Текст книги "Чего стоит Париж?"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 11

– Владимир Ильич, как вам удалось написать столько трудов?

– Очень просто, батенька, очень просто! Жене говоришь, что идешь к любовнице, любовнице – что идешь к жене, а сам – на чердак, и работать, работать, работать…

Толстый курс истории ВКП(б)

Робкое пламя, дрожащее при одном только приближении гулявших по замку сквозняков, вздрогнуло при словах Беранже так, словно могло понять их смысл.

– Что вы имеете в виду? – напряженно произнес я, готовясь не пропустить ни единого слова.

– Вы хотите доказать, что неповинны в смерти короля Карла, не так ли, сир? – переспросил Беранже.

– Да, это так.

– Я могу это подтвердить. В момент взрыва я стоял у входа в подземелье и своими глазами видел, как падает на вас ангел с капители колонны. Благодарение Богу, миланский доспех сохранил вам жизнь! Но в том положении, в котором вы очутились, невозможно ни убить, ни ранить кого бы то ни было. Сплющенные чаши налокотников не дали бы вам шанса согнуть или разогнуть руки.

– И все же король был убит. Если не мной, то кем тогда?

– Вы можете предположить, что мной, – не моргнув глазом предложил дю Гуа.

– Я думал об этом, – столь же бесцеремонно ответил я.

– Не сомневаюсь, – без тени смущения кивнул собеседник. – Смерть государя была весьма кстати фавориту его наследника. Это верно. Признаться, у меня бы не дрогнула рука укоротить дни этого бесноватого. Одно лишь обстоятельство против столь убедительных доводов: я не убивал его. Хотя, не будь вас, смерть Карла наверняка приписали бы мне. Черной Вдове нужен достойный виновник смерти ее сына, а не жалкий исполнитель чужой воли, каковым являлся истинный преступник, – развел руками Луи де Беранже, демонстрируя невозможность что-либо изменить в сложившейся ситуации.

– Вы говорите это так, точно знаете имя настоящего цареубийцы. – Я изобразил на лице выражение всевозрастающего внимания. – К тому же второй раз за последние несколько минут вы упомянули имя мадам Екатерины в связи с этим преступлением. Вы что же, подозреваете королеву?

– Нет, ни в коем случае! Может показаться странным, но Паучиха действительно любит своих детей. Вероятно, так, как любят паучихи, но все же это правда. Она не убивала сына. Но Карл погиб, а этим нельзя было не воспользоваться. И это тоже правда. Смерть короля от руки коварного иноверца способна объединить двор, Церковь и народ против вероломных врагов-гугенотов вокруг нового государя. Пока что вы вполне подходите на роль ужасающего дракона, пожирающего невинную жертву. А вот истинный убийца – нет.

– Вы хотите сказать, что Екатерина знает имя настоящего преступника – и ничего не предпринимает?! В это невозможно поверить!

Дю Гуа пожал плечами:

– Я ничего не могу сказать наверняка по поводу того, что предпринимает Черная Вдова. Сами знаете, действия вашей тещи покрыты густой завесой тайны. Однако то, что ваша непричастность к смерти короля не вызывает у нее сомнений, – это абсолютно точно. Спустя сутки после злосчастной ночи королева-мать самолично опрашивала всех придворных, находившихся вблизи потайного хода в минуты гибели Карла. Меня в том числе. Не могу сказать, что дал ей опрос и иные хитроумные причуды, на которые она надеялась, но недели полторы назад в замке Сен-Поль скончался некий Роже л’Отен, барон Ретюньи, кабинетный дворянин покойного короля Карла – румянощекий здоровяк, никогда ничем не болевший.

