Текст книги "Век Толкина"

Автор книги: Владимир Гаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Для отца Мейбл это была трагедия: его дочь связалась с "гнусными папистами"! Результатом стал непоправимый удар по семейному бюджету Толкинов, и так дышавшему на ладан. Муж сестры Мейбл запретил жене и думать о католичестве; после смерти Артура он иногда помогал деньгами Мейбл, теперь иссякал и этот источник помощи. И все же Мейбл проявила характер и, вопреки давлению родственников, начала готовить детей к принятию католичества.

А осенью 1899 года Дж. Р. Р. успешно выдержал экзамены и поступил в старинную школу, носившую имя короля Эдуарда (в ней когда-то учился его отец). Школа находилась в самом центре Бирмингема, в четырех милях от дома, и с тех пор Толкин приобрел навык к длинным пешим прогулкам – заплатить за проезд в поезде денег у семьи не было, а трамвай так далеко за черту города не ходил...

Однако долго это продолжаться не могло, и беззаботной жизни на лоне природы пришел конец. Мейбл подыскала новую квартиру поближе к школе, и оба брата Толкины с сожалением расстались с деревенским коттеджем, где прошли четыре года их детства. "Всего четыре года, – вспоминал писатель, – но они до сих пор кажутся мне самыми продолжительными и повлиявшими на всю мою жизнь".

Впрочем, дети редко предаются меланхолии по ушедшему – и в промышленном Бирмингеме маленький Дж. Р. Р. нашел себе неожиданное развлечение: его внимание привлекли надписи на огромных самосвалах, перевозивших уголь. Написано вроде было по-английски, но как произносить эту абракадабру, Толкин не знал. Так он открыл для себя древний, однако все еще живой язык жителей Уэльса – валлийский, в коем позже приобрел авторитет специалиста с мировым именем.

В школе он познакомился с энергичным преподавателем по имени Джордж Бревертон, который ввел мальчика в еще один древний язык – староанглийский. После того как Бревертон продемонстрировал классу, как звучат "Кентерберийские рассказы" на языке Чосера, все переложения английской классики на новоанглийский потеряли для будущего писателя всякий интерес. Чуть позже он впервые прочтет знаменитый литературный памятник – анонимное переложение одной из легенд о короле Артуре, "Сэр Гэвейн и Зеленый рыцарь"; предстоит ему и новая встреча с викингом Сигурдом и драконом Фафниром – только теперь он прочтет, хотя и с трудом, эту историю в оригинале – на древнем норвежском.

Короче, ему уже ясно, куда направить стопы после окончания школы: в лингвистику, в историю средневековой английской литературы.

...Несмотря на нужду, это пока все-таки достаточно безоблачный период жизни: игры, школа, упоительный мир книг, открывшийся благодаря новому другу семьи, местному священнику Фрэнсису Моргану. Однако судьба безжалостно наносит еще один удар, разом положивший конец этому короткому, недопрожитому детству.

В самом начале 1904 года у матери обнаруживают острый диабет. Она ложится в больницу, где спустя полгода умирает.

Остановимся на минуту. Детство будущего писателя оборвалось до обидного рано, он уже испытал и горечь утрат, и одиночество, и радость вновь обретенной семьи (Джона с братишкой забрала к себе тетка). Не много ли для двенадцатилетнего подростка?

Где-то в подсознании все эти потрясения раннего детства отлились в устойчивый символ. Яркий полдень, согретый теплом понимания и любви, внезапно налетевшая туча, принесшая с собой горечь утраты, – и снова синее безоблачное небо. Только черная туча не собирается уходить, зловеще маячит на горизонте да собралась взрослая морщинка на еще детском лице.

Читателю этот символ встретится не раз. Путь героев Толкина долог и труден, и хотя отправляются в дорогу обычно в полдень, путешественникам придется хлебнуть всякого: и горя, и отчаяния. И справиться со Злом – какая ж сказка без этого? – и совершить множество подвигов, и повидать другие страны. И домой вернуться целыми и невредимыми – но вернуться другими, изменившимися...

Вот где сказка Толкина отвернет от канонов. Никогда его героям не обрести прежней безмятежности, не могут они и уповать на лелеемый героем знаменитого романа Булгакова покой. Все равно что-то неуловимое сдвинется в их душах, сердцем завладеет беспричинная тоска, а губы искривит грустная улыбка мудреца, знающего, что черная туча – вон она, все еще висит неподвижно в отдалении...

