Текст книги "Каторжанин"

Автор книги: Владимир Колычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Владимир Колычев 

Каторжанин

© Колычев В., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Глава 1

Мир, труд, май, шашлыки, водка… Умаялся народ за день. Непростое это дело – генеральную уборку во дворе и в доме провести, а потом еще и событие обмыть. Спят дачники, не беспокоятся о своей машине. Двор свой, ворота закрыты, чего бояться?

А сторожевого пса во дворе нет. Зимой дача пустует, а собака одна без хозяев жить не может, поэтому ее и не заводили. Некому охранять машину, и она может стать легкой добычей для вора. И станет. Аккумулятор с нее не снят, свечи вкручены как надо, даже капкана в педалях нет. А зачем напрягаться, когда двор свой и чужие здесь не ходят?

Но они еще как ходят!

Парень в черной ветровке набросил на голову капюшон, осмотрелся и ловко перемахнул через забор. Затаился, огляделся. Двор пустой, в доме тихо, окна не светятся. Лампочка горела только под козырьком на крыльце, а вор подкрадывался к «Волге» с темной стороны.

Матвей Молотов любил шик и блеск, ему нравилось прожигать жизнь в кабаках и в постелях с красивыми телками. И еще он любил пощекотать нервы за карточным столом. А для этого нужны были деньги. Отец отказался финансировать его удовольствия, но Матвей наловчился зарабатывать сам.

Он знал, как отжать боковое стекло, просунуть в салон зацеп и поднять рычажок – вот дверца и открыта. Матвей сел на водительское кресло, осторожно ощупал педали, сунул руку под панель, выдернул из гнезда замок зажигания, отсоединил проводки, одним коснулся другого и завел двигатель.

Со двора он выезжал с выключенными фарами. Выворачивая в проулок, он оглянулся на дачный дом. Хоть бы одно окошко засветилось, хоть бы кто на крыльцо выскочил…

Матвей выехал за ворота дачного кооператива, включил фары и вырулил на лесную дорогу. Через четыре километра будет «бетонка», по ней он выйдет на Ярославское шоссе, – и на Москву. «Волга» почти новая, судя по всему, в отличном состоянии, Шалут за такую три «косаря» отстегнет, и то этого будет мало. Есть люди, которые могли бы и пять штук за такую красавицу дать, но Матвей таких не знает. И выходов у него на Закавказье нет, а то можно было взять за «Волгу» и все двадцать тысяч…

– А куда мы едем? – донеслось вдруг с заднего сиденья.

Матвей умел владеть собой, профессия того требовала, и руль из рук от неожиданности не выпустил, но все-таки стало немного не по себе. Голос девичий – тонкий, нежный, но принадлежать он мог и какой-нибудь толстухе с тяжелой рукой и с бутылкой из-под шампанского в ней…

Он высматривал эту машину весь день, видел ее хозяина и его домашних. Сам он «мужичок с ноготок», зато жена у него – баба крупнотелая, толсторукая, такая ударит – и дух из тебя вон.

Хозяин машины друзей из города привез, сначала работой нагрузил, а затем «поляну» в награду накрыл – шашлыки, водка, все такое. И дочка с ним была – худенькая длинноногая девушка лет двадцати. Светлые, с химической завивкой, волосы, дешевые «капельки» в ушах, белое платье «сафари». Все вкалывали, и только эта фифа слонялась по двору как неприкаянная, больше вид делала, чем работала. Нельзя ей было себя излишне утруждать, маникюр она могла испортить, и платье испачкать. И вообще, слишком нежное она существо, чтобы заниматься грубой работой…

Матвей съехал на обочину, остановил машину, вышел из нее, пересел на заднее сиденье и, сгребая барахтающуюся девушку в охапку, спросил:

– Ты кто такая?

Да, это была та самая девушка – те же светлые вьющиеся волосы, джинсовое платье, маникюр на пальцах.

– Рита я! А ты?

– Фредди Крюгер! Ночной кошмар заказывала?

– Нет!

– А какого черта в машину села?

– Села. И заснула… Ты не Фредди Крюгер, ты нашу машину угнал, да?

– Не угнал, на прокат взял.

Он должен был связать Риту, затащить в лес и там оставить, но ему почему-то не хотелось расстаться с этой фифой. Слишком уж хорошо от нее пахло, и тело у нее такое упругое.

– Вместе со мной? – весело спросила она.

– А ты хочешь со мной прокатиться?

– Ну, делать нечего…

Он расстегнул одну верхнюю пуговицу на платье, другую.

– А если мы далеко заедем?

– Я смотрю, ты разогнался, – усмехнулась Рита.

– Тебе же делать нечего, – широко улыбнулся он в ответ.

– Ну, почему же нечего! – Рита потянулась к нему, прижалась теснее, и он на мгновение подумал, что это такой коварный план с ее стороны – закрыть доступ к воздуху и удушить.

Но нет, не собиралась она его убивать. Напротив, она хотела, чтобы Матвей был живее всех живых. Машина стояла на дороге в каких-то двух-трех километрах от дачи. Ее могли хватиться, тогда у Матвея возникнут серьезные проблемы. Но не было у него сил выбить из седла шальную наездницу…

Музыка стихла, свет погас, и что там происходит в доме, можно только догадываться.

Матвей хмурил брови, глядя на темные окна дачного дома. Вроде бы и не воспринимал он Риту всерьез, но ревность вдруг схватила за душу. Что, если она сейчас развлекается с приехавшим в гости знакомым отца? Может, это у них уже и не впервые, может, она и раньше грешила с Павлом Севастьяновичем, мужик он еще не старый.

Тогда, в машине, это было какое-то сумасшествие… А потом она попросила отогнать машину обратно во двор, и Матвей не смог ей отказать.

Она его не осуждала, напротив, сама предложила компенсировать потерю. И наводку на другую «Волгу» дала, и «терпилу» на себя взяла. Она должна была подмешать снотворное в коньяк Павла Севастьяновича, дождаться, когда он уснет, и подать Матвею знак. Но свет в доме уже погас, а Рита все не дает о себе знать.

«Может, зайти в дом да напомнить ей о себе, о деле? А заодно посмотреть, чем она там занимается…

Нет, нельзя этого делать. Зато можно осторожно заглянуть в окно». Матвей уже сделал несколько шагов к дому, когда появилась Рита.

Отец у нее работал где-то на Севере, хорошо зарабатывал, оттуда же и «Волгу» привез – по госцене взял, причем без всякой очереди. И на дочь денег не жалел, шмотки у нее фирменные. Джинсовая курточка на ней, короткая юбка из одного с ней комплекта, туфли на высокой шпильке.

Покачиваясь, она спустилась по ступенькам, икнула, достала сигарету и, заметив Матвея, пьяным голосом протянула:

– Ты уже здесь? Можешь начинать, он спит как убитый. – И протянула ему ключи от машины.

– Долго ты! – сквозь зубы процедил Матвей, вскрыл машину и вернул ключи Рите. Они должны оставаться в доме, поэтому дальше он без них управится.

Со двора Матвей выезжал один, Рита вернулась в дом, нельзя ей попадать под подозрение. Хотя вряд ли жертва станет на нее заявлять. Он же не дурак, чтобы свалить вину на Риту. И у родителей вопросы появятся, и у его жены… Действительно, чем он занимался с юной красоткой, когда жена в командировке?..

– Три «косаря», – с легким кавказским акцентом сказал Шалут, осмотрев «Волгу».

Матвей кивнул. Ничего другого он и не ожидал.

Машина стояла на территории гаражного кооператива, в тупике, отгороженном от общей части забором и воротами. Восемь гаражей здесь – для угнанных машин. В этом закутке и номера перебьют, и новые документы оформят, надо будет, и перекрасят. У Шалута все на мази – от угона до сбыта.

– Пойдем.

Шалут кивком головы показал на крайний, у самой стены гараж. Там у него штаб-квартира и тайник, в котором хранились деньги, но обычно с Матвеем он расплачивался на месте.

В гараже Матвей увидел двух таких же «лаврушников», как и Шалут. Один – молодой, в черной шелковой рубашке, с распахнутым воротом, с растительностью на груди, в которой терялась толстая золотая цепь с крестом. Черные как смоль волосы, резкие хищные черты лица, орлиный нос. Второй – постарше, грузный, тяжеловесный, черты лица, как у типичного кавказца, а волосы рыжие, и кожа веснушчатая. Молодой держался настороженно и, увидев Матвея, впился в него хищным пытливым взглядом. Рыжий, казалось, думал о чем-то хорошем. Взгляд мечтательный, мышцы лица расслабленные, скорее всего, под кайфом он. На Матвея рыжий даже не взглянул.

