Текст книги "1894. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Владимир Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Гей! Здорово, добрые люди. Казаки есть?

-Здорово, дядя! Здорово!– выскочил ему навстречу казак в слезах от радости.

– Оружие, оружие разбирайте. Татары словно саранча, со всех сторон лезут.

Дюжина казаков, вооружившись чем попало, ринулись через дорогу к большим воротам.

– Бревно тащи, – закричал Рябой.

– Ты присел, уперся сюда руками! Крепче! – Гусев поставил молодого казака на колени, и потянул рослого приказного к себе за руку, – Рябой, прислони берданку к забору. Встань здесь, голову нагни, упрись крепче! Я тебе сейчас на плечи встану!

Гусев сменил обоймы в обоих пистолетах, и залез приказному на спину.

Ворота задрожали от удара бревна, и Володя заглянул во двор. Справа от него, испуганные татары сбились за двумя арбами, наставив на ворота три огромных ружья, больше похожие на маленькие пушки. От второго удара засов затрещал и Гусев начал стрелять, отвлекая внимание на себя.

«Пока они прицелятся и выстрелят, я десять раз спрячу голову», – успокаивал он себя.

Ружья выстрелили одно за другим. Татары промазали, но одна пуля пробила глиняный забор насквозь. Теперь горцы знали, что им не уйти, и, чтобы забыть страх, закричали, как сумасшедшие. Вдруг старик запел, за ним все запели предсмертную песню.

* * *

Аул представлял собой ужасную картину горя и смерти. Неправильная оценка татарами боеспособности казачьего отряда вселила в них надежды на победу, и в результате жертвы ужасали Гусева. Вокруг стоял женский вой, живых и раненых мужчин казаки сбросили в огромную яму, где татары держали основную массу пленных. Если горец казался казакам опасным, они били ему палкой по ногтям больших пальцев ног. Рябой успокоил Гусева, мол, никаких переломов, но бегать по горам татары не смогут неделю.

– Что ты такой хмурый? Победа ужасает? Три десятка стариков и мальчишек насмерть, не считая тех, кто не выживет, – бледно-зеленый Бузов присел рядом с Володей.

– Нет. Как бы это страшно не звучало, привык я за два года. Тут другое. Ты посмотри на гору. Дым от сигнального костра видишь?

– Оторвемся. У нас пара часов форы по самому плохому сценарию.

– В отряде пятеро раненых и двое убитых. Тела нужно забрать, иного казаки не поймут.

– На том берегу у нас два десятка лошадей. Раненые верхом, остальные пехом. Десять верст казаки налегке пробегут, и даже не вспотеют.

– Среди пленных казаков оказалось больше десятка больных. Собственно, их мы тоже смогли бы забрать..., но в ауле обнаружилось восемь чужих пленных. Татары недавно захватили грузинскую княжну с эскортом. Два русских офицера тяжело ранены, четверо грузин избиты, две женщины не способны ходить по горам. В итоге, нам не хватает шесть лошадей. Я хотел оставить грузин в ауле. Выживут дворяне или их зарежут разгневанные татары – мне не столь важно, ты это сам понимаешь. Казаки, думаю, меня бы не выдали, но корнет...

– Что корнет?

– Стоит нам появиться в крепости, и суд чести мне обеспечен. Что там суд! Мне грозит десяток вызовов на дуэль в первый же день!

– Смешная ситуёвина! Мы будем спасать дворян, рискуя жизнью! Три раза ха-ха! – мрачно засмеялся Бузов.

– Ты сам подбил меня выручать казаков. Чем они лучше дворян?

– У нас в группе учились казак и два грузина. Оба грузина – князья, крестьяне у них, видимо, все вымерли. Казак – свой парень, грузины – снобы, – смачно сплюнул Бузов.

– Отряд нагонят и перебьют целиком, – покачал головой Гусев.

– Я видел в ауле десяток лошадей.

– Мы не сможем поднять их веревками на крутой берег.

– Ослы?

– Попробуем. Но скорость...

– На полпути до границы мост. Если успеем добраться, сделаем засаду. Там, думаю, можно продержаться пару часов. Тот, кто останется, правда, обречен.

