Текст книги "Томится душенька на зоне"

Автор книги: Владимир Колычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Евгения испуганно приподняла руки.

– Да нет, что вы! Никогда!

Анатолий Данилович успокоился. А ее потянуло за язык.

– Может, я сама за наркотики сидела?

– Нет, ты не наркоманка, – уверенно мотнул он головой.

– Вы что, ясновидящий?

– Нет, но тебя вижу… Что душа у тебя чистая, вижу. Черствая корка на ней, но это пройдет…

– Может, еще скажете, за что я сидела? – развеселилась Евгения.

– Не знаю… Но ты невиновна.

– Может, ваше второе имя Нострадамус?

– Нет. Просто я много в этой жизни повидал. И людей насквозь вижу…

– Не знаю, не знаю…

Евгения почти уверена была в том, что старик нарочно поет ей дифирамбы. Бывает же, что и в семьдесят лет мужчину активно интересуют женщины. Может, потому он и пытается размягчить ей мозги, что хочет ее совратить. Возможно, думает сейчас, что есть у него шансы. Молодая зэчка, соскучившаяся в заточении по мужской ласке… Евгения с неприязнью и угрожающе глянула на попутчика. Пусть только попробует рукам волю дать, так по своим непристойностям получит, что никакой нитроглицерин не поможет.

– Что-то не так? – настороженно спросил Анатолий Данилович.

Ему явно не понравился ее взгляд.

– Свистеть не надо… Душа у меня чистая, – хмыкнула она. – Еще скажите, что краше женщины не встречали.

– И скажу… Вы, Женя, богаты внутренней красотой.

– Только внутренней?

– Не хочу вас обидеть… Но внешне…

– Что внешне? – обеспокоенно глянула на него Евгения.

– Ну, я думаю, нам совсем не обязательно обсуждать вашу внешность, – еще больше смутился старик.

– А если обязательно?.. Неужели не нравлюсь?

– Нравитесь. Очень.

– Но вас привлекает только внутренняя красота. А внешняя?

– Ну, может, вы кому и понравитесь внешне… Вы не в моем вкусе, Женя… Да и какая вам разница, нравитесь вы мне или нет?

– Да мне до лампочки!.. Останови свою тарантайку!

Она сама не понимала, что с ней происходит. Ну подумаешь, внешне не понравилась какому-то старперу. Во-первых, она сама похоронила в себе женскую сексуальность. А во-вторых, что знает он о женской красоте? Может, у него идеал: сто девяносто – шестьдесят – сто девяносто. Тогда она точно не может соответствовать его древним вкусам. Да и не нужно ей это…

К тому моменту, как Анатолий Данилович остановил машину, Евгения успокоилась. Но все же вышла из автомобиля. Сняла с себя дурацкую косынку и бесформенный жакет, оставшись в одной майке на тонких бретельках, но совершенно без декольте. Забрала из машины сумку, бросила туда жакет, свободной рукой взбила волосы и зашагала по дороге неожиданной для себя призывной походкой… Ей стало смешно, когда она осознала всю нелепость своего поведения. Что ни говори, а зона не убила в ней женщину.

Анатолий Данилович ехал за ней до тех пор, пока она сама не остановилась и не подняла руку. Вернулась в машину, устроившись на прежнем месте, скрестила на груди руки.

– Здесь недалеко кафе есть, – сказал он. – Может, вы голодны?

– Может, и голодна.

Это была типичная придорожная забегаловка. Вагончик с верандой. Засиженные мухами столы без скатертей, ленивая официантка с сальными волосами, масленые взгляды небритых дальнобойщиков. Но запахи… Евгения понимала, что антисанитария здесь полная, и блюда наверняка готовятся на дешевом маргарине и прогорклом масле, но все же это была вольная еда. Никто не поднимет ее из-за стола, когда выйдет время, установленное на прием пищи. И нормы здесь нет – на сколько заплатишь, столько и съешь. Ну и меню здесь гораздо богаче, чем в зоне…

Анатолий Данилович не скупился. Заказал украинский борщ, по большому куску свинины в кляре, салаты: овощной и «столичный», чай, сок… Ели они на веранде, на свежем воздухе, поэтому особенно приятно было раскурить сигаретку с фильтром.

