Текст книги "Век Толкина"

Автор книги: Владимир Гаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Гаков Вл
Век Толкина

Вл. ГАКОВ

ВЕК ТОЛКИНА

(К 100-летию со дня рождения писателя)

Пролог. Оксфордское чудо.

На карте Страны Фантазии знаменитый английский "город колледжей" помечен особым знаком. Сколько дивных сказок и умопомрачительных фантастических историй было сочинено здесь, в Оксфорде, в тиши кабинетов, воистину хранивших пыль веков, или во время прогулок по окрестным тенистым рощам!

В середине прошлого века студенты местного Крайст Чёрч колледжа (что означало "колледж при Христовой церкви") слушали лекции по математике одного молодого профессора; согласно уставу этого учебного заведения он одновременно обязан был занимать пост диакона в церкви. Лекции его, по свидетельству современников, особой популярностью не пользовались – монотонные, сухие, без проблеска юмора... До болезненного застенчивый холостяк, к тому же страдающий от постоянного заикания, профессор преображался лишь в обществе детей. Водопады шуток и забавных каламбуров, разного рода чудачеств, в изобретении коих преподобному Чарлзу Лютвиджу Доджсону (так его звали) не сыскать было равных, щедро низвергались на головы благодарных маленьких слушателей.

А какие он сочинял сказки!.. Во время одной из лодочных прогулок, которые были столь популярны в городе, раскинувшемся на живописных берегах Темзы, молодой преподаватель принялся рассказывать юным спутницам еще одну, только что сочиненную невероятную историю. Случилось это точно в полдень 4 июля 1862 года,

Он не знал тогда, что это был самый солнечный полдень его жизни (хотя досужие биографы раскопали-таки, что в тот исторический для литературы день было прохладно и накрапывал дождичек...). И что столетие спустя придуманная им история послужит невольной причиной забвения его подлинного, не отличавшегося благозвучием имени. Зато обессмертит другое, выдуманное: Льюис Кэрролл.

Автор "Алисы"...

На тихих церковных кладбищах Оксфорда покоятся еще трое знаменитостей, произведения которых по праву украшают мировую фантастику. Во-первых, это ученый-теолог, моралист и почтенный оксфордский дон (так по традиции именуют местных преподавателей, входящих в советы колледжей) Клайв Стэплз Льюис; известность ему принесли детские сказки о волшебной стране Нарнии, а также популярная в свое время научно-фантастическая трилогия – романы "Полет на Венеру", "Перельяндра" и "Эта странная мощь". Что касается второго – Чарлза Уильямса, автора рассказов о сверхъестественном, "ужасном", то нашему читателю это имя, полагаю, прозвучит внове (да и Льюиса-то у нас знают всего по одной-двум переведенным сказкам), однако и его не обходит молчанием ни одна солидная история англоязычной фантастической литературы.

В жизни Льюис и Уильямс были закадычными друзьями. Настолько близкими, что даже совместно основали орден – литературный кружок под названием "Инклинги" (от английского ink – чернила, а также inkling – намек), объединивший натур возвышенных и романтичных, не чуждых фантазии и обладавших чувством юмора. Со временем "Инклинги" превратились в своего рода местную литературную достопримечательность, хотя и весьма экстравагантную по меркам чинного и добропорядочного Оксфорда,

Однако был еще третий "отец-основатель", также оксфордский дон, хорошо известный в академических кругах своими исследованиями по средневековой английской литературе. Его могила появилась на католическом кладбище, что за городом, относительно недавно.

Серая плита из корнуоллского мрамора навечно скрыла от любопытства коллег-филологов и миллионов восторженных поклонников того, кто заслужил титул одного из самых читаемых авторов второй половины XX века. И не только в Англии – во всем мире. На мраморе высечено имя: Джон Роналд Руэль Толки. И цифры, часовыми выстроившиеся по обе стороны этой долгой, растянутой на целых восемь десятилетий жизни: 1892 – 1973.