– Я, корнет, Рябой, пара казаков; возьмем десяток берданок.

– Меня не забудь.

* * *

– Где же эти татары? – Бузов от нетерпения зачесался и заерзал.

– Угомонись. Казак с подзорной трубой лежит на утесе. Как только горцы появятся из-за поворота, он подаст знак Рябому.

– Бочонок с маслом и порохом на дереве слишком заметен. А веревку на наш берег не заметит только слепой! – продолжал ворчать Бузов.

– Не нуди! Нудист! Если татары его заметят, то потеряют время, пока будут его снимать. Не факт, что сообразят отойти в сторону.

– Слышал? Это кукушка?

– Замолчал и притаился. Рябой! Дозор пропускаем через мост. Открываем огонь по моей команде.

– Полдюжины абреков? Много! Хоть один уцелеет... – проворчал приказный.

– Пока татары не доедут до дерева с миной, дозор не трогаем! Это приказ.

Авангард уже проехал засаду, но основной отряд горцев держался вдали от моста и от дерева с миной.

– Ждать больше нельзя, – толкнул Гусева в бок Бузов.

Дозор остановился, и абреки начали осматриваться. Затем старший что-то крикнул.

– Не заметили, – довольно прошептал Рябой.

– Подай знак корнету. Пора поджигать мину, – приказал Гусев.

Как только Столповский заскользил по веревке через пропасть, Гусев отдал приказ стрелять. Громко и раскатисто бабахнули берданки. Каждый из шестерых успел выстрелить дважды, казаки оставили для засады запасные ружья. Лишь двое татар из дозора уцелели, но они смело бросились на русских в атаку. Бузов вскочил, и открыл огонь из пистолетов с двух рук, но не попал ни разу. Горцы в растерянности остановили коней, и Гусев легко снял обоих с пяти метров. Мина на дереве расцвела яркой вспышкой взрыва, разбрасывая горящее масло.

От ужасного хлопка заложило уши даже у Рябого. Он замотал головой, а Гусев ехидно бросил Бузову:

– Говорил ему: открой рот, заткни уши.

Потерь среди татар не наблюдалось, но испуганные лошади понесли. Кроме того, капельки масла обожгли шкуру животных. Горцев спасла, как ни странно, скученность, лишь дюжина лошадей успела рвануть вперед, через мост. Его ширина не позволила им всем уместиться, и шесть всадников свалились в пропасть. Те татары, что перебрались через реку, были заняты больше лошадьми, чем атакой на казаков.

– Рябой! Стреляй по основному отряду, – закричал Гусев в самое ухо приказного, дополнительно показывая ему рукой на ту сторону пропасти.

Казаки открыли огонь из берданок по основному отряду татар, а Гусев с Бузовым начали хладнокровно отстреливать шестерку горцев, миновавших мост. И тот, и другой на этот раз стреляли только из одного «макарова», держа пистолет двумя руками, оружие оказалось слишком тяжелым и ходило в руках из-за движения массивного затвора. Не прошло и минуты, как новый авангард татар был перебит.

Гусев положил пустой пистолет на куртку, расстеленную на камнях, взял свежий «макаров», и открыл огонь через ущелье по горцам. В этом месте дорога делала зигзаг, проходя по краю пропасти, в результате татарский отряд оказался буквально рядом. Лошади, испуганные взрывом, не давали горцам открыть ответный огонь. Спустя несколько минут вражеский отряд развернулся и отступил.

– Рябой, все живы-здоровы?

– Так точно, вашбродь!

– Оправь казаков ловить лошадей, пригодятся. Сам поищи корнета, я не заметил, куда он делся.

– Его подстрелили абреки. Я спущусь на дно? Пошукаю?

– Нет. Лучше выбери самого легкого казака, Бузов его на веревке спустит, а сам займись лошадьми!

– Володя, ты прикрой меня, а то выскочит горец и пристрелит, – попросил Бузов Гусева.

– Само-собой!!! Пошли, ты снимешь веревку с дерева, я тебя прикрою. Думаю, минут двадцать мы выиграли. Удачно рвануло!

