Текст книги "Трехглавый орел"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Он так волновался, – пояснила леди Кингстон, замечая, куда направлен мой взгляд, – что посадил кляксу на столе, а я, когда брала альбом, сразу не заметила. Рукав, пальцы – все перепачкала. Конфуз был необычайный, – нежно ворковала она, улыбаясь своим воспоминаниям. – Однако все это было очень давно. Надеюсь, вы порадуете меня чем-нибудь?

– Постараюсь, миледи.

– Тогда не буду вам мешать. Полагаю, попозже вы пригласите меня танцевать. Я оставляю для вас любой танец по вашему выбору. – Она помахала мне пальчиками и удалилась, сопровождаемая шлейфом кавалеров.

 
Чужой души потемки – словно ночь,
Однако ночь темна лишь до рассвета, – выводил я, —
Когда ж душа дорогу ищет к свету,
Она потемки изгоняет прочь…
 

Мажордом появился на пороге залы и, грохнув посохом об пол, протяжно объявил о прибытии новых гостей:

– Граф и графиня Калиостро!

Глава девятая

Либо вы часть проблемы, либо вы часть ее решения.

Элдридж Кливер

Атмосфера всеобщего ликования, воцарившаяся в зале, наводила меня на грустные мысли. Из-за своей толстокожести я никогда не мог понять восторга, который охватывает толпу в связи с приездом очередной знаменитости. Впрочем, женщины, туго затянутые в корсеты, и сами по себе находились в полуобморочном состоянии, а уж подобная новость и подавно вызывала резкий прилив крови к голове со всеми вытекающими отсюда медицинскими последствиями. Заразить же своим настроением мужчин для прекрасных дам и вовсе дело пустяковое.

Дождавшись окончания рукоплесканий, я активизировал связь:

– Дорогой дядя, у меня для вас радостная новость…

– Фон Ротт раскололся?

– Да, раскололся. Сейчас пишет добровольную явку с повинной. Но я не об этом.

– А о чем же?

– Граф Алессандро Калиостро с супругой изволили пожаловать в Санкт-Петербург.

– Как это, изволили пожаловать? Он же вчера еще был в Митаве?! – недоуменно выпалил лорд Баренс.

– Сведения императрицы устарели, он уже здесь.

– Проклятие! Я ожидал его через неделю, не раньше. Значит, общеесобрание представителей масонских лож ожидается со дня на день.

– Вероятно, вы правы.

– Что ж, расклад не самый лучший, но будем играть с тем, что есть. Постарайся не терять его из виду…

– О милорд Вальдар! – Калиостро стоял рядом со мной, глядя с вежливым интересом. – Я рад видеть вас в добром здравии. Насколько я могу судить, мой бальзам пошел вам на пользу.

– Благодарю вас, граф, – поклонился я. – Ваше лекарство буквально вернуло меня к жизни.

– Лечит природа, я только помогаю ей.

Публика вновь впала в состояние истеричного восторга. Никогда еще беседа доктора с пациентом не производила такого фурора.

– Господа, господа! – прервал ликующих мой целитель. – Я прошу простить меня и мою супругу, мы весь день были в дороге и сейчас желали бы отдохнуть. Все же, кто надеется продолжить беседу о человеческих возможностях, о тех бесценных дарах, которыми награждает нас природа и которые мы отчего-то стараемся не замечать, милости прошу завтра в вечеру в дом действительного статского советника Елагина.

– Однако его превосходительство в отъезде, – послышался чей-то неуверенный голос.

– Вы, несомненно, правы, – улыбнулся неизвестному доброхоту великий посвященный. – Но завтра утром в девять часов пятнадцать минут он вернется домой и, узнав от вас о моем приезде, решит устроить вечер в мою честь.

Публика ахнула, автоматически переключая свое внимание на собеседника Калиостро. Десяток независимых наблюдателей готовы были поклясться, что тот никогда не выезжал из России и не водил знакомство с таинственным гостем герцогини Кингстон и, соответственно, не мог находиться с ним в предварительном сговоре.

– И все же, господа, я вынужден сейчас откланяться и временно похитить у вас очаровательную хозяйку праздника. Еще раз прошу простить меня. – Калиостро поклонился с непередаваемым изяществом и предложил герцогине свою тонкую аристократическую руку. Та, глядя на графа взглядом почти завороженным, последовала за ним с радостью, точнее, с каким-то странно-радостным выражением на лице, как будто наклеенным и потому неподвижным. В душе моей шевельнулась ревность обиженного ребенка, наблюдающего, как кого-то другого гладят по голове. Невзирая на присутствие здесь очаровательной итальянки, именовавшейся супругой графа, я бы, может, заподозрил наличие тайной любовной связи между Калиостро и леди Кингстон, но во всем облике, в походке, в выражении лица герцогини было что-то неправильное, неуловимо странное, так что сама мысль о любовной страсти казалась здесь безумной.

– Что-то здесь не так, – передал я. – Герцогиня смотрит на Калиостро, как влюбленный кролик на галантного удава.

– Да, я видел, – медленно произнес Баренс, наблюдавший сцену появления магистра тайных наук моими глазами. – Возможно, он гипнотизирует леди Чедлэй. Но для чего? Непонятно. Во всяком случае, на это следует обратить внимание. И вот еще что, – Баренс немного помолчал, обдумывая слова, – я в тебе не сомневаюсь, но, будь добр, когда общаешься с Калиостро, держи связь включенной: и тебе надежней, и мне спокойней.

Побродив еще немного по особняку, пытаясь симулировать светскую жизнь, я поспешил покинуть общество и удалиться в выделенный мне флигель, поскольку желание обнять подушку после столь насыщенного трудового дня подавляло все остальные.

Проснулся я довольно поздно. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую зелень сада, сквозь цветное витражное стекло, не били поутру в глаза, требуя немедленного подъема, как сержант в казарме новобранцев, а тихо гладили лицо, ненавязчиво напоминая, что большинству людей в светлое время суток подобает заниматься делами, а не валяться в постели. Особенно в преддверии приема у императрицы. Подогреваемый этой мыслью, я подскочил как ошпаренный, хватая часы, лежавшие на столике у кровати. Слава богу, времени было еще вдосталь, но поспешить стоило. Слуга-француз, приставленный ко мне герцогиней, услышав резкий скрип барской койки, решил возможным потревожить меня своим присутствием.

– Прикажете умывание, мсье?

Понятное дело, я приказал.

– Вы знаете, мсье Елагин прибыл домой ровно в девять часов пятнадцать минут и, узнав, что его сиятельство граф Калиостро прибыл в столицу, немедленно велел послать к нам с сообщением, что вечером их превосходительство будут счастливы устроить прием в честь графа Калиостро. – По обыкновению большинства французов, мой новый слуга закрывал рот, только пережевывая пищу и во сне, да и то не всегда. – Говорят, о приезде господина Калиостро Елагину действительно сообщил тот самый мсье, на которого вчера указал граф. Утром их экипажи встретились на Литейном, и господин Елагин пожелал узнать, что нового происходит в городе.

– Чудеса, да и только, – пробормотал я.

– О да! – чему-то радуясь, ответил француз, подавая мне полотенце. – Но после того чуда, которое совершил граф Калиостро с нашей госпожой, стоит ли удивляться подобным мелочам!

Я насторожился. Я всегда настораживаюсь, когда речь заходит о вещах, мне не понятных. А если речь идет о волшебстве, то пусть меня назовут грубым солдафоном, я склонен видеть подвох до той поры, пока не удостоверюсь в обратном.

– А ты давно служишь у герцогини? – как можно безразличнее спросил я.

– Не очень, мсье. Их светлость перебрались из Англии во Францию месяца за полтора до своего омоложения и тогда же наняла всех слуг.

– Что, неужели не осталось никого из тех, кто прислуживал ей в Англии? – Пока что мой интерес не выходил за рамки светской беседы. Допрашивать слуг с пристрастием мне было не с руки, но и без того картинка открывалась довольно занятная. Конечно, ни один закон не запрещает менять слуг хоть по три раза на дню, но все же, год за годом живя рядом с кормилицами, няньками, камеристками, камердинерами, конюхами и садовниками, невольно начинаешь воспринимать их как членов семьи, и выгнать их на улицу вот так вот одним движением руки дело не самое обычное.

– Наверное, те неприятности, которые свалились на нашу добрую госпожу, были из-за плохих слуг, – видя мое удивление, поспешил пояснить француз.

Объяснение было простое и понятное: подкуп слуг издавна был любимым видом времяпрепровождения знати, не уступая даже псовой охоте. И все же это было бы слишком просто, слишком лежало на поверхности, чтобы быть правдой. В высшем свете не бывает коротких путей.

– А откуда ты знаешь, что у герцогини в Англии были неприятности?

– Да я и не знаю, ваша честь, – пожал плечами мой собеседник. – Но к чему герцогине, да еще такой богатой, да имея в родстве самого короля, уезжать из страны в такую глушь. Вот вы же, мсье, не просто так из Англии уехали?

Крыть было нечем – действительно, не просто так, а потому я поспешил сменить тему разговора.

– А скажи, милейший, – спросил я, принимая из рук француза протянутый мне шлафрок, – как же все-таки ее светлость омолаживали?

– Не могу знать, ваша честь. Герцогини не было сорок дней с небольшим, а потом она вернулась, ну точь-в-точь как тот портрет, что у их светлости в кабинете висит. – Обойдя вокруг меня, как вокруг рождественской елки, слуга убедился, что платье сидит безукоризненно, и, довольно прищелкнув пальцами, произнес: – Прикажете ваш утренний кофе? Я пойду распоряжусь.

Связь включилась, когда я резвой рысью уже въезжал в Царское Село и впереди уже маячили чугунные решетки Екатерининского парка, словно огораживающие сказку от яви.

– С чем пожаловал, душа моя? – раздался знакомый мне уже голос императрицы.

– Срочное донесение из тайной канцелярии, ваше величество.

– Давай говори, что там такое?

– Вчера в ночь туда явился контр-адмирал Герман фон Ротт в сопровождении поручика Ислентьева с повинной об участии своем в заговоре против вас, ваше величество.

– Экий конфуз! Никогда досель заговорщики в тайную канцелярию сами повинную голову не несли.

– Адмирал балаболит о глубоком раскаянии, да только под утро у дачи графа Алексея Орлова-Чесменского, что в Петергофе, задержали дворецкого фон Ротта. У того выпытали, что вчера вечером к адмиралу приходили двое. Один из них по описанию вроде Ислентьев, другой – как бы не ваш Камдил.

– Вот так новость. Наш пострел везде поспел. Экий резвун! С чего бы это его на ночь глядя к фон Ротту понесло? Ладно, пусть он сам нам поведает. Ты, душа моя, послал за ним?

– Послал, ваше величество. Сразу на гауптвахту и послал. Вот с минуты на минуту должен быть.

– Ладно. О чем там фон Ротт нам доносит?

– Пишет, что был против вас составлен заговор, чтобы либо женить вас, ваше величество, на графе Григории Орлове, либо же, покусившись на вашу жизнь, усадить на трон Павла.

– Тьфу ты, бестолочь! Не приведи господь! Орловым-то что за дело до Павла? Там Панин уже корнями в землю врос.

– Так ведь как хитро умыслили, ваше величество! Во время Чесменского парада должны были подать знак, и ежели б решено было на убийство ваше посягнуть, то секунд-майор, который в Петергофе береговой батареей командует, должен был яхту орудийным огнем потопить. А тут надлежало случиться и Орлову с кавалергардами. Понятное дело, батарею бы захватили, а майор бы сознался под пыткой, что открыть огонь ему Панин повелел. Злодей как раз в панинской масонской ложе состоит…

– Опять масоны?! – Было слышно, что Екатерина возмущенно заходила по кабинету.

– Здесь следует отличить, ваше величество, ложи рейхелевские от всех прочих. Рейхелевские, а панинская из таких, спят и видят Павла на царство посадить. У елагинских этого нет. Вот здесь и нужно между них раздор внести. Плетьми против масонов бороться смысла нет… – начал Безбородко.

– Хорошо. Обдумай, доложишь мне свои мысли на сей счет, – прервала Екатерина. – Что еще Орловы умышляли?

– Так вот, под шумок, покуда никто не разобрался, Панину голову с плеч долой как убийце государыни, сторонников его в каземат, а Павлу выбор: либо править, но с ними, либо же самозванку на престол.

– Вот оно как! А коли б женить меня захотели?

– Тогда бы пушки стреляли мимо. Да только Панину все равно б голову снесли в защиту государыни.

– Хитры, канальи. Да и мы не дураки. Фон Ротта пытать, пусть всех, кого знает и подозревает, отдаст. С Алехана Орлова глаз не спускать, а ежели вдруг к фон Ротту в гости пожалует, пусть его там встретят. Да дворецкого в дом верни, он его наверняка в лицо знает. Орлова взять живьем! Я с ним вместе, – она помедлила, – на этой яхте парад принимать буду.

Слушая эти слова, я уже поднимался по дворцовой лестнице, и серебряно-красные статуи кавалергардов в едином движении сомкнули передо мной карабины, требуя назвать свое имя. Я назвался, и кавалергарды, сверившись с заученным с утра списком, открыли мне двери.

– И вот еще что, душа моя, – услышал я. В ту же секунду звук исчез. Немало удивленный этим, я постучал пальцем по символу веры, желая восстановить контакт. Звука не было.

Я переступил порог приемной. Кроме меня, здесь был еще один человек: тот самый кавалергардский капрал с суровым лицом мраморной статуи, терзавший ухо шаловливого пажа на недавнем императорском ужине. Мы посмотрели друг на друга с нескрываемым подозрением.

– Вальдар Камдил, лорд Камварон, – назвался я. – На два часа мне назначена аудиенция у ее величества.

– Соблаговолите подождать, – отчеканил капрал. – Ее величество заняты неотложными государственными делами. – Произнеся это, он замер, словно механическая кукла Якова Брюса, почти полностью закрывая собой вход в кабинет государыни и оставляя меня один на один с ее многочисленными высокохудожественными изображениями, развешанными на стенах.

Картины в массивных золоченых рамах, бывшие основным украшением приемной, отражали различные периоды жизни ее величества, дочери Ангальт-Цербтского герцога Софии-Фредерики-Амалии: от скромной Фике в поношенном платьице до императрицы Екатерины в бриллиантовой короне, стоимость которой многократно превышала стоимость родительских владений государыни. Впрочем, художники не поскупились на лесть самого разнообразного толка высокой покровительнице изящных искусств. Вот их величество в форме лейб-гвардии Преображенского полка, словно готовая повести гренадеров против неприятеля; вот она в аллегорическом виде покровительницы наук с зеленью на голове; вот в наряде а-ля рюс, этакая себе добрая бабушка в собольей кацавейке… Конечно, во всех портретах было что-то общее, пожалуй, даже сравнивая изображения друг с другом, можно было предположить, что на них написано одно и то же лицо. У меня не было никаких претензий к мастерам кисти, увековечивавших в своих творениях императрицу, было два малюсеньких «но»: ни один из этих шедевров не походил на портрет юной принцессы, давным-давно нарисованный Гроотом, зато все они очень мало походили на реальную живую Екатерину.

Я уставился на портрет Фике, от нечего делать стараясь представить себе, какой на самом деле была государыня в годы юности. Мне она отчего-то напоминала одну мою давнюю знакомую, баронессу Пантей д’Эпонейл, служившую фрейлиной при дворе нашей королевы. Во всяком случае, будь я режиссером, я бы не преминул пригласить ее на роль молодой Екатерины, доведись мне снимать фильм об этих временах.

Стоп! Я уставился на картину так, будто Амалия-Фредерика по-заговорщически подмигнула мне с полотна. Что-то такое говорил мне сегодня болтливый француз о схожести леди Чедлэй с собственным портретом? Человек, похожий на портрет, и портрет, похожий на человека, вовсе не одно и то же. Особенно если речь идет о заказном парадном портрете. А что, если Калиостро тоже нашел кого-то на роль герцогини вместо того, чтобы возвращать почтенной леди годы ее безвозвратно ушедшей юности? Да нет, абсурд! Ее узнают старые поклонники и знакомые, она знает об интимных делах многолетней давности, у нее тот же почерк, в конце концов. Почерк, почерк, почерк… Я вспомнил сонет моего дядюшки в альбоме леди Чедлэй и чернильное пятно рядом с ним. Вот что мне нужно! Можно быть сколько угодно похожей на портрет, можно даже знать практически все о жизни человека, можно овладеть его манерой двигаться, его почерком, но отпечатки пальцев поменять нельзя. Вот так-то! Об этом знаю я и не знает Калиостро. И если отпечатки пальцев в альбоме и у нынешней герцогини совпадают, то я готов поверить в омоложение, в вечную жизнь и в то, что сам Калиостро превращается по ночам в крылатого дракона и преодолевает расстояние от Митавы до Санкт-Петербурга со скоростью реактивного истребителя.

А если нет, выходит, наша очаровательная герцогиня – коварная лживая тварь на службе у мошенника Калиостро, а сам я круглый идиот с мозгами в нижних полушариях. Да уж, выбор не из легких.

– Лорд Камварон, – услышал я за спиной трубный глас кавалергардского капрала, – ее величество ждет вас.

Я чуть было не поделился с бравым служакой удивлением, что не слышал, как вышел из апартаментов Безбородко, но, быстро сообразив, что в общем-то мне ничего не известно о наличии секретаря в кабинете императрицы, благодарно кивнул и вошел в предупредительно открытую дверь. Ее величество ожидали меня, сидя в глубоком кресле с книгой, будто прервав для встречи со мной чтение любимого Вольтера. Я вытянулся, как портняжный метр, и щелкнул каблуками, давая дилинькнуть шпорам. Все как учили: взгляд отважно-глуповатый, глазами поедать начальство.

– Проходите, проходите, лейтенант. Эк вы грохочете, в самом деле.

Я сделал два четких шага вперед, строго следя за тем, чтобы носок моего сапога был строго параллелен полу.

– Ну что, молодец. – Екатерина, похоже, подбирала слова для начала разговора. Она глядела на меня пытливо, словно пытаясь понять, кто перед ней: боевая машина, какой я кажусь, или же это только притворство. Я не стал облегчать ей задачу. – В службу нашу просишься?

– Так точно, ваше величество! – гаркнул я.

– Экий ты, братец, шумный, – поморщившись, произнесла она. – Не ори, будто тебя режут.

– Слушаюсь, ваше величество, – ответил я, понижая тон.

– Ну что, лейтенант, поведай нам о себе. – Екатерина откинулась в кресле, приготовившись слушать печальную повесть о моих похождениях.

– Прошу простить меня, ваше величество, – вновь пробарабанил я, – в моей жизни нет ничего такого, что бы могло привлечь внимание вашего величества.

– Эк ты заладил: величество, величество. Сама знаю, что величество. И скромничать нечего, чай, офицер, а не красна девица. О подвигах твоих нам уже известно. В Англии герцог Гамильтон, в море известный капер Джон Пол Джонс, а здесь вчера Григорий Орлов. Ловок ты, лейтенант, шпагой махать.

– Я защищал свою жизнь и честь, ваше величество.

– Ой ли! – усмехнулась Екатерина. – Ни за что не поверю, что сам в драку не лез. Ну да ладно, это все дела былые. А вот скажи-ка мне, лейтенант, вчера ввечеру к контр-адмиралу фон Ротту ты ходил?

– Так точно, ваше величество, – выпалил я. – Сопровождая поручика Ислентьева.

– Вот оно как! И с чего это вам вздумалось к нему в гости идти?

– Ваше величество, прежде чем рассказать вам о причинах, побудивших меня на подобные действия, я прошу у вас милости. Милости не для себя, но для человека, спасшего мне жизнь; для человека, коего злодейство фон Ротта лишило чести и Родины.

– Ну, коль нет на нем вины, то и наказания, стало быть, нет. А уж за верность и заслуги и подавно награждать следует.

– Ваше величество, камердинером моего дяди… – Тут я поведал Екатерине историю Петра Реброва, по возможности живописуя его приключения, странствия и старания вернуться домой и открыть преступления командира «Ганимеда». – Однако, ваше величество, поручик Ислентьев, офицер вашей тайной канцелярии, еще до нашего с ним знакомства подозревал о злоумышлениях адмирала фон Ротта против вашего величества. И когда я поведал ему о прежнем злодействе адмирала… Мы пришли к нему в дом на свой страх и риск, дабы не дать негодяю возможность свершить коварный замысел.

– За чаркой водки, поди, решали? – усмехнулась Екатерина. – Ну да ладно, победителей не судят.

– Ваше величество, – чуть помедлив, произнес я. – Я дал слово чести Герману фон Ротту, что ежели он чистосердечно сознается в своем участии в заговоре, то былая его вина не будет помянута.

Взгляд Екатерины помрачнел и приобрел ледяную холодность.

– Ты, голубь, за тайную канцелярию впредь слово чести не давай. Коли правда то, что ты говоришь, предательством фон Ротта немалый вред Государству Российскому нанесен. Но памятуя заслугу твою, так и быть, будь по-твоему. Коли об этом просишь, пусть сие будет твоя награда.

– Благодарю вас, ваше величество. Никакой другой награды мне не надобно.

Екатерина усмехнулась и поглядела на меня еще более заинтересованно, чем прежде:

– Так уж и не надо! Или ты всю жизнь в лейтенантах сидеть намерен?

– Я воин, ваше величество, и честно выполняю свой воинский долг. Награждать же за это – не мое дело.

– Что ж, толково говоришь. Да, судя по всему, ты храбр и честен. Будет у меня к тебе дело. Справишься – быть тебе в чинах и в милости. Ну а нет, милость моя тебе уже не понадобится.

– Никто из рода Камдилов не чурался опасности. Недаром девиз нашего рода «Верная рука».

– Славно, – покачала головой Екатерина, – весьма славно. Тогда слушай. Надлежит тебе ехать в лагерь мятежника Емельяна Пугачева, отвезти ему тайный пакет и, коль решится он оставить злодейство, тайно же доставить его для переговоров в указанное место. До ставки полковника Михельсона дам тебе конвой, после с толмачом поедешь. В толмачи же тебе назначу дружка твоего, поручика Ислентьева. Емельке можешь передать, что на время переговоров я обещаю сохранить его жизнь и свободу. Коли орда разбойная стоять будет, то и я велю огня не открывать. Ну а ежели не согласится, скажи, что впредь пощады никому не будет, всех велю казнить лютой смертью. – Екатерина произносила фразы со скоростью орудийных залпов, и мне виделось, как эти слова-ядра долетают до цели, рвутся на множество осколков, калеча и унося жизни в пестрых рядах пугачевской босоты. Я стоял словно оглушенный, стараясь не показать свое изумление столь неожиданной новостью. У меня как-то в голове не укладывалось, что можно вот так вот взять и послать с заданием величайшей государственной важности человека, пусть даже заведомо храброго, но все же едва знакомого. Тем более при таком широком выборе кандидатур. Но не высказывать же свое удивление перед лицом императрицы.

– Готов служить вашему величеству! – четко произнес я, вновь становясь во фрунт.

– Вот и славно, – кивнула государыня. – Утром зайдешь к Безбородко за бумагами и завтра же, с возможной скоростью, в путь. А теперь ступай, недосуг мне с тобой разговаривать, – кинула она, теряя ко мне интерес. – Аудиенция окончена.

– Все слышал, – едва я покинул кабинет, раздался у меня на канале голос лорда Баренса. – Что и говорить, положение у тебя аховое. Вот уж не ожидал, что Екатерина решит послать тебя к Пугачеву. Резоны, конечно, у нее есть: человек ты здесь для всех чужой, если что – тебя не хватятся; отважен; оружием владеешь. Ежели кому-то здесь и верен, то непосредственно самой Екатерине, а не кому другому. Да и из столицы вас, сударь, удалить нужно. Своего провала Орловы тебе вовек не простят, а силы у них немалые.

– Забавная манера спасать от мести людей, посылая их волку в зубы.

– Императорская манера. Так погибнешь не за понюшку табаку, а этак – может, службу сослужишь. Разницу ощущаешь? Но риск, конечно, велик и у Екатерины, и у тебя. Хотя ей – то что, ну окажешься ты английским шпионом, ну передашь мне тайный пакет с приглашением Пугачева на конспиративную встречу, ну и что? Что я дальше с этой информацией делать буду? Внутренние маневры государственной политики. А вот тебя, пожалуй, Пугачев может вздернуть еще до того, как найдет в своем войске грамотея, который сможет прочитать, что написано в послании.

– Или да, или нет, или может быть.

– Ладно, не храбрись. Лишнее геройство нам сейчас не нужно. Сейчас вызовем базу, узнаем, есть ли у нас свои люди среди пугачевцев. Вряд ли Институт подобное народное движение оставил без присмотра. Приготовились, начали: База Европа-Центр. Биорн вызывает Базу Европа-Центр.

– Я База Европа-Центр, – раздался на канале мелодичный женский голос. – Слушаю тебя, Биорн.

– Скажи-ка мне, дорогуша, есть ли у нас агентура в армии Пугачева?

– Атаман Лис, – отвечала дежурный оператор. – Командует отрядом из запорожских и слобожанских казаков, входит в пугачевский штаб. Грубиян, – добавила она, помолчав, явно от себя.

– Спасибо, мисс, больше вопросов нет. Отбой связи. Ну что ж, Вальдар, видишь, все не так фатально. Запросим у Института разрешение на связь, а дальше уж придется тебе поработать самому. Я, конечно, постараюсь помочь, но возможности мои не безграничны. По месту разберешься. Вопросы есть?

– Вопросов нет, – сообщил я. – Имеется подозрение.

– Какое?

– Мне отчего-то кажется, что Калиостро не омолаживал герцогиню Кингстон, а попросту подменил девушкой, похожей на нее в молодости.

– Да нет, это вряд ли. Просто здесь не совсем все так же с магией, как в нашем мире, вот и все. Я же общался с герцогиней Кингстон до омоложения и уверяю тебя, это одна и та же женщина. Так играть невозможно.

– И все же, дядя, нельзя ли достать что-нибудь с отпечатками пальцев Элизабет Чедлэй?

– А зачем тебе?

– Хочу сравнить их с теми, что когда-то оставила их светлость в альбоме возле вашего сонета.

– Что ж, на обеде у Елагина, быть может, представится такая возможность, – немного подумав, ответил лорд Баренс. – Ладно, ты сейчас куда?

– К Ислентьеву. Надо сообщить ему о предстоящей увеселительной прогулке.

– Хорошо. Я буду у Елагина. Освободишься – приезжай.

Связь заработала несколько часов спустя, когда мы с Никитой успели уже не только обсудить все прелести предстоящего путешествия, но и заранее выпить за упокой наших душ. Ни он, ни я не предполагали подобного исхода вчерашнего кавалерийского наскока на фон Ротта. Нельзя сказать, чтобы поручик был особо рад свалившемуся на него известию, но что делать, когда делать нечего.

В доме же Елагиных в это время добротно, по-русски обедали, так, будто собирались насытиться на всю оставшуюся жизнь.

– Вы говорите, – вещал кому-то Калиостро, – что мир таков, каким мы его ощущаем. Но то, что мы видим, слышим, чувствуем, – это всего лишь те условные границы, которые мы сами с детства себе воздвигаем. В мире же нет линии горизонта, нет времени, которое можно было бы отмерять часами, да и сам этот мир всего лишь один из многих похожих на него миров.

– А он, часом, не из наших? – поинтересовался я.

– По штатам не проходит.

– А откуда же он тогда все это знает?

– А бог их, масонов, разберет, откуда они что знают. Прими как данность – знают, и все.

– Человек способен делать многое, – продолжал свою пламенную речь великий копт. – Он способен пронзать время, подобно стреле. Способен обращать в живые организмы бездушный камень. Вы позволите, – он подошел к пожилой даме, смотревшей на него с нескрываемым восторгом, – сударыня, пожалуйте вашу брошь.

Бриллиантовая брошь с изумрудами, красовавшаяся на груди у престарелой прелестницы, потянула, пожалуй бы, гиней на триста. Дама, завороженно глядя на мага, протянула ему свое украшение. Он взял его в ладонь, показал всем, сжал руку в кулак и вновь разжал ее минуты через две. Желтая, как лимон, канарейка вспорхнула с его ладони, и, конечно же, никакой броши там больше не было. Публика взорвалась овациями.

– В детстве нечто подобное я видел в цирке, – неуверенно начал я.

– Н-да, славная была вещица, дорогая.

– Человеческие возможности практически безграничны, – прокомментировал исчезновение броши граф Калиостро, словно забывая как о самой драгоценности, так и о ее хозяйке. – Будьте добры, подайте мне графин с водой и маленький столик, – требование его было исполнено незамедлительно, – теперь мне нужна помощница. Вот вы, сударыня, не желаете?

– А-а… – пролепетала сударыня лет семнадцати, не отводя от Калиостро взгляда, полного восторга и ужаса.

– Вижу, что желаете. Не бойтесь, я не заточу вас в этот сосуд, как персидского джинна. Пойдемте, – произнес он.

Барышня послушно переместилась вслед за заклинателем.

– Внимательно смотрите на воду, – приказал он, усаживая девицу напротив графина, наполненного прозрачной жидкостью. – Задумайте лицо, которое вам достоверно известно.

– Задумала, – почти прошептала подопытная.

– Теперь смотрите внимательно и говорите, что вы видите.

– Я вижу карету… – в состоянии транса медленно произнесла девушка. – Она мчится… Совсем близко отсюда…

– Можете ли вы видеть человека в карете?

– Да. Это мужчина. Он одет в преображенский мундир. Да-да, я вижу его. Это Григорий Потемкин. Он направляется сюда.

Всхлип общего удивления прервало появление дворецкого:

– Его превосходительство генерал-поручик и Преображенского полка подполковник…

– А, полноте, ступай! Здорово, брат Иван! – Вошедший в залу гигант в мундире преображенца не глядя отстранил исполненного почтения дворецкого и с видом человека, привыкшего быть везде как дома, вошел в залу. – В Царском Селе сегодня скука смертная, а у тебя, я слышал, какой-то заезжий фокусник представление дает. Вот, решил заехать.

– …Милорд. – Граф Калиостро, воспользовавшись сутолокой, возникшей по приезде высокого гостя, обратился к лорду Баренсу. – Вам бы лучше отправиться домой. У вас очень больной вид, возможно, проблемы с аппендиксом. Поспешите призвать хорошего врача.

– Вальдар, ты слышал, что говорит это медицинское светило? Ты знаешь, на этот раз я склонен ему верить. У меня действительно весь вечер чертовски болит живот. Либо меня отравили, но зачем и кому это здесь надо; либо сам Калиостро наколдовал, но это тоже маловероятно; либо это действительно аппендицит, черт бы его подрал. Срочно езжай в посольство, я сейчас буду там. Меня надо эвакуировать на базу. Подставлять свой живот местным эскулапам – нет уж, благодарю покорно. Поторопись, Вальдар, время не ждет.

Я летел по ночному Петербургу на своем верном жеребце, не соблюдая никаких правил дорожного движения, если таковые уже были изобретены. Как обычно, связь включилась в самый неподходящий момент, когда я перепрыгивал через какую-то канаву. Благодарение Господу, я удержался в седле, но со стороны это, должно быть, смотрелось курьезно.

– Ну, что еще стряслось?

– Государыня, Орлов…

– Что Орлов? Какой из Орловых? Толком говори, хохол!

– Ваше величество, Алехан Орлов днем в дом адмирала фон Ротта прислал человека, да его не пустили, сказали, мол, адмирал болен. Так ввечеру Алехан сам заявился.

– И что же, взяли его? – громыхнула императрица голосом тяжелым, как грозовая туча.

– Конфузия вышла, ваше величество. Граф Орлов перебил всю засаду и умчался в неизвестном направлении.