Текст книги "Снятие последней печати"

Автор книги: Владимир Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Не откладывая в долгий ящик, я на следующее утро ровно к половине восьмого снова подъехал к «пироговке». Там уже припарковалось с десяток машин и я подумал, что надо было приехать чуть раньше. Эта Ольга сказала, что «её сопровождение» – это она с усмешечкой мои слова повторила – является на работу ровно к половине восьмого. Но она может прийти и позже. Я решил ждать и не спускать глаз с тех, кто входит в больницу. Ждать мне не пришлось. Едва я снял с плеча ремень безопасности, как буквально рядом услышал:

– Доброе утро! Давно ждете? Я её сопровождение.

Она! Откуда появилась? Неужели сама ждала?

Она была в белом врачебном халате, на плечи наброшена кожанка. Улыбалась – кареглазая, действительно с очень густыми ресницами, черные пряди спадали на лоб. Я никогда не был знаком с такими красивыми девочками. Она протянула мне руку и заговорила первая. Я в первые минуты как вылез из машины стоял несколько ошарашенный.

– Вы Леонтий, да? Можно просто Лёня? Я Люся, Люся Андреева. Работаю здесь старшей операционной сестрой. Ольга мне говорила, что вы непременно подъедете. Это может произойти в любой день. Я уже несколько раз выходила на этой неделе, но вас не было. Ну вот. Как поживаете?

Я выглядел в те минуты наверняка порядочным дебилом, а она так прекрасно улыбалась и так на меня смотрела, что я долго никак не мог обрести привычную форму для нормального общения. Люся взяла инициативу в свои руки.

– Лёня, послушайте. Я должна немедленно вернуться на свое рабочее место, сейчас начнется серьезная полостная операция. Если хотите, мы можем встретиться, послезавтра в семь часов вечера. Раньше нельзя, очень много работы.

Я поспешно кивнул.

– Тогда послезавтра здесь в семь вечера.

Галстук я не одел, но купил новую замшевую куртку, залез в вельветовые брюки, которые у меня пролежали без употребления никак не меньше двух месяцев. Люся ни на минуту не опоздала, что для меня явилось сюрпризом – обычно все девчонки, с которыми мне приходилось встречаться, никогда не являлись в точно назначенное время. Люся была такая же, как позавчера – улыбчивая, с теплым взглядом. Она сразу же заговорила о последних операциях, в которых ей пришлось участвовать в качестве операционной сестры. Она первая перешла на «ты»

– Лёня, ты даже представить себе не можешь, сколько ужасов приходится видеть в нашей хирургии. Мне двадцать четыре, а я уже столько насмотрелась страданий. До сих пор привыкнуть не могу, иногда снятся жуткие сны и я среди ночи просыпаюсь, валяюсь почти до утра с открытыми глазами. Ольга хирург, старше меня пятью годами, я ей завидую – у неё железные нервы.

Люся рассказывала мне о себе, о маме, которая живет в Оренбурге со своей сестрой.

– С отцом мама давно рассталась, он был ходок и любил выпить. Мама правильно сделала. А ты, Лёня?

Мне пришлось поведать о всех своих делах, об отчиме, о Любе, само собой я ни слова не сказал, что на меня обрушилось за последнее время. Люся кивала, вроде внимательно слушала, но мне показалось, что это ей не очень интересно, да мне это и самому было неинтересно. Я решил перевести наш разговор в более интеллигентное русло и предложил пойти в театр. Причем накануне я узнал, что в нашем оперном идет балет «Дон Кихот». Эту книгу я читал, не то, чтобы она мне понравилась, но я хорошо запомнил там предисловие и уяснил для себя, в чем смысл чудаковатых выходок этого рыцаря печального образа. К моему удивлению Люся согласилась, но тут же сказала:

– Давай, Лёня, съездим на рынок, я куплю кое-что, завезем к тебе – ты же говоришь, что живешь на Некрасовской, – а после спектакля я заберу свои продукты и ты подкинешь меня на проспект 9-го мая – я там живу.

