Текст книги "Вилла в Лозанне"

Автор книги: Владимир Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава седьмая

В этот же ранний утренний час из подъезда лозаннского отеля вышел низенький крепыш с квадратными плечами и рыжевато-седыми прокуренными усами. На сгибе руки у него висел плащ, во рту торчала кривая дымящаяся трубка. Мужчина постоял на пустынной мостовой, пощурился из-под рыжеватых кустиков бровей на яркое солнце, поднявшееся над дальними горами за озером, потом быстрой валкой походочкой пересек улицу.

Фонтэн спешил на женевский поезд, везя с собой написанный ночью Леонидом доклад для Центра. В Женеве капрал пошлет это сообщение через своего радиста и дождется из Москвы инструкций.

Ночью, когда Рокотов пришел к Луи в отель, они мучительно размышляли над тем, как вытащить Кинкелей из капкана, как парализовать действия германской агентуры и сохранить лозаннскую группу. Хотя общая задача им была ясна, однако положение было сложным, силы и возможности противостоящих сторон столь неравны, что в своем донесении руководству Леонид наряду с конкретными предложениями по делу откровенно высказал и сомнение в успехе операции. Без дополнительного подключения людей Папаши Рокотов считал борьбу обреченной и просил у Центра помощи.

Свое ночное свидание с Папашей Леонид провел с предельной осторожностью. Прежде чем подойти к отелю Луи, он покружил по улицам, проверяя, нет ли кого позади, – синий сумеречный свет маскировочных фонарей помогал не только ему, но и преследователю. Возвращаясь к себе уже на рассвете, он опять мобилизовал весь свой опыт и внимание – ничего подозрительного не заметил. По-видимому, ночью наблюдения за ним не было. Теперь Рокотов знал, чье задание выполнял тот красивенький хлыщ, крутившийся возле кафе на набережной, а потом тащившийся за ним всю дорогу до «Централь-Бельвю». Следить незаметно этот тип явно не умел, и Леонид, решивший после того, как его сфотографировали на вилле Кинкелей, что им заинтересовалась швейцарская полиция или контрразведка, подивился, до чего непрофессионально их агент ведет наблюдение. Наверно, новичок. Уйти от него не составляло труда, но Рокотов не стал этого делать. Пусть следят – главное, что он это знает. Все равно он обязан остаться в Лозанне.

Сообщив Фонтану о начавшейся слежке, Рокотов решил сократить с ним контакты до минимума. А чтобы сбить противника с толку, он еще накануне завел знакомства с постояльцами «Централь-Бельвю»: с пожилым приветливым господином, оказавшимся юристом из Берна, и привлекательной молодой дамой, поселившейся в номере на том же этаже, что и Леонид. Пусть агенты гадают, кто из них его помощник. Главное – полностью изолировать от слежки Папашу.

Позавтракав в ресторане, Рокотов зашел в бар, в бильярдную, прогулялся по улице. Давешнего красавчика, которого он засек по пути от кафе к гостинице, не было. Значит, наблюдение передали другому. Если он еще не появился, то вскоре появится. Природная наблюдательность, отточенная за годы работы, почти никогда не подводила Леонида: «хвосты» за собой, если они были, он обнаруживал безошибочно. Надо постараться «наколоть» их агента, как только тот начнет наблюдение.

Около часа дня Рокотов позвонил Кинкелям. В двенадцать Вера Сергеевна должна была встретиться с курьером для получения свежей информации и теперь, очевидно, уже дома. Трубку, однако, взял «заболевший» Герберт: в университет профессор, конечно, не ездил. Леонид справился о его здоровье, Герберт поблагодарил, сказав, что чувствует себя гораздо лучше, жена вернулась из города, выполнив поручение, вечером они ждут господина Шардона, как условились. Леонид обещал быть ровно в восемь вечера. Учитывая, что подслушивающая аппаратура на вилле не только записывает их диалог слово в слово, но и фиксирует интонации, они провели разговор в нужном ключе. Рокотов знал, что сведения, принесенные сегодня Верой Сергеевной от Хосе, уже выхолащиваются теми, кто сидит в подвале, ценная военная информация превращается в дезинформацию, и пока этому помешать нельзя. Вечером Зигфрид покажет ему уже измененный немцами текст, они оба притворятся, что все в порядке, и отправят по радио всю эту чушь в Москву. Сознавать такое было горько. Одно утешало: теперь Центр знает, что его обманывают, что враг руками Зигфрида ведет с ним радиоигру.