Шалут сунул руку в железный ящик для инструмента, достал оттуда пачку денег, отсчитал двадцать сторублевых купюр и с важным видом протянул Матвею, явно рисуясь перед своими гостями. Со стороны действительно могло показаться, что две тысячи рублей для него сущий пустяк… Но почему только две?

– А не мало? – спросил Матвей.

– Э‑эй, а ты разве не вор? – удивленно произнес Шалут и неприязненно поморщился.

– Ну-у…

В какой-то степени Матвей действительно был вором. А как еще назвать человека, который угнал на продажу шесть машин? Но к воровскому ходу, как таковому, он себя не причислял. Много лихих дел на его счету, но воровской романтикой он не проникся. Зачем ему это?..

– Я тебя уже давно знаю, Матвей, ты правильный пацан. Наш пацан, воровской. Или ты держишь себя за фраера?

– Ну, я как-то не думал.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один…

– Я в твои годы за зоной уже «смотрел», – снисходительно усмехнулся Шалут. – Короче, если ты наш, воровской, с тебя «штука» «на общак»!

Матвей даже вытянулся в лице от возмущения. Он ничего не имел против «общака» и всяких там движений вокруг него, но не готов был пожертвовать целую «штуку» на воровское благо.

– Я не понял, пацан, ты что, на неприятности напрашиваешься? – резко и зло бросил молодой грузин и коснулся пальцами верхней пуговицы на рубашке, будто собирался рвануть ее на себе.

– Да нет, не напрашиваюсь, – пожал плечами Матвей. – Просто неожиданно как-то.

– Неожиданно «мусора» наваливаются, – без малейшего акцента, неторопливо, проговорил рыжий. – Примут, закроют в беспредельную хату, а там «лохмачи». Если же мы прогон по тебе сделаем, ни одна падла даже глянуть на тебя не посмеет. Ты понимаешь, о чем я?

– А принять тебя могут, – добавил Шалут. – Ты в нашей работе по уши…

– А сдашь кого-нибудь, я тебе своими руками штифты выну! – возбужденно вскочил с места молодой и даже пальцы растопырил – словно собирался воткнуть их Матвею в глаза.

– Ша, Фидель! – одернул его Шалут. – Матвей не сдаст! Я его насквозь вижу.

Фидель сдал назад, сел на свое место. А Шалут достал из кармана новенькую, запечатанную колоду карт и, глядя на Матвея, с загадочной улыбкой проговорил:

– Погорячились мы по ходу, нужно остыть.

– Ну, можно.

Матвей напрягся. Карты действовали на него как зажженная лампочка на собаку Павлова. Он обожал одуряющие моменты, которые приносит сорванный банк, да и легкие деньги любил не меньше.

Шалут глянул на Фиделя, тот скривился и нехотя сказал:

– Ну, если только по «чирику».

– Может, по сотке?

– Много.

Фидель как чувствовал, что удача не улыбнется ему. Он слил в «двадцать одно» сотню рублей и отвалил в сторону. Не везло и Шалуту. Зато фартило Матвею, он выиграл две сотни, замахнулся на третью, но Фидель вышел из игры, и удача переметнулась на сторону Шалута. Матвей потерял все, что взял в плюс, ушел в минус, но фортуна снова улыбнулась ему. Он знал, что это продлится недолго, поэтому предложил повысить ставку до ста рублей. И выиграл «штуку», ту самую, которую зажал Шалут. Удача улыбалась ему в лицо, азарт толкал в спину, и его понесло. Он повысил ставку до тысячи, поднял свою плюс до шести «косарей», а потом вдруг остался ни с чем. Фортуна отвернулась от него, но Матвей уже не мог остановиться.

– Все, хватит! – Шалут смотрел на него как на сумасшедшего – с усмешкой и презрением.

А Матвей был словно невменяемый. Он проиграл восемьдесят штук, но у него был шанс отыграться. Он точно знал, что шанс есть. Еще немного, и он появится, тогда Шалут сам уйдет глубоко в минус.

Но Шалут отказался играть в долг, и он имел полное право на это.

Восемьдесят штук! Матвей схватился за голову, когда до него дошло, сколько он проиграл. Отец у него – доктор наук, профессор, академик, и очень хорошо зарабатывал, но восемьдесят тысяч ему не поднять и за пятилетку.

– Как возвращать будешь? – пристально глядя на него, спросил Шалут.

Карточный долг – дело святое, и Матвей прекрасно это понимал, тем более долг законному вору. С него теперь не слезут, пока он не рассчитается.

– Я отработаю.

Шалут кивнул и закатил глаза, подсчитывая, сколько и каких машин должен подогнать ему Матвей, чтобы закрыть свой долг. А он закроет. Подгонит пару десятков тачек и закроет. Главное, чтобы его не повязали менты до того, как он рассчитается с Шалутом.

Машина почти новая, но никак не заводилась. Матвей уже собирался уходить, когда двигатель наконец «схватился» и заработал. Но в это же время из дома выскочил мужик с топором в руке.

А ворота во двор железные, с удара их не откроешь. Но и в этот раз Матвей работал в паре с Ритой. Она не отвлекала жертву, не лезла к нему в постель, не усыпляла, а тупо стояла у ворот. «Девятка» завелась, и она тоже пришла в движение – открыла створку ворот.

А вторую створку открыть не успела: не было у нее для этого времени. Впрочем, хватало и одной половины, чтобы выехать.

Матвей остановился у самых ворот, Рита открыла дверцу, запрыгнула в салон.

– Убью, суки! – орал потерпевший.

Одной рукой он схватился за ручку задней двери, которую не успела закрыть за собой Рита, замахнулся топором, но промазал, и боек быстро опустился на заднее стекло. Мужику пришлось отвалить в сторону, а машина вырвалась в лабиринт узких улочек и вскоре покинула дачный поселок.

– Блин, я тащусь с тебя, Молотов! – сжимая кулаки, восторженно просияла Рита.

Она только что могла остаться без ноги, впереди опасность, а ей хоть бы хны. Ей нравилось угонять машины, и она этого не скрывала.

А еще Матвея смущала самостоятельность. Она могла пропадать с ним сутками, не отчитываясь перед родителями.

Какое-то время Матвей молчал, набираясь решимости, и наконец спросил:

– Скажи, зачем тебе это все надо?

– Что это? – не поняла Рита.

– Ну, со мной, на дело… Зачем?.. Могут же схватить, а это реальный срок. Зачем тебе это?

– А тебе?

– У меня долг, мне отрабатывать надо. Если не отработаю, поставят на нож.

С тех пор как Шалут поставил его на счетчик, Матвею больше не надо было искать оправдания – ни перед собой, ни перед Ритой. Проигрался он и теперь ходит в должниках. Больше никогда не сядет за карточный стол, слово себе дал завязать с этим делом. Но кому от этого легче?

– Я не хочу, чтобы тебя поставили на нож. Поэтому я с тобой.

– А если влетишь?

– Все равно… Я люблю тебя, Молотов. Я очень тебя люблю.

– Да ну!

Он хотел, но не мог верить. Она ведь едва успела рассмотреть его тогда в машине. Был бы на его месте кто-то другой, она бы отдалась так запросто и ему.

– Гну! – Надув щеки и скрестив руки на груди, Рита отвернулась. Она не собиралась его в чем-то убеждать, она просто хотела быть рядом.

Помятая дверь, разбитые стекла. Все это, конечно, можно было починить, люди у Шалута для этого есть, но вор качал головой, осматривая машину.

– Ну, я же не прошу три штуки за это дело, – вздохнул Матвей. – Можно две с половиной.

– И на «общак»… Полторы в зачет пойдет… Мало… И долго… – качая головой, тускло сказал Шалут. – Кто там у тебя?

Он заметил сидящую в машине Риту, щелкнул пальцами по стеклу, движением пальцев поманил ее к себе. И Матвей кивнул – да, она может выходить. Машину он уже, считай, сдал, сейчас они покинут гаражный кооператив, поймают тачку и отправятся на новое дело. Если, конечно, Рита будет настаивать. Он бы дал ей отдохнуть пару дней, но не хочет она – такая вот ситуация.

Рита вышла из машины и взяла Матвея за руку, с опаской глядя на вора.

– Здрасте!

– Хорошенькая. Твоя телка?

– Она – не телка! – вскинулся Матвей.

– Это правильно, – покладисто улыбнулся вор. – Не надо признаваться в том, чего нет… Здесь пока побудешь! – Он кивком головы показал Рите на открытый гараж.

– Почему это? – возмущенно спросил Матвей.

– Сделаешь дело – заберешь, – ответил Шалут и, отводя Матвея в сторонку, с нотками зависти в голосе добавил: – Клевая девчонка… Невеста?

– Ну-у… В общем, да.

– Я тебе, брат, подарок на свадьбу сделаю. Тридцать «косарей» скину. Пятьдесят останется. Но ты их сегодня и отработаешь. И все, никаких долгов.

– Сегодня? – У Матвея сжалось сердце в недобром предчувствии.

– Ну, а чего тянуть… Пацан ты правильный, я в тебя верю… Короче, фраера одного нужно проучить.

– Фраера? Проучить? – пробормотал Матвей.

– Только мямлить не надо… – с осуждением глянул на него вор. – Сделаешь дело и дальше работай. Я тебе «штуку» на каждую тачку накину.

– А что делать надо?

Шалут выразительно провел пальцем по горлу.

– Что, так серьезно? – похолодел Матвей. Одно дело – морды всяким козлам на дискотеках бить, машины угонять, и совсем другое – убивать. На «мокруху» он не подписывался.

– Очень серьезно. И ты уже в курсе дела. Поэтому без вариантов: или ты решаешь проблему, или твоя девочка остается здесь. Навсегда.

Уж полночь близится, а Германа все нет… Смешно это или нет, но жертву действительно звали Германом. Рослый парень, плотного телосложения, можно даже сказать, качок. Матвей не видел его вживую, но Шалут дал подробное описание. Массивная тяжелая голова, круглое лицо, маленькие поросячьи глазки, широкий приплюснутый нос, а главное, раздвоенный подбородок. Шалут назвал его «яйцебородым».

Матвей знал, где он живет, и, придя к его дому, устроился в беседке, наблюдая за подъездом. Июнь месяц, в это время дни длинные, а ночи предельно короткие. Темнеть еще только-только начинает…

Герман еще молодой, он мог и до самого утра гулять, обычное дело. Но Матвею не хотелось пропадать в этом дворе всю ночь. Ему спешить надо: Рита в заложницах у Шалута, и он должен как можно скорее освободить ее… А Германа все нет, и ощущение тупика усиливается.

Сумерки сгустились, во дворе зажглись фонари, и Матвей переместился на скамейку перед подъездом. Только он сел, как появился Герман. Действительно, рослый, мощный. И яйцебородый. Он быстро прошел мимо, и тот, словно подхваченный вихрем, вскочил и понесся за ним…

Матвей никогда еще никого не убивал, он даже не знал, как это делать. И страшно ему, и вид у него растерянный – Герман мог заподозрить неладное. Но парень ничего не замечал, и Матвей беспрепятственно зашел в подъезд, доставая из кармана нож…

Шалут говорил, куда и как нужно бить, чтобы наверняка, но все наставления вдруг вылетели из головы. И решимость убивать исчезала ударными темпами. Зачем он должен убивать? Ясно же, что Шалут играл краплеными картами. Он же нарочно поставил его на долг, чтобы подбить на «мокрое» дело. Возможно, собирался использовать его как одноразовую торпеду. Матвей убьет Германа, а потом на нож поставят и его самого. И Риту заодно. А если так, то нужно возвращаться, забирать Риту, а там видно будет. Страна большая, а руки у воров коротки… Действительно, нет никакого смысла убивать человека, только грех на душу брать.

Герман подошел к лифту, нажал на кнопку и только тогда заметил и Матвея, и нож в его руке.

– Эй, я не понял! – воскликнул он и ударил его ногой.

Матвей успел среагировать, на рефлексах ушел от удара. И ответил. Он мог бы ударить в ответ ножом, но в ход пошли руки и ноги. Он заблокировал ударную ногу противника, лишил его равновесия и обрушил на него град ударов. «Цуки», «учи», «энпи»… Он бил так, как требовала обстановка. Бил, пока противник не затих.

Герман всего лишь отрубился, пропустив рубящий «учи» в переносицу. Матвей не стал его добивать. Он поднял с пола нож, сунул его в карман и был таков…

Забор высокий, железобетонный, колючая проволока поверх него, но Матвей знал, куда и зачем он лезет, и это придавало ему сил. Он порвал рукав, оцарапал железной колючкой щеку, но препятствие взял и направился к приоткрытой двери в гараж.

Тихо в отстойнике, нет никаких работ. И только в штаб-гараже Шалута кто-то что-то говорил. Голос звучал монотонно и напоминал голос диктора, передающего новости с экрана телевизора. Может, никого там и нет, кроме Риты, сидевшей у работающего «ящика». Матвей должен отработать по «мокрому» делу, отчитаться перед Шалутом и забрать ее отсюда. Да, он облажался, не смог убить жертву, но вор пока не может об этом знать, Матвей со всех ног сюда спешил.

В гараже действительно работал телевизор, но Шалут на экран не смотрел, он был занят Ритой. Девушка лежала на столе животом вниз – голова повернута набок, тело и руки привязаны к столу. Без одежды, беззащитная, и Шалут, нависший над ней…

Больше в гараже никого не было. Но если бы здесь находились люди Шалута, Матвея это не остановило бы. Сейчас он готов был драться со всеми чертями ада. Готов был биться насмерть, лишь бы отомстить за Риту.

Он достал из кармана нож, подскочил к Шалуту и всадил клинок в область почки. Быстро ударил, по самую рукоять, с прокруткой. Именно так Шалут и учил его бить…

Он развязывал Риту, когда в гараж вдруг ворвались вооруженные люди. Одни были в форме, другие – в штатском. Матвей отбросил нож в сторону и поднял руки. Ментов было слишком много, чтобы сопротивляться…

Глава 2

Вода холодная, времени на помывку чуть-чуть. Матвей спешил намылиться с ног до головы. Маленький обмылок выскальзывал из рук и в конце концов выскользнул. Он шагнул за ним и застыл как вкопанный, почувствовав пристальное к себе внимание.

– Ну, чего встал, как хрен с бугра? – с усмешкой спросил кряжистый тип с квадратной головой.

Маленькие оттопыренные уши напоминали миниатюрные локаторы, форма черепа прямоугольная, но на этом сходство с карикатурным роботом заканчивалось. Глаза у него живые, похотливые, оскал кривой, глумливый. Роста он среднего, а в плечах косая сажень, руки короткие, но наверняка сильные. Вперив в Матвея пристальный взгляд, он кивком головы показал на обмылок:

– Давай, поднимай!

Матвей в ответ демонстративно повернулся к странному арестанту спиной и, улучив момент, встал под струю холодной воды. Сполоснувшись, отошел в сторонку и снова нос к носу столкнулся с ним.

– Я с тобой разговариваю, ты что, глухой! – пристально глядя на него, ткнул ему пальцем в грудь мужик.

И тут же взвыл от боли. Это Матвей, схватив его за пальцы, с силой выкрутил руку.

– Я не знаю, кто ты такой, но, если ты еще раз подкатишь ко мне, я заявлю «смотрящему», с его разрешения вызову тебя раз на раз и выверну тебя наизнанку. Ты меня понял?

– Пусти!

Матвей кивнул и разжал руки. Мужик не удержал равновесие и шлепнулся в мыльную лужу под ногами. Это его так взбесило, что он, вскочив на ноги, выхватил из-за голенища сапога нож с наборной ручкой.

– Без «смотрящего» хочешь? – хищно усмехнулся Матвей, принимая боевую стойку. – Ну, давай!

Четыре месяца он провел под следствием, еще столько же шел по этапу. Долго шел, нудно. И в СИЗО к нему лезли, и на пересылках, но ему удавалось отшивать всех этих уродов. Одному челюсть сломал, второму перебитый нос вправляли, третий на правый глаз ослеп после точечного удара. А этому он сейчас сломает кадык, если не уймется. А по-другому нельзя, лагерное быдло понимает только язык силы.

– Губарев! Я тебя сейчас в кондей запру! – властно донеслось со стороны двери.

В моечный зал вошел пузатый прапорщик с красными от мороза щеками. Старый застиранный китель, брюки с разглаженными стрелками, но, несмотря на внешнюю неухоженность, выглядел он внушительно. К тому же за ним была система, на которую Губарев мог только гавкать, как шакал, а зубами он в нее точно не вцепится. Вернее, клювом. Бакланским.

Так и оказалось. Отморозок затих и отвалил в сторону, а Матвей отправился одеваться.

– Ты покойник, падла! – донеслось ему в спину.

Матвей кивнул. Угроза принята, и отнесется он к ней со всей серьезностью. Но трепетать от страха не будет, хотя бы потому, что смерть не очень-то пугает его.

Когда жизнь заходит в тупик, движение вперед прекращается, дальше – только вниз. Так и с Матвеем – он опускался все ниже и ниже. Дно совсем близко. Мерзкое, лишенное всякого жизненного смысла. И не жизнь там, а жалкое существование. Так что, если ему вдруг суждено погибнуть под ножом того же Губарева, то ничего страшного. Хотя, конечно же, подставляться под удар он не будет…

А жизнь его зашла в тупик с тех пор, как он бросил вызов родителям, а затем и обществу. Пьянки, гулянки, посиделки с друзьями – все это требовало денег, причем с каждым разом все больше. А еще нужно было оплачивать карточные долги, которые время от времени возникали. Сначала у родителей лопнул бюджет, а затем и терпение. Матвей должен был понять отца, который влез в долги, чтобы у него было все, но нет, он пошел на принцип – угнал одну машину, вторую, с Шалутом связался. А в итоге оказался в следственном изоляторе. Арестовали его за убийство, а потом еще и за угоны предъявили. Шалут насиловал его девушку, Матвей схватился за нож, не отдавая отчет в своих действиях, но защита не смогла подвести дело под убийство в состоянии сильного душевного волнения. И хотя отец нанял очень хорошего адвоката, все оказалось без толку. Вот если бы Матвей не угонял машины, тогда, возможно, ему пошли бы навстречу. Но ведь он угонял. И фактически состоял в преступном сообществе.

Суд все-таки сделал ему снисхождение. Он мог получить все пятнадцать лет, но ему дали восемь – с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Всего-то…

Отец не проклинал Матвея, не отказывался от сына, но махнул на него рукой. Сколько раз говорил ему, что нужно взяться за ум, осмыслить свою жизнь, сделать правильные выводы, а все как об стенку горох. Не хотел Матвей исправляться добровольно, и теперь это будут делать принудительно. А если с ним вдруг что-то случится, родители убиваться не станут. Нет у них больше слез, все выплакали, и в этом виноват только он сам.

Родители дают о себе знать, и передачи отправляют, и письма шлют, а от Риты ни слуху ни духу. Как будто и не было ее в этой жизни… Не простила она ему, что попала в такую ситуацию, даже несмотря на то что Матвей наказал беспредельщика. Так ему и надо…

Сибирские морозы не чета московским, дышать невозможно, только глотать воздух. А он холодный, не глотается…

В цеху чуточку теплей, чем на улице, и печка здесь есть, руки можно погреть, а еще лучше всем телом к ней припасть. Матвей так и сделал. Сдал бревно и обнял печку.

– Эй, ломовой, хватит греться! Давай за работу!

Матвей отошел от печки, взялся за тележку, на которой завозил на распил бревна. Работа у него каторжная, но никто не виноват, что у него нет серьезной профессии, которая позволила бы ему работать в тепле. С учебой он завязал еще на третьем курсе университета… Если учеба мешает наслаждаться загулом, брось ее, проклятую. Так он и сделал – по своему скудоумию…

Лучше бы он в армию тогда после отчисления ушел, сейчас бы дослуживал. И домой бы вернулся человеком…

Он выкатил тяжелую скрипучую тележку во двор, загрузился, вернулся в цех. К печке сразу нельзя, надо несколько ходок сделать, только тогда его к ней подпустят… Вот если пилорама вдруг сломается, тогда можно будет погреться. Но не сломается…

Матвей бросил взгляд на железную печку, возле которой стояли двое в новеньких теплых клифтах. Куртки на них с иголочки, но сами они старенькие, в смысле, бывалые. Важные, деловые, нахальные, на Матвея смотрели с презрением, но вместе с тем и оценивающе. Один среднего роста, коренастый, второй долговязый, с длинными и сильными руками. Оба ущербные – как на внешность, так и по содержанию.

– Молот, тут это, к тебе! – Костлявый Кузьмич толкнул Матвея плечом, кивком головы показывая на них. – Тебя зовут… Блатные, от Боярчика. Ты это, осторожней с ними…

Последние слова Матвей слышал уже на ходу. Он прекрасно понимал, что интерес лагерного «смотрящего» ничего хорошего ему не сулит, но и отступать не собирался. Да и некуда.

Вор Боярчик «смотрел» за всей зоной, Матвей лично его не знал, но все-таки сослался на него в разговоре с Губарем. В принципе, он правильно все сделал, но теперь его могли спросить за тот инцидент.

Неделя уже прошла с тех пор, Матвей и распределение в отряд получил, и в камеру заехал, и работает уже в меру сил своих. Он думал, что инцидент с Губарем сойдет на нет сам по себе, но, увы.

– Ты, что ли, Молот? – Коренастый двигал челюстями, как будто перемалывал зубами большой ком жевательной резинки, хотя там ничего такого и не было.

Матвей кивнул. Его так назвали еще в следственном изоляторе, после того как он с одного удара вырубил особо озабоченного «баклана». И вырубил, и челюсть сломал. И никто не возражал против столь звучного «погоняла».

– А я – Мадьяр. Слышал? – с небрежностью спросил коренастый.

Матвей снова кивнул. Да, конечно, слышал он про Мадьяра… Возможно, это был какой-то другой Мадьяр, но ему-то какое дело?..

– А кто такой Губарь, знаешь?

– Ну, был такой, – помрачнев, исподлобья глянул на него Матвей.

– Что ты там обещал с ним сделать?

– Ну, если «смотрящий» добро даст.

– А если даст?

– Я готов, – кивнул Матвей.

– А если Губарь тебя на нож поставит?

– Чему бывать, того не миновать.

– Сегодня за тобой зайдут, жди.

Мадьяр подмигнул Матвею и, не прощаясь, направился к выходу. И долговязый глянул на него – с ухмылкой. И еще громко гыкнул, поворачиваясь к Матвею боком.

Ну, вот и началось. Матвея вызывали на разбор к «смотрящему», и там он действительно мог умереть в поединке с Губарем. Он будет биться до последнего, но если вдруг – значит, так на роду написано…

Губарь жег взглядом и раздувал ноздри, но на Матвея не нападал. Не было такой команды. Пока не было.

– За что тебя закрыли, Молот? – спросил «смотрящий», тускло глядя на Матвея.

Речь у него медленная, такая же заторможенная, как у Шалута, когда тот был под кайфом. И зрачки у него такие же суженные… Видно, вмазался Боярчик от нечего делать. Немолодой он уже, далеко за сорок. Морщины у него на лбу интересные: на нижней половине – вертикальные, а на верхней – горизонтальные. Вертикальные морщины как столбы подпирали горизонтальные. А морщины глубокие, явно не от хорошей жизни. Седина в волосах с рыжеватым оттенком, глаза желтушные, отечные круги под ними, щеки впалые, цвет лица нездоровый, землистого цвета. И весь он будто высохший изнутри.

– Человека убил, – ответил Матвей.

– Я слышал, этот человек в законе был. – Боярчик осуждающе качал головой, мысленно взвешивая вину подсудимого.

Матвей приготовился к смерти, но все равно ему стало не по себе. Одно дело умереть в честном бою, и совсем другое – сдохнуть подобно бешеной собаке…

– Да нет, не был он в законе. По ушам ему дали. Ну, еще до того, как…

Шалут, как оказалось, был развенчанным вором. Не устоял он перед соблазном, кинул кого-то из своих на продаже, за это и получил по ушам.

– Но ты же думал, что Шалут в законе.

Матвей потрясенно посмотрел на Боярчика. Он здесь в зоне без году неделя, до Москвы тысячи километров, а вор все про него уже знает. Как такое может быть?..

Какая сорока на хвосте притащила?..