Есть на могильной плите (под которой он похоронен вдвоем с женой, Эдит Мэри Толкин) еще два странных имени-прозвища, словно принесенных из какой-то древней легенды: Верен и Лютьиен. Но что они значат, ведомо, очевидно, лишь тому, кто не раз перечитывал книги Толкина...

Большую часть жизни он практически безвыездно провел в Оксфорде. И хотя конкуренция у него, как мы видим, серьезная, жители городка теперь гордятся им не в меньшей степени, чем Льюисом Кэрроллом.

...Все было так, как описал его биограф Хамфри Карпентер. Я без труда нашел дом, а котором писатель провел годы после выхода на пенсию (это было время, когда слава уже нашла его, но он еще сохранял сдержанно-ироническое отношение к поднявшейся в литературном мире шумихе). Для этого следовало сначала выехать из центра города на мост Магдален, затем проехать немного по Лондон-роуд, взобраться на холм, где расположены респектабельные, но скучные на вид пригороды Хедингтона, и возле частной школы для девочек не прозевать поворот налево...

Небольшая улочка Сэндфилд-роуд, как и век назад, оказалась застроенной двухэтажными кирпичными домами с непременным крошечным садиком перед фасадом. Дом номер 76 расположен в самом ее конце. Белое здание почти совсем скрыто за нависающими деревьями, высоким забором и дублирующей его живой изгородью. Но сквозь узорчатые воротца ограды все же можно разглядеть ведущую в дом* короткую дорожку, теряющуюся в пышных розовых кустах.

Казалось, двустворчатые двери вот-вот раскроются, и выйдет низенький старик в твидовом пиджаке и жилете, которых уже давно никто не носит, не спеша, по-старинному степенно раскурит трубочку и, вероятно, улыбнется про себя, не переставая удивляться той кутерьме вокруг, которая все растет как снежный ком, и конца этому не видно. (Впрочем, до сонного Хедингтона тогда, в конце 60-х, доносились только слабые отголоски бури, что разразилась по обе стороны Атлантического океана...)

Этот мой очерк посвящен ему.

Первые читатели прочтут его скорее всего в один из месяцев 1992 года. А в самом начале года – 3 января у могилы Толкина на старом оксфордском кладбище соберутся, я уверен, толпы народу. По всему миру прокатится волна научных конференций, и выйдут десятки новых статей и книг о нем (число которых уже во много раз превысило написанное им самим). И, не сомневаюсь, переиздадут – в который раз! – собственные сочинения писателя, отчего сердца десятков миллионов его поклонников забьются сильнее; ведь сколько уже было переизданий, а потребность в этих книгах все никак не иссякает.

Короче, мир торжественно и даже, может быть, в некотором изумлении отметит столетие его рождения.

Писатель заслужил юбилейные торжества – хотя бы потому, что книги его прочно вошли в обойму любимого чтения миллионов взрослых и детей, включены в школьные хрестоматии и университетские курсы истории литературы XX века. А изумленно встречаем юбилей потому, что все это, кажется, было еще совсем недавно: триумфальный его выход на авансцену сначала английской и затем мировой литературы, почти религиозный культ, в который боготворившие его читатели превратили каждую написанную им строчку, все сметающая на своем пути лавина академического "толкиноведения"...

А мы, его поклонники в стране, еще недавно представлявшейся ее жителям самой читающей страной в мире! Наконец-то мы примкнули к этому всемирному литературному пиршеству (как ни досадно признать, вероятно, одними из последних) – и уже юбилей? Только-только начал массовый читатель открывать для себя нового, доселе неизвестного автора – а это, оказывается, давно признанный миром классик?

Впрочем, какой он, если задуматься, "классик"... Свое столетие писатель встречает совсем в ином качестве.

Сегодня для нас это один из самых читаемых современных авторов, чьи книги погружают читателей в самую глубь мучительных проблем повседневности! И как знать, может быть, именно на закате нервного и чреватого столькими тревогами века нам позарез нужна его мудрая и светлая сказка, в которой без труда разглядишь себя самих, свои заботы, свое время.