* * *

Они столкнулись лицом к лицу в холле гостиницы. Она стояла у конторки портье, подав свой паспорт и ожидая, пока служащий впишет в книгу регистрации ее фамилию. А он подошел, чтобы вручить портье ключ от своей комнаты. Они смотрели друг на друга несколько дольше, чем позволяли нормы приличия для незнакомых людей. Какие-то секунды. Потом оба отвернулись. Он направился к выходу из отеля, она протянула руку за своим паспортом.

Хильда-Сюззи задержала взгляд на мужчине потому, что сразу узнала в нем Шардона-Ришара: точная копия фотографии, лежавшей у нее в сумочке. Она прекрасно запоминала лица. Хильда успела заметить, на какой гвоздик повесил ключ портье: ключ с бляхой еще покачивался под № 83. Да, так и есть – комната господина Шардона. Без сомнения, это он! Высокий брюнет, густая шевелюра волос. Лицо худое, смуглое, темные смелые глаза. Зевнув, Хильда обернулась, как бы рассматривая холл и посетителей. Ее «объект» широким энергичным шагом пересекал вестибюль, приближаясь к выходной двери. Вот и руки – длинноватые даже для такого роста, узкие в запястьях, отметила Хильда. Да, конечно, он! Сфотографировал его Франц, правда, в другом костюме – в спецовке электромонтера, но это один и тот же человек: господин Шардон-Ришар. Хильда обрадовалась: зверь выбежал прямо на ловца! Хотя в первое мгновение она испугалась: только вошла в отель, а он тут как тут – нос к носу. Мелькнула даже мысль, не следят ли за ней его люди. Пустяки, просто удар по нервам…

Внутренне возбужденная, довольная удачей, Хильда в сопровождении горничной, подхватившей с готовностью ее новенький чемодан, поднялась в лифте на третий этаж, и тут судьба одарила ее новым приятным сюрпризом. Предназначенный для нее № 80 оказался на той же стороне коридора, что и комната Шардона, почти рядом – через две двери. А когда вошла к себе и, растворив балконные двери, выглянула, то от восхищения рассмеялась: внизу сияла под солнцем голубая чаша Женевского озера, а через два балкона от нее находился балкон ее подопечного. Нынче ей необыкновенно везет!

Отблагодарив горничную чаевыми, Хильда достала из чемодана платья, купленные сегодня, и попросила девушку как следует отутюжить. Заперев дверь, Хильда вынула из сумочки фотографию Шардона-Ришара и, убедившись, что не ошиблась, сожгла карточку на огне зажигалки. Так спокойней. Потом заказала разговор с Берном, назвав номер телефона загородного дома господина Эссена: вероятней всего, шеф еще там. Она доложит, что приступила к выполнению задания и что начало успешное. Но что-то беспокоило Хильду, словно предчувствие какой-то опасности. Она ходила по комнате с сигаретой во рту, расставляла по-своему мебель, выкладывала из чемодана туалетные принадлежности, примеряла новое белье, шелковый ночной халатик (пижам она не терпела). Руки привычно делали свое дело, но прежнее ощущение радости пропало. Что же ее тревожит – ведь все идет хорошо? Ах, вот оно что! Его взгляд, когда он посмотрел на нее там, у конторки портье. Почему он посмотрел так внимательно? Что было в его глазах: вопрос, удивление? Может, я на кого-то похожа? Или понравилась? Нет, этого в его взгляде не было: Хильда безошибочно угадывала, произвела ли она впечатление на мужчину. Допустим, он «наколол» нашего Нарцисса, когда тот шел за ним до отеля, и он сейчас насторожен. Вполне возможно. Но при чем здесь я? Он видит меня впервые! Ах, глупости! Морочу сама себя… Но тогда почему в его глазах мелькнуло удивление? Просто я напомнила ему какую-то знакомую женщину, а я воспринимаю все обостренно. Нет причин волноваться!