Друзья мелкими перебежками добрались до обгоревшего дерева. Тлеющая веревка висела совсем рядом.

– Нет. Говорил же я тебе, нужно было подрывать вон ту скалу, камнепад снес бы десяток татар в пропасть.

– Светошумовая мина, конечно, никого не убила, если не считать шестерки татар в пропасти, но мы получили полчаса отсрочки. Когда поднимем корнета, сразу надо бежать. Горцы поедут осторожно, будут перед каждым подозрительным местом тормозить, так что у нас все шансы спастись.

Гусев подсадил Бузова, помогая ему уцепиться за нижнюю ветку.

– Жить – это хорошо!!! – обрадовался Бузов, сбросил веревку с дерева, спрыгнул и затоптал тлеющий конец.

– Эй, Корней! Тащи к себе, – крикнул Гусев казаку, стоящему на той стороне, у второго конца веревки, привязанного к корням кустарника. Казак, назначенный Рябым, выбрал себе место для спуска, и ловко заскользил по веревке вниз, быстро перебирая по стене обрыва ногами.

Постоянно оглядываясь, друзья перебежали через мост. Гусев приготовил два «макарова» для стрельбы, и укрылся за обломком скалы.

– Корней! Что-то видишь? – закричал Бузов, лежащий на краю обрыва.

– Я нашел его!!! – ответил через пару минут казак, – он без сознания.

– Володя, как ты думаешь, двоих веревка выдержит?

– Валера, найди Рябого! У татарских коней к седлам должны быть прицеплены арканы. Во всяком случае, парочку найдешь. Только быстро. Я покараулю, чтобы татарский дозор нас врасплох не застал.

Подъем корнета занял минут десять. Потом еще столько же казаки сооружали люльку и закрепляли её на паре лошадей.

– Рябой! Мы втроем остаемся. Я, ты и Бузов. Место здесь очень уж удобное для засады. Отбери нам лучших лошадей, будем уходить от погони, – приказал Гусев.

– Я одну лошадь заводной возьму? – предложил казак.

– И все татарские ружья оставь. Выстрелим, а потом бросим здесь, – согласился Гусев.

– Ехим! Прикажи казакам все веревки и арканы здесь оставить, я на мосту перильца свяжу, чтобы татары с ходу не прорвались, – добавил свои пять копеек Бузов.

– Порубят шашками, – проворчал Рябой.

– Полминуты простоят под огнем?! Из двух пистолетов мы с капитаном успеем сделать тридцать выстрелов!!! – резко ответил Бузов.

– Ага! Если не переклинит патрон. Эта беда случилась уже пять раз, – спустил Валеру на землю Гусев.

Засаду разделили на две части. Рябой остался напротив сгоревшего дерева, там дорога жалась к обрыву с обеих сторон, и врагов разделяла узкая пропасть, всего тридцать метров шириной. Гусев и Бузов залегли у моста. Володя прихватил с собой пару берданок, надеясь стрелять по татарам, пока Валера будет заряжать ему запасное ружьё.

Вражеский дозор появился неожиданно. Два татарчонка на низеньких, плохеньких лошадках выехали из-за скалы практически бесшумно. Гусев прицелился, но раздался выстрел со стороны Рябого, и одного из всадников буквально вынесло из седла. Второй горец развернуться, замешкался, и Гусев выстрелом в спину достал его. Бузов видел, как тяжелая пуля берданки бросила мальчишку на шею лошади, и тот повис, уткнувшись лицом в густую гриву.

– Выиграли еще пять минут, – спокойно произнес Гусев.

Бузова передернуло от такого хладнокровного убийства ребенка. Володя взял второе ружьё, а первое молча отдал Валере.

Прошло минут десять. Татары осторожничали. Внезапно раздался высокий переливистый вой, и горцы на большой скорости выскочили из-за скалы. Две дюжины всадников понеслись к мосту, остальные открыли сумасшедший огонь по русским.

– Дурачьё, – заметил Гусев между выстрелами, пятью выстрелами снимая пять горцев, – казаков нужно было оставить. Мы бы татар всех перестреляли.

У моста всадники вовремя остановились, двое спрыгнули на землю, и бросились резать веревки. Гусев снял их, даже не целясь.

