Текст книги "Крымские охотничьи рассказы"
Автор книги: Владимир Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Долгая дорога домой
Глава 1
Чувство постоянного голода, которое несколько дней терзало Арну, стало уже почти привычным. Есть хотелось постоянно. Те жалкие объедки – старые кости, закаменевшие куски хлеба, которые удавалось разыскать на свалке, – никак не могли насытить желудок тридцатипятикилограммовой взрослой собаки, которая неожиданно для себя самой оказалась вдали от своего хозяина, теплой квартиры, где она прожила всю свою собачью жизнь, и здоровенной миски на кухне, которая наполнялась доверху теплой и сытной едой два раза в сутки – после утренней и вечерней прогулки. Да, все изменилось – и изменилось внезапно, быстро и страшно. Не было привычного потолка над головой, а было только высокое и не всегда солнечное небо. Вместо привычного половика, на котором так сладко спалось днем, и хозяйской постели, на которой было привычное ночное лежбище, приходилось спать на голой земле, чуть прикрытой пожухлой травой, в ближайшем от свалки небольшом сосняке. Да и до него надо было еще добраться вечером, перебегая довольно оживленное пригородное шоссе, по которому туда-сюда сновали машины.
А на свалке оставаться было нельзя! Даже днем, когда обычно здесь никого, кроме собак, не было, надо было все время держать «ухо востро». Самая главная опасность подстерегала утром, во время прихода туда стаи собак, которая облюбовала себе для кормежки эту свалку, и в которую Арна, волею судьбы, попала. Именно по утрам сюда, на свалку, приходили люди. Это были не просто люди, которые на своих машинах привозили кульки с разным мусором, быстренько его сгружали и уезжали восвояси. Нет – это были другие люди. Они так же, как собаки, рылись во вновь привезенных отходах, доставая из них разные, интересующие их предметы – пустые бутылки, стеклянные банки, изношенную обувь и одежду, разнообразные вещички, которые, на их взгляд, могли еще пригодиться кому-либо и пойти на перепродажу. Они же были и главными соперниками стаи, потому как тщательно выуживали из куч вновь привезенного мусора все мало-мальски пригодные пищевые продукты. Все отсортировывалось – хлеб складывался отдельно, всякие крупы – тоже. Если попадались какие-то колбасные и рыбные недоеденные изделия, то они тоже не выбрасывались, а проверялись на нюх, а порой и на вкус для определения степени годности. Люди эти были одеты, во что попало, пахло от них свалкой, давно немытыми телами, спиртным и табаком.
Арна – восьмилетняя породистая охотничья собака, всегда отличалась добрым, покладистым и дружелюбным нравом. Ее любили дети во дворе, который со всех сторон «обступали» жилые пятиэтажки образца шестидесятых годов прошлого века, ее никогда не обижали «взрослые», гуляющие с этими детьми. Какое же было собачье счастье, выйдя в этот двор с хозяином – побегать за мячиком или палкой, бросаемой каким-нибудь малышом, порезвиться с другими собаками, которые выгуливались здесь же. И вот теперь все изменилось! На этой свалке людей надо было бояться и не только не подходить к ним близко, как бы они не подманивали тебя какой-нибудь вкуснятиной, но и оббегать их как можно дальше, держась от них на максимально отдаленной дистанции. Это были «другие люди». Арне повезло – она убедилась в этом первый же день своего пребывания на свалке.
В тот злополучный день стая, живущая и кормящаяся на ней, пополнилась не только Арной. Почти одновременно с ее появлением к свалке подъехала еще одна машина и из нее на дорогу выбросили несколько уже подрощенных трехмесячных крупных щенков. Наверное, это были какие-то ублюдочные щенки, полученные в результате смешивания собак разных пород, и потому от них решили избавиться. Люди-бомжи, стоящие в отдалении, тоже прекрасно видели, кого им оставили на дороге. После того как машина уехала, они смело подошли к щенкам и подобрали их. А через некоторое время Арна, все это время сидевшая неподалеку, увидела, как эти люди развели костер между кучами мусора и что-то жарят на нем. От костра пахло мясом. Что это было за мясо – Арна догадалась потом, когда они ушли. Голод и любопытство привели ее к остаткам этого костра, и тут она увидела несколько меховых шкурок, которые валялись рядом – это было все, что осталось от недавно привезенных щенков.
