте перенести его на более поздний срок, если не хотите рисковать семьей.

– Ни хрена себе… Привезти отсюда в Союз не ранение, не орден, а сифилис! Кто же поверит, что именно так я его «заработал», а не иначе?!

– Молодой человек, не кипятитесь. Кому быть повешенным, тот не утонет. Не надо заранее вешать нос. Завтра приходите ко мне на прием. А в Кабуле возьмем кровь на анализ…

Невеселые мысли еще долго не давали спать в тот злосчастный день на привале и в последующие ночи. А затем страх смерти, который терзает новичков первые месяцы на войне, постепенно превратился в серое равнодушие. И тень позорной болезни также отступила перед стремительным течением событий, когда о смерти и болезнях думать попросту некогда. И в любых обстоятельствах надо делать дело, выполнять свой воинский долг…

Американский советник у «духов»

Центр афганской провинции Лагман город Митерлам расположен в долине реки Кунар. Город назвали якобы в честь англичанина мистера Лама, который последним из английской интервенции задержался здесь после бегства из Кабула. Весь английский корпус был уничтожен, как и все завоеватели, приходившие на эту землю с оружием в руках. А в древности эти горы видели даже войска Александра Македонского …

Боевая операция советско-афганских войск по очистке провинции от душманов продолжалась шестой день. Штаб операции находился в расположении батальона, дислоцированного на господствующей высоте, с которой весь город был виден, как на ладони. Зеленый оазис города переполнен женщинами и детьми. Днем и ночью они толпами прибывали сюда, зная, что здесь находятся «шурави» и город не будут бомбить.

Я сидел внутри машины-пеленгатора и слушал по приемнику приятный баритон на английском языке. Капитан – военный разведчик – переводил.

– Хелло, Джон! – сказал баритон.

– Хелло, Джим, – ответил ему невидимый собеседник.

– Джон, почему не взорвали мост?!

– Эти ленивые свиньи проспали, русские уже выставили усиленную охрану, днем к нему сейчас не подобраться, – пожаловался Джон.

– Мост взорвать любой ценой, надо это сделать завтра на рассвете, пока русские спят. Есть ли у них танки?

– Да, прошло пять Т-62, сейчас по мосту проходит последний…

Я выглянул из кунга и посмотрел вниз. Примерно в километре через горную реку по наплавному мосту неторопливо и с достоинством следовал в город наш танк. В бессильном гневе сжал кулаки и, как ужаленный, рванул в командирскую палатку, срочно доложил об увиденном и услышанном начальнику оперативной группы КГБ армии полковнику Савенкову.

– Василий Васильевич, у нас под носом где-то рядом группа «духов» с американским советником. Тот визуально контролирует мост и движение нашей техники по нему. Прямо указывает на наш танк, который в эту минуту движется по мосту в город.

Тот тут же вызвал по телефону-«вертушке» начальника военной разведки оперативной группы армии: «Анатолий Иванович!..» – и дословно пересказал мой доклад. «Что с третьим пеленгатором?».

Для обнаружения и захвата радиостанции противника к штабу были прикомандированы три радиопеленгатора и рота спецназа, которые могли бы с высокой точностью определить местонахождение американца. Выслушав ответ по телефону, Василий Васильевич сказал собеседнику: «Они где-то рядом, в визуальной видимости моста. Надо немедленно прочесать окрестности у моста и попросить помощи у вертолетчиков». Положив трубку телефона на место, посетовал: «До сих пор не могут поднять пеленгатор, тот опрокинулся при переезде какой-то несчастной канавки. Эх, водители, водители! – с горечью добавил он. – Теперь ищи ветра в поле…».

– Пусть переводчик слушает внимательно и дальше, вдруг советник что-нибудь ляпнет о своем месте или маршруте, – отдал мне приказание Василий Васильевич. Я вернулся в будку пеленгатора. За его окном взревели моторы «бэтээра», и Савенков («ВВС», как мы звали его за глаза) с солдатами охраны на броне срочно умчались в район прочесывания.

– Заканчивай с мостом, Джон, и скорее возвращайся, – голос Джима из Пакистана снова сочен и чист, как будто он был рядом.

– О’кей!

– Будь осторожен, не забывай, что тебя ждут прекрасный отдых и сюда прилетела твоя красавица Мери с подругой.

– Скажи ей, что как только русские уйдут отсюда, я сразу буду. Это моя последняя поездка сюда, все надоело.

Дружеский диалог вдруг приобрел тревожную тональность.

– Вижу близко группу русских, – сообщил Джон.

– Сколько их? Кто у них командир? – последовал мгновенный вопрос.

– Нет времени! – прозвучали последние слова, и только эфир тревожно потрескивал…

Гора Амбер. Джелалабад.

Обойдя пеленгатор, я присел на ящик из-под мин, закурил. Километрах в двух на противоположном конце города разгорался бой. Длинная цепочка военных автомашин была отчетливо видна в хрустально-прозрачном горном воздухе у подножия горы Амбер. Машины медленно продвигались вперед. Из ущелья гулким отбойным молотком стучал невидимый отсюда душманский крупнокалиберный пулемет. Он бил по участку дороги длиной метров 150, который машины проскакивали на большой скорости. Соло пулемета сопровождал густой хор автоматов с обеих сторон. Несколько наших вертолетов-«крокодилов» ходили по кругу над ущельем и поочередно клевали носом. Раздавался звук длинных пулеметных очередей, как будто кто-то с треском разрывал большой кусок брезента. Меня как будто ударило током…

…1944-1945 год, точнее не помню. Мне 3-4 года. Деревня Монастырек под городом Чериковым Могилевской области в Белоруссии. Лето или осень. Я как все детство босой, с ребятами на дороге играем в песке. Изредка где-то высоко в небе, мы не обращаем на это внимания, пролетает наш советский самолет с густым шмелиным звуком мотора. И вдруг однажды неожиданно вихрем ворвался незнакомый близкий звук другого самолета, завывающий и почему-то сразу холодящий душу. И страшный треск раздираемой ткани. Необычное волнение взрослых, их резкая жестикуляция, судорожные, порывистые, скованные движения, как при защите цыплят от коршуна. Кричат друг другу, что это летит «он». Немца, сколько я себя помню, всегда называли именно так: «он». Точно такой же «треск ткани» я услышал в марте 1984 года в Афганистане. Я был ошеломлен, насколько ярко этот звук напомнил мне, сорокатрехлетнему, детское впечатление от немецкого самолета…

Впереди и сзади каждой из несущихся по простреливаемому участку дороги машин начали появляться ватно-белые, безобидные на взгляд отсюда, шары минных разрывов. Я представил себе, каково сейчас моим товарищам, сидящим в кабинах, и сжался от напряжения. На открытом месте дороги, напротив ущелья стоял наш танк, и его громкие выстрелы сотрясали окрестности. Звук его выстрелов был такой, как будто великан стометровым металлическим ломом бил по огромному медному тазу. Одна из наших машин вдруг на мгновенье исчезла в гуще белого облака разрыва и черным горящим комом свалилась на обочину дороги…

…После прочесывания местности в районе города Митерлам войска снова собрались в одну колонну и по трассе двинулись в сторону Джелалабада. Был конец марта, но очень жарко, за сорок градусов жары. Солнце пекло немилосердно. В центре Джелалабада стоят высокие тридцатиметровые пальмы и летают красивые, разноцветные, большие птицы. Колонна еле-еле продиралась через скопище повозок, легковых автомашин и многотысячные толпы беженцев, заполонивших город в поисках спасения от бомбежек и обстрелов. Наконец, выбрались за город и пошли по «зеленке», среди густых зеленых зарослей и моря высокого трехметрового камыша, вплотную подступавшего к дороге с обеих сторон. Стали попадаться наши машины из колонны, лежащие на обочинах и горящие свежим пламенем. Впереди раздавался грохот обстрела. Мы шли на максимальной скорости, проскочили опасный участок, и опергруппа свернула в расположение бригады спецназа.

Прежде всего я попросил встретивших меня коллег из Особого отдела бригады дать возможность умыться. Нас отвели недалеко на берег стремительной мутно-желтой реки Кабул. Вода в ней была обжигающе холодной. Не видя дна, я спустился осторожно на глубину по пояс и присел на что-то острое. Нащупав руками, поднял со дна реки артиллерийский снаряд без взрывателя. Рядом с ним оказалась еще целая куча. На мой недоуменный вопрос, как они здесь оказались, коллега пояснил, что в этой стране дерево – большой дефицит. Дрова, например, продают на рынках по килограмму, взвешивая их на больших, похожих на аптечные, весах. При нынешней жаре здесь баня – первейший залог здоровья. А дерева нет. И начхоз приказал использовать для строительства бани ящики из-под снарядов и бомб. А снаряды выкинуть в реку, чтобы начальство не узнало…

Гипноз

Наскоро перекусив в столовой, я вышел на плац, куда вот-вот должен был приземлиться вертолет.