Как и большинство кавалеров его ранга, получающих сто тридцать ливров за четыре месяца придворной вахты, он экономил на еде, питаясь остатками королевской трапезы. В тот вечер, как обычно, ему принесли рагу и жаркое с королевской кухни плюс к тому – кварту вина. Все как обычно. Странно лишь то, что к следующему вечеру он уже был мертв. Почти сутки нутро его точно жгло огнем и кровь лилась из глаз. Ни один лекарь ничего с этим не мог сделать. И ведь что странно: среди множества вкушавших яства со стола государыни, подобная участь не постигла никого, кроме него.

– Вы хотите сказать, мсье Луи, что именно он убил Карла? Но почему?

– Я говорю лишь то, что говорю, – саркастически усмехнулся дю Гуа. – Могу к этому добавить лишь одно: за день до смерти Роже королева зачем-то вызывала его к себе, а стоило несчастному отдать Богу душу, ни с того ни с сего пожелала отстранить от дел дядю Л’Отена – викария архиепископа Парижского, Рауля де Ботери. Правда, здесь у нее ничего не вышло. Викария без видимых причин арестовали, а на следующий день, также без видимых причин, выпустили из Консьержи. Сейчас при дворе поговаривают, что его собираются послать в Рим к папскому престолу. Если мои предположения верны, этот господин более чем кто-либо иной знает о том, кто стоит за убийством.

Возможно, Беранже говорил правду. Но, возможно, это была его версия правды. Действительно, Екатерина устраивала опрос придворных. Действительно, Роже Л’Отен умер в эти дни более чем странной смертью. Действительно, его дядя викарий был арестован, а затем выпущен на свободу. Но «впоследствии» не означает «вследствие». Ничто не говорит о том, что эти факты связаны между собой. Викария могли задержать за растрату церковных денег и отпустить по возвращении их в казну. Его племянника мог отравить неудачливый соперник, а опрос придворных и вовсе мог ничего не дать. Сейчас здесь дю Гуа клятвенно подтверждал мою невиновность, но кто может сказать, как все было на самом деле. Пока ясно было одно: Беранже знает значительно больше, чем говорит. Но это как раз не странно.

Кроме того, любимец Генриха Анжуйского старательно пытается внушить мне мысль, что мадам Екатерина, зная истину, выставляет меня козлом отпущения. Интересно, для чего это нужно господину Беранже? Впрочем, вздор! Понять несложно. Сейчас в целом мире есть три человека, способные влиять на будущего короля Франции. Во-первых, его мать, которая в нем души не чает. Однако трудно сказать, что она любит больше: власть или все же Анжуйца. Пока тот не достиг возраста царствования и не коронован со всем подобающим ритуалом в Реймсе, ее власть практически неограниченна. Но Генрих будет коронован не сегодня-завтра, и дальше придется полагаться лишь на материнское влияние да на ту реальную силу, которая за ней к тому времени будет стоять. А что это за сила? В первую очередь ее личная: безмерное коварство и, конечно же, деньги. Банкирский дом Медичи – весьма серьезное подспорье пустой французской казне. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить, что вскоре король Франции, никогда в своей жизни не считавший денег, по уши увязнет в шелковых долговых сетях, расставленных собственной матерью. Однако пока что, до коронации, мадам Екатерина – регентша Франции и плетение медовой паутины в самом разгаре.

Второй претендент на место в сердце будущего самовластного государя, конечно же, моя очаровательная кузина – Мария Клевская. Прелестное дитя, способное озорной улыбкой и звонким смехом развеять обычную меланхолию Генриха. Но ей от своего возлюбленного не нужно ничего. Она действительно влюблена в него. Впрочем, немудрено. Будущий монарх считается красивейшим принцем Европы.