А потом появилась стая. Впереди бежали несколько мелких собак разного роста и окраски. За ними – четыре рослых, лохматых кобеля и матерая самка. Это были истинные «хозяева» свалки. Бежали собаки гуськом, одна за другой. Увидев незнакомку, стая тут же начала разворачиваться в «боевой» строй. Мелкие собаки – впереди и по краям, остальные – в центре фалангой. Арна сразу поняла, что встреча не предвещает ничего хорошего. От нее пахло теплым жильем, постелью хозяина, утренней кашей с мясом, в конце концов. Она была здесь не просто чужая – а еще и покусившаяся на их территорию и пищу. Стая была голодной, и ей было все равно кого загонять и рвать на куски – попавшуюся на пути кошку, зайца в поле или незнакомую собаку.
Арна, хотя и отличалась добрым нравом, все-таки была крупной собакой и за свою достаточно долгую собачью жизнь повидала довольно много. Несмотря на то, что она была самкой, ей все же приходилось несколько раз вступать в бой с «отмороженными» кобелями других, не охотничьих пород – овчаркой, ротвейлером. Драки эти были непродолжительными, но жестокими. Ее хозяину даже пришлось однажды везти ее ветеринару и накладывать швы на порванном боку. Но теперь она понимала, что предстоящий бой будет, возможно, последним. Отступать и убегать было некуда. Мелкие собаки по всем правилам загонной охоты уже окружили ее, отрезая пути к возможному отступлению. Впереди стаи первой на нее неслась ее предводительница. Кобели из-за своего роста и неуклюжести немного отстали. Это и спасло Арну. Во встречном прыжке она сбила с ног и подмяла под себя набросившуюся на нее собаку. Зубы ее сомкнулись на ее шее и пронзили шкуру, несмотря на густую и вонючую шерсть, которая ее покрывала. Дворняга-предводительница, не ожидавшая такого отпора, громко заверещала от страха и боли. Но, бежавшие за ней кобели, уже были рядом, готовые наброситься и разорвать незнакомку, вторгшуюся в их владения.
И тут Арне повезло еще раз! У нее в это время как раз заканчивалась течка, но от нее еще пахло тем сумасшедшим, сводящим с ума кобелей запахом, против которого они бессильны и беспомощны. И они учуяли этот запах, они остановились, не в силах заставить себя броситься и растерзать наглую псину, вломившуюся на их территорию и напавшую на их предводительницу. Сгрудившись кучей, они застыли неподалеку. Арна стояла над поверженной соперницей и громко рычала, не разжимая челюстей. А та, поняв, что битва проиграна, лишь громко скулила, лежа на спине, всячески показывая, что она сдается. Поняв, что больше ее никто не осмелится тронуть, Арна разжала челюсти. Кобели по одному, начали подходить к ней «знакомиться», виляя хвостами и своим видом всячески показывая, что инцидент исчерпан, и Арна теперь в их стае.