Сказать про судьбу книг Толкина "удивительная", "невероятная", "сногсшибательная"... – подберите любой эпитет в том же духе сами! – значит, ничего не сказать. Не было еще в истории литературы книги со столь странной судьбой, как сочинение почтенного профессора из Оксфорда. Странной по многим параметрам и прежде всего по редкой солидарности в оценках двух, обычно полярных, групп читателей – массового читателя и элитарной академической критики.

Не всуе было произнесено имя Льюиса Кэрролла – вот, пожалуй, с кем Толкин может потягаться по праву! Оба почтенных оксфордских дона вроде и не подозревали, что пишут, подумать только, нечто великое; они вообще не относились серьезно к напавшему на них увлечению, однако именно оно обессмертило их имена... Видно, в самом воздухе Оксфорда было разлито что-то особенное, а может, нашептал на ухо ветер, гулявший по опушкам окрестных дубовых рощ, но так случилось, что оба, Кэрролл и Толкин, сочинили по фантастической книге (второй распространил свой замысел на гигантскую по объемам трилогию, плюс томик-пролог да посмертно вышедший еще один пролог... в то время как первый ограничился книгой-продолжением). И судьбу обеих книг также можно охарактеризовать одним и тем же словом: фантастическая.

Впрочем, лучший способ не поддаться эмоциям – это просто привести факты. И цифры.

В 1937 году Дж. Р. Р. (так сокращенно зовут сегодня Толкина во всем мире) выпустил детскую книжку "Хоббит, или Туда и обратно". В 1954 – 1955 годах последовало ее продолжение, сказочная трилогия "Повелитель Колец". Потом вышли еще четыре тоненькие книги стихов, эссе и прозаических фрагментов. И наконец, в 1977 году под редакцией сына писателя, Кристофера, выходит посмертно последняя книга, примыкающая к трилогии, – "Сильмариллион". Итого пять солидных томов объемом почти в две тысячи страниц плюс еще "кое-что".

Другие цифры. В 1965 году книги Толкина изданы массовым тиражом в США и за последующие 6 лет переизданы 40 раз и переведены на десятки языков мира. А в октябре 1988 года журнал "Локус" сообщил о новом издании "Хоббита" и трилогии, попутно приведя данные об общем тираже и количестве переизданий.

Эти цифры заслуживают того, чтобы подумать о них на досуге. Одно только американское издательство "Баллантайн" с 1965 года выпустило около 100 (1) изданий трилогии тиражом, приближающимся к 20 миллионам экземпляров. Общий тираж "Хоббита" в том же издательстве приближается уже к полутора десяткам миллионов. Плюс издания английские – монопольные права до сил пор держит и не собирается ни с кем делиться издательство "Аллен энд Анвин", плюс "престижные" издания в твердом переплете и роскошные, в тисненных золотом переплетах издания с цветными иллюстрациями... Общий тираж произведений Толкина на сегодняшний день составляет восьмизначное число, а вышедшая на волне успеха книга "Сильмариллион" по скорости занятия первых строчек в списках бестселлеров (а также по времени, в течение которого она смогла там удержаться) превзошла вообще все, доселе виданное в западной книгоиздательской практике.

И последний ряд цифр. В 1960 году филолог Марджори Вейт защитила в Иллинойсском университете первую диссертацию по Толкину. После этой единственной капли – почти пятилетняя "засуха", а потом будто плотина прорвалась: во второй половине 60-х годов только на английском языке выпущено 6 отдельных книг, посвященных Толкину, за следующее десятилетие – 29 и наконец, в 1980 – 1988 годах – еще 17.

Более полусотни отдельных книг о Толкине за неполных три десятилетия. (Можно себе представить, сколько их наберется к юбилею писателя!) Интересно, что же привлекло специалистов-филологов (и как оказалось, не только их) в "сказочке" английского писателя?

