Текст книги "Избранные сочинения в 2 томах. Том 1"

Автор книги: Владимир Немцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Глава 15. «ОГОНЬ С ЛЕВОГО БОРТА!»

Тяжелый танкер «Калтыш» шел в район испытаний подводного танка. За ним на буксире тянулся плавучий островок с трубами. Вся эта конструкция была сделана Гасановым для стометрового подводного основания. Сейчас ее решили использовать для установки трехсотметровой трубы.

Крутые стальные бока танкера вздрагивали от напряжения. Казалось, что танкер дышит, раздувая и опуская бока, набирая воздух в пустое свое нутро. Сегодня оно должно будет заполниться нефтью, отвоеванной человеком у морских недр.

На носу танкера стоял Агаев, попыхивая трубкой. Он смотрел на клокочущие волны, которые, словно испугавшись, разбегались в стороны.

Нефть найдена. Значит, оправдались самые смелые предположения геологов: нефть имеется не только в недрах той приподнятости дна, что соединяет Баку с Красноводском, но и в других районах Каспия. И директор по-хозяйски высчитывал, сколько теперь можно добыть этого золота, если пустить по дну десяток ползающих буровых. За какой срок их можно построить? Сколько потребуется ассигнований и, самое главное, какое участие в этом грандиозном строительстве будет принимать Институт нефти?

Рядом с директором стоял Гасанов, облокотившись на борт.

Уже не о чем было говорить. Все решено, взвешено, намечены пути дальнейших испытаний. Все казалось таким простым и ясным. Успех… большой, настоящий успех! Но этого мало Гасанову. Перед глазами вырисовываются невиданные картины… Впрочем, нет, у инженера они похожи на чертежи, правда пока еще неуверенные, расплывчатые, неясные в своих очертаниях…

Видит Гасанов, будто сквозь туманную даль, сотни и тысячи плавучих островов. Архипелаги в Каспийском море. Вопреки всем законам, определяющим течение рек, из моря льются черные реки, скованные стальными трубами. Течет подземная река по стальному руслу нефтепроводу, придуманному еще Менделеевым… Бежит по трубам горючая кровь в Москву, Ленинград, Свердловск, Киев, Горький… Неисчерпаемы запасы нефти под дном Каспийского моря…

– Ты знаешь, что мне вдруг пришло в голову? – прервал мечтания инженера Агаев. – Как-то все странно получилось…

Гасанов медленно повернул к нему лицо.

– Больше чем странно! – продолжал директор, выколачивая трубку о борт. – Почему связь оборвалась?

– Нечего беспокоиться. Это у них иногда бывает. Сложная установка, тоже опытная, как и видеотелефон. Мне рассказывала Саида, как это у них делается… – Гасанов оживился, вспоминая недавнюю лекцию жены, которая, старалась ликвидировать «потрясающую», по ее выражению, неграмотность Ибрагима в области радио. – Так вот она мне и доказывала прямо формулами, в которых я не очень-то разбираюсь, продолжал он, – что под водой могут проходить только очень длинные радиоволны, но применять их для передачи по воздуху невыгодно. Лучше из-под воды говорить по проволоке. Пришлось делать, как она объясняла мне, комбинированные установки: триста метров под водой разговор идет по кабелю, а уже на морской поверхности – через коротковолновую радиостанцию, установленную в поплавке.

Агаев задумался, перевесившись за борт и наблюдая, как длинная черная тень от танкера бежала впереди по ярко освещенному оранжевому морю.

– Ну что же, – сказал он, – может быть, и так… Ты стал разбираться в этих делах не хуже жены. Но все-таки подвели твои волны! – директор, прищурившись, взглянул на закат. – Как бы нас не подвели и другие волны – привычные нам, морские… Ветерок поднимается.

– Значит, испытаем, как нужно. Ясно будет, насколько устойчива труба с поплавком. Только бы нам успеть! – с некоторым беспокойством вглядываясь в туманный горизонт, сказал Гасанов.

– До двадцати двух часов еще глаза вытаращишь, как говорит Пахомов, – сказал директор улыбнувшись. – Уже приближаемся к району испытаний. Думаю, что скоро увидим радиобуй.