Так началась ее новая жизнь. Жизнь эта не отличалась многообразием – ежедневные походы сначала утром на свалку, потом, в той же компании, бежали к окраинным местным городским магазинам и мусорным бакам. В стае все было отлажено. И, если на свалке, рылись каждая собака поодиночке, пытаясь что-нибудь найти, то мусорные баки проверялись другим способом. Мелкие собаки, отличающиеся прыгучестью, в них запрыгивали, разрывали мусорные пакеты и раскапывали что-нибудь съестное. Большие же собаки в это время, учуяв запахи пищи, доносящие из бака, становились на задние лапы и пытались перевернуть его. Иногда это удавалось сделать – и тогда вся стая разгребала по округе мусор, за что и бывала неоднократно гоняема местными жителями, которым такая самодеятельность совсем не нравилась. Десяток взрослых, «диких» собак внушали своим видом отнюдь не добрые чувства. Стаю обходили стороной и взрослые, и дети. Местные дворовые собаки из окраинных улочек – тоже. Никто из них не рисковал приблизиться к собачьей банде. Но были и потери. То кто-нибудь из стаи съест такое, чего даже натренированный собачий желудок выдержать не может, и в муках, скорчившись, помрет среди поля, то какую-нибудь собаку во время ежедневной перебежки оживленного шоссе собьет машина – и только визг тормозов и жалобный предсмертный собачий возвестят об этом. То на «родной» свалке бомжи устроят какую-нибудь очередную ловушку, навесив охотничьих петель и разбросав вокруг какой-нибудь вонючей вкуснятины. Стая несла естественную убыль и от болезней. Собаки ведь тоже болеют, как и люди. Но она не уменьшалась. Из города прибегали новые, брошенные кем-то собаки. Одних принимали в стаю, других съедали.
Но все равно, все эти мелочи были ничто, по сравнению с чувством постоянного голода, которое не проходило никогда. Насыщение было редким. За те несколько недель, которые Арна провела в стае, она и забыла, что такое сытость. Вся ее прошлая жизнь казалась какой-то выдумкой. Чувство тоски по хозяину, по дому притупилось из-за постоянных стычек с другими собаками за пищу, из-за холода, который преследовал ее тоже постоянно. Заканчивалась крымская осень. Зима в Крыму наступает довольно поздно. А настоящие холода приходят вообще только в феврале-марте. Сейчас стоял ноябрь. Лили дожди. Сквозь низкие, фиолетовые облака изредка пробивалось солнце, но уже почти не грело. Все старожилы стаи имели густую шерсть, позволяющую не очень опасаться морозов. Но Арна была короткошерстной легавой и мерзла, очень сильно мерзла каждую ночь, свернувшись клубком под каким-нибудь очередным деревом, под которым ей приходилось ночевать. У нее появился друг – криволапый, небольшого росточка, черно-белый куцехвостый кобелек. Он давно уже был в стае, знал все ее повадки, и, вначале, подсказывал Арне, где можно на свалке найти больше пищи, негромким лаем призывая ее к нужным местам. Арна тоже делилась с ним, если было, чем поделиться. А самое главное – она его защищала от других собак, которые увидев, что их собрат нашел съестное, всегда это «что-то» пытались отобрать у него. И «куцехвост», поняв это, всегда удирал с каким-нибудь куском в зубах к Арне, чтобы рядом с ней беспрепятственно его слопать, зная, что она не отберет у него этот кусок. Ночью же, когда стая располагалась на ночлег, он всегда устраивался у нее между лап, согревая ее почти «голый» бесшерстный живот. Так они и спали, свернувшись одним большим клубком.
А однажды «куцехвоста» не стало. В стае всегда большие и сильные собаки не церемонились с мелкими. Отбирали у них съестное, если успевали. Если у какой-либо собаки случалась течка и начинались «свадебные» игры – то в такой период мелким собачкам-кобелькам всегда доставались болезненные укусы, а порой, и смертельные. Вот так и «куцехвост» попал под раздачу, когда здоровенный кобель просто перекусил его пополам. Арна все это видела, но что могла она сделать? Бедный «куцехвост», жалобно скуля, лежал на земле, перебирая передними лапами и пытаясь встать на задние, которые уже не слушались его. Он умирал несколько дней, всеми покинутый. И только одна Арна приходила к нему, принося те немногие куски пищи и косточек, которые ей удавалось найти.
Однажды вечером, когда она вернулась с очередного «рейда», она нашла только обглоданные косточки, разбросанные по поляне. Вокруг, на уже заснеженных ветках, еще сидели вороны, жадно посматривающие вниз и перекаркиваясь друг с другом. И только клочки черно-белой шерсти напоминали о том, что недавно здесь еще что-то «живое» дышало и мучилось.
Арну обуяла тоска. Нет, не простая тоска, а настоящая – смертельная. В этот миг она по-настоящему поняла, что такое одиночество. Ничто ее больше не удерживало в стае. Вечерний мороз крепчал, и Арна поняла, что эту ночь в поле она, как и «куцехвост», тоже не переживет. Начало смеркаться. Вдали засветились огни далекого города. Где-то там, далеко, в городе был ее хозяин и ее дом. Арна тяжело вздохнула и, не оглядываясь, побежала в сторону города.
Глава 2
А в это время, Лёшка, а вернее – Алексей Анатольевич (именно так его называли коллеги по работе), лежал в палате неврологического отделения городской больницы с инсультом. Как это часто бывает в жизни, все плохие события начали происходить одно за другим. Недаром же была придумана пословица «Пришла беда – отворяй ворота». Закономерность эта была подмечена еще нашими далекими предками, воплотившись в простую, но весьма точную словесную формулировку. Так и у Лёшки – все началось с мелких неприятностей на работе, не имеющих, казалось бы, к дальнейшим событиям никакого отношения, а закончилось тривиальной больничной койкой.
Но все по порядку. В последние годы своей довольно богатой на приключения рабочей биографии Лёшка работал в престижном государственном учреждении фотокорреспондентом. Это место было «вершиной» его творческой карьеры, которую он начинал еще, будучи совсем молодым, неоперившимся учеником одного из известнейших фотохудожников Крымского полуострова Марка Яблонского. В конце восьмидесятых годов прошлого столетия вовсю «господствовала» Её Величество «черно-белая фотография». Фотографы того времени, для того чтобы добиться какого-нибудь дизайнерского эффекта, должны были уметь не только вручную ретушировать свои работы, но всяческими, «тайными» для других способами добиваться особенных эффектов художественности. Любой любитель, занимавшийся когда-либо съемкой на старые фотоаппараты того времени, помнит, как тяжело было правильно выставить на них выдержку и диафрагму. Все зависело от оптики – недаром, лучшими фотоаппаратами того времени считались знаменитые «ФЭД» и «Зенит», экспортируемые, в основном, за границу. Были, конечно, и модели попроще – вроде «Смены», при применении которых не нужно было особо ломать голову над выставлением нужных параметров – ясная погода обозначена «солнышком», облачность – «тучкой». Выставляй себе нужные параметры – и «щелкай», сколько душе угодно. И стоил этот «фотик» копейки, даже по ценам того далёкого социалистического времени. Зато применение имел самое широкое. Это была совершенно неприхотливая фотомашинка, которую можно было из-за малого веса и небольших габаритов легко уложить в карман и взять с собой на прогулку в лес, на речку или в турпоход. И при этом, эта самая «Смена» гарантировала достойную четкость и яркость снимков. Если ещё глубже проводить сравнительный аналог, то её, шутки ради, можно сравнить разве что с автомобилем «Запорожец». Тоже развесёлая была модель позднего социалистического производства – неприхотливая в эксплуатации, малолитражная машина, на которой, тем не менее, можно было из-за её высокой проходимости, проехать по любой просёлочной дороге, а случае поломки в ходовой или другой части, легко её устранить, используя любые подручные материалы. Таким же был и фотоаппарат «Смена». Он, конечно, не использовался профессионалами, но для рядового фотолюбителя был своеобразным подобием автомобиля «Запорожец».
Лёша, конечно, даже будучи совсем начинающим фотографом, никогда не пользовался подобной техникой. Хотя и разбирался в ней досконально. Потому как технику эту ему приходилось еще и чинить своими силами, иной раз собирая из нескольких моделей «дорогих», но поломанных фотоаппаратов – один, но действующий. Главной деталью в них была, конечно, оптика. Вот что-что, а её то делать в СССР умели. Недаром ведь все отечественные советские фотоаппараты изготавливались на знаменитых ленинградских оптических заводах, истинным предназначением которых было изготовление оптических военных систем в первую очередь для «оборонки», а остальное производство называлось «ширпотребом» и считалось сопутствующим. В то время это было в порядке вещей. Заводы, на которых собирали телевизоры или магнитофоны, на самом деле изготавливали в спеццехах и какую-нибудь секретную аппаратуру для подводных лодок и кораблей или для систем космического слежения. Все производства имели «двойной» план – для выпуска «гражданки» и для спецзаказов для армии и флота. Лозунг «Всё для фронта, для Победы!», по большому счёту, никогда и не снимался с повестки дня. Его просто-напросто слегка изменили, согласно новым требованиям времени.
Лёша столкнулся с этим явлением ещё в юности – сначала во время срочной службы в Советской Армии. И потом – после окончания Одесской «мореходки» – на судах, на которых он «матросил» несколько лет, побывав за короткое время во многих заграничных портах. Он достаточно быстро убедился сам, что известная латинская поговорка «Хочешь мира – готовься к войне!» вовсю применяется везде, в том числе и в работе гражданского флота, когда под видом «братской помощи освободившимся народам» их пароход привозил в Анголу и другие подобные «развивающиеся» страны военную технику и специалистов для её обслуживания.
Надо сказать, что жизнь на флоте была в то время достаточно интересной, особенно для молодого моряка – новые страны, впечатления, знакомства. Но, что особенно ценилось на родном берегу, это была возможность получения зарплаты в так называемых «бонах», то есть денежных сертификатах. На них тогда в специально открытых магазинах импортных товаров под специфическим названием «Берёзка» можно было приобрести многие предметы роскоши, являющиеся «дефицитом» – начиная от хорошей финской или французской обуви и парфюмерии и заканчивая магнитолами, видеомагнитофонами марок «Сони» или «Филипс» и даже мебельными «стенками». Ко всему этому моряки еще «подрабатывали», конечно, и легкой контрабандой, привозя с собой и реализуя вошедшие тогда в моду заграничные джинсы, майки и даже только-только появившиеся в обиходе пластиковые пакеты и электронные часы. Заработки в «загранке» были высокими, и попасть на суда советского торгового флота было проблематично. Но Лёшка попал. «Попал» он и от результатов своих «морских» трудов, познакомившись однажды в Николаеве с юной обольстительной девой, которой в то время показалось, что «у этого морячка всё есть – и всегда всё будет». Попервоначалу, так оно и было – задорный роман обеспеченного по советским меркам, молодого человека с юной провинциалкой из деревни, «пыль в глаза и шампанское в постель», громкая свадьба и переезд в родные крымские пенаты под мамино крыло в громадную четырехкомнатную квартиру, новая работа, рождение дочки. Всё это закончилось относительно быстро – несколько томных лет, и жена стала «бывшей», быстро сообразив, что с Лёшки, забросившего «хождение в моря», теперь взятки гладки. Работает простым фотографом, причём, подолгу не задерживаясь на каком-либо месте. То в какой-нибудь малотиражной местной районной газетке, типа «Ленинец» или «Комсомолец», то «подсобником» у известного, по местным меркам, даже знаменитого фотографа. Шикарная жизнь, которая виделась в начале супружества, обернулась довольно неустроенным бытом да еще и с неясной перспективой благополучия. Дело закончилось разводом. Причем дочка осталась жить у Лёшки, и все отцовские обязанности, а заодно и материнские, ему пришлось исполнять самому, не особо надеясь на помощь престарелой матери.