Попробую бегло перечислить. Разумеется, я не собираюсь выписывать все полсотни названий, приведу только избранные, чтобы у читателя создалось ясное впечатление, какой это сегодня пестрый и любопытный мир – толкиниана.

Как и следовало ожидать, большинство работ – это литературоведение и критика (всех мыслимых видов и оттенков). Кроме того, это плодящиеся из года в год биографии писателя (из которых только одна была "авторизована" самим Толкином – книга Хамфри Карпентера, на нее я уже ссылался).

На полке страстного почитателя Толкина соберется неплохая коллекция различных энциклопедий и справочников, целиком посвященных предмету обожания. Это, к примеру, роскошная – другого слова не подберешь! – иллюстрированная энциклопедия Дэвида Дэя "Толкинский бестиарий", солидные труды Карен Уинн фонстад "Атлас Средьземелья" и Роберта Фостера "Путеводитель по Средьземелью"; и даже... подробнейший (с нанесенными уровнями высоты и тщательно выверенным масштабом) географический атлас "Путешествия Фродо", профессионально составленный Барбарой Стрэйки!

Толкину посвятили свои научные работы лингвисты Джим Аллен ("Введение в эльфский и другие языки, включающее в себя правописание имен собственных, грамматику и синтаксис Третьего Века в западных областях Средьземелья. По опубликованным работам профессора Дж. Р. Р. Толкина") и Верлин Флигер ("Расщепленный свет. Логос и язык в мире Толкина"). Ученые-структуралисты Дэвид Харви ("Песнь Средьземелья. Темы, символы и мифы Дж. Р. Р. Толкина") и Рэндел Хелмс ("Мир Толкина", "Толкин и сильмариллы"). Религиоведы и культурологи – тут наберется с добрый десяток самых разнообразных книг: "Миф, символ и религия в "Повелителе Колец" Сандры Майзел, "Искусство Толкина (английская мифология)" Джейн Ницше, "Мифология Средьземелья" Рут Ноёль... Наконец, это антропологи – например, фундаментальная работа Карен Рокоу на такую, казалось бы, "специальную" тему, как "Погребальные обряды в трилогии Толкина"...

Разумеется, массовый читатель искал и находил в книгах Толкина совсем не то, что могло бы взволновать специалиста. Но какая-то опосредованная связь этих двух "взрывов интереса" – несомненна (есть произведения, справочно-критической литературы по которым еще больше, – например, по почти легендарному головоломному "Улиссу" Джойса, но кто слышал, чтобы подобные произведения зачислялись в любимое чтение "масс"?)

Тем более интригующа эта связь, что вскоре к двум волнам увлечения Толкином прибавилась третья. На сей раз взрыв прогремел в американских университетских городках-кампусах.

Подумать только! Благообразный старец, всем радостям жизни предпочитавший добрую прогулку в одиночестве или же сидение часами в плетеном кресле-качалке с любимой трубкой в зубах, – и вмиг превратился в идола нового, шумного и взбалмошного поколения. А по-старому целомудренная сказка, написанная неспешно и обстоятельно, непостижимым образом заняла свое место рядом с томиками признанных кумиров этого поколения – Керуака, Гинзберга, Маркузе и Мао, став которой по счету? – "новой библией хиппи".

И теперь в нью-йоркском районе богемы и молодежного бунта Гринвич-Вилледж, на майках и жетонах его пестрого населения можно было прочитать (вместо привычного "Занимайтесь любовью, а не войной") странные надписи типа: "Фродо жив!" или "Вперед, Гандальф!"

Впрочем, популярность трилогии в Америке легко объяснима, если вспомнить, что значит для "среднестатистического" жителя этой страны сказочное чудо Диснейленда, превращенное в легенду пионерско-ковбойское прошлое, предприимчивость. Да и взращенное с малых лет чувство внутренней свободы, ради обретения которой воистину ничего не пожалеешь.