Нельзя сказать, что ранняя смерть матери надломила Дж. Р. Р., однако с тех пор в нем уживалось как бы два совершенно различных человека. По природе своей он был открытым, милым и приветливым жизнелюбом, не терявшим чувства юмора, любившим добрую беседу и постоянно находившимся в движении. В искусстве создавать друзей у него было мало равных. И в то же время опубликованные уже посмертно письма и дневники Толкина открыли его читателям образ совершенно иной: глубоко погруженного в себя пессимиста, подверженного безотчетной грусти и даже приступам отчаяния.

Впрочем, разве это трудно было вычитать в его книгах? То, что все, увы, проходит и ничего нельзя сохранить надолго. То, что никто и ничто не может считать себя в безопасности. Ни одна битва не может быть выиграна полностью и победитель еще ощутит грусть от собственной победы...

Как отчетливо воспоминания детства запечатлены в творчестве писателя! И пусть это не с биографической точностью выписанные эпизоды, не конкретные факты – но образы, символы, неуловимые смены настроения, поразившие в ранние годы жизни, мы непременно встретим в книгах, созданных десятилетия спустя.

Но вернемся к биографии Толкина. Рано осиротев, он особенно остро нуждался в любви и человеческом тепле. В 16 лет Джон встречает девушку Эдит Братт соседку по новому дому, куда с помощью отца Моргана перебрались братья Толкины. Она была красавицей – или только казалась ею Джону, но какая разница! – сероглазая, черноволосая... Дружбу молодых людей, незаметно для них самих перешедшую в любовь, расстроит теперь только смерть; случится это, впрочем, не скоро.

Правда, поначалу серьезно осерчал отец Морган, для него было ударом известие о "выходке" воспитанника: вместо того чтобы прилежно заниматься, завести интрижку с девицей старше себя на три года! К счастью, со временем гнев опекуна поулегся, однако пожениться молодые люди смогли лишь в 1926 году. ("Как это ужасно – ждать целых три года!" – записал студент Толкин в дневнике...)

Сколько же всего произошло до этого! Годы учебы в Оксфорде, первые же серьезные увлечения литературой (в дополнение к уже выученным языкам добавились новые: древнегреческий, даже "экзотический" финский, на котором Толкин смог наконец прочитать "Калевалу"), прерываемые более прозаической страстью – регби. Поездки в Швейцарию и Францию. А тут еще разразилась мировая война, которую молодой лейтенант Толкин провел также во Франции... Однако все испытания благополучно миновали молодых Дж. Р. Р. и Эдит; даже ее предполагавшаяся помолвка с другим человеком благополучно расстроилась в самый последний момент!

Можно только позавидовать этой паре. У них все было, как в самой настоящей сказке: они жили долго и счастливо, воспитали четверых детей и оба умерли в глубокой старости...

И все. Юность Дж. Р. Р. кончилась, и вместе с нею ушли из его жизни невзгоды. Оставшиеся полвека протекали на редкость спокойно: блестящий знаток средневековья, уважаемый профессор, чуть старомодный во вкусах и пристрастиях домосед, любящий муж и отец.

Но юность с ее переживаниями оказалась на редкость плодоносной почвой, на которой "взошел" целый мир, придуманный Дж. Р. Р., – с многовековой историей, мифологией, географией, языком (и не одним, а множеством).

А началось все с того, что в самый канун 1930 года молодой профессор англо-саксонской литературы в одном из оксфордских колледжей начал как бы между прочим сочинять детскую сказку о смешном и трогательном народце Хоббитах. К тому времени он уже не единожды пробовал себя в сказочном ремесле, однако на сей раз интуиция подсказала ему, что эта книжка выльется в нечто серьезное (в отличие от всех предыдущих попыток, которые и по сей день издаются как "второстепенный Толкин"...) "Взяв чистый лист бумаги, я написал своим неподражаемым почерком одну-единственную фразу: "В норе под горой жил-был Хоббит". Почему именно ее, я не отдавал себе отчета – и по сю пору это для меня загадка. В течение нескольких лет я не продвинулся ни на шаг вперед, только вот карту нарисовал... Но в начале тридцатых годов, это совершенно точно, из одной написанной фразы возник "Хоббит".

