Текст книги "Новочеркасск. Кровавая суббота 1962-го (СИ)"

Автор книги: Владимир Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Касьянов Владимир
Новочеркасск. Кровавая суббота 1962-го

СОДЕРЖАНИЕ:

1. ТРАГИЧЕСКИЙ ЮБИЛЕЙ

2. ДО И ВО ВРЕМЯ ТРАГЕДИИ

3. ПОСЛЕ РАССТРЕЛА

4. РАССТРЕЛЫ – БЛИЗНЕЦЫ

5. КТО ЕСТЬ КТО...

1. ТРАГИЧЕСКИЙ ЮБИЛЕЙ

2 июня 2012 года Россия отметила 50-летние со дня «кровавой субботы» в Новочеркасске в 1962 году – расстреле протестующих рабочих. Однако за прошедшие полвека так и не расставлены последние точки над "И", а самое главное, так и не наказаны основные виновники этой трагедии. Не наказаны даже в юридическом отношении. В 1992 году Главная военная прокуратура возбудила по факту новочеркасского расстрела уголовное дело против Хрущева, Козлова, Микояна и еще восьми человек. Но... Это дело вскоре было прекращено в связи со смертью фигурантов.

***

Уже к 10.00, 1 июня 1961 года, о волнениях рабочих в Новочеркасске было доложено Хрущёву. Тот позвонил секретарю обкома Басову, председателю КГБ Семичастному, министру обороны Малиновскому и потребовал "навести порядок". В Новочеркасск срочно вылетели Фрол Козлов, Анастас Микоян, Андрей Кириленко, Александр Шелепин, Леонид Ильичев, Дмитрий Полянский и зампредседателя КГБ Петр Ивашутин. За старшего в группе прибывших был Козлов. С военных учений, происходивших в Краснодарском крае срочно отозвали командующего Северо-Кавказским военным округом генерала армии И. Плиева и его первого заместителя генерала-лейтенанта М.Шапошников.

Никто из московского начальства к народу не обратился. Уже после расстрела по местному радио прокрутили записи кратких выступлений Микояна и Козлова, которые возложили всю ответственность за случившееся на «уголовно-хулиганствующие элементы» и утверждали, будто войска действовали в ответ на «просьбы» трудящихся навести порядок. 1 июня 1962 года, около 19:00, министр обороны СССР Малиновский отдал приказ Плиеву: «Соединения поднять. Навести порядок. Доложить!» «Порядок» навели 2-го июня 1962 года – был открыт огонь на поражение по беззащитному народу. Позднее, уже после смерти Хрущёва, Козлова и Микояна, в СМИ были опубликованы воспоминания Микояна о произошедшей трагедии:

«Прибыв в Новочеркасск и выяснив обстановку, я понял, что претензии рабочих были вполне справедливы и недовольство оправдано. Как раз вышло постановление о повышении цен на мясо и масло, а дурак-директор одновременно повысил нормы, на недовольство рабочих реагировал по-хамски, не желая с ними даже разговаривать. Действовал, как будто провокатор какой-то, оттого что не хватало ума и уважения к рабочим. В результате началась забастовка, которая приобрела политический характер. Город оказался в руках бастующих... Козлов стоял за проведение неоправданно жесткой линии, названивал в Москву и сеял панику, требуя разрешения на применение оружия, и через Хрущева получил санкцию на это „в случае крайней необходимости“. „Крайность“ определял, конечно, Козлов... Почему Хрущев разрешил применить оружие? Он был крайне напуган тем, что, как сообщил КГБ, забастовщики послали своих людей в соседние промышленные центры. Да еще Козлов сгущал краски... Такая паника и такое преступление для Хрущева не типичны, виновен Козлов, который его так дезинформировал, что добился хотя и условного, но разрешения...».

Таким образом, по мнению Микояна основными виновниками «кровавой субботы» 1962 года в Новочеркасске были: дурак-директор НЭВЗа Курочкин, Козлов и КГБ.