Здорово ли мне Люся понравилась или я просто был в ударе, но как только мы заехали на рынок, отоварились там и по крупному – у Люси были две громадные сумки и она накупила килограмм пятнадцать картошки, мяса, овощей, фруктов, все это я внес в квартиру – мой язык вещал безостановочно. Говорил о романе Сервантеса, о нем самом, об этом хитром охломоне Санчо Пансе и, конечно, о благородстве дон Кихота. Люся же вроде слушала меня, но ни секунды не присела – она ходила по квартире, внимательно рассматривала каждую комнату, потолки, ванную.

– И ты, Лёнечка, говоришь, что твоя мачеха тебе оставила такое жилье? Да и отец у тебя неродной был. Но такого просто не может быть. Ты или сочиняешь, или с тобой кто-то играет в какую-то темную игру.

В этих её словах было много правды. Никто никогда не поверит, что мачеха так за здорово живешь отпишет пасынку такую громадную квартиру, да и отчим при этом промолчит. С учетом всего происходящего вполне можно было решить, что кто-то играет со мной в какую-то дурную игру.

Мне понравился спектакль, я впервые увидел балет и смотрел на все происходящее на сцене с большим интересом. А вот Люся же была занята совсем другими мыслями. Она смотрела на сцену, но думала явно о другом. Уже после спектакля, когда мы ехали к ней, она несколько раз спросила, чем занималась моя мачеха, сколько ей лет.

– А сейчас, Лёня, ты поддерживаешь с ней какую-нибудь связь?

– Ну да, говорю, мы перезваниваемся несколько раз в месяц.

– И она по-прежнему работает на фармацевтической фабрике в Новосибирске?

– Наверно, но я не спрашивал.

После короткой паузы Люся спросила:

– А деньги она тебе высылает?

– Зачем? Я хорошо зарабатываю. Почему это тебя так интересует?

Люся рассмеялась, чмокнула меня в щёку и стала очень ловко распределять все продукты по своей крохотульной кухоньке. У неё была маленькая двухкомнатная квартира, довольно уютная.

На прощанье она меня ещё раз поцеловала в щеку и шепнула на ухо:

– Просто я очень любопытная, Лёнечка… Завтра и послезавтра я буду очень занята. Я тебе позвоню.

Ты тоже запиши номер моего мобильника.

Наши отношения с Люсей стали настраивать меня на вполне определенные мысли. Все шло к тому, что я стал подумывать о женитьбе. Мне исполнилось двадцать восемь, я был богат, даже слишком богат – правда, об этом я не собирался никому рассказывать и Люсе в том числе. То, что я одновременно занимал пост теневого руководителя «Серториуса» меня не особенно волновало – я редко залезал на сайт конгломерата и мало вникал в дела этого малопонятного образования. Мне никто не звонил, если не считать несколько звонков Кимуры и один Нелидова. Они интересовались, нет ли у меня каких-то вопросов, сложностей, я отвечал, что все обстоит в лучшем виде и пока вопросов нет. По «Серториусу» у меня действительно вопросов не было. Неясности появились в моем общение с Люсей. Она мне очень нравилась и я готовился сделать ей предложение, судя по всему она была не против, мы целовались, но полного интима у нас ещё не произошло. И не произошло исключительно по моей нерасторопности. Несколько раз по просьбе Люси мы выезжали в небольшую деревушку где-то недалеко от Красного Яра. Жила там очень пожилая дама. Звали её Полина Ивановна и Люся ей помогала, привозила продукты, лекарства – словом, оказывала Полине Ивановне всяческий политес. Меня это немножко удивляло, я спрашивал у Люси, почему она так привязана к этой бабусе. Она сказала, что эта женщина старинная приятельница мамы и Люся очень уважает Полину Ивановну. Именно там, в доме у этой бабки, я и сделал небольшую промашку, словом, повел себя, как последний слюнтяй. Мы уже собирались отъезжать, Люся задержалась в одной из комнат, я хотел ее позвать, вошел в эту комнату. Она стояла спиной и, низко склонившись, увязывала какой-то баул. Вроде был разговор, что мы собирались у этой Полины Ивановны забрать какие-то шмотки и отдать в химчистку. Между прочим, эта бабка мне не очень понравилась, она часто улыбалась, называла меня препротивно Лёник и задавала много вопросов, где и с кем я живу, какая у меня профессия. Какая-то насквозь преобманная старуха.

Когда я вошел, Люся продолжала стоять низко наклонившись, её ноги были широко расставлены, четко просматривались светлые трусики. Поза хорошо мне знакомая и вполне откровенная. Незадолго до отъезда в Тольятти мы вместе с моей знакомой Светкой Полянской отправились за Волгу, там Светка тоже продемонстрировала мне свой впечатляющий зад и выразительные очертания бедер. Тогда я проявил быстроту и оперативность к нашей обоюдной и полной радости. Сейчас же я замешкался. Потом спрашивал себя почему. От нерешительности? Не замечал я такого за собой не с мужиками, не с девками. Скорее всего, было другое: я не ожидал, что Люся пожелает так трахаться – стоя, по-собачьи, да ещё в доме у этой старой кикиморы.

Когда мы ехали обратно в город, я предложил поехать ко мне с ночевкой. Люся улыбнулась, стала неотразимо красивой и мягко проговорила:

– Не сегодня, Лёнечка. Теперь тебе придется подождать.

Встречались мы с Люсей на недели раза два. Каждый раз, когда я ей звонил, у неё были всякие дела и она наши встречи переносила на другие дни. Чаще звонила она и тогда мы неплохо проводили время. Ходили на концерты в филармонию, но чаще в рестораны. Однажды в пылу откровенности, хотя я понимал, что делать этого ни в коем случае не надо, я обещал Люсе подарить машину. Она рассмеялась, потом же заявила:

– Ловлю тебя на слове: у Ольги «шевроле», мне же, Лёнечка, только «фольксваген – пассат». Как ты на это посмотришь?

Я с солидностью миллионщика брякнул, что это дело решенное. Этот разговор состоялся в «Жигулях». В ту ночь я почти не спал. Надо отдать должное Люсе – такого секса у меня ещё не было. Её профессионализм и умение заводить до полного истощения сил действовал разрушающе. Она поднялась раньше меня, много раньше, поцеловала, нежно проворковала, что ей надо быть на работе, ушла, я же проспал до одиннадцати.

Эта ночь явилась для меня серьезным предупреждением. Я считал, что неплохо чувствую и оцениваю тех, с кем поддерживаю какие-то отношения. Правда, в Новосельцеве я все-таки ошибся, хотя и знал его много лет-тот был не только стяжатель, но и порядочный трус и со скрытой подлючестью в душе. Но вот с Люсей вышло похуже. Не могло быть и речи о женитьбе на такой женщине. Во-первых, она не была ни теплой, ни доброй, как она мне показалась на нашей рабочей площадке у автомастерской. По одному взгляду никогда нельзя судить о людях, я же судил. А во-вторых, эта ночь после ресторанных возлияний. Люся оказалась многоопытной сукой, знающая, что нравится мужикам и как надо вести себя, чтобы самец всегда был готов приступить к делу. После той ночи я не собирался ей больше звонить, чувствовал какую-то опустошенность – наверно, она мне все-таки здорово нравилась. Через несколько дней Люся сама позвонила и очень мягко попросила съездить с ней ещё раз к её бабке, этой кикиморе Полине Ивановне. Я не мог ей отказать. Она, конечно, видела, что я как-то по другому с ней общаюсь, но не стала об этом говорить, лишь полушутливо напомнила, не забыл ли я о своем обещании подарить ей «фольксваген». Я сказал, что о своих обещаниях никогда не забываю. Сказал-то я сказал, но это обещание потеряло всякий смысл через пару деньков.

Ночью меня разбудила призывная мелодия моего мобильника. Звонила Ольга. С момента знакомства с Люсей я Ольгу видел лишь однажды – она пригласила нас в гости. У неё подрастала маленькая дочка, был муж, добродушный увалень, работавший, кажется, на авиационном заводе. Про себя я тогда подумал, сколь часто Ольга оснащает голову своего муженька ветвистыми рогами. Правда, я себя тотчас осадил – после ознакомления с некоторыми биографическими данными деда я дал себе зарок больше не влезать ни в какие подлянки. В целом у меня это получалось, хотя однажды я все-таки чуть ссучился. Тот сосед, который взахлеб мне рассказывал, как вымели из захваченной гусевской квартиры каких-то проходимцев – бандюганов, меня крепко раздразнил и я сболтнул почтальонше, что в тридцать девятой квартире живет мужик, который вечно таскает из почтовых ящиков жильцов всю корреспонденцию. Такие вещи случались и нередко, но мужика этого я обговорил по явной душевной гадючести. Почему такие мерзкие мыслишки пронеслись у меня об Ольге? Она, конечно, хорошо смотрелась, была при фигуре и могла отчаянно переругиваться, как тогда в нашей автомастерской. Но у меня не было никаких причин думать о ней такое. Это что – наследственный эффект Шебеко?

Голос Ольги показался мне напряжённым, даже взволнованным.

– Лёня, нам нужно срочно увидится и поговорить. У меня ночное дежурство и очень мало времени. Я подъеду, ты не возражаешь?

Ольга была в спортивной куртке, наскоро одетой на врачебный халат.

– Лёня, в двух словах. Людмила крепко закусила удила. Она заявила, что ты очень богат и она сделает все, чтобы выдоить тебя до дна – это её собственные слова. Она страшный человек. Ты мне можешь не верить, можешь подумать, что я имею какой-то зуб на неё, но ничего этого нет. Есть другое – страх. Людмила нравится мужчинами, ты не исключение и она это использует в полном объеме. У неё есть влиятельные люди в Куйбышеве, то есть в Самаре – я до сих пор не могу привыкнуть к этому убогому слову Самара – я же родилась здесь. У нас в «пироговке» работал зав хирургическим отделением. Он оказывал мне большое внимание, более чем большое. Как-то раз Людмила сказала:

– Хочешь, он больше не будет тебе докучать и вообще его здесь не будет?»

Я ничего не ответила, только отмахнулась. Представь, через неделю его уволили. Перед уходом он мне сказал:

– Олечка, берегись своей приятельницы – она способна на все и у неё есть люди, которые могут проделать самые низкие вещи».

Послушай, Лёня, ты прекрасный парень – добрый, совестливый. Я виновата, что тогда у ремонтной мастерской предложила Людмиле обратить на тебя внимание. Не подумала. Прости. Приехала я, чтобы предупредить тебя. Не верь ей ни в чем. Если у тебя действительно есть деньги, не покупай ей дорогих подарков. Она несколько раз говорила мне о твоей шикарной квартире, о том, что сделает все, чтобы эта квартира не уплыла из её рук. Я приехала ночью, чтобы она не узнала, своим на работе сказала, что мужу плохо. Если Людмила узнает, что я тебе сейчас рассказала – я могла бы и больше рассказать о ней всяких ужасов – мне не сдобровать.

Она была очень взволнована, опасливо взглядывала на пустую полутемную улицу. Я взял её руку, чуть сжал.

– Оля. Олечка, ни о чем не беспокойся, я ничего не стану рассказывать Люсе, да и вообще.

Я хотел сказать, что наши отношения с Люсей по сути подошли к концу, но не договорил. Она сказала спасибо и мы очень тепло попрощались.

Я был впечатлен словами Ольги о своей совестливости и доброте. Ничего себе совестливый – такую гадючку подбросил соседу. Я ещё раз поклялся, что никогда ничего подобного делать не буду. Поклялся, сам же думал надолго ли хватит этих клятв.

Я собирался прокатиться в Москву. Не то, чтобы прокатиться и развлечься. У меня была определенная цель. Уж если по неведомым мне причинам кого-то угораздило меня одарить горами златыми в придачу с правлением над громадным конгломератом, то неплохо бы более детально ознакомиться с тем, что происходит в этом «Серториусе». Я стал регулярно день за днем вникать в лихие будни этой золотоносной организации.

После этих дел со сливочным маслом и его аккуратной поставкой фирмачами из «Гаргантюа» я почувствовал себя достаточно уверенно и, может быть, обзавелся дополнительным нахальством. Мне готовы были подчиняться. Слово «Хромой» действовало безотказно, у меня имелись солиднейшие бабки, как говорят банкиры, ликвиды. Я начал читать несравненно больше прежнего, читать и романы, и статьи по современному менеджменту. Так как в книжных магазинах замелькали красочные издания по искусству и архитектуре, то мне показалось интересным ближе ознакомиться с этим родом деятельности. Дни оказались забитыми чтением, лазанием по сайту «Серториуса» и я стал подумывать уж не бросить ли мне мои ремонтные дела. Решил, что не стоит – мужики там были приятные, мы как-то сдружились и уходить из автомастерской не хотелось.

Мне казалось, что я начал забывать Люсю, она не звонила, а со времени ночного приезда Ольги уже прошло время. Но забыть её так быстро не получилось. Позвонил Серега Нелидов и попросил разрешения приехать ко мне. Судя по его тону, я сделался для него начальником. Едва он перешагнул порог моей квартиры, я не преминул спросить:

– Скажи, Сергей, я для тебя кто? Малограмотный компьютерщик, типажный чайник или кто-то с большими полномочиями, спущенными кем-то носатому хромоножке невесть за какие заслуги?

Нелидов на меня уставился долгим взглядом, прочесть значение которого было, как обычно, мне не дано. Он нередко так смотрел и очень возможно, что никакого особого значения в этом взгляде вовсе и не было.

– Давай, Леонтий Дмитриевич, без выпендрежа. Ты мощная личность и сам этого не ведаешь. О тебе никто ничего не знает и не узнает. Ты серый кардинал. Не знаешь что это такое? Я тебе расскажу. У тебя есть рычаги и есть решительность и наверняка есть принципы. Ты уже кое в чем проявил себя.

Дальше Нелидов понес сплошной комплимент по моему адресу, который я всерьез не принял и посчитал, что Серега отрабатывает заказ тех, кто сделал меня так называемым серым кардиналом конгломерата. Он мне рассказал об этом отце Жозефе, жившем в ХУП веке во Франции, невидимом старце, обладающим большой властью. Сравнение, конечно, явно напридуманном Нелидовым. Но вот дальше Серега начал говорить о делах реальных, серьезных и впрямую касающихся лично меня. Именно для этого он и явился ко мне.

– Леонтий Дмитриевич, ты уж не сердись, но многое из того, что происходит с тобой, становится известным определенному кругу, узкому кругу преданных тебе людей. Посмотри и, прошу тебя, не комплексуй.

Нелидов извлек из нагрудного кармана модняцкой рубахи флэшкарту и вогнал её в usb компа. Через короткое время появилась фигура обнаженной женщины, стоявшей на четвереньках. Я тотчас узнал в ней Люсю, к ней приблизился мужчина, тоже в костюме Адама. Я резко сказал:

– Убери-ка в момент это блядство – я знаю, что эта сука предпочитает трахание именно в такой позиции.

Нелидов тотчас отключил показ и спокойно произнес:

– Убираю совокупление, включаю беседу. Разговор последовал почти сразу после акта. Не против?

Я промолчал. Нелидов быстро включил запись, на экране высвечивалась лишь стена комнаты с какой-то малоразличимой фотографией.

Голос Люси:

– Юрий Николаевич, мне кажется я выполняю весь объем обговоренных нами обязанностей. Ведь так?

Голос неизвестного:

– Конечно, Людочка, именно так. Даже перевыполняешь. Тебе причитаются бонусы.

Голос Люси:

– Очень хорошо. Тогда слушайте. Леонтий Дмитриевич Шебеко, двадцати семи с небольшим лет проживает в новостройке на Некрасовской, работает в автомастерской на Чкаловской – работа эта явное прикрытие его криминальных дел. Он очень богат – я знаю это наверняка. Вы его берете, устанавливайте источники его преступных поступлений. Я же в качестве бонуса хотела бы приобрести эту квартиру на Некрасовской. Как насчет такого бонуса, Юрий Николаевич? Мне кажется я прошу не так много.

После короткой паузы голос неизвестного:

– Очень интересные сведения, Людочка. Полагаю, что если все обстоит именно так с этим мальчиком, твой бонус уже в твоей сумочке. Сейчас же развелось столько этой мошкары. Мы с ним поработаем, дорогая, можешь не сомневаться.

Что я чувствовал в эти минуты? Тревогу, какой-то страх? Ничего похожего. Скорее отвращение, что-то похожее на то, что испытывает человек, которому сунули под нос кучу дерьма и предложили его отведать. Я молчал и долго всматривался в лицо Нелидова, он же изучал мою физиономию.

Наконец, он сказал:

– Около пяти лет эта красотка прислуживает влиятельным самарским администраторам, авторитетам уголовного мира, а сверх того федеральным комитетчикам местного разлива. Юрий Николаевич Николаев, подполковник ФСБ, голос которого минуту назад услаждал наш слух, пятидесятидвухлетний хряк патронирует Андрееву, имеет её. Тело этой молодой дамы пользуют многие. В квартире Людмилы была установлена видео и аудио аппаратура. Сделано сиё было исключительно для вас, Леонтий Дмитриевич, чтобы ничего не выглядело голословно. Известная вам Полина Ивановна Грушева всю жизнь исправно служила органам и Андрееву в качестве общественной нагрузки прикрепили к этой старой развалине для оказания всяческой поддержки. Пусть тебя не тревожит диалог Андреевой и Николаева – их больше нет.

– Виртуально? – не без злобинки съязвил я, чувствуя сильнейшее раздражение. Вообще Нелидов меня нередко раздражал и я действительно предпочел бы иметь дело с Кимурой. Тот это, конечно, понимал, но делал вид, что все происходит нормально.

– Вполне реально, – невозмутимо заявил Нелидов. – Их, этих людей, вернее похожих на людей, очень много. Они исповедуют культ грубой силы во все времена и остановить их можно только силой.

– Ведь эту парочку станут искать. Я встречался с этой проблядью несколько недель, ко мне ведь тоже могут сыскари явиться.

Нелидов помолчал, потом же нехотя проговорил:

– Не думаю. Хотя все может статься. Но против тебя у них ничего нет.

Прошло время, ко мне никто не явился и об этой стерве можно было окончательно забыть. Но что-то все-таки промелькнуло, смутно, но ощутимо. Приехал к нам в мастерскую некий мужичок весьма плюгавенькой внешности – у него там было поцарапано правое крыло, причем давно поцарапано. Марафет мы ему навели, он уже сидел в кабинете и тут неожиданно обратился ко мне:

– Ты случаем незнаком с Людмилой Андреевой?

Недаром этот мужичок мне сразу показался плюгавкой и приехал он не столько для того, чтобы наложить краску на свою говяную «ладу». Эта братва впрямую никогда не спросит – ведь он явно в курсе, что я встречался с этой вонючкой. Ответил быстро, как говорится, в одно касание, даже продемонстрировал заинтересованность:

– Ещё как знаком! Куда она подевалась? Если знаешь, скажи – в долгу не останусь.

Мужичок бегло скользнул по мне взглядом, чуть кивнул и уехал.

Наверняка этот типчик явился сюда по подсказке Полины Ивановны – кикимора знала, от меня же и знала, где я работаю. Может у этой государственной шпаны были и другие источники информации.

Все-таки я решил съездить в Москву. Не просто так, а по делам праведным. Связано мое решение было с тем, что на сайте «Серториуса» я обнаружил некую нестыковку. Большой текстильный комбинат в Подмосковье, входящий в конгломерат, неизвестно по какой причине присоединил к себе производство Лидии Шумиловой, специализирующееся на производстве сладостей, сдобы, всякого рода тортиков и прочей кондитерской продукции. Реклама этой фирмы шла под названием «Шумиловские пряники». На лого этого объединения красовался большой глазированный крепыш, приманка для детей и взрослых сладкоежек. Около четырех месяцев я занимал пост теневого руководителя «Серториуса» и все это время симпатичный пряник госпожи Шумиловой присутствовал среди символики многочисленных объединений и фирм конгломерата. Сейчас же произошел обвал. Объяснение случившегося имелось. Там было сказано: «В связи с большой задолженностью налоговому управлению, постоянными злоупотреблениями, ставшей нормой на производстве Л. Шумиловой, данное объединение закрывается и по решению райсуда Ждановског района города Москвы переходит в ведение текстильного холдинга господина Г. Аверьянова» С самого начала поглощение «Пряника» мне показалось делом нечистым. Я знал, что перегруппировка активов, тем более в пределах единого комплекса, вещь обычная и бить в барабан не стоит. Но в данном случае все это не очень стыковалось. Фирма-то была небольшая и во главе стояла женщина. Вряд ли последнее само по себе подтолкнуло бы меня на какие-то действия, тем более теперь после дел с Андреевой, Волиной и с той соседской девицей на весь женский пол я сейчас смотрел с большим недоверием. Размышляя, я решил связываться по своему мобильнику с СУ. Это спецу правление, но его функции я основательно подзабыл. И тем не менее я позвонил. Грубоватый голос поинтересовался, что надо. Начало малообещающее. Я коротко отрезал:

– Надо, чтоб ты говорил, как полагается служащему нашего конгломерата, надо, чтоб ты меньше хлебал холодного пива – посадишь голос – выгоню взашей. Здесь Хромой.

Мертвая тишина. Затем тихо, но внятно:

– Я слушаю.

– Немедленно все сведения по главе текстильного комбината господину Аверьянову, на каком основании объединение «Шумиловские пряники» было поглощено текстильщиками. Адрес предприятия Аверьянова и адрес госпожи Шумиловой передайте незамедлительно.

Мне пора было не удивляться, но все происходящее не могло не вызвать удивления и это ещё мягко сказано. В тот же день к вечеру у меня в компе были выложены все данные об Аверьянове, его полууголовном прошлом, насильственном устранении конкурентов, детали рейдерского захвата двух магазинов в Химках и Одинцове. Что до фирмы Лидии Петровны Шумиловой, то её просто удавили налогами и суд в Москве признал правомерными такие действия. Я давно знал, что такое русский суд, ещё до прихода низкорослого пахана к власти. Но все говорило о том, что нынешнее судопроизводство перешло все границы и существующая система правопорядка в России вполне достойна физического истребления. Мною овладело крутое бешенство. Ни одна из прошлых историй, касающихся лично меня, не приводила в такое состояние. Мне хотелось взглянуть собственными глазами на нахально-бандитскую физиономию Аверьянова и встретиться с Лидией Шумиловой. После некоторых колебаний я связался с Кимурой, совсем не будучи уверен, что тот в России. Но он был в Москве, и с готовностью согласился к утру следующего дня приехать и навестить меня.

Этот человек, которого я видел второй раз, продолжал меня очаровывать. Мне под тридцатку, возраст, как говорит поэт, не мальчика, но мужа – в эти годы я повстречал немало всякого люда, однако никто даже близко не действовал на меня так обезоруживающе и, может быть, завораживающе, как великолепнейший Кимура. Он мог бы мне вешать на уши лапшу, говорить несусветную чепуху, толкать на самые невероятные поступки – все неважно: я был им зомбирован.

Мы обменялись крепким рукопожатием, я проворно, правда, не без некоторой суетливости, приготовил чай. Рассказал все, что меня крепко выводило из себя. В конце же своего несколько смятого монолога заявил:

– Если я решу физически расправиться с этим подонком Аверьяновым, мой приказ будет выполнен?

Кимура окинул меня лучезарно – доверительным взглядом.

– Дорогой Леонтий Дмитриевич, вы уверены, что названный вами человек действительно подонок?

– Уверен ли? А это зависит от того, насколько информационные службы «Сертория» выдают своему теневому начальнику верные сведения. Если эти сведения неверны, то мне нет смысла оставаться на этом посту.

Кимура улыбнулся свойственной только ему мягкой улыбкой, чуть кивнул и заметил:

– Вы можете действовать, Леонтий Дмитриевич.

Я на пару секунд задумался, затем довольно твердо сказал:

– Господин Кимура, нельзя ли на короткое время снабдить меня документом на имя собственного корреспондента какой-нибудь московской газеты?

Кимура в момент сообразил, что я затеваю.

– Можно, – широко улыбаясь, заявил он, – скажем, собственный корреспондент «Коммерсанта». Свяжитесь со спецуправлением, передайте им свою фотографию, адрес и назовите любую вымышленную фамилию, на которую будет выписан ваш журналистский документ. На следующий день удостоверение будет лежать в вашем почтовом ящике. Фотографию перешлите через е-mail.

Я плохо представлял себе, как это я буду разыгрывать из себя журналиста. Сделал я это исключительно для того, чтобы пробиться в офис к этому Аверьянову. Этот офис располагался в Москве, адрес вместе с телефоном лежал у меня на столе, также как и адрес Лидии Шумиловой. Но я колебался. Трусил? Быть может, что-то и было, но тут все-таки другое – я и раньше с неохотой вступал в контакт с незнакомыми людьми, нередко понуждал себя. Теперь же надо было не только говорить – здесь попахивало крупным столкновением с многими неприятными последствиями. Хотя я и сказал Кимуре, что у меня есть желание свернуть Аверьянову шею, но это все-таки были слова, этого типа я не видел и нажимать на курок так не глядя было не по мне. Отступать, само собой, было нельзя – дурной пример для самого себя. У меня как-то все поостыло, но это неважно. Если этот Аверьяныч действительно подонистый, то он должен улетучится в любой форме. Я поехал в Москву.

Первый мой визит был к Шумиловой. Я позвонил, ответил юный женский голосок. Этот голосок мне поведал, что мама будет к вечеру.

Шумиловой было где-то за сорок. Усталое нездоровое лицо. Узнав, что я представляю газету «Коммерсантъ», она усадила меня за стол, поставила вазочку с печеньем. Мне было непривычно лгать, тем более женщине с таким усталым лицом. Шумилова вполне поверила, что я журналист, но рассказывала о том, что произошло с её «Пряниками» неохотно.

– Молодой человек, чего вы или ваша редакция вздумали ворошить эту старую историю? Аверьянов зверюга, мразь, его люди имеют связи повсюду – в мэрии, в прокуратуре, в суде. Я ведь ни одна попала под расправу. Он и его банда погубили немало людей, некоторых в прямом смысле. На Тишинском рынке убили двух азербайджанцев, захватили их мясную лавку, да и в Химках сбросили под поезд человека, который стал настойчиво писать о делах Аверьянова и его подельников. Мою шестнадцатилетнюю дочь едва не изнасиловали – бог миловал. Не надо вам вообще в эти дела влезать – беду же на себя навлечете и никому не поможете.

– Кто знает – может и помогу. Кстати, я однажды попробовал ваши печености, шумидовские пряники – до сих вспоминаю. Думаю, уверен даже – вы вернете себе ваш бизнес.

Она невесело усмехнулась. После этого разговора во мне с новой силой закопошились мрачные инстинкты. Я связался по телефону с офисом Аверьянова, назвался корреспондентом «Коммерсанта» и этот именитый шмокодявник дал согласие встретиться со мной через день в одиннадцать часов утра.

Сплю я обычно без снов, иногда, правда, какие-то картинки проносятся, но утром все начисто забывается. Но в ночь накануне встречи с Аверьяновым выпал обильный киносеанс всяких образов и вроде совсем безсвязных. Почему-то опять явился мой дед в каком-то странном мундире – полувоенном, полуполицейском и чем-то смахивал тот мундир на одежёнку бомжа. Дмитрий Дмитриевич вертел пальцем перед носом, недобро смотрел на меня и что-то говорил-то ли увещевал, то ли грозил. То и дело возникали картинки полутемных улочек – кажется, это были Некрасовская и Чапаевская, промелькнуло перепуганное лицо Ольги и злющая физиономия Анастасии Волиной в черных лохмах – волосы эти были явно не её. Потом появилась Люся – голая, с похабной блядской полуулыбочкой. Самое непонятное в этой неразберихе появление рубщиков в мясных рядах Троицкого рынка. Откуда взялись-то? Кое – кого из этих мужичков, я, конечно, видел. Но я никогда с ними и словом не обмолвился, да и мяса там покупал считанное количество раз. Рассказывали, что эти рубщики затащили в свои ряды какую-то девицу и изнасиловали. Вроде их притянули за это дело, но вскоре они опять как ни в чем торговали. Сон был тяжелый, картины же паскудные до отвращения.