– Не высовывайся, здесь нечего смотреть, – Володя рукой пригнул голову Валере. Две пули ударили в обломок скалы.

– Отползем на запасную позицию?

– Рано. Сейчас я достану еще пару горцев и они откатятся назад.

Гусев угадал. Как в воду глядел. Татары отступили, но часть их них залегла и открыла ружейный огонь.

– Рябой перестал стрелять. Погано! Я надеялся, что он нас прикроет при отступлении. Тут голый участок двадцать метров.

– Нечего было хорохориться!

– Берданки бросаем. Себе возьми один пистолет, три оставь мне. Я тебя прикрою, не дам горцам поднять головы. Володя, у тебя будет двадцать секунд, чтобы добраться до Рябого.

Гусев открыл беглый огонь, а Бузов сделал рывок до укрытия, где лежал казак. В самом конце забега сокрушительный удар в плечо повалил Валеру на землю, и он покатился по камням, выронив пистолет. Правая рука онемела, но острой боли не было. Бузов дополз оставшиеся пару метров до лежащего казака, и ужаснулся. Всё лицо Рябого было залито кровью. Ехим хрипло дышал и пытался открыть глаза. Бузов левой рукой с трудом достал платок и протер казаку глаза от крови.

Правое плечо и руку Валеры скрутила чудовищная боль.

«Аптечка...», – подумал Бузов, теряя сознание.

Ехим забрал у Валеры фляжку, и полил себе сверху на голову, чтобы смыть кровь. Рана отдалась резкой болью, защипало в глазах, и Рябой понял, что умылся водкой. Казак прикрыл рану платком и прижал его фуражкой, чтобы кровь не заливала лицо. Ехим осторожно высунул голову, татары стреляли в сторону Гусева, не обращая на казака внимания. Рябой зарядил все четыре ружья, и только потом открыл огонь. Гусев мгновенно сориентировался, и бросился бежать, стреляя на ходу.

– Ранило в голову? – спросил Володя, присев в укрытие.

– Так точно, вашбродь...

– Снимай фуражку. Я промою рану и перебинтую.

– Некогда, вашбродь. Бежать надо. Татары сейчас в атаку попрут!

– Верно! Бросай ружья, возьмем только пистолеты, нам еще Бузова тащить на себе.

– Так точно, вашбродь, – согласился казак, но обрез свой сунул за ремень.

Валера пришел в себя от боли, когда его привязывали к лошади.

– У тебя всё плечо разворочено. Я подложил бинт, крупные сосуды не задеты, постарайся удержаться в седле, – ободряюще улыбнулся Гусев.

– Приказный! Скачите! Я на пять минут задержу татар и догоню вас, – бросил Володя команду Рябому.

– Так точно, вашбродь, – сказал свою дежурную фразу казак, и протянул свой обрез.

– Спасибо, – расчувствовался Гусев, – оставь себе. У меня есть еще целых два магазина, – похлопал Володя пистолеты за поясом, и добавил, – да и трофейный винчестер на дюжину патронов.

Татары услышали топот копыт уносящихся лошадей и ринулись в погоню. Всадники огибали скалу на полном скаку, красиво наклоняясь к самой скале. Гусев ждал их за уступом, присев и выставив вперед руки с пистолетом. Володя успел перестрелять четверых горцев, прежде чем всадники смогли остановить лошадей.

Мучительно потянулись минуты. Татары не хотели рисковать, высовывали руку с ружьём из-за скалы, и стреляли вслепую. Одна из лошадей вернулась, таща за собой по земле всадника. Гусев схватил её за уздечку, развернул и ударил трофейной шашкой по крупу.

Очередной горец высунул свою голову проверить: не ускакал ли русский, и был убит в упор. Татары продолжили старую тактику стрельбы наобум. Гусев отбежал к лошадям, поднял их и ускакал, постепенно наращивая темп. Обмануть горцев ему не удалось, топот копыт Володя услышал буквально через пару минут.

Гусев сделал еще пару засад в удобных местах, и татары растянулись длинной цепочкой, не желая нести большие потери. В последний раз Володе даже не удалось никого убить, горцы стали крайне осторожны.