Главная военная прокуратура РФ в 1992 году возложила вину прежде всего на Козлова: «Выполняя незаконное распоряжение Ф.Р.Козлова, не установленные следствием должностные лица отдали приказ открыть огонь на поражение», – говорилось в материалах уголовного дела. Никто из начальства наказан не был, за исключением директора завода Курочкина и секретаря парткома Перерушева, которых выгнали с работы. Секретари горкома и председатель исполкома отделались партийными выговорами.

Впоследствии, общественный фонд «Новочеркасская трагедия» и военная прокуратура установили места упокоения 26 погибших, и 2 июня 1994 года они были торжественно перезахоронены на городском кладбище. На могиле и на месте расстрела установили памятники, а на НЭВЗе – мемориальную доску с надписью: «Здесь началось стихийное выступление доведенных до отчаянья рабочих, закончившееся 2 июня 1962 года расстрелом на центральной площади города и последующими репрессиями».

8 июня 1996 года президент Борис Ельцин издал указ «О дополнительных мерах по реабилитации лиц, репрессированных в связи с участием в событиях в Новочеркасске в июне 1962 года». Родственникам погибших и расстрелянных выплатили единовременные денежные пособия, а оставшимся в живых раненым повысили пенсии. Во время посещения города в 2008 году Владимир Путин возложил цветы к памятнику на месте расстрела.

Из материалов сайта http://www.bbc.co.uk следует, что на отмечавшийся в 2011-ом году 75-летний юбилей НЭВЗа участников трагедии и правозащитников не пригласили. «Мы чтим память о тех событиях, но не афишируем их и не очень ими занимаемся. Эпизод в истории завода нехороший, неблагодарная это тема», – заявили журналистам в пресс-службе предприятия. Около половины из 560 участников проведенного тогда в городе телефонного опроса об отношении к событиям 1962-го года либо отказались отвечать, либо сказали, что ничего о них не знают.

2. ДО И ВО ВРЕМЯ ТРАГЕДИИ

В начале 1960-х годов в СССР возник продовольственный кризис, вызванный, непосильными расходами на армию и космос, а также бездарным управлением народным хозяйством страны, особенно его аграрным сектором. В 1961 году советское правительство было вынуждено впервые закупить пшеницу в Канаде. Трудящихся страны возмущало ухудшение продовольственного положения на фоне пропагандистской трескотни. Портреты и пространные речи Хрущева о торжестве социализма не сходили с газетных полос. Особенно раздражали его заверения в том, что к 1980-ому году в СССР будет построен коммунизм, при котором всё для народа будет бесплатным и общедоступным. Однако реальная действительность было совершенно иной. 17 мая 1962 года правительство издало Постановление о повышении с 1 июня розничных цен на мясо и колбасу на 30%, масло – на 25%, причем объяснило это «просьбами трудящихся».

По секретным данным КГБ того времени, различные протестные выступления и расклеивание листовок имели место в Москве, Ленинграде, Донецке, Днепропетровске, Горьком, Тамбове, Тбилиси, Новосибирске, Челябинске, Загорске, Выборге и других городах. Однако главные трагические события произошли в Новочеркасске.

При Хрущёве был осуждён сталинский террор против собственного народа, но власть постоянно давала понять что, несмотря ни на какую «оттепель», рамки дозволенного будет определять она сама и, если сочтет нужным, ни перед чем не остановится. На одной из встреч с творческой интеллигенцией Хрущев заявил:

– Имейте в виду, сажать мы не разучились!

Как показала новочеркасская трагедия, расстреливать собственный народ ни Хрущёв, ни его ближайшее окружение тоже не разучились.

В Новочеркасске в 1962 году проживало около 145 тысяч человек, из которых 12 тысяч работали на НЭВЗе. Значительная часть жителей города ютилась в бараках, а стоимость аренды жилья составляла треть средней зарплаты рабочего. Даже за картошкой в очередь становились с часу ночи.

Ход трагических событий в Новочеркасске разворачивался следующим образом. Дирекция НЭВЗа – новочеркасского электровозостроительного завода умудрилась приурочить к повышению цен по всей стране также увеличение норм выработки на заводе, о чём было объявлено 31 мая. Это увеличение снижало доходы рабочих на 25-30 процентов.

Утром 1 июня около 200 рабочих сталелитейного цеха отказались приступить к работе, вышли во двор и принялись обсуждать невеселый вопрос: «На что жить дальше?». Около 11:00 они направились к заводоуправлению. По пути к ним присоединялись рабочие других цехов, так что перед зданием собралась примерно около тысячи человек. Директор завода Борис Курочкин вступил с ними в пререкания и, завидев женщину, торговавшую пирожками, заявил: «Не хватает на мясо – жрите пирожки с ливером!». Именно эта фраза директора возмутила собравшихся. Курочкина освистали, и он поспешил трусливо ретироваться. Рабочий Виктор Власенко включил заводской гудок, и вскоре забастовка охватила весь НЭВЗ. Состоялся стихийный митинг, число участников которого достигло пяти тысяч.

Рабочие перекрыли проходившую неподалеку железную дорогу и остановили пассажирский поезд «Ростов-на-Дону – Саратов». На локомотиве кто-то написал крупными буквами: «Хрущева на мясо!». На электрических опорах повесили лозунги: «Мясо, масло, повышение зарплаты!» и «Нам нужны квартиры!», нарисованные заводским художником Коротеевым. Появившегося на месте событий главного инженера завода Елкина не стали слушать, а по иным версиям даже избили.

К 16:00 приехал первый секретарь Ростовского обкома партии Басов в сопровождении руководства города. Басов вместо ответов на вопросы принялся зачитывать хорошо известное всем Обращение ЦК КПСС по поводу повышения цен. Рабочие освистали выступающего, и, увидев на балконе директора НЭВЗа Курочкина, принялись кидаться камнями и пустыми бутылками. Басов заперся в кабинете и начал звонить военным, требуя их участия в наведении порядка в городе. Вскоре толпа ворвалась в заводоуправление, избила нескольких попавших под руку работников администрации, сбросила висевший на здании портрет Хрущева и подожгла его. Между 18:00 и 19:00 прибыли около 200 милиционеров, а чуть позже – три БТРа и пять грузовиков с солдатами, но в происходящее они не вмешивались. Основной целью появления военных было отвлечение на себя внимания, пока сотрудники КГБ в штатском выведут блокированных в здании начальников. Митинг продолжался. Лидеров и программы у рабочих не было. Решили на следующий день идти к горкому партии. Звучало предложение захватить городской телеграф и «передать воззвание по всей стране».

В субботу, 2-го июня, около трех часов ночи на площадь перед заводоуправлением появилось несколько танков и, не открывая огня, принялись маневрировать, вытесняя толпу. Рабочие стучали по броне камнями и палками, но, в конце концов, вынуждены были разойтись.

Утром в Новочеркасск вошли подразделения 18-й танковой дивизии, которые взяли под охрану почту, телеграф и отделение Госбанка. На всех предприятиях появились вооруженные солдаты. Демонстрация силы привела лишь к тому, что возмущенные рабочие отказались «работать под дулами автоматов», присоединились к забастовке товарищей с НЭВЗ и начали стекаться к центру города. На стенах появились надписи и листовки с критикой Хрущева. Вскоре по городу разнесся слух, что за ночь более 20 участников волнений были арестованы. Толпа в 4-5 тысяч человек двинулась из промышленного района к зданию горкома партии и горисполкома. Среди демонстрантов были женщины и дети. Некоторые несли портреты Ленина. Однако на мосту через реку Тузлов шествующим перегородили дорогу танки, экипажами которых командовал участник сражения под Прохоровкой и парада Победы Герой Советского Союза Матвей Кузьмич Шапошников.

Получив приказ от командующего СКВО генерала армии С. Плиева не пропускать толпу в центр города и применить, в случае необходимости, танки, Шапошников ответил:

– Я не вижу перед собой противника, которого следовало бы атаковать

танками.

И отказался выполнять преступный приказ.

Когда первый ряды рабочих на ул. Московской, ведущей к зданию горсовета, столичные чиновники сбежали в военный городок. Перед горкомом выстроилась двойная цепь автоматчиков под командой начальника Новочеркасского гарнизона генерал-майора Олешко. Несмотря на это, части демонстрантов удалось проникнуть в здание с тыла, и проникшие принялись крушить мебель, телефонные аппараты, люстры и портреты. Генерал Олешко и председатель горисполкома Замула в микрофон потребовали от собравшихся возле горсовета разойтись. Внезапно раздались автоматные очереди. Люди отхлынули назад, но послышался крик: «Не бойтесь, стреляют холостыми!». Почти в то же время, у находившегося неподалеку горотдела милиции толпа пыталась освободить задержанных накануне забастовщиков, но их уже вывезли в другое место. Один из нападавших вырвал оружие из рук рядового Репкина. Стоявший рядом военнослужащий Азизов убил его автоматной очередью. Вскоре рабочие увидели, что и перед горкомом стреляли не холостыми, а на поражение. По утверждению очевидцев лужи крови замывали из шлангов и стирали щетками, но до конца уничтожить следы так и не смогли. Тогда было принято решение срочно площадь заасфальтировать заново.

3. ПОСЛЕ РАССТРЕЛА

Тела 26 человек по распоряжению правительственной комиссии срочно и тайно захоронили на разных кладбищах Ростовской области. С участников похорон, названных «правительственным спецзаданием», взяли подписки о неразглашении. Родным выдали лишь останки умершего в больнице Леонида Шульги.

На следующий день, 3-го июня, власти продолжили «охоту» на людей, но уже без применения массированного огня. По материалам оперативной фотосъемки сотрудников КГБ, полученным в первые дни протестных акций рабочих, отыскивали и арестовывали тех, кто шёл в первых рядах и были активными участниками народного волнения. Арестовывали и по ночам – как в годы сталинского террора. Всего во время волнений и в последующие дни были задержаны около 240 человек.

Жителей Новочеркасска на несколько дней парализовал страх за себя и своих родных. По городу поползли слухи, один другого страшнее. Говорили, что о том, что озверевшая толпа буквально растерзала нескольких высокопоставленных чиновников из Москвы. Именно, якобы, поэтому отдан приказ на массовое переселение многих жителей Новочеркасска в Сибирь. И в первую очередь тех, родственники которых воевали в период гражданской войны на стороне Белой Армии. Безграничная фантазия иных паникёров рисовала даже возможность нанесения по городу ракетного удара с целью раз и навсегда покончить с «непокорным казачеством Дона». Многим слухам верили, и основанием для этого были неожиданные для всех события «кровавой субботы», когда невозможная стрельба в рабочих стала реальной. И многие не исключали того, что власть, ради сохранения порядка в стране, способна пойти на всё. Было много слухов и о сотнях убитых и множестве раненных, которых грузили в грузовики вместе с трупами и заживо хоронили в тайных местах. Говорили и об убитых маленьких детях, которые из-за любопытства сидели, как несмышлённые галчата, на заборах и деревьях возле горсовета, и поэтому первый залп поверх голов рабочих пришёлся именно по детворе.

Следует отметить, что слухи распространяли не только простые люди, но и специальные агенты милиции и КГБ. Например, слухи о том, что восстание рабочих в Новочеркасске – это давно и тщательно спланированная акция ЦРУ и «5-ой колонны», с целью свержения советской власти в СССР. Что, мол, с Верхнего Дона, уже готов был выступить целый полк «недобитых белогвардейцев-казаков». Что казаки надеялись на поддержку со стороны народов Северного Кавказа и Закавказья, в частности со стороны жителей Чечено-Ингушетии и крымских татар, депортированных Сталиным.

Комендантский час и правило «больше трех не собираться» действовали до 6 июня. Запуганные рабочие в первый же день выполнили норму на 150% и сами предлагали отработать «прогулянные» смены по воскресеньям, но начальство инициативу не поддержало. Из почти сотни раненных за медицинской помощью обратилось менее половины, остальные лечились сами, боясь преследований.

В те же дни на встречу со студентами местного политехнического института пришли секретарь ЦК ВЛКСМ Павлов и член ЦК КПСС Ильичев.

– Разве не надо было стрелять? Ведь они преступники,

уголовники!– вопрошал Ильичев.

– Надо, надо!.. – грохнул зал.

– Я знал, что здесь наша золотая молодежь!.. – главный комсомолец страны

был удовлетворен.

И по городу шепотком передавали: уголовники, бунтовщики громили все подряд. Так, мол, им и надо!

Ниже приводится воспоминание тех, по ком «надо было стрелять». Валентина Водяницкая, бывшая крановщица НЭВЗа, а ныне сотрудница новочеркасского музея казачества вспоминает:

– 2 июня я не успела зайти в заводские ворота, как они захлопнулись прямо передо мной. Потом считалось так: кто попал на завод – те законопослушные, а кто оказался за воротами – бунтари. Через несколько дней вызвали якобы на медкомиссию. Я взяла с собой трехлетнего сына, даже в мыслях не было, что меня арестуют. У медсанчасти незнакомые люди вырвали из рук ребенка, а меня запихнули в машину. Сын остался на улице, значительно позже я узнала, что он попал в детдом. На суде два свидетеля в военной форме утверждали, что женщина, похожая на меня, пыталась нарушить связь, установленную для выступления Анастаса Микояна. Следователи говорили, что будет условный срок, но дали 10 лет...

19-летнему Николаю Степанову, осмелившемуся на суде спросить: «Кто вам дал право применять оружие против мирного населения?» дали 15 лет.

Александра Пекуш, еще одна свидетельница тех дней, 2 июня гуляла в сквере неподалеку от администрации. Она ждала ребенка, и ее в ту пору мало интересовали политические события. Во время стрельбы по колонне Александра была ранена в ногу и в ключицу. Стреляли на поражение. Несколько месяцев пролежала в больнице, стала инвалидом. Ребенка сохранить не удалось. Много лет она была вынуждена молчать, потому что дала подписку, а ее пулевые ранения значились как бытовая травма. Поэтому никаких выплат и пособий не получала.

14 августа 1962 г. в здании бывшего Кадетского корпуса, а затем кавалерийских курсов (КУККСы) под большой охраной милиции и войск МВД начался процесс над участниками событий 1-го – 2-го июня. Процесс длившийся до 20 августа под председательством Л.Н. Смирнова и с участием государственного обвинителя прокурора республики А.А. Круглова, вынес на глазах у присутствующей городской общественности 7 смертных приговоров, десятки приговоров на длительные сроки заключения (от 10 лет и выше) и т.д. Идеологически обработанная «общественность» призывала «Собакам – собачья смерть», «Таких гадов надо изолировать от общества и наказывать самым суровым образом» и т.д.

Рабочие Новочеркасского электровозостроительного завода (НЭВЗ), где и вспыхнул бунт, Вячеслав Черных и Вячеслав Коротеев нарисовали знаменитый плакат, передававший суть протеста: «Мяса, масла. Повышение зарплаты!» За это «художники» получили по 12 лет. О. Долговязов снял со стены портрет Хрущева – – 8 лет... При этом семь активистов – А. Зайцев, С. Сотников, Б. Мокроусов, А. Коркач, Н. Кузнецов, В. Шуваева, В. Чермаков – приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Все, кроме Сотникова, сына кадрового офицера, свою вину признали. 105 человек – к заключению в колониях строгого режима, в основном на сроки от 10 до 15 лет.

После смещения Хрущева большинство осужденных освободили по отбытии ими нескольких лет срока наказания, но и дома в покое не оставили. Сотрудники КГБ регулярно проводили с ними профилактические беседы, рекомендуя не говорить лишнего и меньше встречаться с товарищами по несчастью.

Двадцатипятилетний Пётр Сиуда, в 1962-м участвовавший в массовом митинге в Новочеркасске, был приговорён к двенадцати годам лагерей. Освободившись через шесть лет, он всю жизнь собирал сведения о той трагедии, и был убит 5 мая 1990 года. Его гибель родные связывают с поиском тайных захоронений жертв новочеркасского расстрела.

В ╧1 «Новочеркасских Ведомостей» за 1991г. пишется:

"... Активисты фонда «Новочеркасская трагедия 1962 года» совместно с военной прокуратурой упорными поисками нашли свидетелей и места захоронения погибших. На окраине г. Таганрога в пос. Марцево были захоронены: П.Я. Вершеник, Ю.Ф. Тимофеев, В.П. Линник, В.И. Мисетов, А.Д. Грибова, А.М. Зверева, А.Б. Артющенко, В.В. Тинин. Другую группу погребли на заброшенном кладбище в пос. Тарасовский: В.С. Драчев, М.Г. Шахайлов, К.К. Келеп, В.К. Карпенко, Е.И. Слепкова, В.В. Гриценко, В.Ф. Федорков, В.В. Константинов. Под Новошахтинском были похоронены: Г.Н. Терлецкий, В.А. Ситников, Ф.Г. Лиманцев, В.П. Ревякин, А.Н. Дьяконов, В.И. Соловьев, А.Э. Шульман... Все участники тайных захоронений давали подписку примерно следующего содержания: «Я оперумолномоченный ... даю расписку в том, что обязуюсь выполнить правительственное спецзадание и обязуюсь выполнение его держать как строгую государственную тайну. В случае нарушения настоящей подписки, я буду привлечен к высшей мере наказания, к расстрелу...».

Даже спустя полвека после «кровавой субботы» в Новочеркасске часть материалов в архивах КГБ до сих пор недоступна историкам и исследователям.

4. РАССТРЕЛЫ – БЛИЗНЕЦЫ

Примечательно, что одной из последних «искр», послуживших возгоранию «пламени народного гнева» и в ленском расстреле 1912 года и, спустя 50 лет, в новочеркасском расстреле 1962 года, послужили «истории с мясом». И если народный гнев в Новочеркасске зашкалил после слов директора завода Б. Н. Курочкина: «Не хватает денег на мясо – жрите пирожки с ливером», то на Андреевском прииске рабочим выдали протухшее мясо; инспекция рабочих нашла в поварском котле конскую ногу; жена одного из рабочих купила в лавке кусок мяса, похожий на конский половой орган.

Да и требования рабочих были во многом схожи. Рабочие выступали с требованием освободить арестованных руководителей забастовки, а также установить 8-часовой рабочий день, увеличить зарплату на 30%, отменить штрафы и т.п. Помимо тяжёлых климатических условий и 16-часового рабочего дня с одним выходным и низкой заработной платы, которая частично выдавалась в виде талонов в приисковые лавки, где качество продуктов было тоже крайне низкое при достаточно высоких ценах, из зарплаты удерживались штрафы за множество так называемых «нарушений». На приисках Ленского золотоносного района практически отсутствовала техника безопасности: на каждую тысячу человек приходилось свыше семисот травматических случаев в год. С 29 февраля 1912 г. началось подавление выступлений. В конечном итоге 270 человек были убиты и 250 ранено.

Но есть и существенные отличия в результатах этих двух трагических событий. Если после новочеркасского расстрела никакого массового народного протеста не наблюдалось даже в Новочеркасске, то ленский расстрел послужил мощным толчком для развития рабочего движения в России. В стачках протеста против Ленского расстрела участвовало более 300 тыс. человек.

Ленин В.И. писал из-за границы: «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъём масс». И действительно, В 1913 и первой половине 1914-го бастовало почти 2 млн. человек, что свидетельствовало о приближении нового революционного периода.

Во времена НЭПа, все прииски Ленского золотодобывающего района были вновь отданы английской компании «Лена голд филд» в концессионное пользование. Как говорится: «За что боролись – на то и напоролись!».

Однако, кроме Ленского расстрела 1912 года, который широко освещался советскими СМИ, в 1938 году, уже при советской власти, был второй ленский расстрел, тоже «растянутый по времени».

28 мая 1996 года, в газете «Восточно-Сибирская Правда», А. Александров и В.Томилов опубликовали статью об этом расстреле, базирующуюся на материалах архива ФСБ по Иркутской области. Причины этого расстрела оказались более банально-ужасными. К концу 1937 года, в условиях тотальных репрессий по всему СССР, Сибирь явно отставала от центра по масштабам ликвидации «врагов народа». Преодоление отставания началось с прибытием из центра Кульвеца Бориса Петровича. По прибытии в Иркутск, эмиссар НКВД, был сразу командирован в Бодайбо. По приезде в Бодайбо Кульвец установил, что к операциям аппарат не готовился. Кроме учетных списков, других материалов почти не было.

Проводя операцию по искоренению врагов Кульвец столкнулся с большой разбросанностью приисков в районе. Тем не менее, он сумел организовать аресты по всему громадному району и этапирование арестованных в бодайбинскую тюрьму. Аресты производятся в условиях территориальной разбросанности от 200 до 50-ти километров. Количество арестованных, скопившееся в бодайбинской тюрьме, значительно превысило ее рассчитанную вместимость – лимит тюрьмы на 75 человек, а было арестовано более 1000 человек.

Сам эмиссар вынужден был сообщить вышестоящему начальству:

"Большая скученность, массовые заболевания, ежедневные почти смертные случаи. Умерло уже 9 человек, при чем смертность будет увеличиваться, так как питание скверное, баня пропустить всех не может, большая вшивость. Особенно скверно с китайцами. Все они еле двигаются. Врач говорит, что если им не давать опиум, многие поумирают, так как все они старые курильщики опиума. В связи с тем, что не получают опиум, сильно физически страдают,– кровавые поносы, хиреют на глазах. Некоторых я поддерживаю небольшими порциями опиума". "Весь оперативный состав на следствии я обезоружил, иначе легко нас обезоружить и нашим же оружием нас же перестрелять. Вооружены сотрудники, работающие вне непосредственной связи с арестованными".

Арестовав массу народа, эмиссар столкнулся с другой проблемой. На арестованных нужно было сформировать дела. Кульвец вновь жалуется начальству: «Протоколы самые легонькие приходится писать самому. Аппарат мало квалифицированный до анекдотов. Помогают мне только двое и те пишут в день по одному простенькому протоколу. Меня хватает (физически) на 3-4 протокола в сутки.Таким образом, произвести выкорчевку врага к сроку не успеем. Прошу Ваших указаний...».

Арестованные на выдерживали ужасных условий содержания в тесных камерах, конвеерных допросах, когда допрос производится несколько суток подряд последовательно сменяющимися следователями, и начинали давать нужные показания, оговаривая себя и подписывали любые протоколы. Из 3-4 тысяч арестованных, не дал показаний только один Алтуньян – преподаватель немецкого языка в Бодайбинской средней школе. Это был oдин из редких случаев, чему удивлялся даже сам Кульвец.

Дела направлялись в Иркутск, и списки приговоренных подлежали утверждению областной Тройкой. В этой процедуре эмиссар сталкивался с рядом неприятных для себя обстоятельств – списки Тройкой урезались. Это очень беспокоило эмиссара, так как свидетельствовало о плохо проведенном им следствии, отсутствии доказательств вины подозреваемых. Он вынужден был оправдываться перед начальством, требовал раз"яснений, в чем состоят его упущения, пытался убедить начальство войти в его положение и не урезать списки на расстрел:

«Прошу Вас сообщить мне – почему из 260 человек имеется решение на 157 человек? Какое решение в отношении остальных 100 человек? Это для меня важно с точки зрения дальнейшего следствия... Между тем изымается исключительно сволочь».

Всего в 1938 году в Бодайбо было расстреляно 948 человек, что, почти в четыре раза больше, чем в 1912 году, даже если брать за оценку числа жертв приведенные газетой «Звезда». Места захоронения жертв 1938 года не обнаружены до сих пор. Приводимый список не содержит лиц приговоренных по так называемой второй категории к различным срокам. Так что подлинные масштабы террора фактически были еще больше.

Авторы статьи производят сопоставление первого и второго ленских расстрелов, отмечая, что организационно произведены они по-разному. В первом случае это была ружейная пальба в безоружную толпу людей, преследующая цели публичного устрашения. С большими натяжками ее пытались объяснять как вынужденную меру использованную для пресечения разгула вандализма возбужденной толпы. Но эта версия была отвергнута в процессе последующих расследований, поскольку ни каких актов вандализма и погромов со стороны участников массового шествия не было установлено. На основании этого заключения ротмистр Трещенков, отдавший приказ открыть огонь, был обвинен в преступном действии и наказан разжалованием из жандармов.

Однако первый Ленский расстрел возбудил все механизмы общественного регулирования имевшиеся на то время в царской России. Главный из них публичность расследования, что способствовало осознанию обществом необходимости дальнейших усилий для выработки цивилизованных способов разрешения возникающих коллизий. Наибольшим признанием тогда пользовались идеи о таких макрорегуляторах, как конституционное ограничение монархии, созыв Учередительного Собрания, признание на практике прав работников наемного труда на коллективные отстаивание своих интересов.

« Второй ленский расстрел, – отмечают авторы статьи,– производился в форме террора развязанного властью против собственного народа на основе идеологических установок чистки общества от „социально чуждого элемента“ и „врагов народа“. И хотя исполнители полагали, что все делается для того что бы показать „силу Советской власти“ для устрашения врагов, проводились расстрелы скрытно и подлинные масштабы террора начинают выясняться лишь сейчас, спустя почти шестьдесят лет. Естественно, в отличии от трагедии 1912 года, массовые расстрелы 1938 году ни какого общественного резонанса не вызвали, ни каких дискуссий о том, что надо изменить в общественном механизме для исключения подобных событий в советской печати не последовало».

Отличительной особенностью новочеркасского расстрела является то, что он являлся обобщённой формой как первой, так и второй ленских трагедий. Хрущёв и его приспешники отдали команду стрелять в народ не только ради его устрашения. Они сознательно возродили на время террор против собственного народа, вернувшись к понятиям «социально чуждых элементов» и «врагов народа». И ведь их преступная «затея», нужно признаться, удалась. Даже трудящиеся Новочеркасска, как очевидцы кровавых событий, вынуждены были, в лучшем случае, многие годы молчать об увиденном и пережитом, в худшем – ещё активнее и громче прославлять КПСС как Ум, Честь и Совесть нашей эпохи.

5. КТО ЕСТЬ КТО...

Трагические события «кровавой субботы» 11962-го года в Новочеркасске отразились не только на судьбах самих жителей города, участвовавших в марше протеста против произвола властей, но и, косвенно, на судьбах тех, кто «наводил порядок» возле новочеркасского горсовета и в городе. Немногим более чем через два года после трагедии в Новочеркасске Октябрьский пленум ЦК 1964 г. освободил Хрущёва от партийных и государственных должностей «по состоянию здоровья». Среди многочисленных обвинений, поставленных ему в вину на закрытом заседании, был и его распоряжение навести порядок любой ценой в Новочеркасске.

Леонид Брежнев, который заменил Никиту Хрущёва на посту Первого секретаря ЦК КПСС, согласно утверждениям Первого секретаря ЦК компартии Украины (1963-1972) Петра Ефимовича Шелеста, предлагал В. Семичастному, председателю КГБ СССР, физически избавиться от Хрущёва: