Текст книги "Виток истории (Зарубежная научная фантастика 60-70-х годов)"

Автор книги: Владимир Гаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Нарисовав в своих произведениях последовательно уничтожаемый мир, Боллард еще не в состоянии предложить читателю другой, лучший. Уйдет ли писатель окончательно в лабиринты «внутреннего ландшафта» или бросит ясный взгляд на мир, его окружающий, покажет время.

МИР, ВЫВЕРНУТЫЙ НАИЗНАНКУ

Итак, монолиты остались, а как движение «Новая волна» умерла. Умерла, не просуществовав и десятка лет. Молодым британским бунтарям оказалось не под силу преодолеть двух главных противоречий, ставших для движения роковыми. Первое – это несовпадение теоретических деклараций и их практического применения: призванная вывести традиционную научную фантастику из тупика, «Новая волна» завела ее в новые. Ведь самый привлекательный, казалось бы, пункт ее программы – повернуть научную фантастику лицом к сегодняшнему дню, его животрепещущим проблемам – оказался смазанным с самого начала. Все свелось к смене антуража, от обветшалого к более модному… Второе противоречие – классическое и не раз проанализированное в другой связи: невозможность построения новой культуры при абсолютном отрицании старой.

«Новая волна» – уже прошлое научной фантастики, и все-таки ощущение свежего ветра перемен в мире этой литературы не покидает нас, когда мы обозреваем британскую сцену в период после «Волны». Причем это относится не только к молодым, но и к тем ветеранам, что были вынуждены перестраиваться, бороться за свои пошатнувшиеся пьедесталы.

Словно поднимая перчатку, брошенную задиристою молодежью, в конце 60-х вернулся к активной творческой деятельности Артур Кларк, творчество которого хорошо известно в Советском Союзе. Во многом этому возвращению способствовал феноменальный успех фильма Стэнли Кубрика: «2001: Космическая Одиссея», сделанного в содружестве с писателем. Однако попытка превратить сценарий фильма в роман, предпринятая Кларком в 1968 году, успеха не имела: книга выглядит менее глубокой и более скучной, нежели фильм. Обретение былой «формы» дается нелегко – произведения Кларка 70-х уступают не только книгам молодых, но и его признанным шедеврам 50-х годов – романам «Конец детства» и «Город и звезды».

Роман «Свидание с „Рамой“» (1973) посвящен излюбленной теме писателя – контакту с инопланетной цивилизацией. Отряд землян исследует гигантское сооружение иного разума, неведомыми путями залетевшее в Солнечную систему. Кларк снова верен себе – тщательность и пунктуальность в деталях, интересные прогностические догадки, и динамичный сюжет делают роман занятно и живо написанной книгой. Но это все-таки фантастика популяризаторская – без размаха, философской глубины, серьезной Социальной проблематики. Объективно говоря, роман не хуже многих других книг писателя, известных у нас в стране. Но то-то и досада, что знаком наш читатель пока в основном лишь с «одним» Кларком – автором «Лунной пыли» и «Большой глубины». «Другой» Кларк известен хуже – в основном по «2001-му» и отдельным рассказам («Девять миллиардов имен бога», «Стена Мрака» и др.) – Хочется надеяться, что знакомство с романами «Конец детства» и «Город и звезды» еще впереди, и тогда советскому читателю откроется Кларк – романтик и философ, а не только эрудит и технократ.

Что же касается технократических воззрений, то они в полную меру проявились в его последних работах, особенно в романе «Земля Имперская» (1975). Точно указано время действия-герои, живущий в исследовательской колонии на Титане, летит на Землю, чтобы поспеть к торжествам, которые состоятся 4 июля 2276 года – спустя полтысячелетие со дня подписания американской Декларации независимости… В будущем, каким изобразил его Кларк, наука в союзе с технологией практически решила все больные проблемы западного общества. Но насколько же бледной и вялой выглядит эта утопия, как все напоминает старозаветные «молочные реки в кисельных берегах»!

Хотя книги писателей старшего поколения по-прежнему популярны (роман «Свидание с „Рамой“» даже завоевал высшие премии жанра), объясняется это скорее «магией имен», авторитетом самих писателей, а не художественными достоинствами их последних произведений (все вышесказанное относится и к творчеству Ф. Хойта и Д. Кристофера). Зато внимание критики и читателей привлек английский «третий отряд» (так мы отныне условно будем называть молодых авторов, не связанных или порвавших с «Новой волной»). Он не может пока похвастать звездами, сравнимыми с именами Ле Гуин или Нивена (об этих и о других американцах речь впереди), но ряд успешных дебютов налицо.

Характерно то, что молодые английские писатели все чаще обращаются в своих произведениях к острым социальным проблемам, избегая при этом сводить анализ проблем к анализу ощущений, вызванных этими проблемами в мозгу индивидуума (как это было обычно в произведениях «Новой волны»). Вот ряд примеров.

Сатирический портрет «молчаливого большинства» мещан и обывателей дан в романе Д. Морленда «Сердцечасы» (1973). В преддверии полного краха британской экономики в будущем некто Мэтлок предлагает следующее. Экономическая стабильность, утверждает он, прямо пропорциональна демографической; регулируйте второе (с помощью вживленного в сердце электронного стимулятора, управляемого из общенационального центра), а первое образуется само собой… Добропорядочные избиратели настолько лояльны по отношению к правительству, что позволяют, по усмотрению последнего, отключать себя, когда ему заблагорассудится. И все же автор не теряет надежды: даже самая совершенная система оболванивания масс не способна уничтожить в человеке человеческое; и через сорок лет после внедрения идеи Мэтлока сам автор выпущенного джинна возглавляет борьбу против чудовищной системы…

Похожие проблемы «социомедицины» будущего анализируются Д. Комптоном в романах «Синтеудовольствие» (1968) и «Бодрствующее око» (1974), а также М. Кони в интересном романе «Друзья бредут в ящиках» (1973). В последнем произведении рассказывается о том, как в далеком будущем посредством трансплантации мозга «оригинально» решена проблема бессмертия: всякий, доживший до 40 лет, отправляется на операцию, в результате которой его мозг пересаживается новорожденному ребенку. От гражданина требуется немногое: «не шуметь». Однако и в этом мире бессмертных начинает созревать недовольство.

Есть и другие примеры подобного «сдержанного оптимизма». Так, в романе Р. Каупера «Закат в Бриарее» (1974) традиционная космическая катастрофа (излучение от взрыва сверхновой в далеком созвездии достигает Земли, вызывая мутации) понадобилась не для того, чтобы живописать кошмары, а с целью показать стойкость, «выживаемость» человеческой, породы, ее удивительную жизненную силу… В романе Э. Купера «Бредущий по облакам» (1973) тема опять-таки традиционна: луддитское движение в пасторальном обществе, пережившем некогда ядерную войну и навсегда отказавшемся от какой бы то ни было технологии. А решение – вновь гуманистическое и по-своему светлое: в этом далеком и недобром будущем нашелся-таки мальчишка, решивший построить летательный аппарат тяжелее воздуха…

Наряду с конкретно-социальной фантастикой не превращается поиск общефилософских истин как в окружающей человека природе, так и в нем самом. Такая смена ориентиров косвенным образом связана с нынешним общим процессом переориентации значительной части этой литературы в сферу гуманитарных наук. Например, в романе Й. Уотсона «Вложение» (1975) исследуется целый комплекс философских проблем лингвистики, семантики, антропологии, эволюционной теории и социальной психологии. Тут и размышления об эволюционном пути человечества, и глубинный анализ влияния языка на культуру и психологию, остро поставленные вопросы этики. И вместе с тем более привычные повороты – например, прямое продолжение кларковской темы инопланетного разума, «стража» земной цивилизации, ее воспитателя и учителя.

Очень показательна эволюция молодого английского фантаста Кристофера Приста, последний роман которого, «Машина Пространства» (1976), не так давно вышел в русском переводе. Эта интереснейшая и в своем роде экспериментальная книга написана «под Уэллса» и посвящена ему, причем сам великий фантаст появляется среди героев этого романа. Написана книга в твердом следовании традициям поздневикторианской прозы – трудно отделаться от впечатления, что читаешь чудом не изданный до сих пор роман Уэллса! Но кто бы мог подумать, что подобная ностальгия по «старым добрым временам» захватила одного из самых радикальных прежде молодых бунтарей!

Первые рассказы Приста и роман «Индоктринер» (1971) полностью соответствовали духу и букве деклараций «рассерженных молодых фантастов». Однако затем пути писателя и движения, его породившего, существенно разошлись. Уже во второй книге, «Фуга потемневшему острову» (1972), Прист вернулся к «старомодной» манере повествования; что существеннее – роман оказался насыщен отнюдь не старомодными социальными акцентами: в нем рассказывается о гражданской войне в Англии недалекого будущего, возникшей в результате прихода к власти правоэкстремистского правительства. Правда, полной и исчерпывающей классовой расстановки сил в книге не дано, зато зорко подмечен один «частный» момент – расизм и национал-шовинизм, которые уже в наши дни достигли в «доброй старой Британии» ранга общенациональной проблемы.[2]2
  Тема, некогда нетипичная для британской НФ, становится все более «популярной» (роман П. Дикинсона «Зеленый ген», 1973).


[Закрыть] Прист лишь сгустил краски: наличие в Англии будущего миллионов африканских беженцев-иммигрантов подогревает атмосферу, и так чреватую взрывом.

Затем последовал «Мир, вывернутый наизнанку» (1973) – одна из самых интересных и странных книг в английской фантастике последнего времени. Этот сложный роман подобен слоистому пирогу, где каждый «слой» имеет самостоятельное значение.

Дело происходит в некоем фантастическом Городе, необычно названном «Земля». Укрепленный на гигантской платформе на колесах, Город постоянно куда-то движется по специально прокладываемому пути. Жизнь в Городе организована на манер средневековых гильдий-каст: Дорожники, Строители Мостов и даже Топографы Будущего. (Последнее название не случайно: обитатели Города идентифицируют время с пространством, и даже возраст измеряется милями, которые за это время проедет Город.) Главный герой долгое время не в состоянии ответить на вопрос, что же заставляет Город двигаться и что за необходимость в том движении. Потом приходит объяснение: оказывается, планета, по поверхности которой движется Город, представляет собой аномальное космическое образование – гиперболоид вращения, и чем дальше от Города, тем более неожидан, чужд и даже опасен мир, с которым приходится иметь дело. Именно поэтому никому из жителей не разрешено покидать пределов Города, и только его постоянное движение якобы обеспечивает людям сохранение привычного, знакомого окружения…

Что это за Город? Что за странная планета – продуманная, «просчитанная» и выписанная, кстати, в лучших традициях строго научной фантастики? Об этом читатель узнает только в конце книги, пройдя через захватывающую цепь приключений и судеб.[3]3
  Обстоятельную рецензию см. в журнале «Современная художественная литература за рубежом», 1975, № 4.


[Закрыть]

Оказывается, нет никакой планеты-гиперболоида и дело происходит все-таки на Земле. Город построен в конце XX века английским ученым, а описываемые события развертываются лет на 200 позже. В преддверии энергетического кризиса ученый Дестейн сконструировал генератор, способный давать энергию за счет неизвестного до сих пор силового природного поля. Непонятый и осмеянный, ученый вместе со своими последователями вдали от цивилизации строит огромную лабораторию, передвигающуюся под действием этого самого поля.

Потом произошла катастрофа, уничтожившая почти все население Земли, а лаборатория все продолжала свое мерное, неторопливое движение. Со временем цели и задачи, а также прошлое лаборатории забылись, сменились легендами и домыслами – так возникло предание о земных колонистах на странной, чуждой планете, лаборатория стала именоваться Городом, а ее коллектив превратился в подобие средневекового общества. К тому же неизвестное поле, незаметно действуя на человеческое восприятие, странным образом искажало окружающий мир, вывертывало его «наизнанку» (гиперболоид не зря был выбран Пристом в качестве модели для своего мира; математически гиперболу можно понимать и как «обращение», «вывертывание наизнанку», «инверсию» – отсюда и двусмысленность названия).

Это произведение не случайно сравнивалось со слоистым пирогом. Если говорить о сюжетной линии, то она написана настолько умело, что читатель – это не гипербола! – до последней главы читает книгу, не отрываясь. Научный антураж поражает своей добросовестностью и добротностью, фантастический мир «сделан» Пристом выпукло и убедительно. Присутствует и социальная линия. В мире-Городе все обстоит не столь благополучно, как это пытается представить правящая элита – Совет Навигаторов; не случайно в недрах Города созревает недовольство изоляционистской, консервативной политикой заправил гильдий…

Так что же это: притча, строгая научная фантастика, социальная критика или психологическая фантастика о людях, адаптирующихся к чуждому окружению? Всего понемногу. Но увязаны все эти компоненты органично и грамотно, образуя прежде всего прекрасно читающийся роман.

В конце концов замкнутое мини-общество Города обнаруживают уцелевшие земляне, давно занятые восстановлением разрушенной цивилизации. Генератор выключается, и для обитателей Города начинается мучительный процесс возвращения к реальности, осознания трагической иллюзорности их прежнего существования. Прист показал себя незаурядным мастером психологической прозы, описывая состояние людей, для которых все в буквальном смысле вывертывается наизнанку: мир оказывается тщательно сконструированной иллюзией…

Мучительный возврат к реальности, отрезвление после долгих лет блужданий в потемках, осознание своего места в изменившемся мире – все это далеко не праздные вопросы для современного молодого английского писателя-фантаста. Особенно если принять во внимание события, о которых речь шла выше.

* * *

Разумеется, всех и все упомянуть невозможно. Но и приведенные примеры дают возможность делать какие-то обобщающие заключения. Английская научная фантастика ищет выхода из тупика, переживает в 70-х годах свое «третье рождение».

Как выразился в письме к автору этих строк Брайн Олдисс: «… все-таки, „Новая волна“ сделала лучшее, что только можно было себе представить: она привела к рождению подлинно национальной научной фантастики». Мы не согласны безоговорочно с такой оценкой, но доля истины в ней есть. Не только пеной покрыла «Волна» берег фантастика – на своем гребне она принесла новые, значительные имена.

ГАДКИЙ УТЕНОК РАСПРАВЛЯЕТ КРЫЛЬЯ

А теперь покинем британскую «сцену» и совершим диалектический возврат на отправной пункт нашего путешествия. Компас показывает на второй «полюс» англоязычной научной фантастики – Соединенные Штаты. Что происходило за океаном в те годы, когда в Англии бушевали страсти, связанные с «Новой волной»?

Напомним вкратце сложившуюся к этому времени ситуацию. Расцвет science fiction в 50-е годы знаменовался самоутверждением этого вида литературы, выходом из мирка «массовой» литературы в мир литературы большой. В эти годы дитя «пульп»-журналов совершило свой первый и яркий дебют на литературной сцене; к дебютанту же, как известно, критерии ниже…

Десятилетие спустя это уже вполне респектабельный член литературной семьи, обласканный вниманием со стороны критиков и издателей. Завоевана теперь уже многомиллионная аудитория; на научную фантастику не без любопытства (и не без определенного расчета) поглядывают многие известные прозаики – Д. Херси, Т. Пинчон, Д. Апдайк, Д. Барт, Г. Видал; и, наоборот, такие авторы, как Брэдбери и Воннегут, давно прописаны за «своих» в большой литературе. Уже не ставится задача доказывать возможность мирного сосуществования понятий: «научная фантастика» и «хорошая литература». Общий уровень произведений, интеллектуальный и художественный арсенал писателя-фантаста заметно отличен от образцов 30–40-х и нормой теперь является то, о чем раньше говорили как об исключении.