И еще одно. Толкин трепетно любит своего читателя, в его книгах начисто отсутствует элитарное высокомерие, и рассказывает он свою длинную сказку, как это делали сказители прошлого, неспешно и предельно ясно. Словесные выкрутасы – не для него, поразительной глубины он достигает теми же средствами, что (я лично глубоко убежден в этом) и большинство действительно великих писателей, простотой. Простотой изложения, а не мысли, что не одно и то же. А массовый американский читатель любит, чтобы автор не "умничал", а внятно, по порядку изложил, что и как.

Трудно представить, чтобы новомодный культ остался незамеченным. Потянулась сначала робкая, а затем все более напористая толпа подражателей, множились интерпретации – одна безумнее другой; и вот наконец родилось и обрело права гражданства в западном литературоведении слово "толкиниана".

Источник всей этой шумихи стал модой дня, и теперь кто только о нем ни писал: теологи, психиатры, фрейдисты, экзистенциалисты, глашатаи "новых левых", либералы, консерваторы и центристы... Только одного человека, похоже, вся эта суета если и беспокоила, то самую малость – Толкина. Осознавал ли он в полной мере, что выходит из его пишущей машинки? Вряд ли. Скорее всего разгоревшиеся вокруг его сочинений страсти самого виновника происходящего вначале позабавили, а потом не на шутку озадачили.

Во всяком случае почти два десятилетия после выхода трилогии "Повелитель Колец" писатель молчал. Баснословный успех прямо-таки за руку тянул на дальнейшую разработку счастливо найденной жилы, а Дж. Р. Р. только ухмылялся, наблюдая за растущим ажиотажем, попыхивал себе трубочкой и продолжал тихо-мирно заниматься научными изысканиями.

Он вообще в жизни мало суетился, не метался, в консерватизме своем оставаясь англичанином до мозга костей.

И самое, наверное, интригующее из тысячи и одной загадки его личности это те самые восемьдесят лет жизни, которые могли бы послужить ключом к разгадке литературного феномена по имени Толкин, но... не стали. Жизнь как жизнь, начало еще "побаловало" биографов драматическими событиями, а затем решительно ничего экстраординарного.

Почти полвека – однообразное чередование социальных ролей: ученый, преподаватель, муж, отец.

Ничего, конечно, особенного, если не считать пяти книг, невесть откуда вынырнувших на поверхность этой на удивление бедной деталями биографии...

Жизнь и книги

Кажется, первые же записи в этой биографии опровергают только что сказанное про "бедность деталями". Ибо родился будущий писатель в месте, не сказать чтобы обычном, наоборот – экзотическом: в Африке!

...Мартовским днем 1891 года английский пароход "Рослин Кастл" отчалил с берегов Альбиона, взяв курс на Южную Африку. Среди пассажиров была девушка по имени Мейбл Саффилд, которой только что исполнился 21 год. Ближайшее будущее виделось ей в красках преимущественно радужных: в Блумфонтейне, тогдашней столице независимой Оранжевой республики, ее ждал жених – служащий Африканского банка Артур Руэль Толкин.

Познакомились они на родине, а поженились в далекой Африке. После венчания в кейптаунском кафедральном соборе – произошло это событие 16 апреля 1891 года – и медового месяца на побережье молодые отправились в глубь страны, в Блумфонтейн.

"Столица" тогда была еще, по сути, просто большой деревней; для жителей метрополии это место навевало понятную тоску. Но что делать – в Блумфонтейне у Артура Толкина был какой-никакой, а заработок, позволявший сводить концы с концами. Поначалу юной супружеской паре с трудом удавалось сделать это, так как незадолго до свадьбы, как на грех, обанкротились сразу оба их родителя – и старший Толкин и отец Мейбл! (Хотя она еще помнила лучшие времена, когда Джон Саффилд владел процветающим мануфактурным "делом"...)