Участок дороги перед перевалом пролегал по ровному плато. Две версты открытого пространства давали возможность татарам догнать Гусева. Рябого и Бузова Володя заметил сразу, те проскакали уже половину пути и были в безопасности. Основной отряд казаков длинной змейкой поднимался по тропе к перевалу.

Отрыв Гусева от татар составлял всего двести метров. Если бы горцы спешились и начали стрелять, то судьба Володи была бы решена. Но азарт погони сыграл с татарами злую шутку. Каждому всаднику казалось, что он легко догонит врага, и когда передовой отряд бросился в погоню, он перекрыл сектор обстрела. Татары быстро осознали свою ошибку, и ушли по дуге налево, но было поздно. Расстояние увеличилось до трехсот метров и разгоряченные стрелки мазали. Мало того, погоня отстала ещё на десяток метров. Лошадь у Гусева была лучше и свежее татарских коней, и, самое главное, он её не жалел. Володя повернулся, и попытался выстрелить из винчестера по преследователям. Его повело, и он чудом не свалился с лошади. Татары что-то насмешливо закричали, издеваясь над манерой езды русского офицера. Гусев выругался и пригнулся, затрудняя горцам прицельную стрельбу.

Десяток казаков, поднимавшийся на перевал в хвосте отряда, остановился сразу, как только раздались выстрелы. Казаки открыли огонь из своих карабинов задолго до того, как позволила дистанция. Володя забеспокоился, осмотрелся, справа, наперерез ему мчался небольшой отряд татар. Это их отгоняли казаки своим беспокоящим огнем.

Гусев направил свою лошадь левее, пытаясь увеличить расстояние. Володя хорошо понимал, что его уже зажали в клещи. Татары, преследующие его, радостно заверещали, они увидели свой отряд, посланный в обход. Две дюжины всадников, скачущих наперерез Гусеву, растянулись в редкую цепь. Казаки стреляли из карабинов с невероятной скоростью. Володя проскакал, отделяющие его пятьсот метров до татар меньше чем за минуту, а казаки успели сделать по пять-шесть выстрелов. Но целились они по лошадям. Пули, весом почти тридцать грамм, наносили животным чудовищные раны. Пятеро всадников уже выбыли из погони, в результате в отряде образовался разрыв. Для Гусева представляли опасность только двое горцев, вырвавшихся вперед. Татары выстрелили из своих допотопных пистолей и выхватили шашки. Володя, неожиданно для врага, отвернул свою лошадь вправо, заставляя горцев остановиться. Татары растерялись и напали на Гусева поочередно, подставившись под выстрелы его «макарова». Первого горца Володя убил, а второй, уворачиваясь от пули, промахнулся, и удар его шашки пришелся по крупу лошади. Через полминуты Володя был уже в безопасности, до казаков осталось двести метров, и их огонь по врагу стал убийственно точным. Татары осторожничали, не решаясь идти в атаку. Зато их огонь по Гусеву стал крайне плотным, горцев накопилось уже около полусотни. Метров за сто до подъема раненая лошадь остановилась, и Володя еле успел спрыгнуть на землю. Запасной конь пал еще раньше, и Гусеву пришлось пробежать маленький кросс под плотным огнем противника. Ни пистолеты, ни винчестер Володя не бросил.

Минут через пять со стороны татар огонь вели уже около сотни всадников, казаки также увеличили количество стрелков втрое. Гусев залег в самом начале подъема, и, отдышавшись, четко отстрелялся, дважды попав по лошадям. Вдалеке показался всадник в форме, эфенди или даже бей. Татары отступили, перестали стрелять, и позволили, наконец, казакам перейти границу.

* * *

Несмотря на то, что корнет выжил, ранения Рябого и Бузова удалось скрыть, а смена на кордоне завершилась вовремя, начальство пронюхало о вылазке. Вонь поднялась такая, что кое-кому стало не до благородного поведения. Столповского, лежащий в госпитале при штабе, навестил для приватной беседы полковник. Корнет проговорился после первых же угроз, и легенда о нападении татар на кордон полетела в тартарары. Казаки же стояли до последнего, не давая никаких показаний. Свидетельства одного корнета было недостаточно, чтобы завести на Гусева дело, и Володя подумал, что дело опять спустят на тормозах.