Можно ли, таким образом, сделать вывод, что американская фантастика сейчас на подъеме?

Воздержимся от однозначных оценок – не стоит забывать, что негативные эксцессы «Новой волны» не прошли незамеченными и в США. Хотя при пересечении океана волна заметно ослабла, погасилась и произвела на американскую фантастику куда меньшее воздействие, чем ожидалось, переоценка ценностей произошла, и свой «смутный период» эта литература пережила и на Американском континенте. Прибавим к этому процесс смены поколений, растущий поток макулатуры, прикрытой, словно фиговым листком, манящими буквами SF, и признаем, что о ясной и простой панораме мечтать не приходится.

Речь ниже пойдет о сравнительно небольшой, лучшей части американской фантастики. (А представление о количественных характеристиках дает хотя бы такая впечатляющая статистика: если в 1972 году в США было выпущено 225 оригинальных НФ книг плюс 123 переиздания, в 1975 году эти цифры составили уже 411 и 479 соответственно, а к 1976 году суммарная цифра перевалила за тысячу!.) Дело в том, что к общей массе этой литературы можно – без риска впасть в преувеличение – применить шутливо-категоричный «закон 90 %», сформулированный Т. Старджоном: «90 % чего бы то ни было – абсолютный хлам».

Не следует закрывать глаза на то, что реакционные, человеконенавистнические и откровенно антикоммунистические книги – все еще не редкость в этом виде литературы. Это и понятно: НФ – тоже часть идеологии. Вот несколько примеров.

Печальную известность получили НФ «опусы» А. Друри, в которых автор пытается противодействовать объективному процессу разрядки, пугая обывателя будущими ужасами космического соперничества США и СССР («Трон Сатурна», 1971). (И это писалось в годы, когда готовился совместный полет «Союз»—«Аполлон»!) Начало романа Р. Блюма «Одновременный человек» (1970) напоминает известный нашему читателю роман М. Крайтона «Штамм „Андромеда“: снова некие секретные исследования „во имя национальной безопасности“, но на этот раз – особые эксперименты по манипулированию сознанием, и проводятся они над заключенными американских тюрем. Казалось бы, это свидетельство того, что автор держит руку на пульсе сегодняшней американской действительности, где такие события не в новинку… Однако, начавшись как острый роман-предупреждение, книга оборачивается под конец заурядной антисоветской поделкой: герой совершает побег в СССР, чтобы… включиться в аналогичную работу, но уже в другом качестве… Такие поделки, к счастью, не принадлежат перу сколько-нибудь серьезных писателей.

Можно было бы вволю поиронизировать над космической оперой, пройтись по бульварщине и примитиву, рядящимся в модные одежды „научной фантастики“. Более серьезного разговора заслуживает связь подавляющего большинства произведений с массовой культурой – благо, материал тут в изобилии.

Разумеется, мы остановимся на других книгах – наследницах золотого фонда 50-х. Разговор о „массовой культуре“ в современной западной фантастике – это разговор особый, здесь же речь пойдет лишь о наиболее значительных произведениях из оставшихся 10 %, о тех островках в необъятном книжном мире, которым и обязана славой SF.

Прежде чем повести рассказ о тех авторах, которые представляют сегодняшнее лицо американской фантастики, имеет смысл оценить ее эволюцию в целом. А эволюция произошла, результаты ее различимы невооруженным глазом.

Первое, что обращает на себя внимание, – это изменение масштабов. Налицо сдвиг в сторону крупных, даже монументальных форм, тяга к эпосу: сейчас уже никого не удивит роман в 500 и даже в 800 с лишним страниц (десятилетия назад редкая книга достигала половины этого объема). Естественно, изменения не сводятся только к размерам – происходят изменения и качественные, сказавшиеся в увеличении структурной сложности произведения, наличии разных уровней его восприятия, в глубине замысла и комплексности в его осуществлении, В противном случае рост объема означал бы лишь появление разновидности „литературных динозавров“, тупиковой ветви в эволюции НФ.

Десятилетиями как-то молчаливо подразумевалось, что одна из основных художественных возможностей научной фантастики – создавать миры. Но только подразумевалось… Лишь в последнее десятилетие на смену схематичным, „одномерным“ моделям вне» земных обществ и обществ будущего пришли миры реалистически достоверные, сложные и эволюционирующие Остается только поражаться широкой «эрудиции» авторов в вопросах экологии, географии, истории, социологии, политики, искусства, лингвистики и мифологии, выдуманных самими же авторами! Язык, культура обитателей воображаемого мира, выбор места и времени действия (все это подкрепляется картами, словарями, хронологиями, ставшими частыми гостями в научной фантастике) из «технических заготовок» ныне превратились в суровую необходимость для писателя, желающего получить вотум доверия у аудитории.

Если говорить о художественном методе современной научной фантастики, то он поразительным образом переплелся с методами, например, философско-исторической прозы – и там и там для постановки глубоких проблем необходим тщательно продуманный и детально выписанный исторический «фон». Причем усложнение предварительного этапа – черновой работы по изготовлению необходимого антуража – вовсе не рассматривается как самоцель. Например, в «Фараоне» Б. Пруса или в «Иосифе и его братьях» Т. Манна глубоко прочувствованная атмосфера и скрупулезно выписанные исторические подробности служат лишь занавесом, на фоне которого развертывается философская драма. Так и в лучших образцах современной научной фантастики воображаемый мир – лишь средство. Но средство, определяющее многое, если и не главное в этом контексте тезис о «реализме фантастики» получил свое дальнейшее подтверждение в таких романах, как «Дюна» Ф. Херберта (1965) и «Левая рука Тьмы» (1969) У. Ле Гуин.

Вот, например, планета Арракис («Дюна») из одноименной эпопеи Херберта. Все особенности жизни ее обитателей – природные, социо-культурные, индивидуально-психологические обусловлены своеобразием самой планеты: она в крайней степени бедна водой. Это приводит к возникновению особой разновидности религиозного мессианства, особой культуры, особого политического устройства Мир этот распростерт в пространстве и во времени и населен живыми, полнокровными героями (их, кстати, больше сотни!).

То, что говорилось выше о «подсобном материале», воплотилось в этой книге особенно ярко. Достаточно сказать, что роман снабжен приложением, в котором подробно описаны история, экология, даже религия обитателей Дюны, и дан «толковый словарь-тезаурус» на 300 (!) слов и выражений, исторических и географических названий, имен, терминов и т. д. И это все-таки роман, а не сухой справочник; по мере чтения читатель все реже и реже заглядывает в «тезаурус», постепенно привыкая к незнакомым словам и названиям, в итоге – к самому новому миру.[4]4
  По сравнению с «Дюной» самое объемное произведение 50-x гг. – трилогия Азимова «Основание» – выглядит детской забавой. А роман-эпопея Херберта не является примером исключительным (мы уже говорили выше о романе-гиганте Браннера).


[Закрыть]

Однако «Дюна» являет собой и прекрасный пример несовпадения целей и средств. Когда задаешься вопросом о цели, о которой проделана эта воистину титаническая работа, то тебя по меньшей мере охватывает недоумение.

Роман задумывался как философско-утопическое произведение о далеком будущем человечества. Но замысел разошелся с исполнением, и в качестве социального теоретика и философа Хербсрт интереса не вызывает. История мессии Дюны – изгнанника, воина, мыслителя и пророка Пола Атреидеса – вообще обернулась бы очередной «космической оперой», будь она написала десятилетием раньше. Действительно, лазеры и межзвездный флот как-то не вяжутся с магометанской феодальной пирамидой и религиозно-политическими орденами (религия на планете представляет собой разновидность неомусульманства – сохранилось даже словечко «джихад» – в соединении с модными сейчас среди западной молодежи отголосками дзэн-буддизма и мистицизма)…

Что же, еще одно «воспоминание о будущем»? К сожалению, да – роман перенасыщен кровавыми заговорами, предательствами, закулисной борьбой за власть, сценами откровенной бойни… К сожалению, так как в романе немало и достоинств.

Фундаментальность замысла и необычайная тщательность исполнения, нечастый для американской научной фантастики психологизм и даже редкие отголоски гуманизма[5]5
  Сравнение главного героя «Дюны», мечтающего о превращении безжизненной планеты-пустыни в цветущий сад, с противоречивом, заметно идеализированным образом короля Генриха IV из дилогии Генриха Манна напрашивается само собой Вместе с тем есть в Поле Атреидесе все атрибуты ницшеанского «сверхчеловека», не останавливающегося ни перед чем («ради человечества», уговаривает себя Атреидес).


[Закрыть] выгодно отличают «Дюну» от сотен галактических вестернов. Безусловно, выигрывает произведение и от смещения основного фокуса: за внешней (и откровенно неудачной) квазиисторической канвой проводится достаточно глубокая и актуальная идея о нерасторжимой связи всех «трех природ» человеческого окружения: биосферы, техносферы и ноосферы (за что роман и был справедливо награжден бойким эпитетом «пособие по экологии»).

В дальнейшем Херберт, как видно, не справился с искушением легкой популярности: в последующих романах теперь уже трилогии – «Мессия Дюны» (1968) и «Дети Дюны» (1976) – основательно подзабыта экология, зато все больше заговоров и контрзаговоров в совокупности с «наукой на грани чертовщины»… Изменился и Пол Атреидес – он теперь уже может практически все, превращаясь из мессии в здравствующего бога. Эти романы уступают первому, хотя вся трилогия пользуется успехом. В основном, видимо, из-за полюбившегося антуража

Под стать сложности и многоплановости создаваемых миров и населяющие их герои Раньше в НФ построения редко вводились люди, живые и психологически достоверные, а внимание концентрировалось в основном на идеях и на сюжете В последнее время ситуация изменилась, и писатели уже не ограничиваются отдельными портретами «маленьких людей», волею случая поставленных перед лицом неизвестного (хотя и эта хорошо знакомая советскому читателю традиция, у истоков которой стояли Брэдбери, Старджон, Саймак и другие, не забыта). В романах и повестях Ле Гуин, Зелазни, Дилэни, в уже упомянутой «Дюне» авторы выводят на авансцену новый тип героя – героя, активно вторгающегося в жизнь, глубоко чувствующего и оригинально мыслящего. Это уже не стереотипные символы-носители авторской идеи, но обладатели самобытного и запоминающегося характера: они живут, а не выполняют какую-то функцию.

Изменения коснулись не только внешних черт научно-фантастического произведения. Вплоть до 60-х годов американская science fiction пребывала, пользуясь уместной здесь аналогией из мира физики, на «доквантовом» уровне строгого детерминизма. Вся научно-фантастическая конструкция была заранее предопределена. Развивался – часто бурно и захватывающе – сюжет, но сами миры и населяющие их герои оставались неизменными, застывшими. Лишь с приходом писателей уровня Ле Гуин или Дилэни традиционная метафизичность уступила место диалектическому методу; заданность всей ситуации в целом – вееру возможностей, вероятностному богатству, неоднозначности, в итоге – активному вовлечению самого читателя в суть проблемы.

Развитие, движение, постоянная смена устоявшихся представлений – все эти качества перестали быть лишь авторскими декларациями, чем-то привнесенным извне. Теперь это внутренне присущие произведению характерные черты пронизывающие его художественную ткань и задающие его философский настрой. От изначальной заданности замысла в целом осталась лишь заданность «начальных условий», сами же книги (как и образы героев) превратились в многосвязные «миры», развивающиеся по своим законам. Это, на наш взгляд, и есть главная, определяющая тенденция на современном этапе, отличающая этот этап от предыдущих.