– Ты куришь? – удивленно спросил он.

– Я не в затяжку, – усмехнулась она.

И для убедительности, глубоко и плотно затянувшись, выпустила в воздух жирный «бублик» дыма. Сидевшие за соседним столом дальнобойщики дружно ей зааплодировали. А один, круглолицый парень с безобразной бородавкой на носу, подошел к ним.

– Можно?

Не дожидаясь ответа, сел за стол.

– Молодой человек, я не давал вам разрешения, – грозно глянул на него Анатолий Данилович.

– Да ладно тебе, батя, – небрежно махнул на него рукой нахал. – Лучше цену назови.

– Цену? Да ты, парень, и гроша ломаного не стоишь.

– Ну-ну, отец, давай без оскорблений, – облизнув Евгению плотоядным взглядом, сказал наглец. – А то ведь не посмотрю на твои седины… И шалаву твою задаром уведу!

Анатолий Данилович и Евгения отреагировали на грубость одновременно. С неожиданной для него резкостью он схватил парня за нижнюю губу, а она проделала тоже самое с веком его правого глаза. Надавив на яблоко, она с силой оттянула на себя тонкую кожицу. И тут же приставила к горлу похабника заточенный черенок ложки.

– Я тебе ща кровь пущу, гнида!

Никто из его товарищей не вступился за парня. Но убивать его никто не собирался. Евгения убрала заточку, а Анатолий Данилович, потянув его за губу, как за поводья, вернул за стол к дружкам. Хотел что-то сказать ему грубое напоследок, но передумал.

Евгения полезла в сумку за деньгами, но старик достал из кармана две стотысячные купюры, бросил на стол. Взял ее под руку и увлек за собой в машину. Никто не преследовал их, но все же он торопливо завел мотор и стремительно разогнал «Волгу».

– Не везет мне сегодня, – сокрушенно вздохнула Евгения. – Один за уродину держит, другой шлюхой обозвал…

– Я не говорил, что ты уродина.

– Ну, не говорил так не говорил… А то, что я шлюха, это неправда.

– Он тебя за плечевую принял.

– Я что, на проститутку похожа?

– Нет. Но вела себя не совсем достойно. Не надо было курить. Это же грубые мужланы, у них, если куришь, значит, даешь…

– Все-то ты знаешь… А ты не трус. Умеешь за женщину постоять. Где за губы так дергать научился?

– Там же, где ты заточкой махать…

– Ты что, срок мотал?

– Да было. Давно еще. По молодости. В плохую компанию попал… Восемь лет на строгом режиме, и не здесь, в тепле, а на самой что ни на есть Колыме…

– А за что?

– Говорю же, в плохую компанию попал. Вагон на станции обокрали… Времена голодные были.

– За воровство, значит.

– Я всего лишь на стреме… То есть смотрел, чтобы никто не помешал…

– Я не смольная институтка, мне, что такое стоять на стреме, объяснять не надо… Почему не спрашиваешь, за что меня взяли?

– Не знаю, удобно это или нет. Если неудобно, не говори…

– Неудобно под ублюдком лежать, когда он тебя насилует…

– Это ты о чем?

– Россия – самое гуманное государство в мире. У нас за изнасилование сажают. Вот меня изнасиловали и посадили…

– Разве так бывает?

– Бывает. Моя вина в том, что насильнику восемнадцати лет не исполнилось. Мне уже девятнадцать было, а ему только семнадцать. Получается, что я его совратила. Нормально, да?.. Я уже и заявление забрать собиралась, а следователь – нет, по всей строгости закона за то, что на богатого ублюдка тявкнула. Как ту дворняжку на три года…

– Если ублюдок богатый, тогда может быть, – кивнул Анатолий Данилович.

– Их там трое было. И у всех родители с деньгами и связями… Похоже, они во вкус вошли. Меня за развратные действия упекли, а Веронику… Она вчера к нам по этапу пришла… Ее за кражу… Подставили, короче. Отличный способ избавляться от неугодных. Беспредельщики, одним словом…

– И на каком уровне у них связи?