Так рассуждала, успокаивая себя, Хильда. Но если бы она могла знать то, о чем думал сейчас, выйдя из гостиницы, мсье Шардон, то поняла бы, что проиграла свою партию уже после первого хода. Но не по своей вине.

Рокотову же показалось, что внешность встреченной им в холле ярко накрашенной молодой особы удивительно совпадает с обликом немки, нарисованным супругой профессора. Госпожа Кинкель называла ее Магдой. По словам Веры Сергеевны, это рослая крашеная блондинка, с пышным бюстом, довольно вульгарная, косметикой пользуется сверх меры. Похожа, очень похожа… Дама явно не жительница Лозанны (объемистый чемодан, паспорт для регистрации), видимо, только что приехала. Во всяком случае, в «Централь-Бельвю» Леонид ее не видел. Конечно, может быть, это и не Магда. Разве мало высоких крашеных блондинок с дурным вкусом? Явление довольно ординарное… Почему-то у нее в глазах был испуг. Когда он подошел и она взглянула на него из-под наклеенных ресниц, в ее голубых глазах метнулся испуг. Чем мог напугать случайный мужчина незнакомую женщину? Женщины никогда меня не боялись, скорее наоборот… Посмотрела она пристально. И что-то еще было в ее глазах… Узнавание, что ли… Да! Узнавание знакомого. Вот что было! Впрочем, у меня, наверно, был такой же взгляд. Ну, я – другое дело: почудилось, скажем, что встретил близкую знакомую… бывшую любовницу, обознался… А вот она напугалась. Если это Магда и ее приставили ко мне, внезапность встречи, да к тому же лицом к лицу на миг ошеломила ее. Выдержки не хватило. Вполне… Агент она, судя по рассказу Веры Сергеевны, не из лучших: нервна, вспыльчива… Итак, нужно установить, действительно ли это Магда. Как? Ну, это не так уж сложно, если показать ее госпоже Кинкель. Если удастся… Значит, сделаю так… Познакомиться с ней, максимум внимания, ухаживать – выложиться целиком, но добиться благосклонности. Погулять, повезти в город, к озеру, в ресторан. Где-нибудь там показать ее госпоже Кинкель. Только с предельной осторожностью: Магда не должна ничего заподозрить, тем паче увидеть Веру Сергеевну. Ну, а если это не Магда, – найти того, кому поручено наблюдать за мной в отеле.

* * *

– Что вы предпочитаете пить? – спросил он.

– Я бы предпочла в данную минуту бокал шампанского, – в тон ему, с легкой усмешкой сказала она.

Он улыбнулся.

– Вы совершенно правы. Мне надо было самому догадаться.

Они сидели в баре, куда он пригласил ее, вдвоем за маленьким столиком. От круглых крутящихся кресел у стойки она отказалась. «Не люблю, когда мне смотрят в спину», – сказала она. «Я тоже», – согласился Леонид.

Их знакомство состоялось полчаса назад. На этот раз случай благоволил мсье Шардону. Он поднимался по лестнице на свой этаж (лифт был занят), а она спускалась вниз. И вдруг споткнулась (длинный каблук туфли зацепился за ступеньку) и упала бы, не успей он поймать ее. Если б не кровоточащая ссадина на колене, можно было подумать, что блондинка намеренно выкинула этот фортель: почти прыгнула в его объятия. На секунду она прижалась к нему телом, судорожно схватившись рукой за шею. Но ее испуг был так натурален, а стукнувшаяся о перила нога так болела, что об умысле не могло быть и речи. Господину Шардону, однако, это было на руку. Дама, хромая, едва ступала, и он, предложив помощь и крепко поддерживая ее под руку, отвел пострадавшую в медпункт отеля. Разумеется, как истинный джентльмен, он подождал, пока сестра промыла ей рану и наложила повязку. Когда молодая женщина вышла, господин спросил, не желает ли мадам снова воспользоваться его услугами – он с удовольствием выполнит любую ее просьбу. Она ответила, что хотела бы полежать, и он помог ей дойти до номера, А минут через десять в его дверь постучали. На пороге стояла улыбающаяся потерпевшая. Так они познакомились.