Правда, еще раньше в специальную записную книжку, озаглавленную "Книга потерянных историй", он начал вносить различные отрывочные сведения о том, что позже читатели и критики назовут "толкинской мифологией". А сама так и не законченная и не обработанная рукопись после смерти писателя была отредактирована и приведена в божеский вид сыном Толкина Кристофером, став таким образом четвертой, а фактически первой книгой, томом-прологом знаменитой трилогии, получив название "Сильмариллион", что на языке эльфов означает "Книга о сильмариллах" или трех главных волшебных жемчужинах, с которыми связана долгая и возбуждающая история...

А "Хоббита" (название имело подзаголовок: "..., или Туда и обратно") писатель все-таки закончил. И после того как рукопись провалялась какое-то время без дела, попытался пристроить ее в солидное лондонское издательство "Аллен энд Анвин", с которым молодой филолог был связан раньше.

Появившаяся в 1938 году книжка разошлась неплохо, хотя сенсации и не произвела. И все-таки издатель посоветовал начинающему автору подумать над продолжением. Эх, если бы каждому молодому таланту сопутствовали в самом начале карьеры такие редакторы и издатели!

Дж. Р. Р. совету внял – и задумался. Думал он не один год, и счастье, что не торопился с "ответом".

Как он жил все это время, пока занимал пост профессора в Оксфорде?

По его многочисленным биографиям можно восстановить его облик и образ жизни – но разве это что-нибудь объяснит в том волшебстве, в том таинстве под названием "творчество", которое и привело к рождению удивительной книги!

Был старомоден и консервативен в своих привычках. Со времени начала второй мировой войны у Толкина не было машины, а вместительный гараж в доме на Сэндфилд-роуд был быстро приспособлен под комфортабельный чулан, ставший "филиалом" его солидной библиотеки.

Много читал и писал – в основном по специальности. На полках чулана теснились словари, научные труды по этимологии и филологии, многочисленные тексты на староанглийском и старонорвежском; и позже, конечно, особая полка ломилась под тяжестью переводов его собственной трилогии – на десятках языков. К стене кнопками была пришпилена нарисованная им самим карта Средьземелья. На полу – большая корзина для писем, две пишущие машинки, чернильница и разбросанные везде огрызки карандашей... Беспорядок и разгром, хорошо знакомые и столь милые сердцу всякого, чьи единственные рабочие инструменты составляют перо и бумага!

Неизменную трубочку держал скорее с ритуальной целью. Страстным курильщиком, судя по воспоминаниям знавших его людей, не был – так, несколько колечек в воздух...

Не чурался коллег, организовал и принимал деятельное участие в работе общества "Инклингов", трудился над комментариями к переводам средневековой английской литературы. Словом, на вид это был типичный оксфордский дон – "даже временами являл собой талантливую карикатуру на оксфордского дона", замечает его добросовестный биограф Хамфри Карпентер. И тут же считает нужным добавить: "По существу, кем он воистину не был, так это старым добропорядочным профессором. Как будто некий дух унес его с собой вон из Оксфорда, тело осталось, а душа бродила где-то далеко-далеко, по лугам и горам Средьземелья".

...Итак, ему предложили написать продолжение "Хоббита". Писателем он до той поры себя не числил, хотя и сочинял время от времени стихи, поэтому начал с более привычного, на чем успел набить руку, собирая материал для "Книги потерянных историй": стал с дотошностью истинного специалиста достраивать свою бесхитростную сказку всякого рода научными приложениями. Вычерчивал генеалогические древа своих персонажей, придумал и зазубрил намертво воображаемый календарь своей сказочной страны, ее хронологию – отсюда один шаг оставался до создания "исторического фона"! – изобрел алфавит. Все это позже материализовалось в десятках "сопроводительных" страниц убористого текста!

Кстати, у рождающейся под его пером страны появилось название: Middle Earth – Средьземелье; происходит оно от древнего скандинавского Milgaard Средняя Земля, Средний Мир, в отличие от Мира Верхнего, небесного, и Мира Нижнего, подземного.

Свершилось непредвиденное. Количество, грозившее похоронить всю идею под лавиной выдуманных фактов, перешло в новое качество. То, что мыслилось приложением, обратилось в суть. И из внешне бесхитростной детской сказки по кирпичику был выстроен целый художественный мир – в буквальном смысле слова мироздание. Его уже невозможно было удержать в голове, он рвался на бумагу, неописуемо разрастался в размерах, заполняя собой все пространство и время.

Работа над "продолжением" затягивалась; сначала десятки, а в скором времени уже сотни страниц выходили "из недр" пишущей машинки, на которой профессор Толкин неумело, двумя пальцами стучал месяц за месяцем, изо дня в день...

Однако и эта работа была прервана в самом начале. Разразилась мировая война, вторая на памяти Толкина, но не сравнимая с первой по количеству пережитого и пролитой крови.

Гуманист, на собственном опыте испытавший "животный ужас окопов" (его собственные воспоминания о сражениях на Сомме), не мог закрыть глаза на творившееся вокруг. Да и можно ли было отсидеться за бастионами средневековых манускриптов в то время, как из "черных туч" реальности, застилавших небосклон, сыпались на землю бомбы. (Сам Оксфорд не бомбили ни разу, но лежавший севернее город Ковентри асы Геринга буквально сравняли с землей.)

Толкина война пощадила – как уже было сказано, отмеренную ему чашу жизненных испытаний он к тому времени выпил сполна, – сохранив ему сыновей. Старший был священником и, по счастью, вовремя успел эвакуироваться из Рима, где учился в духовной академии, а младшего не взяли в армию по болезни; только средний сын всю войну прослужил зенитчиком. Но через Оксфорд шли бесконечные обозы с ранеными и эвакуированными, и стареющий профессор все это смог наблюдать собственными глазами: горе, страдания, смерть.

Так задуманная совершенно вневременной сказка полнилась образами и деталями, которые потом оказались до боли знакомы читателю, пережившему годы войны.

Конечно, Толкин намеревался оставить сказку сказкою, избежав прямых аналогий. Но известно ведь: писатель как губка впитывает все, что видит и слышит; а как после трансформируются эти впечатления, в каких образах причудливо преломятся, заранее угадать не рискнет, пожалуй, никто.

И еще он подсознательно задумался, наверное, о том, о чем стали говорить повсеместно, но уже после войны. И после того, как мир узнал о Бомбе.

Как далеко может завести жажда Власти, оснащенная чудесами технического прогресса (в его, толкиновском, Средьземелье это, конечно же, магическая сила древних Колец). И что может противопоставить этому разлагающему соблазну властью не герой и не предводитель масс, а простой, обычный маленький человек. И можно ли победить темную Власть, и что для этого нужно, и чем придется заплатить за победу.

И можно ли уповать на помощь какого-нибудь доброго волшебника или придется всегда и во всем рассчитывать только на самого себя.

Гигантская книга в трех томах – а это: действие, простирающееся на два полнокровных года, плюс еще детальная хронология на предшествовавшие шесть с половиной тысяч лет (!) и более чем сотню последующих; три с половиной сотни персонажей; шесть десятков прекрасных песен, стихотворений и баллад; "переведенных" с языка эльфов и других народов, населявших Средьземелье; и кто в силах сосчитать, сколько сюжетных и смысловых пластов! – была завершена только в конце 40-х годов. Одно издательство ее поначалу отвергло – потом, очевидно, локти кусали от досады! – а приняло то же, "Аллен энд Анвин".

Первый том трилогии "Властелин Колец" – роман под названием "Братство Кольца" – вышел в свет в 1954 году. А год спустя появились два других – "Две башни" и "Возвращение короля".

И имя Джона Рональда Руэля Толкина отныне было навечно вписано в историю мировой фантастической литературы.

Жизнь книги

О чем же там идет речь в этой книге? Попробуй ответь...

А в "Войне и мире" или в ее американском эквиваленте, романе Маргарет Митчелл "Унесенные ветром", – о чем? Мало сказать, что о войне, и о мире, и об унесенных ветром перемен человеческих судьбах. Настоящую литературу вообще не так-то легко разъять на составные части и каждую снабдить указующей этикеткой.

Трилогия Толкина – это... Что ж, начнем перечислять.

Сказ о героической одиссее, о богатом приключениями военном походе. Эпическая хроника мира Средьземелья. Повесть о простом человеке – "винтике", волею судьбы вознесенном к ее сокровенным рычагам, управляющим мирозданием. Моральная притча о коррумпирующей сущности власти – и "исторический" рассказ о том, как последняя была низвергнута с трона. Философский роман об извечной битве и трогательном, многими упорно не замечаемом единстве Добра и Зла, и о личной ответственности каждого за свершенное однажды неверное деяние.

В какой-то мере книга действительно представляет собой то, что перечислено выше, – но ведь и многое другое! (Я просто выписал подряд, без разбору, интерпретации нескольких американских и английских литературоведов из одного-единственного сборника статей – "Толкин и критики", вышедшего в 1968 году.) Фантазия, мифопоэтика, аллегория, эпос, символическая проза – а также романтическая, религиозно-назидательная, просто сказочная или приключенческая... Называйте, как хотите, используйте какой угодно литературоведческий термин – все подойдет.

Это не преувеличение. Подходящего обобщающего термина творению английского писателя не отыскать просто потому, что не было до того в литературе ничего подобного.

Разумеется, сказки писали и раньше, но никогда на сказочном фоне и сказочном материале не развертывалось действие по-настоящему "взрослого" романа. Никогда до Толкина не создавали эпических сказочных полотен. И никогда еще моральную притчу не раздували до полуторы тысячи страниц...

Трижды ересь – с точки зрения накатанных филологических канонов (я не убежден даже, что правильно употребляю все эти специальные термины в отношении трилогии Толкина). Но ведь никогда и не следует основываться на канонах, если имеешь дело с произведением столь новаторским и не поддающимся каким бы то ни было сравнениям. Это все последующее, написанное в том же духе, еще можно определять словом-новоделом "толкиниана", а вот для обозначения им самим созданного никаких умных слов придумано не было.

Однако, не влезая в дебри терминологии, о трилогии Толкина чаще говорят как о произведении сказочном. Однако эта "сказка" столь же далека от традиционной, как сражение у Шевардинского редута в романе Толстого – от битвы Щелкунчика с Мышиным Королем в повести-сказке Гофмана. Все в "Повелителе Колец" так – и не так, как в обычных сказках...

Смущают прежде всего масштабы.

Мир традиционной детской сказки с неизбежностью ограничен, даже тесноват. Иначе нельзя – детское сознание "широкоформатное" полотно может и не осилить. А у Толкина это грандиозная, космических масштабов мистерия, это сотни активно действующих лиц и необычная уже для романа-эпопеи временная детализация, буквально до часов продуманная хронология. Короче, целый художественный Мир открытый, изменчивый, буквально рвущийся со страниц.

И все же, если задаться мыслью написать аннотацию к этой гигантской, живущей своей внутренней жизнью книге... Для этого необходимо сделать мысленный шаг назад и сначала перечитать еще раз детскую книжку-пролог, которой Толкин предварил свою эпопею.

История грандиозной Войны Колец начинается с внешне "камерного" путешествия Хоббита Бильбо Бэггинса, персонажа, героя детской сказочной повести "Хоббит, или Туда и обратно". Все, что предшествовало походу – а это десятки наполненных событиями столетий и судьбы сотен персонажей, – будет подробнейшим образом описано в посмертно вышедшем "Сильмариллионе" (разумеется, первые читатели "Хоббита" еще не подозревали, как далеко занесет их фантазия автора).

Подзаголовок книги Толкина сразу наводит на мысль о путешествии-кольце фольклорных сказок и мифов. Впоследствии в других произведениях его герои еще не раз возвратятся к тому месту, откуда начали путь, уже иными, изменившимися, с ворохом неизбежных обретений и потерь; да и сам образ Кольца приобретет другой, более важный смысл. Но в этой первой сказке, написанной для детей, автор счел нужным как-то подготовить своих юных читателей.

Отправляясь в путь, будьте готовы к потерям...

События в "Хоббите" буквально срываются с места в один ничем не примечательный "апрельский" день (календарь ведь не наш – средьземельский, но благодаря "справочному материалу", помещенному в заключительном томе трилогии, есть возможность пересчитать все даты на знакомые нам дни и месяцы!); целиком же повествование занимает ровно год.

День воистину обещал быть самым обыкновенным, ведь Хоббиты отродясь ведут существование размеренное и спокойное, а тут как снег на голову валится компания развеселых гномов под водительством доброго волшебника Гандальфа. Вообще-то Хоббиты, и Бильбо в частности, терпеть не могут такого вот незапланированного вторжения в их налаженную жизнь – и ладно бы только сумасшедший день закончился импровизированной пирушкой!

Все оборачивается по-иному. У Гандальфа есть какой-то план, Гандальф знает много того, что навсегда осталось скрыто от Бильбо (а до знакомства с тремя томами главной книги Толкина неведомо и читателю). "Для начала" волшебник приглашает добропорядочного Хоббита принять участие в совершеннейшей авантюре – идти воевать страшного дракона, наводящего ужас на окрестные города и села! Правда, Гандальф намекает на какие-то сокровища, будто бы ждущие победителя, но все равно это совсем не та жизнь, о которой мечтал смирняга-домосед Бильбо... Однако волшебнику совершенно точно известно, что возглавить героический поход должен не воин и не силач-богатырь, а непременно "маленький хоббит".

Так спокойной жизни Бильбо Бэггинса приходит конец.

Так иногда прерывается и наша устроенная, размеренная и, кажется, расписанная на многие годы вперед жизнь. Прозвучит призывная труба, и пора собираться. Если, конечно, ты не трус и не бездушный циник, и мир для тебя не замыкается на собственной хате, которая с краю,

Но именно таким – неравнодушным – английский писатель и "доверяет" свершение героических подвигов. Им, а вовсе не королям, воинам или колдунам; последние только статисты на поле битвы, где на священный бой со Злом выходит обыкновенный маленький человек. Правда, в данном конкретном случае не совсем обыкновенный: Бильбо не трусливого десятка, бескорыстен, милосерден; конечно, он маленько побурчит иной раз по поводу пропущенного завтрака или отсутствия в пути комфорта, к которому привык, но это так, для виду. В груди маленького ростом, во всех отношениях недалекого Хоббита бьется огромное, горячее сердце.

В конце концов после множества приключений, встреч (большей частью приятных) и испытаний (как правило, смертельных) Бильбо – с помощью Гандальфа, гномов и других примкнувших по дороге союзников – удается победить дракона. На сем – и последовавшим затем пиром, где сказочник "был, мед-пиво пил..." детская сказка благополучно и закончилась бы.

Но только не сказочная книга-прелюдия Толкина.

Потому что во время похода случилось одно происшествие – из числа тех, которые "просто так" в сказках не случаются. На первый взгляд – эпизод, но, как покажут дальнейшие события, описанные уже в книгах трилогии, резко изменивший ход всей истории Средьземелья.

В норе мерзкого существа – Голлюма Бильбо нашел кольцо.

Необычное кольцо. Кольцо, делающее его обладателя невидимым. И, как узнает читатель чуть позже, обладающее куда большей магической силой, способное повлиять на будущность всего окружающего мира. И это Кольцо нашел простой Хоббит Бильбо Бэггинс.

Удача? Или назвать это другим словом, столь могущественным в мифах и сказаниях разных народов: судьба? Но ведь Бильбо никто не выбирал на роль Героя, даже Гандальф, подталкивая усидчивого Хоббита на опасное предприятие, говорил о героях с едва скрываемой иронией. И получается, что судьбу свою маленький хоббит выбирает сам...

Книга заканчивается прозаической тяжбой Бильбо с родными, вздумавшими распродать добро "пропавшего без вести" хозяина дома. Но что-то нам, читателям, невесело от этого комически-приземленного финала, мысль постоянно возвращается к "невыстрелившему ружью" – к таинственному кольцу, дающему его обладателю невидимость. А еще что?..

Об этом – о Кольцах Власти и вселенской битве Добра со Злом – рассказывают тома трилогии "Повелитель Колец". Начав читать ее, вскоре забываешь и о Бильбо и о походе на свирепого дракона – столько событий нам предстоит пережить вместе с героями эпопеи, в такую упоительную жизнь погрузиться, что, право же, все описанное в "Хоббите" и впрямь предстает мелким эпизодом. Затерявшимся где-то на исторической обочине грандиозных потрясений, взорвавших мир Средьземелья!

...С домашнего празднества начинается и первый том трилогии – "Братство Кольца". Снова в разгар пирушки недобрым вестником появляется откуда-то Гандальф, и опять вместе с ним в сонный Хоббитон приходит тревога и предощущение смертельной опасности. Гандальфу известно о ней, темной тучей сгущавшейся вокруг ничего не подозревающего обладателя злополучного Кольца; долгие годы поисков и "исторических разысканий" позволили проникнуть в тайну магического амулета и слегка приоткрыли возможное будущее, ожидающее обитателей Средьземелья.

Поэтому Гандальф мягко и в то же время настойчиво уговаривает Бильбо передать Кольцо племяннику, Фродо Бэггинсу. Тот моложе, и предстоящее приключение его дяде явно не по силам.

Предстоит ведь – ни много ни мало – выбрать собственную судьбу. И в какой-то мере обозначить дальнейший путь для всего Средьземелья! Конкретно предстоит отправиться в мрачное царство зла – страну Мордор (а по-английски это созвучно слову murder – убийство) и там уничтожить зловещее Кольцо, за которым не первый год охотится Черный Властелин этой страны – злой волшебник Сарон. Нешуточная ответственность, но отчего-то Гандальф твердо верит, что младший Бэггинс не подведет.

Между прочим, они отличаются, эти два Бэггинса! Если старший был просто захвачен в водоворот событий (и главную баталию, как оказалось, "прозевал", валяясь в беспамятстве), то Фродо делает свой выбор осознанно. Все, что волшебник знает о таинственных Кольцах Власти, он постарается передать молодому Хоббиту, но вот тяжесть индивидуального решения разделить с ним не сможет...

Это важная этическая "вешка", помогающая лучше понять нравственное послание, заложенное в "Повелителе Колец".

Свободный выбор думающего человека – на этом и ни на чем ином строится здание нравственности в мире Толкина. Не на беззаконии и анархии (что было бы странно для писателя-христианина, каковым до последних дней оставался Джон Толкин), но и не на слепом следовании догме; а именно на свободном выборе, основанном на знаниях.

Чтобы прийти к нему, к альтернативе – использовать власть Кольца или уничтожить его и саму Власть, – участники похода должны в совершенстве знать историю. Ее изучал Гандальф; приходит время, и он делится полученными знаниями с теми, кому выпадет нелегкая ноша решать.

Насколько же она недетская, эта удивительная сказка! Волшебник, сам обладающий немалой магической силой, если и вмешивается в ход событий, то крайне редко, больше помогая советом. Решают, действуют, сражаются за свою свободу обитатели Средьземелья – сами.

Впрочем, хотя нравственный выбор и индивидуален, для защиты от сил Зла (а они велики) нужно и объединяться: один в поле не воин... И мудрый сказочник заботливо подбирает Фродо добрую компанию друзей-соратников; среди них первым по праву должен быть назван благородный странствующий волшебник Гандальф один из самых привлекательных персонажей трилогии.

...Еще во время путешествия в Швейцарию летом 1911 года молодой Джон Толкин, тогда выпускник школы, купил среди прочих открыток одну, ничем не приметную, репродукцию картины немецкого художника И. Маделенера. Картина называлась "Дух гор" и изображала седобородого старика, сидящего на валуне под гигантской сосной и ведущего неспешную беседу с молодым фавном; все это – на фоне утопающих в дымке сказочных гор...

Что так пленило молодого ученого-филолога в этой романтической картине, он сам тогда не понял. Но открытку сохранил; и спустя много лет на конверте, в который она была вложена, надписал: "Отсюда пошел Гандальф".

Гандальф символизирует в толкинской эпопее силу под стать волшебной силе Колец – мудрость. Мудрец потратил годы, даже десятилетия, чтобы открыть тайну происхождения Кольца, и, вероятно, столько же времени, чтобы найти ему "противоядие". Он отыскал Фродо и убедил его отправиться в путь – ибо так складывались их судьбы, что никто, кроме Фродо, не справился бы с поставленной задачей. (Нет, многие смогли бы достичь Горы Судеб и успешно миновали б все преграды – кроме одной: самого Кольца, дарующего абсолютную власть над миром... Фродо, верил Гандальф, устоит и перед этим искушением.) И хотя его прямое вмешательство в ход событий сведено к минимуму, вряд ли без духовной поддержки волшебника выполнил бы маленький хоббит свою миссию.

Так знание, мысль не только не тормозит, но и активно способствует действию. Запомним и это тоже.

...А началось все давным-давно, за тысячелетия до описываемых событий. В пламени вулкана Горы Судеб кузнецами-эльфами были выкованы семь магических Колец Власти для гномов и еще девять – для простых смертных (не считая колец прочих, менее могущественных). Правитель Мордора, военачальник Сарон сначала помогал эльфам, но, как оказалось, с корыстными и далеко идущими целями: захватить главное, Первое Кольцо; закаленное особым способом, оно принесло бы его обладателю власть почти безграничную. Это Кольцо управляло бы всеми остальными, и целый мир Средьземелья лег бы у ног Сарона. К счастью, предводитель кузнецов тайно выковал еще Три Кольца (известные как Кольца Королей Эльфов), и вот до этих-то Сарону никак не дотянуться...