Однако главное, что молодые любили друг друга и свой собственный рай в шалаше они умудрились создать и в суровой, негостеприимной Африке. К Мейбл потом часто возвращались в памяти те счастливые часы, когда ей удавалось-таки вытащить мужа из-за его проклятой конторки и вместе сыграть партию-другую в теннис или в гольф или даже почитать что-нибудь друг другу вслух.

Вскоре прибавились новые заботы – впрочем, радостные: Мейбл Толкин сообщила мужу, что беременна. И в ночь на 3 января родила ему сына, которого окрестили в том же соборе, где они венчались. Имя, данное мальчику при рождении, полностью звучало роскошно: Джон Роналд Руэль. Однако много лет спустя писатель вспоминал, что с этим тройным именем вечно выходила путаница. Редкие одноклассники удосуживались произносить имя полностью (да и какой школьник вынесет такое!), предпочитая пользоваться прозвищами. В конце жизни читатели и многочисленные поклонники перешли на всем известное, общепринятое ныне сокращение – Дж. Р. Р....

Первая в его жизни фотография была сделана, когда малышу исполнилось несколько месяцев. В плетеном кресле сидит строгая и немного чопорная Мейбл (эффект нацеленной фотокамеры, перед которой так нелегко выглядеть естественно-непринужденной), а рядом в тропическом белом костюме и соломенной шляпе канотье стоит красавец-денди с огромными черными усами. Это Артур Толкин. И наконец, на заднем плане трое слуг, а на руках у няньки – белобрысый младенец, сощурившись, с видимым интересом ожидает обещанную дядей-фотографом "птичку".

На семейном фото все, как и положено, символизирует мир и покой. В реальной жизни, однако, проблем хватало. То слуга-негр "похитил" мальчика и целый день продержал его в краале (оказалось, лишь затем, чтобы похвастать перед другими слугами); постоянно нужно было опасаться змей. А раз мальчик случайно наступил на ядовитого тарантула, и если бы не оказавшаяся поблизости нянька, мужественно и быстро отсосавшая яд из ранки, мир, вполне возможно, потерял бы великого писателя, автора знаменитой трилогии... Эпизод с тарантулом постоянно будоражил память Дж. Р. Р. – не оттого ли он с таким "сладострастием" описывает в своих книгах гигантских злющих пауков и прочих ядовитых гадов и насекомых?

Одним словом – Африка... Собственно, как следует проникнуться экзотикой мальчик так и не сподобился – а было б время, как знать, не приобрела бы мировая литература в таком случае второго Хаггарда, Буссенара или Майн Рида. Ведь окружающее казалось точно списанным со страниц их книг: алмазные копи, легендарные грабители, буры, кафры... Однако беспощадно палящее солнце оказалось чересчур вредным для здоровья Дж. Р. Р., и собравшийся семейный совет постановил: Мейбл с детьми (когда будущему писателю исполнилось два года, на свет появился его маленький брат Хилари Артур Руэль) возвращаются в Англию, что же касается Артура, то он присоединится к ним позже, когда приведет в порядок свои банковские дела.

Так, спустя четыре года Мейбл вновь ступила на борт парохода, но теперь она была не одна. А в детской памяти Дж. Р. Р. Африка оставила лишь какие-то мозаичные осколки: несколько выученных слов на языке буров африкаанс, знойное дыхание южноафриканской пустыни – вельда, того самого проклятого тарантула... А об отце сохранилась картинка и вовсе крошечная, какая-то незначащая застывший кадр из сцены прощания в кейптаунском порту: на крышке семейного сундука отец старательно выводит краской "А. Р. Толкин"...

Мог ли мальчик предполагать, что отца своего он больше никогда не увидит!