Третий, конечно же, сам дю Гуа – отважный сорвиголова, красавец, острослов, неоднократно демонстрировавший непреклонную верность своему сюзерену. Он – правая, да в общем-то и левая рука Генриха. Тот охотно прислушивается к его советам, радуется его шуткам, порою весьма небезопасным, и с упоением отдыхает телом и отчасти душой в компании отчаянных храбрецов, набранных в его свиту своим первым дворянином. Но дю Гуа – это всего лишь дю Гуа. Род Беранже древен, но никогда не имел ни особых богатств, ни обширных владений, ни, что весьма важно, близкого родства со знатнейшими родами королевства. Луи де Беранже был величиной сам по себе, и не более того. За ним ничего не стояло. И если богатства и владения он мог обеспечить себе королевской службой, с родством дело обстояло хуже. Умри он сегодня – через год вряд ли кто вспомнил бы об этом весьма подающем надежды царедворце. Луи де Беранже нужен был обеспеченный тыл. Роль связующего звена между Генрихами – Валуа и Бурбоном – могла ему здесь сослужить немалую службу. Найди умеренный, в силу лености, католик Валуа общий язык с умеренным по духу гугенотом – Бурбоном, и ему будет что противопоставить мятежным фанатикам как с одной, так и с другой стороны. Особенно если изыскать способ получать необходимое для успешного царствования золото, минуя объемистые карманы королевы-матери.

Золото! Опять золото! Вновь и вновь оно! Как обычно, для осуществления великих замыслов не хватает этого презренного металла. Впрочем… В голове моей возникло странное видение: очень яркое, но как бы не из этой жизни… Озадаченно, сам до конца не понимая, что делаю, я устремил мысли в неизвестную даль, где сейчас находился мой адъютант – Серж Рейнар д’Орбиньяк, именующий себя Сергеем Лисиченко.

– О! Капитан прорезался! Хаудуюденьки булы! Шо это тебя на ночные звонки пробило? Хозяин неласковый или от бессонницы покалякать приспичило?

– Рейнар, есть дело!

– Вот даже как? Давненько не слышал от тебя ничего подобного! Могутнеешь на глазах! Все шире плечи и круче взор! Скоро совсем будешь «вышиб дно и вышел вон»! Ладно, что там у тебя за дело?!

– Скажи, пожалуйста, если я действительно Вальдар Камдил, как ты утверждаешь, и опять же, по твоим словам, путешествую по мирам… Господи, прости мне эту ересь!.. Имел ли я где-нибудь, ну… в этих мирах… отношение к ордену тамплиеров?

– Ты че, кэп, рехнулся? Забыл, как в инквизиции пальцы гнул? Как мы барахло этого красного креста ныкали?

– Прости, что мы делали?

– Ну ёпрст! Ты ж таки да рехнулся! Ладно, перевожу для особо одаренных особ! Года полтора тому назад по нашему летоисчислению, а не по местным, в которых сам черт коньки склеит, тебя и меня засылали к очередным сопределам, которым без нас, должно быть, тоскливо жилось, шоб мы там отработали один небольшой интернациональный должок. Ты там изображал из себя центрового инквизитора Франции и, как водится, мешал местному монарху Фэ Красивому спокойно встретить старость, ликвидируя из-под носа короля его маленькую заначку на черную вечность в виде орденской казны. А поскольку нас туда закинули с исключительно научной целью: спасти от безвременной утраты бесценные сокровища тамплиерской научной мысли, то ты там саботажил так, шо аж гай шумел!

– Святые угодники! Что ты такое говоришь? Саботаш – это такой народный танец. Его танцуют парами, выстукивая ритм деревянными башмакми-сабо. Почему я, будучи инквизитором Франции, танцевал саботаш, да так, что шумел сосновый лес, иначе именуемый гаем?

– Да, Капитан. Тяжелый случай. Тут так сразу не растолмачишь. Попробую объяснить так, чтоб даже такому наваристому королю ясно было. В общем, мы искали тайники тамплиеров, изымали из них карты, трактаты по архитектуре, переводы разных там древних греков и прочую беллетристику. Опять же спасали местных спецов и переправляли их в тихие уголки вроде Шотландии, Германии, Португалии или той же твоей Наварры. Точь – в – точь как Штирлиц пастора Шлага. Потом мы все успешно закончили и в ритме менуэта увальсировали к себе обратно.

– Так, понятно. Впрочем… А, ладно… Скажи: здесь такие тайники могут быть?

– Почему нет! Тамплиеры если уж что-то делали, то уж так – с чувством, с толком, с расстановкой! А шо?

– У меня есть идея. Сейчас я ее додумаю и поделюсь!

– Ладно, жду. Буквально глаз не смыкаю. Только, пожалуйста, шевели мозгами побыстрее, а то я с утра пойду тебя закладывать мамаше Като. Я ж должен выглядеть как серьезная договаривающаяся сторона, а не как представитель канадской фирмы в день праздничной распродажи Генрихов Наваррских! Четыре по цене трех.

– Я не понял?! – Мое удивление, кажется, не знало границ. – Ты что же, хочешь открыть мое местонахождение королеве?

– Ой, догада, догада! Только я ей скажу, что ты там скрываешься один, как Шерлок Холмс на болоте. Ну-у… Может, еще Мано в качестве собаки Баскервилей. Так что даст она мне пару судебных приставов да десяток всадников для эскорта. Не с итальянским легионом же тебя под белы руки из теплой койки вынимать!

– Но зачем?

– Капитан! Ты становишься недогадлив! Никакой дю Гуа ничего против мандата за подписью Екатерины сейчас не сделает. А если дернется – в момент окажется, что он вражина лютая и с тобою, коварным мятежником, в заговоре. Что в общем-то правда, но к делу не относится. А дальше – у нас с тобою будет десять – пятнадцать лье, чтобы распрощаться с группой поддержки. Опять же я надеюсь, за твою голову с государыни аванс смутить. Глядишь, на первое время денег хватит.

Да, Рейнар не зря звался Лисом. После разъяснения план моего друга казался вполне осуществимым. Действительно – ни один судебный пристав без особого на то приказа не осмелится надеть кандалы на короля Наварры. А приказа такого не будет. Ведь если Екатерина действительно знает, что я не убивал ее сына, значит, я еще вполне пригожусь королеве-матери как политическая фигура. Вернее, не я, а король Наваррский пригодится. Господи, ежели д’Орбиньяк действительно прав и я – не он, то где же настоящий Генрих Бурбон? Что с ним сталось? Стоит мне сейчас доехать до двора Екатерины и заключить с ней договор о признании сюзеренных прав Франции в Наварре, и когда настоящий Бурбон появится – если истинный Генрих, конечно, жив, – ему ни за что не удастся доказать, что он не является самозванцем. Даже представь Его Величество верительную грамоту от самого Господа Бога. Но стоп! Сейчас не об этом. Действительно, план моего друга почти безупречен. Шанс уйти из-под носа дюжины судейских крючков всегда представится.

Однако есть пара «но», которые нельзя упускать из виду. Первое: если де Батц добрался до аббатства и там его действительно ждал де Труавиль с пистольерами, то они уже где-то здесь поблизости. А если нет, то к утру обязательно будут. Наверняка они попытаются подослать кого-нибудь в замок и уж, во всяком случае, перекроют дорогу, ведущую сюда. Мано знает Лиса, но если ему доведется увидеть моего адъютанта в кругу людей парижского прево, боюсь, что вывод будет подразумеваться сам собой. Памятуя о горячем нраве лейтенанта, я бы не рекомендовал Рейнару появляться в подобной компании.

И второе: если судебные приставы обнаружат меня в гостях у дю Гуа – скорее всего ему действительно не поздоровится. Королеве он не мил уж тем, что имеет влияние на ее сына, а узнай она, что месье де Беранже желает и вовсе отстранить Мадам от дел – и мой нынешний собеседник в секунду окажется государственным изменником. А там и до Монфокона недалеко.

Зачем мне это надо? Екатерина, как ни крути, – карта сыгранная. Ее влияние на сына год от года будет падать. Дю Гуа значительно интересней, и если сейчас его подцепить на крючок, то в будущем он может весьма пригодиться. Зачем же мне агент влияния без головы?! Тем более что крючок для любимца будущего короля Франции у меня, вероятно, есть. Огромный золотой крючок!

Выслушав мои соображения, Лис сообщил, что слышит речь не мальчика, а его папы; что утро вечера мудренее, хоть глаз не открывай; и что с его, Лисьей, точки зрения, раз уж все равно осень на дворе – самое время посчитать цыплят. К чему относилось последнее заявление, я так и не понял. Да и, правду говоря, меня сейчас больше интересовало другое: во что бы то ни стало необходимо было сохранить ценного агента влияния – Луи де Беранже, сьера дю Гуа.

– Послушайте, мон шер коронель! – Я сделал прочувствованную паузу, чтобы дать понять красноречивому хозяину, что в душе моей идет игра страстей. Пока еще с ничейным счетом. – Вы открываете мне глаза, дорогой друг. Позвольте, я буду звать вас так!

– Конечно, сир! – вдохновенно проговорил он. – Для меня это большая честь!

«Ну и дурак!» – читалось в его красивых голубых глазах.

«Сам дурак!» – могло читаться в моих, но надеюсь, не читалось.

– Судьба Франции важнее наших дрязг! Мы с Генрихом, выступив вместе, способны сокрушить и Гизов, и Кондэ!

«Бедные сестрички Клевские! – мелькнула в моей голове шальная мысль. – Обе останутся безутешными вдовами. То-то порадуются кузины!»

– Но для победы нужны деньги, очень много денег! – ни с того ни с сего выпалил я.

– Да… – Тяжело вздохнул дю Гуа, на этот раз, кажется, вполне искренне. – Но налоги проданы откупщикам уже на пять лет вперед. А для введения новых, как и для проведения займов у городов и Церкви, необходимо согласие Генеральных Штатов. Увы, даже если королю удастся убедить это скопище тупоголовых болванов проголосовать за выделение необходимых сумм, их все равно хватит лишь на месяц-другой войны. Этого явно мало.

– Пустое, мой друг, пустое. Послушайте, я хочу открыть вам одну тайну, которую сегодня, волей судьбы, знаю только я. Если сведения, обладателем которых мне довелось стать по счастливой случайности, верны, то мы с Генрихом сможем нанять на оставшуюся жизнь не только всех живущих в Швейцарии швейцарцев, включая стариков и детей, но также всех немецких ландскнехтов, российских стрельцов и дикарей Нового Света.

– О чем вы, сир?! – удивленно спросил мой новоиспеченный друг, оглушенный ливнем сиятельных посулов, внезапно обрушившихся на его затуманенный поздним временем мозг.

– Жизор совсем недалеко отсюда, – быстро, но по-заговорщически тихо продолжал я. – Езжайте утром туда. Я скажу вам, как найти условный знак, и если он все еще там – все богачи Ломбардии и Сиона будут одалживать у нас деньги, чтобы свести концы с концами.

– Но о чем речь, Ваше Величество? – напрягаясь, переспросил дю Гуа.

– Вы слышали о сокровищах тамплиеров? Я знаю, где они! – провозгласил я торжественно, поднимаясь из-за стола и «в волнении» делая несколько шагов по зале.

– Сокровища? – Беранже широко открыл глаза, но лицо его все еще выглядело скорее удивленным, чем заинтересованным. – Но разве Филипп Красивый не забрал их все из башни Тампля, когда этот нечестивый орден был упразднен?

– Мой друг! – Я понизил голос до полушепота. – Все обвинения, выдвинутые против тамплиеров, – вздорная ложь! Признания, вырванные под пыткой из их уст, имеют не больше веса, чем горячечный бред, ибо муки, которым их подвергали, были невыносимы. Однако, вернувшись в здравое расположение ума, они все, как один, отринули от себя грязный поклеп, возводимый на них мерзавцем, именовавшим себя папой Клементом V, и прихвостнями короля, которого я с болью в сердце вынужден числить в ряду своих пусть и дальних, но родственников.

Должно быть, вам неизвестно, но суд над тамплиерами так и не смог вынести обвинительного приговора. Орден был упразднен папской буллой. «Vox clamantis»: «Учитывая дурную репутацию тамплиеров, имеющиеся против них подозрения и обвинения…» Даже этот отъявленный негодяй не решился утверждать, что то, в чем обвинялись рыцари храма, – истина! – Я сделал паузу, чтобы перевести дыхание и оценить воздействие произносимых слов на собеседника, как ни крути, изрядно утомленного событиями сегодняшнего дня и теперь, после сытной трапезы, желающего более спать, чем вести серьезные беседы.

Начальный его запал уже исчез, и хотя мое повествование о несметных сокровищах немного взбодрило дю Гуа, веки его вновь непроизвольно клонились все ниже, напоминая о позднем, вернее, уже почти раннем часе и необходимости отдать положенную дань сну. Что ж, я не возражал, чтобы мое дальнейшее повествование воспринималось мсье Луи как сказка, рассказанная на ночь. Я начал повествование мерным, уверенным голосом, проникающим в сознание даже сквозь дремоту, лишь бы в голове отложилось мерцающее золотым блеском зерно, которое при надлежащем уходе могло дать необходимые всходы. Стало быть, от терзаний оболганных и замученных рыцарей храма пора было переходить к их сокровищам, стоимость которых многократно превышала возможности королевской казны.

– Я еще раз утверждаю, Луи, обвинения, выдвинутые против тамплиеров, – грязная ложь. Однако то, в чем их не обвиняли, то, о чем не упоминали ни инквизиторы, ни королевские судьи, – было правдой. Прошло бы еще совсем немного времени, и вся Европа, от холодных вод Северного моря до теплых Средиземного, представляла бы собой огромную единую империю, руководимую Великим Магистром бедных братьев Ордена Сионского Храма. По землям Франции, Кастилии, Арагона и других королевств в те дни уже можно было путешествовать из конца в конец, ни разу не ступив ногой на землю, не принадлежащую Ордену. Богатства его были огромны – до сотни миллионов ливров в год. Конечно, они очень много строили, покупали все новые земельные владения, спускали на воду корабли. Но не стоит забывать, что все это, в свою очередь, приносило им новые прибыли, огромные прибыли. Ведь владения Ордена не облагались никакими пошлинами. Все это несметное богатство оседало в неприступных командорствах тамплиеров.

Каждое командорство в большей или меньшей степени служило банковской конторой.

Упоминание о банковских конторах поневоле заставило дю Гуа отогнать дремоту и начать вслушиваться в мои слова. Как и у большинства вельмож высокого ранга, его долги давно уже перевалили за сотню тысяч ливров, а придворная жизнь, подобно иссушенной солнцем почве, требовала все новых и новых золотых ливней. И вот теперь, когда тучи вожделенного металла начали сгущаться на горизонте, неуемная жажда, к моей радости, заставляла алчного фаворита забыть обо всем на свете.

– Незадолго до ареста последний из Великих Магистров Ордена, Жан Моле, ссудил Филиппу Красивому полмиллиона ливров, не слишком обременив орденскую казну таким займом. А это был не первый долг короля. Отдавать их венценосному фальшивомонетчику было нечем. Наоборот, деньги нужны были еще и еще, а взять их, кроме как у тамплиеров, было негде. Этот государь, призвавший проклятие на род Капетингов, к тому времени уже обобрал всех, кого только мог. Даже собственные монеты он велел чеканить из золота и серебра худшей пробы и к тому же меньшего веса. Кого другого за это могли сварить в кипящем масле, но король Франции выше земного суда. Тогда-то он и решил разграбить богатства Ордена.

На пару с другим разбойником, папой Клементом V, незадолго до того посаженным им на престол наместника святого Петра, он состряпал предательский указ об аресте тамплиеров и изъятии их сокровищ. Его собственный хранитель печати, архиепископ Нарбонна, Жиль Эслен отказался скреплять этот ордонанс священным символом королевской власти, за что и был смещен.

От него-то о гнусном заговоре стало известно Моле. Вначале тот не мог поверить в такое вероломство. Тамплиеры всегда поддерживали Филиппа IV. Но вскоре из различных командорств в Париж стали приходить списки с указа, разосланного королем во все владения Франции. Вскрывать двойной пакет, в котором хранился сей проклятый пергамент, было запрещено до указанного часа, но власть короны бессильна там, где нет почтения к монарху. Незадолго перед началом арестов большая часть сокровищ покинула Тампль, а кассы командорств были спрятаны в заранее подготовленные тайники. В чем-чем, а в этом деле тамплиеры не знали себе равных.

Добыча не оправдала чаяний вероломного короля. Немного позже он жаловался, что только его собственные вклады в орденскую казну уменьшились на сто пятьдесят тысяч ливров. Вожделенные богатства исчезли. Большую часть их так и не удалось отыскать, вдохновенно вещал я, сам до конца не зная, говорю ли я правду или же слова, точно льющиеся рекой из недр моего сознания, – лишь плод моего воображения. Что ж, если в результате моих ночных сказок дю Гуа отправится разыскивать пропавшие сокровища, у меня появится реальный шанс проверить истинность этих слов.

– Что было дальше, вам, должно быть, отчасти известно. Пытки, казни, ссоры государей и Клемента V из-за владений Ордена… Но так было далеко не везде и не всегда. Во многих местах тамплиеры были полностью оправданы и влились в другие рыцарские ордена. В иных же, хотя под давлением папской власти они арестовывались, обхождение с ними было весьма гуманное.

Тогда-то и попадает в поле нашего зрения приор Ма-Дью и Русильона, заместитель командора Арагона Рамон де Са-Гуардия. Отказавшись признать выдвинутые против Ордена обвинения, он и множество иных рыцарей заперлись в своих крепостях, откуда послали воззвание папе, где перечисляли великие заслуги храмовников перед Церковью и христианским миром. Это не возымело действия. Осада арагонского Миравета, где находился Са-Гуардия, продолжалась без малого год. Когда же крепость была взята и сам приор захвачен в плен, его вытребовал к себе король Майорки Хайме I, которому принадлежали Русильон, Ма-Дью и Монпелье. Государь Арагона с радостью уступил неукротимого рыцаря своему собрату. С тех пор Са-Гуардия жил в замке Ма-Дью, залечивая раны и не выезжая за крепостные стены. Ему был назначен пансион в триста пятьдесят ливров и дано церковное прощение. Оставшиеся без единого руководства тамплиеры, во множестве скитавшиеся по Европе, видели в герое Миравета своего нового вождя, но такая роль, должно быть, оказалась чрезмерной для этого отважного воина.

Однако, так или иначе, у Са-Гуардия оказались шифрованные записки из различных командорств, в которых скрыто местоположение тайников с орденской казной. Умирая, он передал их одному из двадцати четырех рыцарей, живших в Ма-Дью вместе с ним. Тот – следующему. Вплоть до последнего – Ги де Беранже, владельца замка Колль, что близ Бурбонэ.

– Мой родич?! – почти прошептал Луи.

– Вполне возможно, друг мой. Вполне возможно, – кивнул я. – И в этом, несомненно, перст судьбы. Записки эти, забытые всеми, долго хранились в замке Колль, где в 1350 году умер Ги де Беранже. Позже владение это много раз переходило из рук в руки, пока не было куплено моим отцом. Там я их и нашел. Кое-что, надеюсь, мне удалось расшифровать…

Однако за окнами уже светает. Пора отправляться спать. Завтра с утра я поведаю вам о знаках, которые помогут найти сокровища. Спокойной ночи, мой друг! Добрых снов!