Искренне поблагодарив. Герда Дижон, как она назвалась, посидела у него в номере, ведя разговор в том ключе, в каком проходят все разговоры желающих познакомиться людей. Она рассказала что-то о себе, он о себе. Говорили по-французски, как это принято в Лозанне и во всей французской части Швейцарии, хотя мадам Дижон не скрыла, что она немка, сказав об этом с оттенком горечи.

«Ее французский сильно хромает, особенно на мягких согласных», – отметил Леонид и сказал с веселой улыбкой на губах:

– По-моему, нам надо отметить это событие – выпить за столь счастливое ваше спасение на лестнице! Тем более что спасать пришлось такую красивую женщину!

Герда лизнула кончиком языка полные ярко-красные губы и рассмеялась.

– А вы, мсье Жан, как видно, большой поклонник женщин! Я это заметила еще у конторки портье, когда мы столкнулись с вами.

– Вы преувеличиваете мои возможности, мадам. – Он смущенно потер ладонью гладко выбритую щеку. – Я не пользуюсь успехом у женщин.

Она игриво погрозила ему пальчиком с лакированным ноготком.

– Так я вам и поверила! Такой интересный мужчина…

– Знаете, Герда, вы удивительно похожи на одну мою приятельницу, – сказал он, касаясь рукой ее руки. – Я был изумлен! Согласитесь, встречаются поразительные сходства лиц…

Болтая, они спустились в бар. Шардон вел прихрамывающую даму под руку, но теперь уже на правах знакомого. Мужчины в вестибюле, расступаясь, оглядывали статную голубоглазую блондинку.

В баре, наполовину уже заполненном любителями горячительных напитков, среди которых были и женщины разных возрастов, на них также сразу обратили внимание. Дамы придирчиво разглядывали туалет и драгоценности на мадам Дижон, кривили губы и усмехались, наблюдая, какой всеобщий интерес вызвало ее появление у представителей сильного пола. Два соседа, сидевших с рюмками за стойкой бара, развернув свои поворачивающиеся кресла, тупо уставились на нее осоловелыми глазками.

Они пили шампанское, стараясь не замечать взглядов подвыпивших посетителей.

– Мужчины бывают очень навязчивы, – сказала мадам Дижон, делая маленький глоток из своего бокала. – Это меня раздражает! Мой бывший супруг, хотя у него была масса недостатков, учтивый и деликатный человек. В интимных отношениях он был рыцарем. А большинство мужчин смотрят на женщину, как на скаковую лошадь! Поверите ли, мсье Шардон, стоило мне переступить порог этого отеля, как здешние ловеласы воззрились на меня такими глазами, словно я появилась перед ними голая! Как хорошо, что случай свел меня с таким приятным и предупредительным господином, как вы, мсье Жан.

– Благодарю, мадам. Мне это слышать так же приятно, как быть возле вас, – ответил Леонид.

Герда подарила ему одну из своих коронных улыбок, которые обычно действовали на избранного мужчину неотразимо. Их знакомство развивалось стремительно: они уже многое рассказали о себе. Он знал подробности ее бегства из нацистской Германии, о ее замужестве и причинах развода. Она – о его жизни во Франции и о том, что сюда, кроме некоторых коммерческих интересов, он приехал отдохнуть и полечиться. Поэтому их беседа постепенно обретала ту свободу, которую позволяют себе доверившиеся друг другу люди.

– Вы долго пробудете здесь, мсье Шардон? – спросила она с оттенком смущения, опустив вниз острые искусственные ресницы.

– Еще не знаю. Покончив с делами в Лозанне, займусь собственной персоной. Врачи, наверное, назначат лечение в какой-нибудь курортной клинике.

– И как продолжительно будет ваше лечение?

– Это зависит от курса лечения, который они сочтут нужным определить.

«Трудным будет для тебя это лечение, дорогой ты мой! – усмехнулась про себя Хильда. – Не думаю, что тебе и твоим друзьям удастся выздороветь. А жаль, честно же, жаль: такой эффектный мужчина! Мне он даже нравится. Любопытно, кто он по национальности – русский, француз? На русского вроде не похож. Лицо смуглое, глаза темно-карие, волосы черные, как у южанина. Может быть, испанец – из тех красных ублюдков?»