По прибытии в Англию Мейбл с детьми приютили в отчем доме. Тихая деревушка Кинге Хит неподалеку от Бирмингема на время принесла долгожданное отдохновение от тревог и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Да и что было тревожиться, пока все складывалось как нельзя к лучшему: дружелюбная, веселая семья, поправлявшееся здоровье Дж. Р. Р. и ожидание скорой встречи с Артуром. Всю весну и лето он писал, что очень скучает по жене и малышам и ждет не дождется, когда можно будет бросить все дела и мчаться назад в Англию...

А затем, когда зачастили противные ноябрьские дожди, из Африки прилетели тревожные вести. Артур Толкин подхватил где-то инфекционный ревмакардит, и, хотя состояние его улучшается, во всяком случае до весны о его переезде в Англию не может быть и речи.

Рождеству в тот год в доме радовались одни только дети, не подозревавшие, что происходит; что касается настоящей елки, то она привела Дж. Р. Р. в неописуемый восторг (куда там до обряженного игрушками эвкалипта, как было в прошлый год!). И сразу же по окончании праздников Мейбл принимает решение отправиться к мужу в Блумфонтейн.

Но... человек, как учили набожную Мейбл, предполагает, а Бог располагает. 14 февраля пришла телеграмма, из которой следовало, что Артур Толкин перенес сильнейшее кровоизлияние и его близкие должны подготовиться к худшему.

На следующий день отца будущего писателя не стало. Похоронили его там же, в Блумфонтейне, на англиканском кладбище. Дж. Р. Р. за долгие без малого восемь десятилетий так ни разу и не собрался посетить могилу отца.

Овдовевшей Мейбл на этот раз пришлось столкнуться с самой настоящей бедностью, ибо доходов с капитала, положенного Артуром в банк, едва хватало на жизнь. Вопрос, экономить или нет на образовании для детей, матерью даже не ставился: на всем, чем угодно, только не на здоровье детей и не на их обучении... На первых порах она сама постарается стать для сыновей образцовой учительницей; как-никак, а Мейбл сносно владела французским, латинским и немецким, умела рисовать и немного играла на фортепьяно. А потом... потом она что-нибудь да придумает.

Домашнее образование уступало школьному в методичности и глубине, зато снабжало множеством любопытных знаний, не доступных обычному школьнику.

Так, от тетки Грейс маленький Дж. Р. Р. узнал, откуда пошел род Толкинов. Конечно, в подобных генеалогических "копаниях" – а ими занимались во многих семьях английского среднего класса – красивые легенды пышно декорировали действительные факты; но для впечатлительного мальчика все это было донельзя важным. И он с гордостью впитывал очередную историю о своем дальнем предке из императорского рода фон Гогенцоллернов, который будто бы воевал под началом австрийского эрцгерцога Фердинанда во время осады Вены в 1592 году и даже захватил штандарт турецкого султана. За тот подвиг ему и присвоили прозвище Безрассудно-храбрый (Tollkuhn) – так гласила семейная легенда...

О том, что корнями род Толкинов уходил на континент, ясно говорит хотя бы родовая фамилия, которую чисто английской никак не назовешь (произносится она по правилам, кстати, именно так: Тол-кин, а не Толки-ен или как-то еще). Скорее всего кто-то из французских предков писателя, носивших ту же "кличку", но звучавшую уже как Дю Темерер (du Temeraire), попросту эмигрировал в Англию, спасаясь от гильотины в лихом 1793 году... Как бы то ни было, писатель неоднократно подчеркивал, что интересом к нордической мифологии и культуре средневековой Франции он обязан своей генеалогии. Пусть и в слегка романтизированной версии тетки Грейс.

В действительности семья Толкинов к моменту рождения первенца никакими благородными "корнями" похвастать не могла. Артур Толкин, как и все его "видимые" предки, принадлежал к обедневшим английским буржуа, тысячи подобных семей населяли промышленные пригороды Бирмингема. И если мы вспомним любимого писателем Бильбо Бэггинса – недалекого, хитрого и пуще всего почитавшего комфорт и душевное спокойствие, то вот вам и социальная родословная его создателя!