В бою наши десантники захватили в плен шесть душманов с оружием в руках. Попутно сдали их на гауптвахту в советском военном городке в Джелалабаде и помчались на БМП догонять своих, но не догнали. При переправе через стремительный желтый поток мутной горной реки Кабул тяжелая машина ухнула в невидимую бомбовую воронку с не закрытыми по недосмотру перед переправой люками герметичности кузова. БМП не поплыла по воде, а ушла под воду. Никто из десанта и экипажа не всплыл, да и не смог бы, так как на всех были бронежилеты, тяжелые, как гири, ботинки, «лифчики» с воткнутыми в них магазинами с патронами и гранаты. Погибли замечательные ребята, все награжденные боевыми орденами. Посмотрев, как водолаз безуспешно пытается зацепить трос за утонувшую бронемашину, чтобы вытащить стоявшими на берегу двумя танками, я сел в вертолет, и через несколько минут он приземлился на площадке в центре военного городка.

Удрученный увиденным, зашел в караульное помещение, разложил на столе необходимые документы и приготовился к опросу задержанных. В течение ближайших 24-х часов их необходимо передать по акту местным властям для дальнейшего разбирательства. Это требование действующего соглашения между советской и афганской сторонами об оказании правовой помощи. Очевидцы боя погибли, установить истину будет значительно труднее. Послал солдата за переводчиком и огляделся. Мухи полностью облепили круглые электрические плафоны и закрыли сплошным ковром весь потолок просторной комнаты. «Такого и в дурном сне не увидишь», – пришла мысль, и в это время прибыл переводчик.

Ввели первого задержанного. Это был красивый чернобровый и черноглазый мальчишка с пушком на щеках и тонким, еще детским голосом. Сразу выпил почти половину предложенной ему трехлитровой банки холодного чая. Насратулло, сын Мохаммеда, возраст 13 лет. Отец воевал в 8-й пехотной дивизии афганской армии и год назад погиб в бою. Дома – мать и пять братьев и сестер, все младше его. Главой семьи теперь стал дедушка. В отряде «непримиримых» Насратулло находится около двух месяцев. После того как их командир избил дедушку, а его к себе взял силой. С напарником пришлось в эти месяцы переносить по горам боеприпасы. «Будь он проклят!» – сказал Насратулло о командире душманов и стал подробно рассказывать, вытирая плачущие глаза рукой, как тот пытал и убивал местных дехкан. С этим «душманом» все ясно…



Душман. Трофейное фото

Солдат-выводной доставил второго задержанного и вышел из кабинета. Рахматулло – брюнет с ярко-голубыми глазами, что среди афганцев большая редкость. Стремительный, как пантера. Не присел на стул, стоящий чуть в отдалении, а опустился на пол возле моего стола, привычно скрестив ноги. Пристальный, умный взгляд. Какая у него, однако, белозубая и обаятельная улыбка! Бывший студент третьего курса Нангархарского университета. Говорит, что за ним пришли ночью и насильно увели в банду. Долго били, полгода держали в зиндане. Ненавидит эту длительную, опустошающую душу войну, хотел бы продолжать учебу. Мечтает о посещении Советского Союза. Уважает сильных и мужественных «шурави». На его руках нет крови. Холост. Родители в провинции Баглан занимаются сельским хозяйством.

Какая-то необычная пелена доверия и сочувствия охватила меня тогда. Всё окружающее становилось размытым. В центре моего внимания – его необыкновенные, лучистые и очень доброжелательные глаза. Я безоговорочно верил всему, что он говорил. Вера в его порядочность, сострадание к нему захлестнули меня полностью. На его улыбку я отвечал такой же искренней улыбкой единомышленника…

Внезапно резкий окрик выходившего и теперь вернувшегося переводчика вернул меня к действительности. «Не улыбайся! Не улыбайся!!!» – громко и зло крикнул он и сделал шаг вперед, загораживая меня от Рахматулло. Затем повернулся ко мне: «Товарищ майор! Он же применяет гипноз!».