Беда пришла, откуда не ждали. Как говорит народная мудрость: не делай добра, не получишь зла. Два русских офицера из сопровождения грузинской княжны накатали на Гусева жалобу. Мол, казаки грубо с ними обращались, гнали лошадей, не считаясь с самочувствием раненых, бросили на чужом кордоне, не оставив им ни денег, ни коней, ни оружия. Фамилия штабс-капитана осталась для офицеров неизвестной, и жалоба только косвенно свидетельствовала против Гусева. Сами дворяне убыли на воды, поправлять здоровье, и были недоступны для проведения очной ставки. Володя уже обрадовался, считая, что выбрался из очередной неприятности. Полковник, скрепя сердце, собрался отпустить штабс-капитана на заставу. Как бы, не так! Грузинская княжна, успевшая с первого взгляда влюбиться в «благородного рыцаря» Бузова, готового пожертвовать своей жизнью ради её освобождения из лап грязных татар, явилась на его розыски. Жестокого штабс-капитана, убийцу детей и стариков она узнала сразу. Полковник даже не ожидал такого подарка, честь штабс-капитана княжна вывозила в грязи.

– Генрих Карлович! Это он! Он!!! Жестокий убийца! – вопила «красотка-грузинка», раздувая от злости крылья своего шнобеля.

– Не может быть!? Прекрасная Фамарь, – лицемерно возмутился полковник.

– В отряде был еще один офицер, высокий, смелый, благородный!!! Он закрыл меня своим телом от пуль, и был смертельно ранен. Капитан приказал привязать умирающего героя к лошади!!! Тот истекал кровью, но ни разу не застонал. Генрих Карлович! Где мой герой?

Полковник радостно подкручивал свои роскошные, в колечках черные усы, имеющие пикантное название: «дело сделано!». Он, явно, предвкушал позор штабс-капитана.

– Мадам! – попытался остановить поток обвинений Гусев.

– Mademoiselle!!!

– Вы позволите мне маленькое замечание?! Кто этот «герой» никому, кроме меня, не известно. Вам нужно решить: желаете ли вы увидеть своего «красавца», или решительно рассоритесь со мной, – Гусев нахально посмотрел в глаза полковника.

– Генрих Карлович!? – растерялась княжна.

– Полковник не может приказать мне найти «этого мифического офицера». Решайтесь, «прекрасная Фамарь», – ехидно улыбнулся Гусев.

– Я сегодня же хочу видеть ваше прошение об отставке, штабс-капитан!!! – не выдержал полковник.

– За Вами должок, господин полковник! Мне причитается жалование почти за год! Прикажите казначею его выдать, и я тут же напишу прошение.

* * *

– Если ты будешь продолжать принимать «благодарность» княжны, то никогда не выздоровеешь, – Гусеву не нравилась чернявая Фамарь.

– Я человек творческий, моё сердце огромно. Оно открыто и для черноокой княжны, и для голубоглазой Елены, – улыбался довольно, совсем по-дурацки, Бузов.

– Я сегодня уеду в станицу Рябого. Войсковой старшина пригласил меня обучать молодежь. Казаки пытаются отдать мне долг, думаю. Хотя..., через «того» Гусева прошла не одна сотня казаков. Война с турками, как и любая другая...

– Вовка! Хватит философствовать! Знай, дурашка, мы ждем тебя в Питере! Там такие дела!!! А тут..., провинция.

Глава 8.

Законность по-американски.

Николай проснулся затемно от скрипа дверного засова. В зыбком свете керосиновой лампы Ершов с трудом рассмотрел силуэт негритянки. Она была полностью одета, и старалась двигаться бесшумно.

«Умница, не хочет меня разбудить», – с нежностью подумал Николай. Он собрался вздремнуть еще пару часиков, но встал на минутку, чтобы найти ночную вазу. Перед тем, как снова улечься в кровать Николай на автопилоте сделал шаг к двери и задвинул засов.

