Текст книги "Я промазал, опер – нет"

Автор книги: Владимир Колычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Я искренне считал, что голубь – символ мира. Но сегодня эта наивная вера была самым наглым образом порушена. И не кем-то, а самими голубями, которые, что воронье, кружили над нашими головами, сбрасывая зловонные бомбочки. Одна такая капля щелкнула меня по плечу, размазав по земле остатки хорошего настроения.

Лейтенанту повезло меньше. Голубиная стая паскудно испортила ему прическу, причем сразу в двух местах.

– Вот суки!

Он схватился за пистолет, чтобы выстрелить ввысь, но Глыжин его удержал.

– Эх, лейтенант, не умеешь ты обтекать, – с ироничной усмешкой на губах пожурил его Никита.

Одной рукой он держал своего коллегу за запястье, а другой преспокойно стирал платком бело-зеленую каплю с ворота своей куртки.

– Ничего, научится, – совсем не весело улыбнулся я.

Меня-то жизнь уже научила этому делу, потому и не видать мне на своих плечах майорских погон.

– А вот не хочу учиться!

Пригожих все-таки выдернул пистолет из кобуры, правда, стрелять не стал. Но голубиная стая, будто испугавшись его, сместилась в сторону, нависла над охраняемым поселком, куда мы хотели, но пока не могли попасть.

– Тогда, может, генералом станешь.

– А куда он денется? Станет. Парень он у нас боевой, да, Стас?

– Не знаю, – успокаиваясь, пожал плечами парень.

– Да ты не бойся. Настоящий рубоповец ничего не должен бояться.

Именно эту истину и пытался доказать ему Глыжин, когда вез его сюда, к элитному поселку за городской чертой. Он быстро узнал адрес офиса, где заседал Артос, он же Артем Заварский, выведал номер его рабочего телефона. Позвонил его секретарше и выяснил, что шеф заболел и находится дома. Адрес она, разумеется, сказать отказалась, но Глыжин установил его и без нее, опять же по своим каналам.

В поселок можно было бы проехать и через контрольно-пропускной пункт, но Глыжин решил не обнаруживать себя и, свернув с дороги, вывез нас на загаженную мусором полянку перед бетонным забором, окружавшим поселок. Именно здесь нас и атаковали голуби: видимо, им не понравилось наше вторжение в их владения.

– Давай, Стас, покажи, чему вас в академии учили? – в привычной для него манере подзадорил парня Никита.

– Легко.

Рельефная плита забора слегка была наклонена внутрь, но все равно лейтенанту пришлось поднапрячься, чтобы перемахнуть через нее.

– Даже не знаю, зачем это мне все нужно? – Я недовольно глянул на Глыжина и плюнул на руки.

Лезть на стену я не хотел, но и повернуть назад не мог.

– Зато я знаю, – бросил мне вслед Никита.

Пригожих свешивался через забор, протягивая мне руку, но я справился и без его поддержки. С разгону оттолкнулся от земли, одной ногой воткнулся в рельефный квадрат на плите, двумя руками зацепился за ее верхний срез, с толчка подтянулся и перебросил свое тело через забор. И ничего, что сильно ударился коленкой и сбил в кровь локоть, зато показал, на что способен... в качестве неисправимого авантюриста.

Может, генерал правильно сделал, что снял меня с должности? Возможно, я и впрямь не вышел статью для начальника уголовного розыска?

В отличие от меня Глыжин воспользовался поддержкой своего подопечного, но, спрыгивая вниз, слегка подвернул ногу.

– Примета за приметой, – поморщившись от боли, неунывающе сказал он. – И все хорошие.

– Какие приметы, о чем ты?

– Сначала голуби, потом вот нога...

– Плохие приметы.

– Да, для Артоса они плохие, – нисколько не сомневаясь в своей странной, на мой взгляд, логике, кивнул Никита.

– Не пойму, ты оптимист или хорошо информированный пессимист? – спросил я, ощупывая его ступню.

– А разве это не одно и то же?

– Не знаю, не знаю...

– И я не знаю. Но чувствую, что где-то рядом бродит закон подлости. И кажется мне, что сыграет он против Артоса.

– Ты, наверное, в последнее время много работал, – насмешливо предположил я.