– Я бы хотела, чтобы курс вашего лечения затянулся. – с легким кокетливым смешком произнесла Герда. – Тогда мы смогли бы иногда видеться с вами. Здесь или в вашей клинике, или у меня, в Женеве, где угодно… Я вовсе не хочу, чтобы вы болели, но…

– Мое желание целиком совпадает с вашим, мадам. Поправлюсь я или нет, свидания с вами будут для меня наградой, поверьте!

«Эта болтовня о лечении у нее явно двусмысленная, я это чувствую, – подумал Леонид. – Так многозначительно может говорить только Магда, знающая, кто я и чем озабочен. Или я настроил себя? Впрочем, она это или не она, мне все равно нужно следовать этой версии насчет приезда для лечения. В гостинице кое-кто уже знает об этом, ну, и отлично, тем более медицинское свидетельство у меня с печатью и подписью известного лионского врача».

Когда они вышли из бара, спутница вдруг предложила: если мсье Жан располагает временем, она покажет ему прелестнейшие уголки Лозанны. Можно поехать хоть сейчас – у нее свой автомобиль, «Ну, что ж, – подумал он, – прекрасно, она сама идет мне навстречу. Это будет началом наших прогулок по городу».

– Отличная идея! – воскликнул он. – Правда, в восемь вечера у меня деловое свидание, но до этого времени я свободен. С удовольствием принимаю ваше предложение, мадам.

Обрадованная, Герда крепко сжала его руку выше локтя и потащила к лифту, чтобы переодеться в своем номере для прогулки. Пока они плыли в лифте, мадам Дижон не спускала с мсье Шардона сияющих голубых глаз, а ее высокая грудь взволнованно поднималась и опускалась, упорно касаясь его груди. «У шефа челюсть отвиснет от изумления, когда я сообщу ему, что пила шампанское и каталась на автомобиле с Шардоном-Ришаром! – с восторгом думала Герда. – Каков успех!»

Глава восьмая

Рокотов вышел из своего отеля в девятнадцать тридцать и сразу увидел лощеного молодого человека с лицом витринного манекена. «А вот и мой знакомый, – отметил Леонид. – Значит, снова наблюдение поручено ему». Этот «хвост» неумело плелся за ним вчера от кафе у озера до гостиницы «Централь-Бельвю». Франтик стоял на противоположной стороне улицы у газетного киоска, листая журнал, Днем, когда Леонид и мадам Дижон садились в автомобиль, чтобы ехать на прогулку, его не было. Что ж, правильно: зачем две пары глаз, коль «объект» под присмотром напарницы в ее машине? Еще одно доказательство, что крашеная блондинка их человек.

«Мне надо вести себя так, чтобы этот хлыщ видел, что я строго соблюдаю конспирацию в сношениях с Кинкелями, как будто нет никакого провала». И Леонид вошел в телефонную будку, дабы продемонстрировать перед агентом разговор с радистом из уличного автомата. А чтобы донесение «хвоста» не расходилось с записью подслушивающей аппаратуры на вилле, мсье Шардон перекинулся несколькими словами с Гербертом, подтвердив, что прибудет с визитом, как условились, ровно в восемь. Он нарочно добавил, что звонит из телефонной будки и, чтобы не опоздать, постарается взять такси. С помощью этой фразы Леонид делал два обманных трюка. Он косвенным образом убеждал противника в версии, якобы радист и его связная не знают номера его телефона и не могут позвонить ему. Во время ужина за столом мсье Шардон громко сказал, что не сообщает по понятным причинам Кинкелям, где живет, и своего номера телефона, а будет при надобности звонить сам. А упоминание же о такси, на котором за оставшиеся полчаса до встречи можно не только успеть к Кинкелям, но и объехать всю Лозанну, поэтому машина в действительности не требовалась, давало возможность Рокотову подготовить второй обманный ход, к которому он решил прибегнуть.

Войдя в остекленную будку и набирая нужный номер, Рокотов, ощущая спиной взгляд охотника полуиронически комментировал: «Наблюдаешь? Ну, наблюдай, наблюдай! Смотри и хорошенько запоминай все, что я делаю. – И тут вдруг вспыхнула четкая мысль: – Стоп, стоп! Какой же я к черту профессионал, да еще доверенное лицо Центра, если не замечаю слежки и привожу за собой „хвост“ к радиоквартире?! Ненатурально. Фальшиво, совсем фальшиво. Ни один дельный сыщик не поверит. А надо, чтоб верили, чтоб в каждый мой шаг они верили. Значит, как?.. Мне не нравится этот модный щеголь, который уже вторично появляется у меня за спиной. Похоже на слежку. Неважно, чей это человек – швейцарской полиции или контрразведки, – для меня и моего дела он одинаково опасен. Возможно, мне это кажется от напряжения или усталости, но я разведчик, я послан сюда с важнейшей ревизией и обязан быть максимально осторожным. Следовательно, я должен сначала непременно избавиться от „хвоста“ и только потом явиться на конспиративную квартиру. Вот это будет убедительно! Значит, я хватаю такси…» – И Леонид сказал Герберту в трубку про такси, – пусть они там, в подвале, запишут на пленку, а потом «хвост» подтвердит, как «объект» заметил слежку и удрал от него в такси.

Этот тонкий ход Рокотов сыграл блестяще. Пройдя с внезапными поворотами несколько улиц, он вскочил в появившееся из-за угла такси и умчался на глазах у растерявшегося агента. Леонид отпустил машину в районе пригородных дач и дальше пошел пешком: до назначенной встречи оставалось еще пятнадцать минут, а вилла Кинкелей была рядом.

Отворить калитку вышла Вера Сергеевна. Она была спокойна, но бледна, серые прозрачные глаза усталы, тени под глазницами. Она слабо улыбнулась, пропуская Рокотова, и на его вопрос о здоровье ответила, что плохо спала всю ночь, кроме того, исписала с десяток страниц – подробности к рассказу о случившемся, которые ей вспомнились и которые были упущены в их переписке вчера за ужином, это дополняет общую картину и, наверное, будет полезно для господина Шардона. Леонид поблагодарил, сказав, что любая частность в этом деле может оказаться важной, и попросил госпожу Кинкель и в дальнейшем сообщать ему обо всем происходящем как можно детальней.

Шагов полтораста, отделявших уличную калитку от дома, они могли говорить свободно, зная, что их никто не слышит. Они шли медленно, сберегая время, а Вера Сергеевна еще проявляла чисто женскую находчивость. Она увлекалась разведением роз, вырастив прекрасные экземпляры разных сортов. Останавливаясь то у одного, то у другого куста, мадам Кинкель показывала яркие крупные цветы гостю, призывая его полюбоваться их несравненной красотой и гордясь плодами своего труда. Любому чужому взгляду – агентам из окна виллы или прохожему с улицы – такое поведение хозяйки не могло показаться умышленным, и они успели кое о чем поговорить открыто.

Вера Сергеевна сообщила, что полученная ею новая информация уже обработана, выхолощена Францем и отдана Герберту для зашифровки. А второй агент, по кличке Пауль, угрюмый тип с медвежьими глазками, о котором мсье Шардон тоже знает, явился откуда-то около семи утра пьяный и о чем-то ругался по-немецки со своим напарником, разбудив ее и мужа. Впрочем, нет, еще раньше их разбудил долгий звонок междугородной станции. Вера Сергеевна сняла трубку, телефонистка соединила с Берном, послышался незнакомый мужской голос и смолк: дежуривший в подвале Франц переключил телефон на себя. А уже потом, вероятно, спустя час или больше, затрезвонил электрический звонок в передней, и сам Франц, опередив хозяйку, открыл уличную калитку тому пьяному медведю – прежде посетителей всегда впускала Вера Сергеевна.

Это заинтересовало Рокотова, он спросил, не расслышала ли госпожа Кинкель, о чем говорили агенты.