Они оба замолчали, любуясь картиной вечернего моря, привычной, но всегда по-новому волнующей воображение. Они смотрели на солнечный диск, тяжело опускавшийся в воду. Торопливые, суетящиеся волны были похожи на языки пламени…

Гасанову вдруг показалось, что все кругом объято огнем и танкер плывет в фантастическом огненном море, как будто вся нефть, что скрыта в глубине, выплеснулась наружу, вспыхнула и заметалась на морской поверхности. Он невольно закрыл глаза.

Вдруг все погасло, и вновь перед ним – черное кипящее море в ту беспокойную и страшную ночь… Падающая вышка… Мог ли он тогда предполагать, как сойдутся его пути с путями Васильева?..

Вот это человек! Каким надо быть разносторонним и знающим инженером, чтобы построить столь необыкновенное сооружение, как подводный танк!

Да ведь его мог сделать только Шухов. Гасанов был убежден, что за последние сто лет не существовало в мире более разностороннего изобретателя, чем русский инженер Шухов, несмотря на то что слава его не была столь рекламно блистательной, как у Эдисона.

Крекинг и железные башни. Способ компрессорной добычи нефти и постройка больших пролетов в архитектуре. Паровые котлы и мосты. Все это изобретено Шуховым. Весь мир пользуется его изобретениями. Всюду применяется его способ переработки нефти, пришедший к нам обратно из-за океана под названием «крекинг».

Гасанов вспомнил, что из-за этого изобретения спорили два американца – кому из них оно принадлежит. Американский суд вынужден был признать, что данное изобретение сделано ни тем, ни другим, а русским инженером Шуховым еще в 1891 году…

Всюду применяются паровые котлы Шухова. Везде можно видеть ажурные водонапорные башни системы Шухова. Каждая из них напоминает миниатюрную радиобашню в Москве. Новая конструкция стальной башни изобретена Шуховым не для выставки и рекламы, вроде эффектной постройки французского инженера Эйфеля. Башня Шухова стала необходимостью.

Огромные пролеты Киевского вокзала в Москве построены также Шуховым. Архитекторы всего мира строят металлические сооружения, пользуясь его изобретениями и расчетами…

Гасанов прислушался к шуму на буксируемом танкером острове-поплавке и вспомнил, что во многих работах ему приходилось применять расчеты Шухова, особенно когда он проектировал свои подводные основания.

«Вот таким надо быть инженером, – думал Ибрагим, – такой огромной широты, такого размаха! Это в традиции русского народа и идет от Ломоносова, который впервые в мире создал теории газов, света, электричества, атома. Менделеев был и химиком, и физиком, и метеорологом, и воздухоплавателем, и экономистом; он интересовался многими большими проблемами. Сколько с тех пор мы узнали новых имен ученых и изобретателей, продолжающих традиции русской научной мысли! Много их и среди советских инженеров… Наверное, в первых рядах Васильев».

Вспомнил Гасанов и о другом: знакомый директор радиозавода как-то рассказывал об американских инженерах, присланных к нему на завод в порядке технической помощи еще до войны. «Удивительный народ! недоумевал директор. – Один из них – инженер по переключателям, другой – по катушкам, третий – по винтам. Каждый из них хорошо знает только свою область, а что касается другой – лучше и не спрашивай: никакого понятия. На нашем советском заводе – и вдруг такие, с позволения сказать, инженеры! К счастью, мы от них скоро освободились…»

«Да разве в нашей необыкновенной жизни, когда человек меняет лицо земли, можно представить себе таких узколобых инженеров? – думал Гасанов. – С ними не построишь подводного танка. Васильеву пришлось хорошо изучить и геологию и нефтеразведку, бурение, не говоря уже о дизелях, машинах, электрооборудовании. Правда, танк строил огромный коллектив, но он был подчинен единой направляющей идее основного конструктора».

На плавучем островке загудели моторы, послышалось чавканье насосов. Эти привычные Гасанову звуки вывели его из задумчивости.

Начиналась подготовка к испытаниям.

Впереди мигал, словно бакен на реке, красный огонек. Над ним в лиловом небе вырисовывалась тонкая стальная мачта с флажком. Она покачивалась на волнах, и казалось, что кто-то размахивает ею из-под воды.