– Может быть, может быть, – покачал головой Никита.

Вид у него был такой, будто он вслушивался в свои блажные мысли... Похоже, человек действительно слегка перегрелся на работе. Но ведь и я не лучше...

Ушиб оказался несерьезным, и Глыжин смог продолжить путь. Он шел, хромая, озираясь по сторонам, всматриваясь в номера домов. Роскошные особняки, каждый как минимум на пятидесяти сотках, во дворах росли элитные темнохвойные ели, вдоль асфальтированной дороги зеленели молоденькие березки. Ветер совершено стих, тучи над головой рассеялись, дождь прекратился, и тишина установилась такая, что, закрыв глаза, можно было ощутить себя посреди глухого леса.

– Так, следующий дом – наш, – сказал Никита, вытягивая руку вдоль дороги.

Хотел бы я владеть каким-нибудь одним из этих домов. Но не судьба. Впрочем, каждому свое.

Не спеша, мы подошли к трехэтажному коттеджу под коричневой черепичной крышей, с декоративными фахверками, арочными окнами, террасами, эркерными выступами. Дом ограждал высокий забор такого же кремового цвета. Мы подходили к воротам, я искал глазами кнопку звонка, когда они вдруг стали медленно откатываться в сторону, открывая вид на выезжающий со двора «Мерседес» представительского класса.

Глыжин смело встал на пути у машины, я занял место слева от него, Пригожих встал справа. Я поймал себя на мысли, что нас пора возвращать в психдиспансер, как будто мы из него сбежали. Но еще я подумал и о том, что на дурака порой вершатся великие дела.

Ворота вдруг стали закрываться снова, но Глыжин смело повел нас вперед, и мы оказались во дворе, где рычал и рвался с цепи клыкастый «кавказец». К счастью, некому было освободить пса, но все же моя рука невольно потянулась к оружию. И Глыжин вырвал из кобуры свой «ПММ».

«Мерседес» уже пятился от нас, а ворота гаража поднимались. Но слишком медленно это все происходило, или это мы подходили к машине очень быстро. Краем глаза я видел, что Пригожих передергивает затвор своего пистолета, повторяя за мной.

Автомобиль остановился, распахнулась передняя правая дверь, прикрываясь ею, из салона вывалился парень в черном костюме и на вытянутых руках вытолкнул в нашу сторону пистолет.

Я должен был разобраться в ситуации. Возможно, это было травматическое или даже пневматическое оружие. Не исключено, что парень и не собирался стрелять в нас, просто хотел предупредить об опасности, которая нас ждет, если мы не остановимся. И еще я не должен был стрелять, потому что знал об ответственности за неправомерное применение оружия. Не должен был я этого делать. Не должен был... Но, увы, разумная мысль по своей природе слегка заторможена и зачастую не в силах обогнать действие. Так случилось и в этот раз. Сначала я выстрелил, а потом уже подумал, что делать этого не следовало.

Стрелял я от живота, и вовсе не потому, что подражал киноковбоям, просто не хватило времени, чтобы вынести оружие в более удобное положение. Впрочем, выстрел удался. Будь жертва восковой фигурой, я бы непременно залюбовался дырочкой, образовавшейся у нее во лбу. А так я лишь скользнул по ней взглядом и сосредоточился на очередной мишени, которая, увы, не замедлила появиться. На этот раз из машины высунулся водитель, и тоже с оружием, но прыткий Глыжин вмиг сбил с него кураж. Он стрелял в парня до тех пор, пока тот не свалился замертво. И так увлекся этим, что не заметил, как из машины через заднюю дверь выскочил человек и, пригнувшись к земле, метнулся в темнеющий проем гаража.

– Стоять!

Пригожих бросился за ним. Обогнув машину, попытался проскочить под воротами гаража вслед за беглецом. Он бы смог это сделать, если бы не я. Не знаю, каким инстинктом почуял я опасность и каким чудом смог дотянуться до парня, но схватил его за шкирку, дернул на себя. И в это время из глубины гаража длинной очередью прозвучали выстрелы. Пули выбили искры из гранитной брусчатки в каких-то сантиметрах от моей ноги.