– Окна в нашей спальне были растворены, – ответила Вера Сергеевна, склонившись к розовому кусту и делая вид, что рассматривает бутоны, – но, когда они шли по саду, лаял Джозеф, слов нельзя было разобрать. А когда вошли в дом, Пауль бранился, Франц его уговаривал не шуметь и быстро затолкал в подвал, но отдельные фразы я слышала. Упоминали шефа, видимо, какого-то их начальника, называли какую-то «бабенку Сюззи», город Берн, да, да! Пауль еще сказал что-то вроде: «Этот ублюдок Ришар-Шардон свое получит»… А из подвала голосов не слышно, потом они спать, видно, легли. Медведеподобный спал до середины дня. А Франц перед моим уходом за информацией, около одиннадцати, как-то подозрительно на меня поглядывал через свои золоченые очки и пригрозил: если я, мол, сегодня что-нибудь выкину, то очень пожалею потом.

Войдя в дом, госпожа Кинкель нарочно громко произнесла: «Прошу вас, мсье Жан, проходите, пожалуйста, муж наверху, в кабинете», – предупреждая об осторожности тех, кто в подвале: эта игра была равно опасна для всех – для немцев потому, что ошибка поломала бы их планы.

Герберта Кинкеля Рокотов нашел в лучшем состоянии, чем накануне. Профессор продолжал симулировать болезнь и не ездил в университет, и, хотя вчера по понятным причинам он действительно чувствовал себя плохо, испытывая душевную муку, теперь вид его внушал Леониду уверенность, что он не спасует в начавшейся борьбе. Он не мял от волнения пальцев, как в прошлый раз, умные глаза, страдавшие и растерянные тогда, смотрели за стеклами очков спокойно и прямо. Герберт был с гостем вежлив, предупредителен, но на лице не скользило и тени улыбки. За все время свидания оно было строгим, почти суровым. Леонид понимал его: ноша была слишком тяжела, а на карту поставлено все. Впоследствии Рокотов убедился, что в этом мягком, интеллигентном человеке сокрыто большое мужество.

Пока они беседовали о делах (в пределах уже известного немцам) и Шардон просматривал якобы подлинные тексты сообщений от Хосе, сетуя вслух на худосочность данных, не идущих в сравнение с зимней информацией, Вера Сергеевна, занявшись приготовлениями на кухне, изредка появлялась в кабинете, вступая в разговор мужчин, и это давало возможность ей и гостю обмениваться записками.

Леонид прочел исписанные госпожой Кинкель прошедшей ночью страницы с добавлениями к уже известному ему и в некоторых подробностях обнаружил недостающие прежде звенья в цепи минувших событий. Одновременно он получил ответы на свои вопросы, которые не успел задать хозяйке по пути к дому.

«Вчера вечером, сразу после вашего ухода, мсье Жан, часов, по-моему, в одиннадцать, – писала Вера Сергеевна, – кто-то говорил по телефону с „нашими“ немцами. Я не успела подойти, они быстро переключили связь на свой аппарат в подвале, но, судя по длине звонка, вызывала междугородная. Потом, примерно через час, был обычный звонок, через городскую АТС, кроме того, звонили сослуживцы Герберта по университету, справлялись о его здоровье, и моя бывшая ученица, но один звонок предназначался им. Я сняла трубку и услышала женский голос – это была Магда, она извинилась за позднее время, и тут они отключили мой аппарат. После этого звонка Пауль сразу же ушел, я слышала, как хлопнула дверь и залаял Джозеф. Как вы знаете, Пауля не было всю ночь, а в семь утра он появился».

За всем этим крылось что-то важное. А чтобы понять действия противника, важно было учесть каждую мелочь, и Леонид решил поразмышлять над сцеплением всех этих звонков на виллу, уходов и приходов позднее, в гостинице. Однако ответ на следующее сообщение Веры Сергеевны он написал немедленно.

«Чуть не забыла еще одну вещь. – писала она. – Дело в том, что вчера, как раз перед вашим приходом, Герберту позвонила Магда и повторила свое прежнее предложение. Это предложение они уже делали нам до вашего приезда. За молчание и помощь в обмане Центра они обещают вернуть нам дочь сразу же после окончания радиоигры с Москвой. Сулят щедрое вознаграждение. Конечно, они требуют подписку о сотрудничестве. Как поступить, Жан? Ведь мы не предатели, вы это знаете. Что же делать? Словом, как вы скажете, так мы и сделаем».