Так прошло несколько лет. Результатом их было то, что в начале девяностых Лёшка, всё таки «приобрёл имя» в местных творческих кругах. Удалось устроиться на работу в крупное издательство, организовать несколько престижных фотовыставок, поучаствовать в оформлении множества книг и фотоальбомов. Жизнь как-то нормализовалась – появились «нужные» знакомства, дополнительные заказы. И ещё появилась профессиональная мечта! Издать собственный альбом с фотографиями в жанре «ню», то есть с обнажённой женской натурой. Идея заключалась том, чтобы все снимки должны быть сделаны на фоне великолепной крымской природы, а образы девушек-моделей – символизировать силы природы, явленные нимфами и музами древнегреческой античной мифологии. Для осуществления своего замысла Лёша часто и продуктивно применял свой разговорный талант обольстителя женских сердец. И хотя внешностью своей он не блистал (Лёшка был небольшого роста, кругленький, склонный к излишней полноте), но отсутствие атлетического сложения с лихвой компенсировал искрящимся остроумием, весёлостью нрава и общительностью, что позволяло ему с лёгкостью находить общий язык с любой собеседницей. Качества эти в профессии фотохудожника являются незаменимыми и стоят наряду с наличием художественного вкуса и умением находить удачные ракурсы. Тем более, когда дело касалось съемок такого специфического фотоматериала, как обнаженная человеческая натура.
Это сегодня подобными фотосессиями никого не удивишь. А многие «продвинутые» девицы, для того чтобы «устроить» своё будущее, сами приходят в фотосалоны для создания «портфолио», в котором демонстрируют свои обнажённые формы, да еще и платят за это большие деньги. А тогда, в конце восьмидесятых – начале девяностых годов прошлого столетия убедить девушку «раздеться» для съёмки было делом, ох каким непростым! И тем более – сделать это не в студии, где тепло и относительно комфортно, а вывезти её сфотографироваться где-то на фоне пустынного берега моря или какого-либо горного пейзажа, да ещё и в нужном образе. Для этого мастер должен обладать талантом убеждения. Все средства были хороши – от словесных комплиментных рулад, анекдотов и показывания нехитрых фокусов с монетками или картами, на которые Лёшка был большой мастак, до уверений девиц в «красоте неземной», кратковременности «цветущей» юности, которую надо обязательно запечатлеть для грядущих потомков. Обещания, что эти фото принесут им в будущем гонорары от реализации готовой продукции в виде календарей, рекламных буклетов, тоже хорошо срабатывали. Все средства были хороши! Но в такой работе случались и непредвиденные накладки, которые иногда сильно усложняли Лёшкину жизнь. Времена были «веселые», местами очень даже «бандитские», а Лёшка, при всём своём фотографском профессионализме, был весьма любвеобилен, из-за чего частенько и страдал. Приходилось ему и из собственной мастерской, расположенной аж на третьем этаже, спускаться по стволу растущего рядом с окном дерева, приходилось и прятаться, иногда по несколько дней, у друзей, скрываясь от ревнивых ухажёров своих моделей, приходилось и быть битым ими же. Всяко бывало! И, надо сказать, что переживал он все эти приключения весьма достойно, нисколько не изменяя своему естеству. То есть – продолжая действовать в том же духе. Вот ведь, какие невзгоды не перенесёшь ради «мечты» издать свой собственный альбом?
Прошли годы. Кардинально изменилось общество, выросли новые поколения, да и фототехника тоже изменилась. Сегодня «фотошопом» можно сделать всё! Убрать ненужное, добавить необходимое. Из любой уродины можно сделать красавицу, и наоборот. Но, почему-то, стремительно возвращается мода на ретро – черно-белую фотографию. Видимо, есть в ней что-то такое, что будет еще долго притягивать к себе подсознание публики. А альбом свой Лёшка так и не издал – не нашёл богатого спонсора.
Сама по себе такая работа для Лёшки была особым видом азартной охоты за «красивой дичью», в качестве которой служили молоденькие девушки. А азарта у Лёшки было хоть отбавляй! И поэтому, когда его друг Влад, частенько помогавший ему в натурных съемках на природе, вдруг увлёкся настоящей охотой на натуральную дичь и начавший брать Лёшку с собой в поле сначала просто так, составить компанию, погулять, выпить водки на природе под горячую охотничью шурпу, предложил ему тоже купить ружье и вступить в «Общество охотников» – Лёшка тут же согласился. Сам по себе охотничий процесс увлёк Лёшку донельзя! Вначале он ходил на охоту простым наблюдателем. Но это было всего несколько раз. Скучновато всё-таки просто идти рядом и смотреть по сторонам, не держа в руках оружие. Поэтому, когда Влад купил себе ещё одно, но уже двуствольное ружьё, в дополнение к своей первой одностволке «Иж-18», которая у него была, он начал брать с собой Лёшку на охоту, давая ему попользоваться вторым ружьём. Это было, конечно, нарушением действующих норм. Ведь по правилам нельзя давать своё оружие в руки человека, не имеющего на это право. Да ещё и позволять ему охотиться! Но кто из нас не нарушал в жизни какие-то правила? Так и Влад рисковал, конечно. Но чего не сделаешь ради друга? Егерь по прозвищу Карась в угодьях, где он охотился, был ему хорошо знаком уже много лет, поэтому его он не опасался. Неприятности могли возникнуть только в случае встречи с коллективной проверкой, в которой обычно участвуют представители нескольких ведомств – «природоохраны», милиции и других. Вот тогда бы могли возникнуть серьёзные неприятности, вплоть до изъятия оружия, крупного штрафа и лишения «охотничьих прав».
Сами угодья располагались недалеко от города – пригородный рейсовый автобус ходил в близлежащую деревню часто. Удобное расположение охотугодий между несколькими сёлами позволяло возвращаться домой из разных мест. Места эти были достаточно «богаты» дичью – на рукотворных озёрах, цепью протянувшихся одно за другим, заросших камышом и осокой, гнездились местные кряквы, а в октябре их часто посещали и перелётные утки; в сентябре – в буряковых и морковных полях-огородах облюбовывали перепелиные высыпки; в лесополосах и заросших высокой травой многочисленных пустошах обитали многочисленные стаи куропаток; в яблоневых садах и на лавандовых полях водились зайцы. И, конечно же, эти лесополосы и сады, начиная с середины октября, являлись любимым прибежищем перелётных вальдшнепов. И что там говорить о лесных голубях? Там их было не меряно!
После первого же охотничьего сезона, проведенного Лёшкой в качестве активного участника-наблюдателя, он принял решение тоже стать полноправным охотником. Ведь когда появляется охотничий азарт, то все остальное – это уже дело времени. Уже следующей весной он сдал охотничий минимум – экзамен, предшествующий вступлению в «Общество охотников», приобрел неплохое ружье, обзавёлся патронташем, гильзами и прочей охотничьей амуницией. Постепенно, круг его охотничьих знакомств расширился. Появились новые друзья-охотники. И почти у всех у них были охотничьи собаки.
После нескольких совместных охот Лёшка понял, что разница в поле между простым «топтуном», который бредёт «наобум Лазаря», не зная, в какой момент у него из-под ног вылетит дичь, и охотником, перед которым бегает его верный четырёхлапый друг, становящийся в стойку и дающий возможность подойти поближе и изготовиться к выстрелу, очень большая. Поэтому решение «завести» свою собственную собаку он принял, не раздумывая особенно долго. Другое дело, что опыта в подобном деле у него не было никакого. Лёшка не особо разбирался в породах собак, в документальных требованиях подтверждения их родословного происхождения и прочих нюансах, связанных с кинологическими особенностями. А у Карася, егеря из угодий, в которых Лёшка охотился, как раз ощенилась собака породы типа курцхаар. Почему «типа» – да потому, что документов каких-либо на эту собаку у Карася и близко не было, «вязал» он её неизвестно с каким кобелем – вроде бы, тоже курцхааром, и тоже без всяких документов и соответствующих разрешений Крымского отделения «Федерации охотничьих собак».