А ворота продолжали опускаться, и забраться в гараж можно было только из лежачего положения. Беглец больше не стрелял. Или у него закончились патроны, или он решил, что мы с лейтенантом для него уже неопасны. Я упал на землю, быстро закатился в гараж и увидел, как по ступенькам в открытую дверь темным силуэтом вбегает человек. Еще бы секунда, и я был бы спасен. Но, увы, мои боевые инстинкты снова подвели меня. Я успел выстрелить.

Фигура скрылась в дверном проеме, и я обнадеженно подумал, что промазал. Но вот прошла секунда-две, и будто в замедленной съемке из открытой двери задом вывалился человек и рухнул на груду колес. И так вдруг стало тихо, как будто кто-то гвоздями в моих ушах поковырялся. И собака во дворе исходит лаем, и Глыжин должен кричать, а у меня только звон в ушах. А где-то глубоко в сознании стучит молоток, каким судья призывает к порядку.

Если бы не сгустившаяся темнота, я бы, возможно, решил, что у меня начались проблемы с головой. Но мрак подсказал мне, что за мной закрылись гаражные ворота, поэтому и стало так тихо. А стук молоточка... Это, похоже, что-то капает.

В кармане куртки я нащупал связку ключей, к которой был прикреплен пальчиковый фонарик с узким лучом. С его помощью я разглядел выключатель и зажег свет в гараже. Затем нашел кнопку, нажатием на которую привел в действие электропровод, – ворота снова стали подниматься вверх.

Я никогда не виделся с Артосом и лишь смутно представлял, как он выглядит. Высокий, крупный, мощный – не самая богатая информация, чтобы опознать по ней человека. Но мне казалось, что упокоенный на покрышках мужчина и есть хозяин дома. Он лежал на спине, откинув правую руку, с нее-то, струясь по ладони, и капала на парафинированную бумагу кровь. А струилась она по телу из-под простреленного воротника, скрывающего шею. Видно, пуля задела сонную артерию...

Взгляд его безжизненно устремлен в потолок, с тускнеющих глаз испарялся страх и удивление. И не надо щупать пульс, чтобы понять, насколько сильно переборщил я в своем рвении.

Рядом с трупом лежал пистолет «беретта», трогать я его не стал. Пусть им займутся эксперты.

– Ну, что там? – гаркнул на ухо Глыжин, останавливаясь рядом со мной.

– А ты не видишь?

– И приснился Артосу красный писец.

– Он?

– Он самый.

– Что делать будем?

– Как что? Они первые начали. Тут камер понатыкано, надо блок памяти снять, для доказательства... А ты красавчик...

– Лучше бы я на Карамзина остался.

– Молодец, умно. А Стаса бы кто из-под пули вытащил?

Лейтенант стоял в проеме ворот, пистолет в опущенной руке, голова склонена набок, лицо бледное, губы блеклые и взгляд, каким смотрят в пропасть с края высокого обрыва. Понимает Пригожих, что мог пулю получить.

– А ты говоришь, зачем ввязался в эту аферу, – одной щекой улыбнулся Глыжин. – Затем я тебя и взял, что на тебя зверь бежит...

Я удивленно посмотрел на него. Вроде бы начал за здравие, и с опасностью справился, и человека от пули уберег. А заканчивает вроде как за упокой, но голосом свадебного тамады. Оказывается, он взял меня как приманку, потому что со мной вечно что-нибудь да случается. А как еще можно было понять его слова?

– Спасибо, друг, – саркастически глянул на него я.

– Друг? Смотри, я тебя за язык не тянул, – подмигнул мне Никита. – Обмыть это дело надо.

Похоже, он был рад тому, что я назвал его другом... Ну вот, сначала подставил меня, а теперь в друзья набивается... Кстати говоря, от глубокомысленных размышлений на троих я бы сейчас не отказался. Водка будет лучше всего...

– Надо бы внутри глянуть, – сказал Глыжин.

Лейтенанта он оставил наблюдать за обстановкой во дворе, а меня увлек за собой. Мы обошли богато обставленный дом, но не обнаружили ни одной живой души. Но интересного тем не менее нашли немало. В каминном зале на низком столике стояла початая бутылка французского коньяка, остатки японской трапезы – суши, роллы, сашими. Повсюду валялись сломанные палочки для еды. На полу под сохнущим пятном на стене лежала бутылка с отбитым горлышком. Пепельница, полная окурков, запах табачного дыма, с которым не могла справиться никакая вентиляция.

– Кутил барин, мать его, – прокомментировал обстановку Глыжин, рассматривая свадебную фотографию, занявшую едва ли не всю нишу гарнитурной стенки. – А жена у него супер.

– Даже больше, – кивнул я, глядя на улыбающуюся красавицу с янтарными глазами. – А говорят, из деревни ее привез.

– Кто, Артос?

– Да нет, Меднянский. Урбанизировал, так сказать.

– А этот жук экспроприировал. Натура у него такая, чужое добро в свой дом тащить... Кстати, где она, эта золушка?

Ларису мы не нашли, зато в огромной спальне на втором этаже, на розовом шелке балдахина обнаружили странный узор, будто кто-то провел по шторе окровавленной ладошкой. Кровь мы заметили также и на полу – брызги, разводы. Но и это было еще не все. Возле шкафа я увидел пистолетную гильзу.

– Ну ничего себе, за хлебушком сходили! – в азартном возбуждении протянул Никита. – Да тут, по ходу, мокрое!

– Похоже на то, – кивнул я.

– Сдается мне, что в машине нас ждет сюрприз.

Я бы не стал называть Глыжина пророком, но мог точно сказать, что сегодня птица удачи кормилась с его руки. И нас к Заварскому направил, и закон подлости предсказал, и на смертельную грубость мы нарвались опять же благодаря ему. А еще в багажнике «Мерседеса» обнаружился труп в черном мешке из плотного полиэтилена.

Сначала мы увидели лицо красивой молодой женщины. Судя по свадебной фотографии, это была жена Заварского – Лариса. Затем нашим взглядам открылась окровавленная сорочка с большой дырой в районе выходного отверстия. «Беретта» Артоса – достаточно мощное оружие, чтобы пробить хрупкое женское тело насквозь. Заварский стрелял жене в спину, но умерла она не сразу – даже успела омочить руку в крови, схватиться ею за балдахин кровати...

– М-да, вволю сегодня Костлявая косой помахала. – Глыжин озадаченно почесал затылок.

– Почему он ее убил?

Вопрос мой прозвучал как риторический, но Никита постарался найти на него ответ.

– Из ревности... – не отнимая руки от затылка, предположил он. – Может, она ему рога наставила. С бывшим мужем. А что, разве так не бывает?

– Бывает, – кивнул я, вспомнив случай с Моносеевой.

Правда, там погибла только бывшая жена. Но ведь кто-то ее заказал? Что, если новая жена Багерова?.. Глядя на покойную Ларису, я спокойно принял эту пришедшую на ум версию, даже не возникло желания оспаривать ее.

– Меднянского заказал, а жену сам прикончил. Только труп не успел вывезти...

– Товарищ майор! – оборвал Никиту подчиненный. – Смотрите, кого я привел!

Из-за угла дома к нам направлялся Стас, подталкивая двухметрового детину с помятой физиономией. Похоже, задержанный был с глубокого похмелья. С разбитой губы стекала кровь, верхние пуговицы белой рубашки оторваны, одна пола вылезла из черных брюк. Руки у парня были стянуты за спиной стальными браслетами.

– Вот, в бане отсыпался. Еле разбудил.

– А в морду зачем дал? – беспардонно спросил Глыжин.

– Так орать начал: «Меня – будить?!» Пришлось успокоить.

– Видал, Петрович, какая у нас с тобой смена растет, – приободрил Стаса Никита. И глядя на детину, с небрежной усмешкой добавил: – А у Артоса, как видишь, смена никудышная. Водку жрет, в баб стреляет...

Он вдруг резко ударил задержанного в живот, и когда тот согнулся в поясе, схватил его за шею и подтащил к открытому багажнику.

– Зачем ты ее убил?

– Это не я! – в ужасе задергался парень.

– А кто?

– Не знаю.

– Ты сам кто?

– Валера я!

– Да хоть Обама! Что в бане делал?

– Не знаю... Мы с Артемом выпивали, потом я в баньку захотел... Там и проснулся...

– Когда захотел?

– Ну, под утро, кажется. Помню, как пошел...

– А выпивали по какому случаю?

– Да хреновый случай. Дела совсем никакие. Кризис, работы мало. А у нас долги, влезли, отдавать нечем, взаймы никто не дает – в общем, труба... А тут еще Лариска под хвост насыпала.

– Кому?

– Ну, Артему. Мне-то все равно... Артем дом продает, ну, чтобы дыры залатать, а она в позу встала. Зачем ты мне такой нищий нужен?..

– Что, так и сказала?

– Нет. Не сказала. Но в позу встала. Во всех смыслах, мать ее... С Горбылевым закрутила.

– С кем? Ну, Горбылев, у него супермаркеты в городе, и еще лесом по-крупному занимается. В общем, крепко стоит, высоко. Ну, Лариска вроде бы с ним крутит...

– Так вроде бы – или правда крутит?

– А черт их там разберет! Но Артем бочку гнал на нее капитально! Она кричала, что неправда, не было ничего, а он орал, угрожал ей... В общем, шумная была ночка.

– Да, но у этой ночки было продолжение, – движением головы Никита показал на труп женщины.

– Я не знаю, кто ее сделал. Я перебрал вчера конкретно, в бане свалился. Что дальше было, не знаю.

– Мог твой Артем свою жену убить?

– Ну, не знаю.

– Не знаешь?

Глыжин схватил Валеру за рукав, втолкнул в гараж, где лежал мертвый Заварский.

– Он убил свою жену. И сам за женой отправился.

– Кто это с ним?

– РУБОП, – глянув на меня, Никита тут же добавил: – И уголовный розыск... Сам понимаешь, мы шутить не любим. Не хочешь говорить, заставим.

Психологический нажим окончательно сокрушил задержанного.

– Зачем заставлять? Все, что знаю, все скажу.

– Тогда кто убил Ларису?

– Ну, Артем, конечно, мог... Он даже угрожал. Убью, говорит, тварь... Только я не видел, как все было: набрался очень...

– А что про Меднянского твой Артем говорил?

– А кто это такой? – искренне удивился Валера.

– Бывший муж Ларисы.

– А, ну тогда знаю...

– Что ты знаешь?

– Ну, Артем говорил про него.

– Что говорил?

– Да удивлялся, как Лариса могла с таким чмошником жить. Он у него жену отбил, а тот ходит за ним, канючит как баба. Нет чтобы по-мужски поговорить...

– Артем сына хотел у него забрать?

– Алешку?! Почему хотел? Забрал. Подъехал к этому чмошнику и говорит, убью, если еще раз рядом с женой и с Алешкой увижу. Забудь, сказал, про них...

– А он взял да и не забыл.

– Ну, может, и не забыл, но на пушечный выстрел к ним не подходил. Боялся. Потому что Артем такой, если предупредил, то поперек лучше не идти... Жаль, ему в бизнесе не повезло. Там свои акулы, покруче всяких Меднянских...

– А ты вообще кто такой? Какое отношение к Заварскому имеешь?

– Ну, работаю с ним, он генеральный директор, а я исполнительный.

– И в курсе всех его дел?

– Ну, это да.

– И знаешь, что Артем все-таки выполнил свою угрозу.

– Какую угрозу?

– Убить Меднянского... Убили его сегодня утром. В подъезде зарезали, – нарочно приврал Глыжин.

– Зарезали?! Нет, это не Артем.

– А что, киллер из пистолета должен был Меднянского убить?

– Я этого не говорил. И про киллера ничего не знаю...

– А почему, если Меднянского зарезали, то это не Артем?

– Ну, он мог, конечно, наказать Меднянского. Но если зарезали, то это, я так думаю, ограбление. Да и не заказывал Артем никого, это я точно знаю. Может, кого и заказывал, но не Меднянского, это точно...

– А кого заказывал, если не Меднянского? – как зверь, готовый к прыжку, сощурился Глыжин. – Ну-ка, ну-ка, поподробней.

– Ну, давно это было, лет пять назад. Жарникова он заказал... Э-э, ну, хотел заказать, проблема там возникла...

– Хотел?! Так Жарникова убили, – вспомнил Никита. – В машине застрелили...

– Да я здесь ни при чем. Это все Артем! – запаниковал парень. – Я ему говорил не надо, а он все по-своему...

– И кто же Жарникова исполнил?

– Да я не знаю. У Артема к этим делам свои подходы...

– А если хорошо подумать?

Глыжин насел на исполнительного директора со всей присущей ему основательностью и прессовал его до тех пор, пока не появилась оперативно-следственная группа. К этому времени он успел вытрясти из парня целых два эпизода с заказными убийствами. Валера не смог устоять перед ним и рассказал все, что знал. Но при этом упорно отрицал причастность Заварского к убийству Меднянского.

Глава 7

Серый тонконогий паучок ловко скользнул по блестящей нитке, спущенной от паутинной сетки в углу, к листику герани, горшок с которой совсем недавно появился в моем бывшем кабинете, на книжном шкафу за начальственным креслом. Наша милицейская жизнь паучка не волновала, он был занят своими делами – ставил сети на мух, плел паутину, чтобы по ней с легкостью перемещаться в пространстве. Но, видимо, ему все-таки не понравился тон, которым со мной разговаривала капитан Бесчетова. Потеряв интерес к герани, остановившись на полпути, он завис у нее над головой.

– Я не понимаю вас, товарищ капитан! Почему такое безразличие к своей работе, к своим коллегам? Почему вы позволили этому рубоповскому майору присвоить результат своей работы?

– Какой результат? – скучающе глянул я на нее.

– Как это какой? Вы установили организатора убийства, вы прибыли к нему домой, вы, наконец, застрелили его при попытке к сопротивлению.

– Это еще доказать надо, было сопротивление или нет, – в мрачной насмешке скривил губы я. – Прокурор, например, в этом не уверен...

– Прокурор на то и прокурор, чтобы во всем сомневаться. Есть видеозапись, по ней видно, что преступники первыми открыли огонь...

– Во-первых, они еще не преступники. А во-вторых, вы что, товарищ капитан, ко мне в адвокаты записались? Вот уж не думал.

– А вы, я смотрю, товарищ капитан, совсем думать не умеете!

Бесчетова чуть увела в сторону взгляд, в котором я уловил некое подобие застенчивости. Но голос ее продолжал звенеть, как булатная сабля после удара о вражеский шлем.

– Вы, я вижу, даже додуматься не можете, к чему привела ваша безответственность!

– К чему?

– Вот я и говорю, что сами вы этого не понимаете! Кто раскрыл убийство гражданина Меднянского? Майор Глыжин! Кто раскрыл убийство гражданки Заварской? Майор Глыжин! А вы, товарищ капитан, как бы и ни при чем!

– Так ведь он майор, старше по званию. А меня еще с детства учили, что старшим надо уступать, – иронично сощурил я левый глаз.

– А вас не учили, что из-за такого отношения к работе вам самому майором никогда не стать?

Удивительно, но меня почти не возмутили ее слова. Похоже, я окончательно смирился с ярлыком «бесперспективного». И если Бесчетова хотела вывести меня из душевного равновесия, то ее номер не прошел. У меня даже в мыслях не мелькнуло послать ее куда-нибудь.

Зато зависший над ней паучок рассердился на нее за столь обидную реплику в мой адрес и, как тот горный спецназовец с репшнура, на паутине стремительно спустился на женскую прическу, которая, не мешало бы заметить, претерпела весьма существенные изменения. Теперь это была стильная стрижка с щадящим окрашиванием и мелированием волос. И вот на этот плод парикмахерского искусства позарилось кабинетное насекомое. Правда, Бесчетова этого не замечала и готовилась задирать меня дальше.

– Паук! – сделал я страшные глаза.

– Какой паук? – застыла в оцепенении капитан.

– У вас на волосах!

– Вы это нарочно?

– Нет, нарочно – это он!

– А-а!

Сейчас перед собой я видел обычную женщину в ее первородном страхе перед мышами, пауками, гусеницами, сороконожками и прочей неприятной живностью. Зажмурив глаза, она замахала руками в попытке стряхнуть с головы насекомое.

– Уберите его от меня!

Это требование прозвучало на грани истерики. И я лишь посмеялся над ним в душе. А исполнять его не собирался, потому что паучок уже сдал свои позиции: Бесчетова все-таки смогла смахнуть его с головы, и сейчас он барахтался на краю стола над заголовком вложенной под стекло инструкции. Я аккуратно взял его, положил на ладонь.

– Убейте его!

– Какая же вы кровожадная, Дарья Борисовна, – в добродушной улыбке растянул я губы. – Это же всего лишь паучок, безобидное создание.

Я сдул насекомое с ладони, и оно спланировало в угол, на стыке которого с потолком и ютился восьмигранник паутины.

– А вы не кровожадный? – уязвленно вспылила Бесчетова.

Несмотря на свой гнев, она казалась растерянной и неуверенной в себе, но от этого только выигрывала. Возможно, женщины и не должны быть слабыми и беспомощными, не то сейчас время, заявляют они. Но именно природная и оттого искренняя зыбкость, уязвимость и видимая хрупкость делают женщину особенно привлекательной в глазах мужчин, ведомых инстинктом самца, готовых разбиться в кровь ради своей самки. Инстинкту, который педикюрные метросексуалы считают рудиментарным, примитивным, а глянцевые и такие же бесполые журналы деликатно высмеивают. Но именно те мужчины, которые обожают своих женщин, и вершат историю. Или хотя бы просто живут во имя простых семейных ценностей, просто делая своих жен счастливыми.

– Я кровожадный? – недоуменно протянул я.

– Да, вы! Думаете, я про вас ничего не знаю? Сколько душ на вашем счету? Десять, двадцать?

– Много, – опустошенно вздохнул я, беспомощно опускаясь на свой стул.

Наверное, прав был Глыжин, когда говорил, что на меня зверь бежит. Действительно, мне приходилось встречаться нос к носу с преступниками, вступать с ними в бой, и всегда я выходил из этих передряг победителем, хотя и не без потерь. И на пули нарывался, и друзей терял... Иной раз мне самому казалось, что бандитов, грабителей и прочую уголовную нечисть ко мне притягивает как магнитом. А Глыжин даже смог сделать из этого вывод, чем и воспользовался, срубив, что называется, палку для своего отдела.

Может, права была и Бесчетова в том, что рисковал своей жизнью я, а вся слава досталась РУБОПу. Возможно, так оно и есть. Но ведь не только я шел под пули, Глыжин и Пригожих тоже были на переднем крае. Да и какая разница, кто повысил показатель раскрываемости. Главное, дело сделано.

Но черт с ним, с этим делом. Сколько же можно рисковать своей головой? А сколько можно убивать?.. Да, я стрелял в преступников, но ведь они тоже люди, какие-никакие, а живые люди. И не все погубленные мною души были совсем пропащими... Сколько ж можно брать на себя грех смертоубийства? Ведь я же не кровожадный, как утверждает Бесчетова... Да и не утверждает она, а просто с досады пытается меня уязвить, обидеть. Вон как щеки у нее раскраснелись и губы краской налились – ни румян ей не нужно, ни помады. И без того хороша... Во всяком случае, сейчас... Может быть, для кого-то, но только не для меня...

– Поверьте, Дарья Борисовна, я в этом раскаиваюсь, – без всякого ерничанья сказал я.

– Что? – как будто из какого-то забытья глянула на меня женщина. – Дарья?!

– Борисовна.

– Ну да, ну да... Вы могли бы меня называть по имени... и отчеству... А то все товарищ капитан...

– По имени-отчеству? Это, конечно, не фамильярность... Да и не в том дело. Мне уже недолго у вас осталось...

– То есть?

– Рапорт уже по команде пошел. Генерал, кстати, совсем не прочь от меня избавиться, – невесело, но совсем без горечи сказал я. – И готов поспособствовать моему переводу...

Я сам лично протащил свой рапорт по инстанциям – Бесчетова, Мережик, Гнутьев, отдел кадров ГУВД. Хворостов сам лично отнес мое прошение генералу на подпись.

– Он вам сам лично это сказал? – с подозрением посмотрела на меня Дарья Борисовна.

– Ну, не он. Но намекнули, – вспомнил я вчерашний разговор с начальником отдела кадров. – А зачем генералу нужен такой чэпэшник, как я. То киллера до смерти доведу, то женоубийцу застрелю и еще там всяких... Нет, от таких нужно избавляться, а то негуманно как-то преступников убивать. Смертная казнь у нас вроде бы отменена, смерть как бы не в почете. И пресса опять же волнуется, совсем милиция распоясалась...

– Ну, мне кажется, Иван Петрович, вы преувеличиваете?

– Вряд ли... Но вы знаете, я согласен с Хворостовым. Действительно, убийство – это ЧП. И для души больно, и вообще...

– А если преступник сам первый стрелять начинает?

– Это уже детали. Хворостова они не интересуют. Да и вообще, ему из кабинета видней.

– Что-то я вас не пойму, это злая ирония или вы правда так думаете, как говорите?

– Ну, ирония, конечно, есть. Но мне действительно все это осточертело. Вот избавятся кадры от меня, уеду я на участок в свою деревню, может, поблизости где, обзаведусь хозяйством... Прадед у меня плотником был, дед тоже плотничал, отец мой хоть и слесарь, но дом сам, своими руками поставил. И я ему помогал, знаю, что как... Сам хочу избу себе поставить. Может, кого-то найму, но сам. Чтобы бревно гладкотесаное, чтобы размер был приличный, планировка – комнат пять-шесть, и чтобы не в клетях, чтобы все теплые были... Пять-шесть комнат – это, конечно, для деревенского дома много, никакой печи не хватит, чтобы их все обогреть, но я трубы проведу, батареи поставлю, на котел все выведу. Газа у нас нет, но ничего, угольком топить буду. Набросал с утра угля в топку вместо зарядки, а потом на службу. Вернулся, снова набросал и в теплую постель...

Я мечтал вслух, потому что возникла вдруг такая потребность выговориться. Я говорил, говорил, и грусть-печаль улетучивалась, как черный дым из паровозной трубы бегущего в будущее поезда. И призраки убитых мною людей исчезали вместе с ним в прошлом.

Дарья Борисовна слушала меня, расслабленно уложив щеку на ладонь. В глазах – прямодушный интерес и затаенный восторг. Она зачарованно внимала каждому моему слову, и когда я замолчал, взяв паузу, с трогательной улыбкой спросила:

– А зачем же вам так много комнат?

– Семьей обзаведусь, – не долго думая, простодушно сказал я. – Жена короедов нарожает...

– Жена – деревенская?

– Само собой. Чтобы никаких претензий к сельской местности. Чтобы коровы не чуралась, чтобы молоко парное можно было пить... Огурчики будем выращивать, летом закатывать, зимой есть. Баньку поставлю, веничков наломаю, насушу. Березовый веник нервы хорошо успокаивает, березовый – от ревматизма помогает, крапивный хорош на похмелье, печень бодрит и почки, смородина и можжевельник от простуды незаменимая вещь...

– А квасок холодный будет? – заслушавшись, спросила Дарья Борисовна.

– Будет. И пивко домашнее. Жена пироги с рыбой будет печь, с капустой, с клюквой, черникой. Если не сможет, мать научит. Она у меня по хозяйству первый мастер. Фасолевый суп из баранины в горшочках, а мятая картошка со свининой – это же пальцы съесть можно. Про щи я и не говорю, пельмешки само собой... Да, еще солянка. Правильно говорить не солянка, а селянка, потому что это сельское блюдо...

– Хватит! – Бесчетова ярко улыбнулась и хлопнула по столу ладонью. – Нельзя так аппетитно рассказывать, у меня уже слюнки течь начинают...

– Так нет же еще ничего, – грустно, но с надеждой сказал я. – Все пока только в далеком будущем.

– Да, но кушать хочется уже сейчас.

– И обед уже... Если уж о деревне разговор пошел, то я знаю одно место, где подают жаркое в горшочках по-деревенски. Грибы там, правда, тепличные, но все равно вкусно. Я пробовал. Можете и вы оценить.

– И что, вы меня приглашаете? – с приятным удивлением повела бровью Дарья Борисовна.

– А почему нет?

– Да, да, все правильно, как говорили древние, врага нужно держать поближе к себе.

– Во-первых, я не древний, а во-вторых, какой же ты мне враг, – неожиданно для себя перешел я на «ты». – Одно дело делаем... А то, что подвинула меня, разве ж ты в этом виновата? Да мне уже все равно. Хватит, настрелялся...