Меня как будто ударило током. Бросил взгляд на задержанного. В его глазах откровенные ненависть и страх, руки сжаты в кулаки. Полностью овладеваю собой. Убираю подальше автомат со стола, до которого на мгновенный бросок. Удивленно отмечаю, что забыл закрыть металлические задвижки окна, за которым густые камышовые заросли. Командую: «Увести задержанного!». Презрительно улыбнувшись, он стремительно поднимается с пола на ноги и бесшумно походкой молодого барса уходит в сопровождении вооруженного солдата.

Приносят ответ на срочный запрос: «Рахматулло, сын Гуляма – крупного землевладельца, возраст – 22 года, добровольно вступил в ИПА (Исламская партия Афганистана), участвует в боевых действиях против правительственных войск в течение последних шести лет. Дважды прошел спецподготовку в Пакистане. Лично из гранатомета уничтожил один советский и два афганских танка. Сжег три школы, участвовал в расстреле учителей. Проявляет особую жестокость к местному населению, лояльно относящемуся к конституционной власти, и особенно к пленным…». Далее идут списки людей, уничтоженных его наемными бандитами.

Вносят автомат китайского производства, полевую сумку с документами и японские наручные часы «Сейко», принадлежащие Рахматулло. С этого и надо было начинать. Но после гибели товарищей я проявил поспешность.

Через два часа Рахматулло уже давал подробные показания по списку именного состава его группы, ее кровавом пути, дислокации, структуре и личном составе спецподразделения в Пакистане. Разговор продолжался.

Из писем домой

28 марта 1984 года. Город Джелалабад. 79-й день в ДРА.

«Здравствуйте, дорогие! Моя командировка продляется еще примерно на 10 дней, начиная с сегодняшнего дня. Всё у меня нормально, по приезду в Кабул напишу подробнее. Днем плюс 47 градусов тепла. Горы и пустыни позади и впереди. Загорел и сильно оброс. Целую вас всех крепко-крепко. Ваш…».

Кованый сундук с наркотиком

Меня позвали к телефону ЗАС. Звонил из Кабула начальник следственного отделения Особого отдела КГБ армии майор Селин Владимир Иванович. Выяснив, что боевая операция заканчивается, приказал мне возвращаться в Кабул, но не с колонной машин, а воздушным транспортом, так как работы накопилось много.

Доложив о звонке Савенкову, я получил от него приказ попутно сопроводить в Кабул трофейный опиумный мак. Во время последнего боя нашими войсками был захвачен большой деревянный, обитый железными полосами, старинный сундук, полностью набитый толстыми круглыми лепешками опиумного мака. Этого количества мака, по словам начальника разведки, хватит на полтора годы работы небольшого фармацевтического заводика где-нибудь в Союзе. Как сказал Савенков, командующий уже прислал специальный самолет и попросил выделить ему для сопровождения сундука в штаб армии кого-нибудь из наших офицеров. Через несколько часов был уже в Кабуле. Солдаты выгрузили из бронетранспортера и занесли в мой кабинет сундук. Я еле успел в столовую на обед, а когда вернулся и открыл дверь в кабинет, то чуть не упал на пороге от удушья. Показалось, что кислорода в кабинете совсем не было, сразу закружилась голова. Но никакого запаха нос не ощущал.

Да и не должен был ощущать. Когда я служил в 1963 году в сержантской ракетной школе на китайской границе в Даурии, то после утреннего подъема мы и зимой, и летом бегали обязательные 3 км. А зимой там морозы около тридцати градусов. В результате я школу окончил со вторым разрядом по бегу, а также с навсегда отмороженным носом и утратой обоняния. Так что я сыщик без нюха.

Вызвав двух солдат из взвода охраны, приказал им погрузить сундук в дежурный БТР. На нем мы подъехали по серпантину через КПП вплотную к входу в штаб армии. Чисто выбритые, наглаженные и с блестящими от крема сапогами караульные, а затем и подбежавший офицер пытались не пустить с сундуком вовнутрь, требуя какие-то формальности. Но до крайности ожесточенный за три недели в горах, грязный, небритый, в выгоревшей до ослепительной белизны форме, грязно-серых от песка ботинках и с вытертым до металлического блеска автоматом, я грубо оттолкнул от входа офицера и приказал солдатам с сундуком следовать за мной. Караульные молча отодвинулись к стенкам коридора. Мы поднялись на второй этаж, где я уже бывал. Открыли дверь на балкон, оставили там сундук и в полной тишине вышли и уехали…

Начало спецкомандировки

Из писем домой

11 января 1984 года. Город Кабул. 2-й день в ДРА.