Тем временем – стояло лето 1896 года – Мейбл Толкин посчастливилось отыскать объявление о сдаче крестьянского дома в деревушке Сейрхоул, всего в миле от города. Условия были вполне приемлемые, и семья немедленно перебралась в деревню.

Столь прозаически – "переезд в деревню" – это событие звучало разве что на слух измотанной домашним трудом Мейбл. Для четырехлетнего Дж. Р. Р. свершилось открытие совершенно нового мира, который во многом сформирует его как писателя: мира английской провинции, или, как англичане называют ее, "кантрисайд" (то есть все, что за городской чертой). Мальчик открыл для себя такие понятия, как "луг" (где так славно было бегать взапуски), "старая мельница" (конечно, полная тайн, в возможно, и привидений), "старый фермер" (прозванный Черным Великаном-людоедом), "песчаный карьер", "лесная чаща"... Словом, все то, что составляет нормальное детство и чего у маленького Толкина никогда не было в Африке.

В это же время он впервые идет в школу, а мать, как и планировала, начинает самостоятельно заниматься с детьми иностранными языками и правописанием. До седых волос сохранил Дж. Р. Р. любовь – да нет, какую-то ненасытную страсть к языкам; и до последних дней его почерк поражал аккуратностью в странном сочетании с какой-то просто буйной изобретательностью.

Кроме того, он оказался чрезвычайно прилежен в ботанике, поражая своими познаниями во всем, что касалось деревьев. Он не просто знал их и любил рисовать (еще один рано проявившийся талант), но постоянно стремился быть рядом с каким-нибудь деревом. Будто прислушивался постоянно, не нашепчет ли ему что ветер в листве.

Наверное, нашептал...

Когда речь идет о писателе, редкий исследователь пройдет мимо детского чтения своего героя. В случае с Дж. Р. Р. получается картина более чем странная.

Он рано прочитал "Алису в Стране Чудес" и подобно миллионам детей во всем мире влюбился в эту великую сказку "для больших и маленьких". А вот "Остров сокровищ" не принял, как, впрочем, и сказки Андерсена. Зато неожиданно неожиданно для тех, кто полагает, что создал цельный образ автора "Повелителя Колец", – полюбил рассказы про индейцев и часто шастал по окрестным лесам и оврагам с луком и стрелами и, разумеется, орлиным пером в волосах... И наконец нашел поистине свое чтение – скандинавские легенды, книги английского писателя Джорджа Макдональда, позже названные критиками первыми ласточками ныне популярного жанра фэнтэзи, и особенно сказки Эндрю Лэнга, где полным-полно было драконов, благородных рыцарей и прекрасных принцесс.

Он на всю жизнь запомнил одну из них, в которой житель какой-то сказочной северной страны викинг Сигурд убивает огнедышащего дракона Фафнира. "Я так страстно желал повстречаться с драконом... Естественно, будучи маленьким и не очень сильным, я бы не хотел встретиться с ними на околице. Но все равно мир, где они были, даже такие страшные, как Фафнир, представлялся мне куда более богатым и прекрасным. И чтобы попасть туда, я бы не постоял за ценой".

Не слышится ли в этих словах голос будущего Фродо Бэггинса, завороженного рассказами о геройском походе его дяди Бильбо против огнедышащего дракона Смога?

И как только мальчику стукнуло семь лет, произошло событие закономерное, коль скоро речь идет о будущем писателе, и знаменательное. Юный Толкин начал сочинять свою первую историю "про драконов".

Мальчишеская биография стала писательской...

В канун 1900 года, когда вся Англия торжественно праздновала "бриллиантовый" юбилей королевы Виктории, в семье случились изменения, вызвавшие бурю негодования со стороны отца Мейбл. Не без подначки сестры она вдруг решила принять католичество. В одно из воскресений братья Толкины с удивлением обнаружили, что мать повела их не в англиканскую церковь, а какую-то другую, расположенную среди трущоб бедноты в самом центре Бирмингема.