Гасанов перешел на правый борт, чтобы лучше рассмотреть антенну на поплавке. Здесь уже хозяйничал директор.

– Ну как, «радиобог», есть связь с Васильевым? – обратился он к вышедшему из рубки радисту. – Мы сейчас рядом, дорогой.

Молодой специалист смущенно развел руками.

– Возможно, какой-нибудь провод оборвался, – сказал директор и тут же мысленно закончил: «Завтра же надо послать к Васильеву инженера для исправления… Кстати разобраться как следует, а если нужно, то и взгреть кое-кого за допущенную аварию. Наверное, перед испытаниями плохо проверили радиоаппараты».

Поднялся ветер. Вода сразу заклокотала, над морем поднялась водяная пыль. Она клубилась, как пар над огромным кипящим котлом.

– Идем в каюту, Ибрагим, – сказал Агаев, разглядывая светящиеся стрелки на циферблате часов. – У нас еще много времени…

– Огонь с левого борта! – крикнул кто-то с мостика.

Все разом повернули головы налево.

Словно ракета, вырвался из-под воды красный сигнальный фонарь, блеснул над волнами и погас, скрывшись в воде. Но вот он вынырнул опять, торжественно сияя в радужном ореоле водяной пыли.

Агаев в недоумении смотрел на часы.

– Ничего не понимаю! – Гасанов развел руками. – Васильев говорил, что шары больше испытывать не будет… – В его голосе послышалась обида. – Зачем же я тащил сюда свои установки?

– Огонь с правого борта! – снова раздался крик с мостика.

Опять вспыхнула подводная ракета.

– Они решили начать испытания прямо с цистерн, – спокойно сказал директор, не замечая раздражения Гасанова. Он вытер голову платком и добавил: – Предупредить не смогли… Связи нет.

– А если бы нас здесь еще не было? – вспылил Гасанов и запустил пальцы в свою курчавую шевелюру. Она его раздражала: волосы путались от ветра и щекотали лоб. – Шары пошли бы гулять по всему Каспию, говорил он. – Честное слово, не понимаю такого безрассудства!

– Полный назад! – скомандовал Агаев, подняв голову к мостику. Надо отойти, Ибрагим, – с усмешкой сказал он Гасанову, который вдруг заметался вдоль борта, – иначе одна из васильевских торпед продырявит наш «Калтыш».

Цистерны продолжали появляться на морской поверхности. Это было феерическое зрелище. Из глубины моря вырывались красные ракеты, невысоко подпрыгивали над водой, падали, затем плыли по волнам не угасая. Можно было рассмотреть, как огонь летит из глубины: среди волн появлялось сначала чуть заметное красноватое пятно, оно светлело и расширялось до тех пор, пока из воды не выскакивала огненно-красная звезда. Затем снова светлела морская глубина, опять появлялось, расширяясь, красноватое пятно, и вот уже новый шар, мерцая, прыгал на волнах.

– Один, два, три, четыре… – считал Гасанов выскакивающие огни. – Как будем транспортировать? – спросил он. – Перекачаем или цепочкой?

– Конечно, цепочкой, – решил Агаев, внимательно следя за новыми вспыхивающими звездами. – Пять, шесть, семь… Ну и молодец! Кучность какая!

Подскакивая на волнах, шары вытягивались в одну линию и напоминали мерцающую гирлянду иллюминации, раскачивающуюся от ветра.

Яркий луч мощного прожектора скользнул по морской поверхности, медленно подбираясь к шарам. Вот он осветил их. И тогда глазам, привыкшим к ночному мраку, представились необыкновенные огромные жемчужины. Именно с жемчугом можно было сравнить белые шары, окрашенные сверху розовым отблеском сигнальных фонарей.

Они плавали, будто связанные невидимой нитью в гигантское ожерелье.

Танкер медленно приближался к шарам. Покачиваясь на волнах, они словно вырастали. Гасанов уже видел их живой блеск.

– Смотрите: как жемчужины! – воскликнул он.

– Жемчужины? – удивился Агаев и с улыбкой взглянул на восторженное лицо инженера. – Счастливый ты, Ибрагим! – сказал он. Умеешь видеть в этих простых нефтяных цистернах то, что люди называют прекрасным.

– Сознаюсь, Джафар Алекперович… Со мной это случается. Но еще большее счастье делать и выдумывать такие жемчужины. Их создатель, я думаю, большой романтик. Пусть это опыт, первые, еще очень робкие шаги, но он делает то, о чем мы часто мечтали: из тяжелого; будничного труда он создает вдохновенную поэму. А ведь совсем скоро на нашей земле таким будет любой труд…

– Будет, Ибрагим, будет! – убежденно сказал Агаев. – Все мы живем и работаем ради этого. Ты молод, дорогой, ты многое не помнишь… Может быть, тебе рассказывали о таком же, как и ты, молодом инженере Агаеве, который перед войной работал у нас в институте. Это был мой младший брат. Думал он тогда о подводном нефтепроводе на поплавках, считал, делал опыты… Был такой же, как ты, горячий, и мир казался ему полным жемчужин… Добровольцем ушел в сорок втором году с нашей Азербайджанской дивизией…

Директор остановился, по привычке полез в карман за трубкой, но потом, как бы опомнившись, вытащил руку обратно и слегка поправил козырек фуражки.

– Письмо мы получили, – продолжал Агаев: – пал смертью храбрых… Я помню эту ночь, когда мне на пристань принесли письмо. Хорошо, дорогой, помню, как сейчас… и ветер и волны… Мы тогда отправляли в Красноводск транспорт с нефтью. Путь через море был единственным путем для доставки нефти из Баку. От этого тогда многое зависело. Сколько горючего нужно было фронту! Ты можешь понять это, Ибрагим? Никак не могло хватить судов. Подводного нефтепровода не было: опыты молодого инженера остались незаконченными. Кто-то вспомнил о его поплавках, и мы стали тогда применять плавучие цистерны. Мы отправляли их, как поездные составы, прицепляя цепочкой к пароходам. Летчики рассказывали, что сверху им казалось, будто поезд с нефтью догонял пароход прямо по морю… – Агаев положил руку на плечо инженера и задумчиво продолжал: – Вот почему я прежде всего увидел в этих шарах не жемчужины, а цистерны военных лет… Этого я никогда не забуду! Во время ленинградской блокады через Ладожское озеро проходила по льду «дорога жизни». В сорок втором по нашему морю тоже шла «дорога жизни». Она была артерией, по которой текла черная кровь, питающая технику нашей армии… И вот, чтобы никогда не повторились эти годы… чтобы никогда и никто не получал таких писем, как я в ту черную ночь, нам нужны и цистерны Васильева и подводные башни Гасанова…

Гасанов молча пожал руку директору и почувствовал что-то новое и еще пока не осознанное в своем отношении к окружающему.

– Странно, очень странно! – словно издалека донесся голос Агаева. – Ты не находишь, что цистерны очень неглубоко сидят в воде?

Инженер рассеянно взглянул на шары: он все еще думал о рассказе директора.

– Почему они не наполнены как следует? – спросил Ибрагим.

– Васильев говорит, что скважина фонтанирует. Однако по количеству нефти в цистернах это незаметно: в каждой из них и тонны не наберется, – определил директор.

Он наклонился за борт и следил, как коренастый матрос, оставшись в одной тельняшке, ловко орудовал тяжелыми цепями, прикрепляя их к поручням шара.

– Возьмем цепочкой, – решил директор и уже готов был отдать распоряжение матросам.

Гасанов неожиданно запротестовал:

– Нет, так нельзя! У нас пока еще нет связи с подводным домом. А я полагаю, что мы все-таки должны испытать установку трубы с поплавка?

– Да, если восстановится связь.

– Может пройти много времени. Не думаете ли вы, что в одном из шаров лежит записка? В ней Александр Петрович должен сказать, опускать трубы или нет.

– Посмотрим, – согласился Агаев.

Матрос с широкими угловатыми плечами подтянул шар к борту, затем его подняли лебедкой повыше, чтобы не доставали волны.

Над шаром, словно черный слоновый хобот, повис шланг. Раскачиваясь от ветра, он будто бы искал скобы у завинченной накрепко крышки люка.

Метнулся луч прожектора и остановился на шарообразной цистерне. Она была такой белой и блестящей, будто светилась изнутри.

Все столпились у борта, с нетерпением ожидая, когда первая тонна «черного золота», добытая из самых сокровенных морских глубин, потечет в железное чрево танкера.

Два молодых матроса спустились по цепям на цистерну и, усевшись у фонаря, стали осторожно отвинчивать люк.

Гасанов взволнованно наклонился над бортом. Он в нетерпении. Он ждет первого подарка с морских глубин.

Неслышно приподнялась крышка. В люк соскользнул черный хобот. Где-то засопел насос, со свистом втягивая воздух. Хобот опустили еще ниже.

Агаев приложил ухо к шлангу и недоуменно развел руками.

– Пустой? – прошептал Гасанов.

Матрос, сидевший на шаре, опустил голову в люк и, всматриваясь в темноту, прислушался.

– На дне тоже нет? – сдерживая досаду и нетерпение, спросил директор. – Возьми фонарь. Может быть, там записка?

Из люка послышался сдавленный голос, затем показалась темная жилистая рука, цепляющаяся за шланг, и наконец голова старого мастера Пахомова.

Все будто онемели. Первым опомнился Агаев.

– Что случилось? Почему ты здесь? – спросил он и крикнул: Скорее трап!

Вниз по цепям уже спускался Гасанов. Он протянул руки мастеру:

– Ну, что там? Что? Скажи!

Пахомов молча оглядывал окружающих, словно кого-то искал среди них.

– Где Александр Петрович? – вдруг хрипло спросил он.

Гасанов и директор переглянулись. Пахомов подбежал к борту.

– Где еще шары? – испуганно закричал он.

Директор торопливо подошел к мостику и крикнул:

– Свет, скорее!

Луч прожектора скользнул по палубе, осветил согнувшуюся фигуру старого мастера, на мгновение задержался на нем и пробежав по волнам, указал на скрепленные вместе белые цистерны. Около них уже колыхались лодки…

Глава 16. КАПИТАН ОСТАЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ

Темно и душно в торпедном отделении подводного дома.

Луч фонарика пробежал по мокрым стенам. Молчаливый техник влез в шар-цистерну. Ему помогали оставшиеся члены экипажа.

Васильев стал у рубильника.

– Прошу меня понять, – быстро проговорил он. Воздухоочистительные установки уже не работают. Мы здесь задохнемся. В цистерне хватит воздуха на полчаса. Этого достаточно. «Калтыш» уже наверху, шум его винта слышит наш звукоулавливатель. Поэтому еще раз повторяю: это единственный выход.

Васильев осветил лица последних обитателей подводного дома. Это были Керимов, Нури, Синицкий.

– Закрыть люк цистерны! – скомандовал инженер.

Нури бросился выполнять приказание и плотно завинтил крышку.

Все вышли из торпедного отделения. Оттуда раздался троекратный стук: человек в цистерне готов к подъему.

Медленно двигался тяжелый шлюз, закрывая отсек.

Проверив замки шлюза, Васильев на мгновение прислушался и включил рубильник. Вода с шумом наполняла камеру.

Люди настороженно ждали, когда шар выскользнет из торпедного отделения.

Глухой стук: это цистерна вырвалась на свободу.

В черной воде шар стремительно мчался вверх, как пузырек воздуха со дна стакана.

Синицкому представилось, что шар уже выскочил на поверхность и сейчас качается на волнах. Человек свободен… Еще немного, и воздух, свежий морской воздух ворвется в душную цистерну.

– Теперь ваша очередь, Синицкий, – спокойно сказал Васильев.

Луч фонарика заставил студента зажмуриться. Он машинально поправил галстук и по привычке спросил:

– Вопрос можно?

Васильев недовольно передернул плечами.

– Мне кажется, что кто-то должен остаться здесь, – смущенно проговорил студент. – Надо замкнуть рубильник, выпуская последний шар?.. Так я понимаю?

– Не ваше дело, – неожиданно резко ответил Васильев. – Выполняйте приказание!

Обиженно закусив губу, Синицкий медленно направился к шару. Луч фонарика побежал вдогонку за студентом. Потом он заметался по потолку. Может быть, это у Васильева дрожит рука?.. Нет, луч спокойно опустился на распределительную доску. Васильев внимательно осмотрел рубильники и спросил, повернув голову в сторону торпедной камеры:

– Приготовились?

– Нет, Александр Петрович, одну минутку… Я тогда постучу…

– Быстрее! – недовольно заметил Васильев.

Глухой троекратный стук послышался из торпедного отделения.

– Нури! Завернуть люк!

Техник, как тень, проскользнул в открытый шлюз. Послышался плеск воды под ногами и скрип завинчиваемой крышки.

– Готово! – доложил Нури, выходя из отсека.

Блеснула медь рубильника, забурлила вода… И снова побежала вверх светящаяся точка…

Возле шлюза осталось трое…

Минутное молчание. Видимо, каждый думал об одном: чья очередь? Впрочем, для Васильева этот вопрос был уже решен.

– Теперь вы, Александр Петрович, – хрипло проговорил Керимов, словно откликаясь на мысли инженера.

– Нет уж! – силясь улыбнуться, возразил Васильев. – Капитан покидает корабль последним, ты это знаешь, Ага Рагимович.

Он прислушался и, убедившись, что наружный шлюз автоматически закрылся после того, как сжатый воздух вытеснил воду из торпедного отсека, открыл внутренний шлюз:

– Прошу, товарищ Керимов!

– Не пойду, – неожиданно спокойно проговорил старый мастер. Какое мне дело до капитанов! Я старый человек, свое отработал. А тебе еще надо много строить… – Он закашлялся и, еле переводя дыхание, прошептал: – Послушай меня, старого, Александр Петрович! Мы с тобой большевики… Ты же понимаешь, кто из нас нужнее…

– Правильно, Керимов! Мы большевики. Так будь дисциплинированным, как того требует партия. Тебе сейчас приказывает начальник… – Он помолчал. – Ну?.. Я жду!

Керимов растерянно стоял перед Васильевым, затем, как бы решившись, обнял Нури, прошептал ему что-то и медленно вошел в торпедное отделение…

Тихо плескалась вода под ногами. Один за другим покидали люди подводный дом…

Нури стоял, прислонившись спиной к холодной стальной перегородке. Он раскинул руки в стороны, как бы в последнем усилии стараясь удержаться на этом месте, остаться здесь и ни на один шаг не сдвинуться с места. Нет, будь что будет, он не может покинуть Васильева!

Вот уже задрожал луч фонарика на лице Нури. Юноша молчал. Инженер выжидательно смотрел на него.

– Кто-то должен остаться, – наконец проговорил Нури, широко раскрыв глаза. Он, не мигая, смотрел на свет фонаря. – Вы были на войне, а я не был… Но я знаю, как наш солдат берег жизнь своего командира. Это был его долг… Почему вы отнимаете у меня это право? Нури выпрямился во весь рост. – Оно мое!.. И я не уйду отсюда, пока вы здесь!

– Ты слышал мое приказание? – шепотом спросил Васильев.

Нури оглянулся по сторонам, как бы ища выхода, затем ринулся в сторону, стараясь выбежать из светящегося круга. Васильев схватил его за руку. Нури вырвался и побежал по коридору. Заметался луч фонарика…

Луч прожектора «Калтыша» ощупывал чуть ли не каждую волну: он искал белые цистерны. Лодки с большим трудом ловили прыгающие шары и подтаскивали их к борту танкера.

– Открыть люки у всех цистерн! – приказал Агаев.

Шары качались около бортов.

Гасанов, стиснув зубы, бегал по палубе. Где же Саида? Где? В какой она цистерне?.. Уже открывали четвертую, а ее все не было.

Молодой техник в кожаном костюме вылез из люка и невидящими глазами посмотрел по сторонам. Гасанов спросил:

– Где Саида?

– Там… – Техник взмахнул рукой и молча опустился на пол.

Отвинтили крышку пятого шара и вытащили оттуда старого мастера Ага Керимова. Он щурился от яркого света и нетвердыми шагами ступал по палубе.

Из люка вылез молчаливый штурман подводного корабля. Он деловито огляделся, сосчитал шары и беззвучно что-то прошептал.

Кто то нетерпеливо стучал каблуками в стенки шара. Матросы начали торопливо отвинчивать крышку люка. Что там случилось? Стук не прекращался до тех пор, пока не сняли крышку.

Из люка показалась голова Опанасенко. Он презрительно оглядел сидящего на шаре матроса с квадратными плечами, подтянулся на руках и недовольно проговорил:

– Вырос, як бугай, а добрую годыну гайку виткручивал. Треба швидче робыть! Бисова дытына! – Затем примирительно добавил: Закурить есть?

– Огонь с левого борта! – крикнул вахтенный.

– Это девятый! – всматриваясь в темноту, сказал Агаев и спросил у Гасанова: – Людей там десять?

– Да, – не отрывая взгляда от прыгающих цистерн, ответил инженер.

«Может быть, в этом шаре Саида?.. – думал он, и ему казалось, что сердце его не выдержит. – Почему ее не выпустили раньше? Она женщина». Ибрагим уже обвинял всех, кто был там, внизу… Мысли путались, он ничего не понимал, мучился и ничему не верил.

– Ибрагим Аббасович, – как сквозь шум ветра, услышал он голос Керимова, – Саида раньше всех была отправлена. Она здесь… Успокойтесь.

Гасанов спустился по трапу вниз и, держась за цепи, старался помочь матросам открыть люк еще одной цистерны.

Крышку отвинчивали нестерпимо медленно – так казалось Гасанову.

Наконец открыли люк. Оттуда в полуобморочном состоянии вытащили Саиду.

Ибрагим, не помня себя, бросился к ней, взял на руки и со слезами радости осторожно опустил на палубу.

Саида открыла глаза.

– Все? – спросила она, оглядывая каждого по очереди.

Никто не решился ответить.

Еще три шара с открытыми люками бились о борт танкера. Пустая железная коробка судна гудела, как колокол.

В ближайшей цистерне нашли Нури. Руки его были крепко связаны ремнем.

С помощью матроса он вылез из цистерны, оттолкнул плечом протянутую ему кем-то руку и поднялся на палубу. Здесь он встретился глазами с Керимовым.

– Прости… Видишь… – Нури не закончил и бессильно опустился на колени. – Синицкий поднялся при мне, – помолчав, прошептал он, указывая головой на оставшиеся шары.

– А он? – спросил Гасанов, поддерживая Саиду и все еще не веря тому, что там, внизу, остался человек, который уже никак не может спастись. – А он? – повторил Ибрагим.

Нури уронил голову на грудь. Люди застыли в тяжелом молчании…

Гасанов навсегда запомнил эту страшную минуту… Белая палуба, словно покрытая снегом: она блестит под холодными лучами прожектора. Сидит на этой палубе человек, опустил голову и молчит. Вокруг него стоят молодые и старые: инженеры, матросы, рабочие… Они тоже молчат. Никто из них не может произнести ни одного слова.

Слова будто замерзли на губах. У каждого из них еще есть надежда. Но об этом нельзя говорить. Кто решится потерять ее?..

Ветер свистел над головой, срывал с волн крупные клочья белой, словно мыльной, пены и бросал на палубу.

Нури развязали руки. Он медленно поднял голову, посмотрел вокруг непонимающими глазами и приподнялся. Рядом с ним стоял Агаев.

– Товарищ директор… пожар начался в буровой, – задыхающимся шепотом говорил Нури. – Нефть фонтанировала… Пламя появилось сразу, как взрыв… Закрыли дверь, пожар не утихал. Сгорели провода связи, потом провода от аккумуляторов. Всплыть нельзя: держат трубы буровой… Он решил спасти всех в цистернах. Выпускали по очереди. Хотели спасти его тоже, но… – Нури задыхался, боясь, что не успеет сообщить самого главного. – Он не соглашался… Мы остались вдвоем… Стена раскалилась, дышать нельзя… В торпедном аппарате надо было включить рубильник. Кто-то должен был остаться… Мне он не позволил… Потом…

Он наклонился над водой, словно пытаясь что-то увидеть в морской глубине. Голова его опускалась все ниже и ниже.

Саида бросилась к Нури.

– Не надо, Нури, милый, родной! Не нужно… – Она обнимала его за плечи и повторяла: – Не нужно, не нужно, родной… Он был для всех нас… – Саида не выдержала и закрыла лицо руками.

– Зачем так говоришь? – вдруг вскрикнул Нури. – Он жив еще! Он еще там! Ведь правда? Ну, скажи, скажи? – с отчаянием и мольбой спрашивал он, словно одна Саида могла ему ответить.

– Да, да… Он жив, жив, Нури…

– Товарищ Гасанов, товарищ директор!.. Послушайте меня… Почему мы здесь? Скажите, почему? – Нури спрашивал то одного, то другого. Спасать надо!.. Я знаю… Нет, не отвечайте мне… Я знаю, это очень трудно – триста метров глубины. Я сам спущусь в скафандре… – Он всматривался в суровые лица Гасанова и Агаева, стараясь прочесть в них ответ. – Ну что же вы молчите? Ведь там такой человек… такой человек!..

Налетел резкий порыв ветра. Волны загрохотали по железной коробке танкера.

Оставшиеся у борта шары ударялись о верхнюю обшивку. Один из них накренился, словно стараясь зачерпнуть открытым люком разбегавшуюся кипящую пену.

Матросы удерживали прыгающие шары, но волны, словно играя, били ими в борт «Калтыша».

Вдруг одна из открытых цистерн оторвалась от борта и, подгоняемая волнами, поплыла в сторону. За ней погналась шлюпка. Все бросились к борту и с отчаянием смотрели за исчезающим шаром. Шлюпка почти совсем скрылась в волнах, наконец нагнала цистерну. Матросы закрепили канаты за поручни и взяли шар на буксир. Шлюпка медленно приближалась к танкеру.

Ветер со свистом носился по палубе. Волны поднимались все выше и выше.

Из последней цистерны вытащили моториста. Синицкий, видимо, остался в шаре, который сейчас буксировала лодка.

Все как будто спасены, кроме капитана подводного дома. Но никто не хотел верить в гибель Васильева.

– Ибрагим. Ты слышишь меня, Ибрагим? – заглядывая мужу в глаза, со слезами в голосе кричала Саида. – Ты все можешь. Я верю в это, верю!.. Неужели спасения нет? Нури говорит, надо спустить водолазов, поднять дом…

Гасанов отвернулся. Он молчал. Молчали и другие. Агаев стоял с обнаженной головой, в его руках дрожала фуражка. Наклонившись над бортом, Пахомов и Керимов смотрели в темную глубину.

– Ты молчишь, Ибрагим? – прошептала в отчаянии Саида. – Ну, скажите вы, Джафар Алекперович! Скажите! Я не верю, что нельзя этого сделать…

– Пожар скоро кончится. Не вечно же будут работать кислородные установки! Огонь задохнется. Васильеву тогда удастся пройти в буровую, – неуверенно проговорил директор. – А водолазы на такую глубину опуститься не могут. Вот… Больше я ничего не могу сказать, Саида…

Он уронил трубку, нагнулся и долго искал ее на палубе.

Какое-то странное клокотанье послышалось у левого борта. Прожектор осветил кипящую воронку. Из глубины выскакивали блестящие пузыри и с шумом лопались на поверхности.

Вдруг вода закипела, образовался водоворот, пузыри помчались по стенкам воронки, как бы догоняя друг друга.

– Он затопил буровую, – прохрипел Нури.

Саида широко раскрыла плачущие глаза:

– Теперь… подняться нельзя…

Матросы вытянулись, как по команде «смирно», и сурово смотрели на крутящуюся воронку… Она постепенно успокаивалась, исчезли пузыри, и только радужная пленка нефти дрожала, переливаясь в лучах прожектора.

Шлюпка с цистерной на буксире подошла к борту танкера. Матросы в мокрых робах закрепили цепи на поручнях шара и подняли его вверх.

Нури пробрался к люку и крикнул:

– Синицкий!

Глухо, как в бочке, прозвучал голос. Никто не отвечал.

Быстро спустившись в шар, Нури вытащил оттуда мокрую шляпу.

Синицкого там не было.