«Здравствуйте, дорогие мои!

Ну вот, я и на месте, где должен буду постоянно проходить службу. Аэродром расположен на ровном плато, окруженном со всех сторон очень близко высокими, суровыми, покрытыми снегом горами, кое-где наполовину скрытыми туманом. Величественная картина, которую я вижу впервые. На скорости, по асфальту «уазик» быстро вчера доставил нас на место, ехали через весь город. Несколько десятков современных домов в центре города. Мелькают многочисленные парные и числом побольше патрули, в основном с нашими «ППШ» (автоматами) и другим старым и непонятным оружием.

Множество марок автомашин, включая советские грузовые ЗИЛы, «молотовки» и «полуторки». Из легковых большинство – старые иномарки и наши «Москвичи-408» желтого цвета, такси. Всего один или два светофора на всем пути движения, на них никто не обращает внимания. Возникают частые, но мгновенно рассасывающиеся пробки. Внезапно и стремительно перед самым носом машины дорогу перебегают «аборигенята» и взрослые особи. Одежды самые немыслимые: несколько раз обернутое вокруг тела до пояса обыкновенное одеяло, ниже – широкие белые кальсоны и резиновые калоши на босую ногу. Вдоль городской дороги – огороженные двухметровым забором из серой глины квадраты земли соток по пять. В одном углу этих квадратов возвышается дом такого же серого цвета – коробка двух-трехэтажного здания, обычно без окон наружу, редко с одной узкой щелью. Это готовые крепости, которые трудно одолеть. Возле дувалов – заборов на ярко-зеленой траве, перемежающейся островками ярко-белого снега, играют легко одетые дети. Вдоль всей трассы поездки дуканы – частные магазинчики. Слева мелькнул деревянный рынок – уникальное место, где дрова продают на вес, по одному кг.

Живу в комнате, где стоят шесть кроватей. Обычно половина обитателей в командировке. Прохладно – недавнее землетрясение повредило отопление. Обычная для мужского общежития безалаберность и свобода действий. Вокруг высокие горы, вдали кишлак и двадцать метров до деревянного туалета через дорогу. Погода стоит теплая: днем 3-4 градуса мороза, ночью до минус 20. Яркое безоблачное небо, иногда тучи. Пыль и серость до бесконечности. И кругом – военный люд, техника. Получил своих друзей: «Калашникова» (автомат) и «Макарова» (пистолет), с которыми долго не расстанусь. Читаю документы, вживаюсь в обстановку. Буду ждать ваших писем. В ближайшем будущем поездок в Союз не предвидится. Живите дружно, передавайте всем родным и знакомым привет.

Крепко целую. Ваш…».

Письма

Все письма в СССР тогда пересылались адресату с наклеенными почтовыми марками, обычно по 4 копейки каждая. Купить марки и наклеить их на конверты возможности у нас не было. Сначала мы выпрашивали в секретариате отдела простые конверты без марки, а затем нам в письмах из дому, по нашим просьбам, стали такие конверты присылать. Обратный адрес я писал: войсковая часть полевая почта (в/ч п/п) 50136. Это адрес Особого отдела КГБ СССР по 40 ОА (общевойсковая армия). Помню, в детстве дома я держал в руках письма отца с фронта. Это были обычные листы бумаги, сложенные треугольником, без марки. В них военной цензурой были вымараны отдельные строки и даже абзацы, где речь шла о событиях, фамилиях или географических названиях. И в моих письмах за все два года спецкомандировки, по цензурным соображениям, если Вы обратили внимание, не содержится информация о моих конкретных делах, военных событиях, потому что это являлось секретным. Это в основном, рассказы о здоровье, описание природы и местном населении, то есть типичные записки туриста, а не офицера в боевой ситуации. Зная о предстоящих длительных командировках по воюющей стране, действительную обстановку в ней и, предполагая вероятность гибели при боевых действиях, чтобы снять напряжение от неизвестности, я договорился с близкими, что буду писать домой каждые 5 дней, где бы ни находился. Каждое письмо означает, что я еще жив…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю