Текст книги "Прости, прощай"

Автор книги: Владимир Колычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

* * *

Вильям лежал на диване и смотрел видео. Сказал, что друзья пару кассет подкинули. И еще заверил, что вечером обязательно пересмотрит эти фильмы, но уже вместе с ней... Ей тоже нравилось смотреть американские боевики, комедии и даже ужасы. И она ничуть не осуждала Вильяма за то, что он ей не помогает на кухне. И на том спасибо, что продукты раздобыл, а это уже полдела.

Вот-вот должны были прийти его родители, посмотреть, как живет сын. Наизнанку Яна ради них не выворачивалась, но все же старалась, чтобы угодить им. И отбивные, и курочка, оливье, селедка под шубой...

Накрыла стол, привела себя в порядок – приняла душ, высушила феном волосы, слегка подкрасилась, надела самое нарядное платье из тех, что у нее было.

Вильям сначала осмотрел ее критическим взглядом, затем восхищенно улыбнулся.

– Хороша. Даже придраться не к чему... А гардероб надо бы тебе обновить. Платье уже не новое. Да и тесновато... Родителям скажу, пусть денег подбросят. А где фирму взять, я знаю...

– Не надо фирму. Материала купим, платье сама пошью. Я умею...

– Не сомневаюсь. Руки у тебя золотые... И красивые руки...

Он поднялся с дивана, взял ее за руки, начал их целовать, нашептывая:

– Ты моя... Только моя... Никому, никогда...

Сначала ей было просто приятно, а затем где-то внизу живота всколыхнулась жаркая волна. И она не пыталась сопротивляться, когда Вильям уложил ее на диван, задрал подол и оголил полный тяжелый живот. Лизнул его языком повыше пупка, затем сделал то же самое, но пониже. И в этот момент в дверь позвонили.

– Твою мать! – возмущенно протянул он, помогая ей оправить платье.

– Не моя мать, а твоя, – иронично улыбнулась Яна.

– Ну да, моя...

Римма Борисовна поздоровалась с Яной кивком головы, даже признательно улыбнулась – дескать, спасибо, что не отказала сыну. Но первым дело провела пальцами по верхней полке вешалки в прихожей – проверила, есть пыль или нет. Не было.

– Хорошо, очень хорошо.

– Как настроение, хозяйка? – натянуто улыбнулся Филипп Михайлович.

Он смотрел на Яну с прохладцей во взгляде, но в то же время с определенным мужским интересом. Казалось, он видит в ней не только невесту сына, но хорошенькую женщину. Но ей, конечно же, это только казалось.

– Настроение отличное, – ответил за нее Вильям.

Он как надел с утра спортивный костюм, так в нем и оставался. А ведь мог бы и приодеться к приходу родителей.

– Живем, радуемся, так сказать, жизни...

– Это хорошо, что вы радуетесь жизни, – кивнул Филипп Михайлович.

Яна заметила, как поджал он губы, глянув на ее живот. Как будто что-то не так... Видно, не рад он ребенку, которого она ждала. Или считает, что Вильяму рано иметь детей, или не верит, что ребенок от него...

– Пахнет как вкусно, – заметила Римма Борисовна.

Она зашла в гостиную, где был накрыт стол. Замечания посыпались как из рога изобилия.

– Салфеточки можно было бы повыше поднять. Ножи и вилки неправильно лежат. Скатерть какая-то аляповатая...

Зато вывод был утешительным:

– Но в целом все хорошо...

Нарезанные колбаса и сыр на тарелочках не произвели на нее никакого впечатления. Зато ей очень понравились салаты.

– Ух ты, почти как у меня!

– Очень хорошо, – согласился Филипп Михайлович.

Но особенно ему понравилась отбивная в сырной корочке и на овощной подушке.

– М-м, пальчики оближешь...

И это была не показная, а вполне искренняя похвала.

– Телятина в сыре... И я сам как сыр в масле катаюсь, – широко улыбнулся Вильям.

Сам он ел с таким аппетитом, что за ушами трещало. И отец его налегал на блюдо, и мать.

– Не хватает бутылочки вина, – заметила Римма Борисовна. – Красное сухое, как раз к мясу...

– И без вина хорошо, – отмахнулся от нее Вильям.

– Ты серьезно так считаешь? – удивленно спросила она.

– Ну да... – кивнул он, не задумываясь над сутью ее вопроса.

– Это хорошо, что ты так думаешь, – сказал Филипп Михайлович, обратив на Яну одобрительный взгляд.

– Не то слово, – умиленно вторила ему Римма Борисовна.

Уходя, она так растрогалась, что поцеловала ее в щеку. Но не удержалась и сунула нос в обувной ящик, вытащила оттуда грязные носки Вильяма.

– За всем надо следить, девочка, – не зло, но нравоучительно сказала она.

– Не придирайся, – одернул ее Филипп Михайлович. – Она же здесь еще не совсем хозяйка...

Яне очень не понравилось, что на сочетании «не совсем» было сделано особое ударение. Не совсем она в этой квартире хозяйка. И будет ли она вообще полноправной женой Вильяма, еще неизвестно...

Родители Вильяма ушли. Ей так хотелось дать волю своим чувствам. Но она сдержалась. Истерики не красят женщин. А она должна держать себя в рамках, чтобы всегда нравиться Вильяму. Да, он очень обидел ее в прошлом. Да, она воротила от него нос, не желая быть с ним. Но она уже вторую неделю живет с ним, она привыкла к нему, к этой квартире, к обеспеченному быту. И уже не хотела возвращаться в общагу... Но и спуску Вильяму она давать не собиралась.

– Держи! Это тебе! – выпалила она и швырнула в него носки.

– Извини, – виновато шмыгнул он носом.

– Сам постираешь!

Он согласно кивнул и поплелся в ванную.

– И со стола уберешь!

Он и носки постирал, и со стола убрал. Но посуду помыть не догадался. Как ни в чем не бывало завалился на свой любимый диван и уставился в телевизор.

* * *

Яна первой зашла в аудиторию, первой взяла билет, прочитала вопросы.

– Готовиться будешь или сразу ответишь? – спросил физик.

Всем своим видом он давал понять, что очень сожалеет о том, что не додумался поставить ей «отлично» автоматом.

– Сразу...

Она блестяще ответила на все вопросы, получила свою законную пятерку. И на этом летняя сессия закончилась. Последний экзамен за первый курс, последняя отметка в зачетке. Можно смело идти домой...

Вильям рассчитался с экзаменами раньше ее – и сессию сдал, и госы. Он закончил институт, неважно, что в дипломе в основном «уды». Главное, что теперь он дипломированный специалист. С работой отец его все уже устроил. Отгуляет отпуск – и вперед... А у нее отпуск только начинается. И летний, и декретный. На сносях она... Именно поэтому она думала, что Вильям ее будет ждать у парадного входа в главный учебный корпус. Но там ее ждал Егор.

– Все, рассчиталась? – глядя на ее живот, спросил он.

– С экзаменами да.

– Ненаглядного своего ждешь?

– А без ехидства нельзя?

– Ехидство... От меня же ребенка ждешь...

– Типун тебе на язык!

– Чего?

– Ребенка жду, а не жеребенка...

– А может, и жеребенка, – хмыкнул он. – Знаю, как этот на белой кобыле к тебе подъехал...

– И ты бы попробовал.

– Поздно уже... А Вильям твой за тобой не приедет. Занят он. Знаешь, кем?.. Лизка у него!

Яна похолодела от макушки до пят, на руках онемели кончики пальцев. Внутри живота возмущенно ворохнулся малыш.

– Быть этого не может!

– А ты пойди! Глянь!

– Ты откуда знаешь?

– Знаю.

– Ты нарочно это мне сказал?

– Зачем нарочно?

– Хочешь, чтобы я от Вильяма ушла?

– Ко мне? – пренебрежительно усмехнулся он. – Больно нужно!

– Тогда иди отсюда!

– И пойду...

Он ушел с видом человека, глубоко к ней безразличного. Это был всего лишь вид, но, возможно, он уже близок к тому, чтобы навсегда выбросить из головы свою прежнюю любовь... Впрочем, Яне сейчас было не до его чувств. В сознании билась рычащая мысль: «Лизка! Снова она!..»

До Марксистской улицы было рукой подать, но Яна все же поймала такси – тяжело ей ходить пешком, и уж тем более бегать. А когда она шла к остановке, ноги сами срывались на бег. Так хотелось поскорее узнать, что происходит дома. Она выведет Вильяма на чистую воду, даже если это будет стоить ей разрыва отношений с ним...

Дверь она открыла своим ключом, тихонько зашла в прихожую. И сразу же услышала Лизу:

– Вил, я не понимаю! Чем она лучше меня?

– Всем, – сдержанно сказал Вильям.

– Клуша она! Натуральная клуша!

– Не знаю. Мне с ней хорошо...

Яна поняла, что разговор шел о ней. И явно не в постели под одним одеялом. Сердце в груди стало успокаиваться.

– Со мной было лучше.

– Не-а, хуже...

– Ты посмотри на меня! Какая я, а какая она! Я – красивая, стройная...

– И самовлюбленная...

– А она толстая и неряшливая!

– Насчет неряшливости – ты это зря. А то, что располнела, так это живот у нее. Рожать мы будем...

Яна мило улыбнулась. Вильям сказал «мы» и этим согрел ее душу.

– От кого?

– От меня...

– А если от Егора?

– Ну и что?

– Как это – ну и что?.. Меня ты из-за Егора бросил, а ее – нет?

– Шлюха ты, потому и бросил.

– Ну, знаешь что! – вскипела Лиза.

– Что?

– Вил, ну я же знаю, что ты скучаешь по мне...

– Даже не думаю...

– Неужели тебе с ней так хорошо?

– Лучше не бывает... Шла бы ты. А то мне за Янкой надо ехать...

– Обойдется! – вскричала Лиза.

Но в прихожую из комнаты вышла. И нос к носу столкнулась с Яной. Но не испугалась и даже не растерялась.

– А не надо за ней ехать! – стервозно взвилась она. – Здесь она!..

Вильям как ошпаренный выскочил в прихожую, оттолкнув при этом Лизу.

– Яна, ты только не думай! Ничего не было!

– Почему не было! Было!!! – истерично взвизгнула та. – Много раз было! И всегда! И сейчас!..

– Заткнись, дура! – рыкнул на нее Вильям.

– Сам идиот! Меня на какую-то корову променял!.. Ненавижу! Всех ненавижу!.. Я тебя прокляла, сука! И ублюдка твоего в животе тоже прокляла! Чтобы он уродом у вас родился!..

Это было слишком. Яна почувствовала, как малыш внутри ее затрепыхался, пытаясь вырваться наружу. Как будто какой-то клапан сорвал внизу живота, как будто какие-то кингстоны открыл. И жуткая боль бурлящей водой ринулась в эту образовавшуюся брешь...

– Ой, мамочки! – взвыла она, хватаясь за живот.

– Сдохнешь ведь! Сдохнешь! – как резаная орала злорадствующая Лиза. – За то, что место мое заняла, сдохнешь! Мое место! Мое!!! Ненавижу!!! Убью!!!

Яна слышала ее, но ужасная боль не позволяла ей воспринимать эту дрянь. А Лиза разрывалась до тех пор, пока Вильям не выталкал ее взашей из квартиры.

– Янка! Янка! Держись! На «ноль три» звоню, держись!..

Она находилась в полусознательном состоянии, когда приехала «Скорая». Стоило ей оказаться в машине, как боль отступила. Ей даже показалось, что все страшное уже позади. Но, как оказалось, это было только начало.

* * *

Боль была такой, что хотелось умереть. Яна не могла точно знать, кто отец ее будущего ребенка – Вильям или Егор, но ненавидела их обоих. Проклинала их, проклинала свою мать за то, что на свет родила... Но потом появилась волшебница-врач, которая сделала ей укол, и боль отступила. Вернее, она продолжала плескаться где-то внутри, но какой-то вязкий туман вокруг сознания блокировал, а частично сглаживал боевые импульсы. Возможно, ей вкололи какой-то наркотик, возможно, это вредно для ребенка, но ей было все равно. Главное, что боль отступила...

Боль взорвалась в ней с новой силой, когда ребенок полез наружу. Но все произошло очень быстро, и сознание снова заблокировалось наркотическим дурманом. Погружаясь в спасительное забытье, она только успела услышать крик новорожденного...

Очнулась Яна в больничной палате. Она уже поняла, что в этом роддоме, благодаря родителям Вильяма, ее определили на особое положение. Поэтому не удивилась, что палата одноместная, с отдельным санузлом.

Она чувствовала себя неплохо. Побаливала и слегка кружилась голова, ныл низ живота, но в целом все было нормально. И плюс какая-то светлая эйфория. Она мать! У нее есть ребенок!.. Правда, непонятно, какого пола. Но ничего, скоро она все узнает...

Но шло время, а к ней никто не приходил. Через открытую дверь она видела, как медсестры охапками несут детей в другие палаты – на кормление матерям. А про нее как будто забыли.

В конце концов Яна сама дала о себе знать. Выскочила в коридор, перекрывая путь сестре.

– Где мой ребенок? Почему его мне не несут?

Женщина сначала отвела в сторону глаза, а потом вдруг вспомнила, что Яне нужно лежать, и попыталась загнать ее в палату. Но не тут-то было.

– Я хочу видеть своего ребенка!.. – в предчувствии случившейся беды истерично возопила она. – Я хочу видеть врача!.. Где мой муж!..

Врач появился к вечеру. Елена Максимовна Копылова. Это была миловидная женщина лет тридцати пяти. Упругая кожа на шее, подтянутый подбородок, лицо без единой морщинки. Она могла бы показаться молодой, лет двадцати пяти, если бы не усталость в глазах. Усталость искушенного жизнью человека. Когда она входила в палату, Яна заметила стоящего в коридоре мужчину в белом халате, наброшенном поверх военной формы. По нему скользнула отсутствующим взглядом, а на врача уставилась во все глаза.

– Яна, мне больно об этом говорить, – сказала женщина и, закусив губу, отвернула от нее лицо.

– Что случилось? – в ужасе посмотрела на нее Яна.

Ей уже не надо было понимать, что случилось. Она и так уже все поняла.

– У тебя родилась дочь... – сказала врач.

И нарочно потянула паузу.

– Где она?

– Мне очень жаль...

– Что вы с ней сделали? – хватаясь за голову, забилась в истерике Яна.

– Она родилась живой. Но прожила не больше часа... Острая гипоксия, недостаток кислорода...

– Это неправда.

– Увы... Мне бы не хотелось об этом говорить, но, возможно, это тебя утешит. Девочка не могла быть здоровой, у нее очень серьезные отклонения по шкале Апгара. У нее все тело было в язвах. Сросшиеся пальцы на руках...

– Как сросшиеся пальцы на руках?

Яна вдруг вспомнила, что кричала Лиза в неистовстве. «Я тебя прокляла, сука! И ублюдка твоего в животе тоже прокляла! Чтобы он уродом у вас родился!..» А ведь она могла проклясть. И прокляла. И проклятие сработало!..

– Врожденная патология.

– Она что, урод? – в предобморочной немощности спросила она.

– Можно сказать, что да... И еще. У девочки серьезное поражение центральной нервной системы, если бы она выжила, она была бы слабоумной. Ты понимаешь, о чем я говорю...

– Урод у нас родился... – невменяемо глядя куда-то перед собой, отрешенно пробормотала Яна. – Чтобы я сдохла... Она убьет меня...

– Кто убьет? – непонимающе уставилась на нее врач.

Но Яна ее не замечала. Она думала о подлой Лизке, о том, что эта сволочь накликала на нее беду...

* * *

Яна Дмитриевна вздрогнула, широко распахнула глаза. Какое-то время приходила в себя.

– Я что, спала? – изумленно озираясь, спросила она.

Она только что вынырнула из темных лабиринтов прошлого, еще не оправилась от давнего потрясения. Но ничего, в кабинете светло, в окошко под потолком заглядывают отблески солнечных лучей. Она уже успокаивается.

– Да, заснули... – кивнул профессор Гарварт. – Но ничего, я все равно вас нарисовал...

Он протянул ей все три портрета, что успел произвести за последние два с половиной часа, в течение которых она говорила, говорила... Это потом уже он опустил ее из состояния гипнотического транса в глубину обыкновенного сна, откуда сам же затем и выдернул на поверхность реального бытия.

Яна Дмитриевна лишь мельком взглянула на его творения.

– Неплохо. Мне нравится...

Это была похвала, но скорее приличия ради, нежели от сердца. Ее можно было понять. Она еще не оправилась от навалившихся на нее кошмаров из прошлого. Ей сейчас не до его художеств...

И сам Ипполит меньше всего думал сейчас о плодах своего художественного творчества. Он переваривал полученную информацию, сожалея о том, что по его вине женщина снова и во всей первозданной остроте пережила смерть своего ребенка. Ей сейчас бы даже враг не позавидовал. Даже такой враг, как некая Елизавета, которую она винила в смерти своего ребенка...

– Можете забрать себе, – вскользь думая о рисунках, сказал он. – Мне оставьте один портрет. Для коллекции...

– Для коллекции?.. И большая у вас коллекция?

– Да, есть интересные работы.

– Что-то я не вижу ни одного портрета, – взглядом окидывая стены кабинета, сказала Яна Дмитриевна.

– Коллекция у меня дома...

Он говорил правду, но лишь отчасти. Коллекция дома у него была, но вовсе не из рисунков собственного производства. Он коллекционировал старинные и современные монеты, но было бы глупо говорить об этом с Яной Дмитриевной сейчас, когда она еще не оправилась от потрясения.

– А где вы живете? – думая о чем-то своем, спросила она.

– В Сокольниках.

– Очень хорошо...

Чем хорошо, она не объяснила. Потому что сама не знала. Ее мало интересовала его личная жизнь. И, задавая вопросы, она не ждала на них ответа, а если получала, то пропускала мимо ушей. Она еще не совсем вернулась из прошлого, хотя прекрасно понимала, что пора уже обеими ногами встать на твердую почву настоящего. И в бестолковом разговоре с Ипполитом она пыталась обрести утраченную остроту и свежесть восприятия реального мира.

– А мы жили на Таганке...

– Кто мы?

– Ну мы, с Викентием. Пока я училась в университете... Я вам хотела рассказать про него, но не сложилось. Заснула. Сама не знаю, как это случилось... Наверное, потому что ночью плохо спала. Бессонница, знаете ли...

– Тогда вам надо отправиться домой и хорошенько выспаться.

Ипполит сожалел о том, что своим гипнотическим сеансом, кстати, на незаконном основании, окунул женщину в кошмар прошлого. Но еще больше он сожалел о том, что не получил информации, на которую рассчитывал. Слишком подробно Яна Дмитриевна рассказывала о своем прошлом двадцатилетней давности, слишком много ушло на это времени. То, что некая Елизавета Полупанова гадила ей с упорством старухи Шапокляк, ничего не значило. И в гибели ребенка она виновата лишь с точки зрения людей, которые верят в проклятия... Да и сама гибель малышки вряд ли могла иметь отношение к убийству ее отца. Или не отца... А может, все же какая-то связь имеется?

– Ну что вы, я выспалась.

– Да, но у вас такой вид, как будто вам снились кошмары.

– Да, действительно был кошмар, – мученически улыбнулась Яна Дмитриевна. – Но все равно я чувствую себя неплохо... Вы хотели расспросить меня о Вильяме.

– Да.

– Мы бы могли поговорить.

Ипполит и сам горел желанием задать десяток-другой интересующих его вопросов. Тем более что женщина сама шла на контакт. Но горел он только до восемнадцати ноль-ноль. Все, рабочий день закончился, и он перегорел в своем желании – интерес к делу погас, как свеча после бала.

– Не сегодня, – с непроницаемым выражением лица сказал он.

– Может, вам это уже не интересно?

– А что, похоже?

– Есть немного... Кажется, я понимаю. Мы не договорились с вами о цене. Если я не заплачу вам, то вы не возьметесь искать убийцу моего бывшего мужа.

– Совершенно верно.

– Значит, нам надо заключить договор.

– Да, конечно. Но завтра.

– Я не знаю, что будет завтра, – не соглашаясь, покачала она головой. – Так что давайте сегодня...

Она достала из сумочки второй конверт, гораздо более толстый, чем первый.

– Здесь пятьдесят тысяч рублей. Надеюсь, этого хватит?

Ипполит даже не посмотрел на конверт. Деньги его, конечно, интересовали, но не до такой степени, чтобы тратить на них свое личное время.

– Завтра, – флегматично повторил он.

– Обойдемся без договора, – поднимаясь, с плохо скрытым недовольством сказала женщина.

Она не понимала причины его равнодушия. Пришлось объяснить:

– Рабочий день закончен.

Но Яна Дмитриевна пропустила его слова мимо ушей.

– И учтите, если вы не отработаете эти деньги...

Больше всего на свете профессор Гарварт не любил угроз. Он реагировал на них, как удав на кролика.

– Что тогда?

Он не изменил своего положения, и лицо осталось прежним – невозмутимо-холодным, но глаза вспыхнули, как два маяка, посылающих перекрестно-предупреждающий сигнал. Мощный по своему психологическому воздействию сигнал.

– Ничего, – дрогнула Яна Дмитриевна.

Немного поразмыслила в душевном смятении, после чего смахнула со стола конверт с деньгами.

– Завтра так завтра.

– До свидания.

– Странный вы какой-то, профессор Гарварт.

Сколько раз он слышал от людей эту фразу. Но не обижался. Что есть, то есть. Может, он и не такой, как все, но ему нравится жить в согласии с самим собой.

Разумеется, он не стал выяснять, на чем основывается ее вывод. И с искусственной улыбкой показал на дверь.

– Всего доброго.

– Вы действительно странный...

Яна Дмитриевна ушла, и он сразу же последовал за ней, но своей дорогой.

Автомобиль у него был, но пользовался он им только для проведения розыскных мероприятий. А в быту он им пренебрегал. Причина проста: несовершенство наземно-дорожного движения – пробки, заторы, миазмы выхлопных газов. Куда проще и надежней было пользоваться услугами метрополитена. Офис находился в двух шагах от одной станции метро, а дом – в трех от другой, и на одной Сокольнической линии. Каких-то пятнадцать минут – и ты дома...

Жил профессор Гарварт замкнуто, можно даже сказать – нелюдимо. Ни жены, ни детей. Что мало его смущало. Ему нравилась жизнь, которой он жил. Ему нравилось заниматься частным сыском, а в свободное время наслаждаться огромной коллекцией редких монет. Были еще моменты в его личной жизни, скрашивающие одиночество и повышающие финансовые возможности для пополнения нумизматической коллекции. Но сегодня они не входили в его планы...