Вера Сергеевна, отдав листок, сразу ушла – слишком была взволнована. Ее волнение передалось Леониду. Он стиснул челюсти. Да, хитрая задачка! Но в данной ситуации решать ее нужно однозначно. Дать подписку, дать! Объясняться с Центром будешь потом. Там поймут. Слишком важен конечный результат. Ради конечного результата… Ради жизни наших людей… Ведь Кинкели идут на все… Дать!

Он острым, летящим почерком набросал: «Герберт, согласие на предложение немцев необходимо дать. Это убедит их в вашем молчании лучше всего другого. Скажете Магде так: вы всесторонне обдумали их предложение, вы понимаете, что положение ваше безвыходное, русские, мол, теперь вам не простят двойного предательства – дезинформации Центра и обмана его представителя, – вы боитесь мести и готовы сотрудничать с ними до конца. Для убедительности торгуйтесь насчет денег – требуйте побольше, их это впечатлит. Согласие дайте завтра, а саму бумажку – подписку о сотрудничестве – только при выполнении гарантий. Это докажет им серьезность вашего шага».

Исписанный листок Рокотов положил перед Кинкелем. Тот прочел, внимательно посмотрел в глаза гостя и энергично кивнул головой.

Затем они покончили с подготовкой свежей информации для Москвы. Полученные от Хосе листки с машинописным текстом (искаженным и наново отпечатанным в подвале немцами) сложили вместе, зажав скрепкой. К ним Герберт присоединил сообщение Ришара для Центра. «Сегодня днем, – писал Леонид, – связная имела очередную встречу со связным Хосе. Встреча прошла нормально. Просмотренная мной информация, принесенная Анжеликой, по ценности невысока, носит общий характер, полезных сведений почти не содержит. Радиохозяйство Зигфрида в полном порядке, в помощи он не нуждается. На радиоквартире все благополучно. Считаю проверку здесь законченной. Жду дальнейших указаний. Ришар».

По инструкции Анфилова, если бы в лозаннской группе действительно все обстояло благополучно, фразу «на радиоквартире все благополучно» Ришар должен был повторить дважды. Написанная один раз, как это сделал Леонид, она означала тайный сигнал бедствия. Рокотов не сомневался, что руководство в Москве уже получило его сообщение о случившемся: при всех условиях у Папаши хватало времени отправить из Женевы радиограмму не позднее середины дня, помешать этому могли лишь поломка передатчика либо какое-то иное маловероятное событие. Поэтому сигнал бедствия, хотя и был полезен как подстраховка для предупреждения Центра, в большей степени выполнял теперь другую важную функцию: слова «все благополучно» снова убеждали агентов в подвале, а также службу радиоперехвата в Германии, имевшую шифр Герберта, что русский ревизор не обнаружил ничего подозрительного на конспиративной радиоквартире. Это давало определенный выигрыш. Через несколько часов Зигфрид свяжется с Москвой, отстучит ключом свои радиограммы, и немцы проглотят горькую пилюлю в обманной обертке.

За ужином и гость, и хозяева вели оживленную беседу на разные отвлеченные темы, почти не касаясь деловых вопросов. Мсье Жан был в веселом настроении и давал понять, что не хочет серьезных разговоров. Он рассказывал всякие курьезные случаи из своей жизни, Вера Сергеевна слушала с интересом, смеялась, и даже деликатно-молчаливый Герберт несколько раз улыбнулся краешками четко очерченных губ. Сегодня Леонид действительно чувствовал духовный подъем, бодрость и старался отвлечь Кинкелей от тревожных мыслей, внушить обоим уверенность в собственных силах, вернуть утраченный из-за страданий вкус к обычной жизни. И это в известной мере ему удалось, в особенности после того, как он, продолжая болтать, написал и дал им прочесть записку, где говорилось, что он известил Центр о происшедшем, предложил план действий и запросил необходимую помощь: сегодня ночью или утром он получит из Москвы инструкцию, что надлежит предпринять в первую очередь.