– Отец большой чин в столичном правительстве.

– Тогда с ними лучше не связываться…

– А кто сказал, что я собираюсь с ними связываться?

– Голос у тебя как натянутая струна звенит. Отомстить хочешь…

– Может, и хочу.

– А что тебе это даст?

– Как что? Они мне три года из жизни вычеркнули. А страдала я как…

– То есть тебя бы обрадовало, если бы они заняли твое место?

– Где, в тюрьме?.. Да, радовалась бы. Еще как радовалась бы!

– А когда радость пройдет, ты поймешь, что ничего не добилась… Я не хочу сказать, что этих подонков нужно прощать. Но и связываться с ними не стоит… Тебе дальше жить надо. Судимость когда снимут, в театральном своем восстановишься. В театре играть, в кино сниматься. Станешь известной актрисой, тем и утрешь нос – всем, кто против тебя был. Докажешь, что не сломала тебя судьба. Напротив, судьба вознаградила тебя за те беды и страдания, которые выпали на твою долю…

– Твоими устами только мед пить… Ничего, что я с вами на «ты»?

– Ничего… У меня внучка твоего примерно возраста, она со мной только на «ты»…

– Это та, от которой вы едете?

– Да, Софа… Она мне как дочь… Дочь моя, Галина, погибла. Внучка осталась и внук. Они мне как дети…

Анатолий Данилович снова расстроился. Дыхание участилось, на лбу выступили крупные капли пота. Он снова остановил машину. Полез в карман за нитроглицерином, бросил таблетку под язык.

Глава 9

В Домодедово они приехали поздно ночью. Должны были быть много раньше, но Анатолий Данилович раз пять останавливался, чтобы перевести дух. И с каждым разом стоянки были все продолжительней… Но в конце концов они подъехали к его родному городу.

– Могу тебя домой отвезти, – еле живой от усталости, сказал он.

– Да ладно уж, я сама как-нибудь. Потихоньку, на электричке…

– Какая электричка в час ночи?

– Ну, на такси…

– Маньяки сейчас на такси ездят… Можешь у меня переночевать, если не боишься. А завтра днем я тебя домой отвезу… Или ты спешишь очень?

– Да спешу, конечно. Мать увидеть хочу, отца. Но думаю, ничего страшного, если немного задержусь… Ты один живешь?

– Да, внук мой в Москве.

– Тем более. А то еще коньки с дороги откинешь. Хоть будет кому «Скорую» вызвать…

– Вот и ладненько… Только я не в самом городе живу, тут деревенька рядом…

Ехать пришлось через гущу леса по темной, но на удивление ровной дороге. Деревня самая обыкновенная. Деревянные и кирпичные дома вдоль длинной улицы. Но Анатолий Данилович проехал дальше. Оказывается, его дом находился на дальней окраине деревни, а если точней, то стоял на самом отшибе. И подъезд к дому отдельный – через лесок вдоль речки по узкой, плотно посыпанной гравием и хорошо утрамбованной дороге. Из-за лесной поросли ограды не было видно. Два фонаря над широкими железными воротами, которые открылись сами по себе, стоило Анатолию Даниловичу нажать на клавишу брелока.

Дом впечатлял: двухэтажный, из красного кирпича, с шиферной крышей; большой, основательный, с гаражом в цокольном этаже; на окнах железные, выкрашенные в белый цвет решетки.

В гараж Анатолий Данилович заезжать не стал. Похоже, на это у него просто не было сил.

– Приехали, – сказал он, заглушив двигатель.

Евгения вышла из машины и почувствовала, как навалилась на нее ночная тишина. Деревья вокруг, лесные и садовые, но погода безветренная – даже шелеста не слышно. И сверчки как будто повымерли. Зато невольно возникло предощущение, что где-то рядом сейчас ухнет сыч. Гробовая тишина, похоронные предчувствия.

Сыч не ухнул, но из темноты вдруг выскочил огромных размеров пес. С угрожающим рычанием бросился на Евгению, но хозяин успел его упредить.

– Фу, Барбаросс!

Пес присмирел и даже лизнул Евгении туфлю.

Анатолий Данилович был так измотан, что лишь слегка потрепал своего Барбаросса за холку. Еле взошел на высокое крыльцо, долго возился. Нащупав клавишу, включил свет в прихожей и сразу в холле.

Евгения ожидала увидеть совковую мебель, расставленную со стариковским вкусом. Старинные буфеты, серванты брежневских времен, продавленный диван… Так было в доме у ее бабушки. Но у Анатолия Даниловича все было по-другому. Мебель не новая, но и старой ее назвать язык не повернется. Стенной шкаф с отодвигающимися дверцами, зеркала; в каминном зале, куда он провел гостью, роскошный гарнитур во всю стену, кожаный диван, камин с мраморной облицовкой. На стенах картины, на подставках бронзовые статуи, на полках дорогие безделушки. Пол устлан пышным ковром. А телевизор такой, что руками не обхватишь… Чувствовалась пыль, но не было запаха древней затхлости, какой обычно бывает в стариковских жилищах.

Анатолий Данилович подошел к камину, взял с полки длинные спички, одну зажег, поднес к очагу. Дрова вспыхнули мгновенно.

– Что-то холодно мне, – сказал он, с трудом опустившись в кресло.

Евгения увидела на диване аккуратно сложенный плед. Расправила его, накрыла старика.

– Спасибо.

– Может, «Скорую» вызвать? – встревоженно спросила она.

– Нет. Я просто устал… Даже таблетку не буду… Если тебе не трудно, сделай чаю. Там на кухне… Все в твоем распоряжении…

Кухня находилась рядом. Огромная комната, квадратов сорок, вряд ли меньше. Мебельный гарнитур на зависть домохозяйкам, импортная плита с вытяжкой; обеденный стол из дуба с гнутыми ножками, стулья-кресла с высокими спинками. Двухкамерный холодильник, в котором, как думала Евгения, быть ничего не могло. По идее, хозяин должен был разморозить его, уезжая.

Но нет, холодильник изобиловал яствами. Свиной окорок с золотисто-коричневой корочкой, сыр, сливочное масло, две картонки с яйцами. Бутылка коньяка в специальном углублении. И в шкафах – аккуратные пластиковые емкости с пояснительными надписями – «сахар», «гречка», «рис», «мука»… Чай, кофе, пряности. Масло подсолнечное и оливковое. Одно слово, мечта хозяйки…

Евгения поставила чайник и вернулась в комнату. Анатолий Данилович как был, так и оставался в кресле. Глаза закрыты, дыхание спокойное. Но старик не спал. Услышав шаги, открыл глаза, устало улыбнулся гостье.

– Чай сейчас будет… Может, яичницу сделать? – спросила она.

– Сделай. Себе. А мне только чай…

Евгения церемониться не стала. Напоила его чаем, а сама устроила себе роскошный ужин. О том, что это может нанести вред фигуре, она и не думала. А если бы и думала, все равно бы не остановилась. Во-первых, она сама по себе худенькая: конституция такая. А во-вторых, нет человека, которому она хотела бы нравиться. Умерла ее любовь. Вместе с Никитой умерла. И все мужики, в том числе и он, похотливые пакостники. Ни с кем она не хотела и никогда, казалось, не захочет…

Бутылку она откупорила без спросу. У Анатолия Даниловича больное сердце, ему спиртное противопоказано, а в доме, кроме него, никого нет. Так что, по логике, этот коньяк предназначен ей. Да много она и не будет. Так, рюмочку-другую за обретенную свободу…

Но на первые две рюмочки уютно легла третья, четвертая… Евгения и не заметила, как приговорила бутылку. Пьяной она себя не чувствовала, но, поднявшись со стула, вдруг поняла, что сейчас упадет. Тем не менее она добралась до каминного зала и рухнула на диван…

Проснулась она утром. За окнами свет; кресло, где ночевал Анатолий Данилович, пустое; сама Евгения заботливо укрыта пледом. А из холла доносятся голоса.

– Ну и где ты эту алкоголичку подобрал? – пренебрежительно спросил фальцетно-писклявый мужской голос.

– Эдик, ты не прав, Женя совсем не алкоголичка, – не согласился Анатолий Данилович.

Голос его звучал возмущенно и вместе с тем достаточно бодро для набравшегося сил человека.

– А бутылку кто в одиночку выжрал?

– И что?.. Девушка первый день на свободе…

– Первый день на свободе?! Она что, уголовница?! – истошно спросил незнакомый Эдик.

– Она не уголовница, она жертва обстоятельств…

– Жертва… Смотри, как бы ты сам жертвой не стал.

– Я, между прочим, тоже сидел.

– Ну, ты – другое дело… Дед, сколько раз я тебе говорил, не подбирай с улицы всякую шваль…

– Во-первых, она – не шваль. А во-вторых, сбавь обороты!

– Все, дед, проехали! – сбавляя тон, сказал Эдик. – Не быдло так не быдло… Но все равно за ней глаз да глаз нужен… У тебя здесь деньги, вдруг она воровка?

– Все, хватит!

– Ну, хватит так хватит… Как там Сонька поживает?

– Ничего… Ничего хорошего… Привет тебе передавала… И я от тебя привет передал. Хотя ты и не просил…

– Ну почему не просил? Я Соньку люблю…

– Мог бы хоть раз к ней съездить, – не без упрека сказал Анатолий Данилович.

– И съезжу. Вот с делами разгребусь и съезжу… Дед, мне уже пора. Встреча важная… А с этой ты ухо востро держи. Гони ее прочь!

– Гнать ее не буду. А домой ее отвезу. Она из Москвы, родители у нее здесь…

– Так давай я сам ее отвезу.

– Знаю я тебя. Ты ее на первом же повороте выбросишь.

– Хорошего же ты мнения обо мне, дед! – возмутился Эдик.

– Хорошего… Встреча у тебя важная, не опоздать бы…

Внук уехал, а дед вернулся в свое кресло. Ворохнулся, устраиваясь поудобней, и затих.

Евгения открыла глаза, подняла голову, настороженно посмотрела на старика.

– Кто это был?

– Внук приезжал. Эдуард.

– Не любишь ты его.

– Почему не люблю? – сдержанно возмутился старик.

– Да холод в твоем голосе… Мне он тоже не понравился. Хотя бы потому, что я не воровка.

– Я знаю. У тебя сто двадцатая статья.

– Ну, это же я тебе сказала. А сказать можно, что угодно…

– Нет, я звонил, узнавал…

– Куда звонил? В милицию?

– В общем, да. Есть у меня человек… Надо было сначала бутылку убрать, а потом узнавать…

– Какую бутылку?

– Которую ты на кухне оставила… Ты как себя чувствуешь?

– Холодненького бы чего-нибудь.

– Ясно.

Анатолий Данилович ушел и вернулся со стаканом холодной минералки. Евгения схватила его с жадностью путника, неделю проведшего в знойной пустыни без глотка воды. Выпила, полегчало.

– Спаситель.

– Эдик в алкоголики тебя записал, – усмехнулся Анатолий Данилович.

– Вообще-то я мало пью. До тюрьмы редко и по праздникам, в зоне с этим вообще строго… Дорвалась, что называется, до бесплатного…

– Бывает. Я, когда освободился, две недели не просыхал…

– Ну вот, рыбак рыбака поймет издалека, – задорно улыбнулась Евгения. И, спохватившись, спросила: – Ты меня до станции довезешь?

– Зачем до станции? Я тебя в Москву отвезу…

– Не утруждал бы ты себя. Тебе отдыхать надо…

– Отдохну. В больнице отдохну. В центральную клиническую поеду, там у меня профессор знакомый…

– Хорошо живешь, везде у тебя знакомые.

– Было время, когда без хороших знакомых никуда. Это сейчас все деньги решают, а раньше больше всего связи ценились… Вот тогда я жил. А сейчас доживаю…

– А кем ты раньше был?

– Да так, деньги делал… Внука поднял, себе немного оставил… Всю жизнь по лезвию ножа. Устал очень. А отдыхать как-то не получается. Сердце вот посадил…

– Дом у тебя большой, самому тяжело по хозяйству…

– Да тяжело… Жена у меня была, – скорбно вздохнул старик. – Умерла. Раньше она все на себе тащила… А сейчас нет никого. Так, иногда приходит женщина, убираться раз в неделю…

– Сколько лет жене было?

– Тридцать два.

– Молодая, – сочувствующе качнула головой Евгения.

– Это вторая… С первой, с Марьяной, царствие ей небесное, мы тридцать лет душа в душу.

– М-да… Так мы едем?

– Да, только вещи соберу.

Анатолий Данилович молчал до самой Москвы. И только когда машина свернула на Кольцевую автостраду, спросил:

– Ты чем заниматься собираешься?

– Не знаю. Главное, что домой вернулась… В училище бы восстановиться.

– Пока судимость не снимут, это вряд ли… Хотя, может, времена сейчас другие.

– Я попробую.

– А если не выйдет?

– Не знаю, на работу попробую устроиться.

– У тебя специальность есть?

– Нет. А что?

– Могу работу предложить. Я в больнице буду, а ты в доме у меня живи. Убраться там надо и за домом смотреть… А вернусь, так все равно кто-то нужен, плохо одному. Да и сердце, если вдруг что, «Скорую» некому будет вызвать…

– Ну, я не знаю.

– С оплатой не обижу. Две тысячи долларов буду платить.

– Сколько?! – изумленно спросила Евгения.

– Две тысячи долларов. Поверь, это немало.

– Да уж верю… Хорошо, я согласна.

Она совершила бы преступление против самой себя, если бы отказалась от такого предложения.

– Только не совсем понятно, с чего такая честь? – не удержалась она от любопытства.

– Нравишься ты мне как человек… И за себя постоять можешь… Эдик у меня заноза, с ним по-хорошему нельзя. Он только по-плохому понимает. Ты ему особо не груби, но и спуску не давай. Если он, конечно, с проверкой к тебе нагрянет… Он такой, он и нахамить может… Это тебе на всякий случай, за моральный ущерб. Считай, что подъемные, сверх зарплаты…

Анатолий Данилович сунул руку в карман, достал тонкую пачку денег из стодолларовых купюр. Три тысячи американских рублей. Уже одно это делало Евгению сказочно богатой.

* * *

Не было у Евгении желания нравиться мужчинам. Поэтому совсем непонятно, почему ее потянуло в салон красоты. И стоматологический кабинет она не обошла стороной – лечение, отбеливание… Ну и как в магазин модной одежды не заглянуть, когда на руках столько денег?..

Вчера весь день на себя убила, зато сегодня не стыдно на улицу выйти. Освежила с утра прическу и вперед. Сначала в больницу к Анатолию Даниловичу, через магазин, само собой. А потом к нему домой, в деревню. Деньги на такси есть, так что в электричке убиваться не придется. И дома у него напрягаться она особо не собирается. Генеральная уборка сейчас и в день, предшествующий его выписке. А с Эдиком, если он вдруг объявится, она разберется. Очаровывать его не будет, но пару ласковых скажет… Лишь бы только за нож не схватиться, а то неизвестно, что у него на уме; возьмет еще и в милицию заявит.

– Женька, твою мать!

Евгения вздрогнула, услышав за спиной знакомый женский голос. Остановилась, обернулась. Катька!.. Красивая, нарядная. За открытой дверью иномарки стоит. Рукой помахала, от машины отошла, двинулась к ней навстречу. Улыбка отрадно-сдержанная. Как будто не пристало ей бурно выражать свою радость. Как будто она каких-то важных высот в этой жизни достигла. Скорее всего, так оно и есть, роскошная иномарка тому подтверждение.

– Катька!

И все-таки сдержанность в Катиной улыбке исчезла, когда она вплотную подошла к Евгении. Девушки обнялись.

– Хорошо выглядишь, – с упреком сказала Катя.

– Спасибо. А чего хмуришься?

– Не заходишь почему? Забыла или зазналась?

– Не то и не другое. Я ж только-только освободилась.

– Да ладно, только… По тебе не скажешь, что ты сидела…

– Так мне что, по-твоему, справку об освобождении на себе носить? – улыбнулась Евгения.

– Да нет, этот шелковый сарафан тебе больше идет… Отлично выглядишь.

– Ты не хуже.

– Ну, я… – губы у Кати дрогнули, расплылись в довольной улыбке. – Я замуж вышла. У Миши фирма своя… Мы с ним на Цветном бульваре живем… Да, ты про Никиту спросить ничего не хочешь? – спохватившись, она недовольно повела бровью.

– Как Никита поживает? – сухо спросила Евгения.

– Ну, пока не очень. Может, этой осенью выйдет, по условно-досрочному…

– Что ж, честь ему и хвала за примерное поведение.

– Он тебе письма писал. Почему не отвечала?

– Не было писем, – солгала Евгения.

Письма были. Сначала они приходили одно за другим, затем ручеек иссяк, пока и вовсе не прекратился. Но ей было все равно: Никита для нее не существовал. Он писал, что любит, но она ему не верила.

– Да ладно, не было, – не поверила Катя.

– Говорю же, что не было!

– Ну, тогда считай, что были… Он же любит тебя.

– Любит… В тюрьме все любят. Сначала в душу наплюют, а потом говорят, что любят. Потому что делать нечего, как в любви признаваться. А выйдут на свободу, так и прощай любовь. На свободе девки красные, и с ментами спорить не надо, чтобы до их белых тел добраться…

– Это ты о чем?

– Да так…

– Напиши Никите, я тебе адрес дам, если не знаешь.

– Я бы написала…

Евгения была далека от того, чтобы объяснять Кате, как подло поступил с ней Никита в камере предварительного заключения. Не хотелось душу себе травить, да и ни к чему тратить время на пустые разговоры… Легче соврать.

– Я бы написала, да не могу. Я, Катя, замуж вышла. Я теперь замужняя женщина…

Катя с сомнением посмотрела на пальцы ее рук.

– А кольцо где?

– Нет пока. Не успели расписаться. Я же только вышла… Мы пока в гражданском браке живем. И ничего, мне нравится…

– И когда же ты успела?

– А по тюремной переписке. Это брат одной моей сокамерницы. Он написал, я ответила… В общем, он ко мне в зону ездил, мы с ним… Он в Подмосковье живет, у него дом свой. Я сейчас к нему еду, так-то вот.

– Могу подвезти, – с озадаченным видом нерешительно предложила Катя.

– Да ладно, я на такси.

– Ну, смотри…

Катя, казалось, была донельзя разочарована в ней. Как будто это она ей изменила, а не Никите…

* * *

Анатолий Данилович лежал в платной двухместной палате. У его соседа едва не вывалилась вставная челюсть, когда Евгения зашла в палату. Прическа, косметика, стильный сарафан, подчеркивающий прелести ее фигуры, изящные босоножки на высоком каблуке.

И сам Анатолий Данилович тоже был удивлен. Даже признал ее не сразу.

– Женя?!

Но в его взгляде она не видела ослепительного свечения, как на кончике сварочного электрода, яркого свидетельства того, что мужчина прикипел к женщине. Он был восхищен ее внешней метаморфозой, но не более того. Похоже, он так и остался во мнении, что Евгения некрасива… Впрочем, ей все равно. Любовь с ним крутить она не собирается… И все равно обидно…

– Как здоровье, Анатолий Данилович? – стараясь скрыть разочарование, спросила она.

– Ничего, – улыбнулся он.

Старик был искренне рад ей. Но красивую женщину в ней не видел. Ну и черт с ним!..

– Предынфарктное состояние было, вовремя обратился…

– Надеюсь, вас подлечат.

– А вы почаще приходите, милая барышня! – в ухарской улыбке растянул губы его сосед. – От такой красоты и мертвый выздоровеет…

Евгении не нравилось, что Анатолий Данилович не реагирует на нее как на женщину. Но экзальтированная тирада его товарища по несчастью вызвала дурной ком в горле. Она с трудом удержалась, чтобы не послать его в процедурную к висячей клизме.

– Нам еще рано умирать, правда, Анатолий Данилович? – улыбнувшись через силу, сказала она.

– Мы еще поживем, – кивнул он. – Назло всем…

На этом общение с ним и закончилось. Он оставил ей номер своего мобильного телефона, который лежал у него на тумбочке, и отправил к себе домой.