Карась жил бедно. При наличии трёх детей ютился в однокомнатной малосемейной квартирке с печкой-буржуйкой на кухне, потому как центральное отопление в селе в первое же десятилетие «незалэжности» отключили, а котельную разобрали на металлолом. Обогревались, кто, чем мог! Собаки Карася (а их у него было несколько) отличались редкостной худобой. Кормил он их по «остаточному принципу» – что нашли на улице, то и твоё. В поле было то же самое: несмотря на свои великолепные охотничьи качества, карасёвкие собаки постоянно конкурировали с хозяином в вопросе первенства нахождения сбитой дичи. Нередко бывало, что собака опережала Карася, не успевшего обогнать своего помощника, и просто-напросто сжирала будь-то перепёлку или сбитую им куропатку, убежав с нею в ближайшие кусты.
Лёшка «купился» на цену за щенка. Она была совсем символичной. Карасю надо было раздать собачье потомство хоть кому-то, независимо от того, охотник он или нет.
– Сколько стоить будет? – задавал Лёшка вопрос Карасю.
– Да забирай хоть даром, а стоить будет пятьдесят гривен! – отвечал хитрый Карась.
Честно говоря, и Влад, и другие Лёшкины друзья-охотники не знали деталей договора – они были уже поставлены перед самим фактом появления у Лёшки замечательного полуторамесячного щеночка, с которым он почти не расставался, беря его с собой на работу и проводя с ним всё своё свободное время. С кличкой тоже проблем не возникло. В центре города был большой оружейный магазин, в котором продавалось всё, необходимое для охоты – начиная от одежды, и заканчивая самыми современными дорогими итальянскими ружьями. Назывался он «Арма». Лёшка дружил с хозяином магазина, оказывая ему небольшие мелкие профессиональные услуги – даря охотничьи фото для рекламных буклетов и календариков с названием магазина. Недолго думая, он и свою любимицу назвал почти так же, как назывался и магазин.
Арна росла быстро и уже к концу первого года превратилась в красивую и очень подвижную собаку. У неё было непревзойдённое, великолепное чутьё. Именно этим качеством она выгодно отличалась от других своих однопородников-курцхааров. Быстрота хода у неё тоже была, не свойственная породе, а скорее напоминающая работу быстроногих и стремительных пойнтеров. Но были и свои недостатки. Очень долго Лёшка пытался приучить Арну «ходить челноком». Это врожденное свойство лучших охотничьих собак не было передано ей по наследству. Видимо, тут сказались именно те наследственные факторы, о которых любят упоминать эксперты. Если несколько поколений представителей породы не охотятся, то и определенные навыки не передаются потомству «с молоком матери». И хотя собака Карася была и подружейной, но папашка Арны был явно из «дворовых» курцов. И что только не делал Лёшка для того, чтобы возродить это качество – «челнок» – у своей любимицы.
Влад как-то пошёл гулять с ним и с Арной в близлежащий от Лёшкиного дома сосновый лесок с громадной просекой под высоковольтную линию посредине и оказался невольным свидетелем Лёшкиной дрессировки Арны. Он зизгагообразно раскладывал куски колбасы по краям просеки через каждые тридцать-сорок метров и вёл её потом на длинном поводке, тщетно пытаясь хоть таким способом приучить к «челноку». Но не помогло! В поле Арна вытворяла, что хотела, убегала от Лёшки метров на триста, нисколько не обращая внимания на постоянные свистковые трели надрывающегося хозяина. Ей было всё равно, кто охотится рядом – Лёшка или его друзья. Поэтому часто и густо, когда она находила дичь, став в красивейшую стойку, Лёшкины друзья, идущие цепью по полю, вынуждены были стрелять сами, не дожидаясь, пока хозяин собаки, пыхтя и ругаясь, подбежит к ней.