«Продюсер-сутенер», которого привела Зузу, недовольно потолкал дверь, и зло ткнул певичку в живот короткой дубинкой. Она была залита свинцом и обшита кожей. «Продюсер» крайне редко прибегал к насилию, Зузу легко обирала богатых, пьяненьких, одиноких любителей сладкого черного тела. То ли Ершов имел здоровую печень, быстро выводящую алкоголь из организма; то ли Николай слишком рано утащил певичку в свою комнату; то ли шесть часов безумного секса переработали весь спирт в энергию. Но «Белоснежка» показался Зузу абсолютно трезвым, и она не рискнула рыться в его вещах, а тем более снимать с его руки явно дорогие часы. Единственное, что она смогла «унести», был золотой самородок. Он выпал из кармана «Белоснежки», когда тот, раздеваясь, в спешке бросал свою одежду, где попало.

Ершов сладко спал, не подозревая о грозивших ему неприятностях. Сегодня они миновали его. Одно было плохо: у «продюсера» были обширные знакомства на побережье, и его переполняла злость от неудачи.

* * *

Подозрительный на вид латинос, передавший боцману пакет, перед самым отходом, насторожил Ершова. Во время разговора боцман пару раз пристально посмотрел в сторону Николая, как бы оценивая его, и отрицательно помотал головой. Латинос явно настаивал, и ничего не добившись, накарябал записку. Груз золота заставил Ершова подозревать всех, он превратился в маньяка. Николай внешне неторопливо спустился в люк, и стремглав понесся к каюте, где жили русские.

– Прокоп Лукич! «Двум Иванам» нужно остаться в городе. Есть работа, – Ершов потащил своего компаньона в угол, где обосновались особо надежные русские «охранники».

– Одевайтесь! Быстро-быстро, – поторопил Двух Иванов Прокоп Лукич.

– Возьмите деньги, – Николай выгреб из кармана почти две сотни долларов, – вещи не берите, руки должны быть свободны. Догоните одного «сутенера»...

– По-русски объясняй, – попросил Прокоп Лукич.

– Я его покажу. Оттащите за склады и узнаете: кто такой, чей он человек, что отдал боцману, кому предназначена записка, откуда узнал про нас. Не успеете вернуться, догоните нас на пароходе, он скоро отходит. Там остались только места люкс, но у вас денег хватит, – Ершов потащил Двух Иванов наверх.

– Этот хлюпик? – удивился старший из охранников, выглянув на секунду из-за палубной постройки.

– Николаич! Может мне остаться с ними? – Прокоп Ильич посмотрел на хищную, блатную походку сутенера и заволновался.

– Нет! Ты сам мне говорил: «робята тертые, „городские“», – процитировал Ершов.

– Так-то оно так, но душегубствовать им не приходилось. Покалечили в драке фабричных, вот и вернулись домой.

– А кто говорил убивать? Когда «разговорите» человечка, свяжите, чтобы до отхода парохода не развязался. Пошли-пошли! Уходит! – прогнал Ершов Двух Иванов.

* * *

Каботажник, следующий в Сиэтл, и принявший русских на свой борт, казался Ершову крайне ненадежным. Штормило, и Николай обнаружил у себя признаки морской болезни, которой никогда ранее не страдал. Прокоп Лукич со своей компанией держался отдельно, как и было оговорено. Николай, на всякий случай, изображал типичного янки, владеющего только родным языком.

Путешествие продлилось целую неделю и вымотало «морского волка» полностью. Последние два дня Николай уже не в силах был заставить себя разминаться, что приравнивалось к болезни. Даже жесткие похмелья после продолжительных встреч с друзьями на родине не могли сбить Ершова с привычного режима. А тут...

«Еще день-другой, и я лягу спать с нечищеными зубами», – ворчал на себя Николай.

В последнюю ночь к нему в дверь постучал условным стуком Прокоп Лукич.

– Заходи, – Ершов быстро открыл дверь, стоя сбоку от дверного проема, и убрал револьвер, – Что-то случилось?

Прокоп Лукич проскользнул в комнату, смущенно поглядев на револьвер. Он помялся, и нерешительно сел на скамейку, предложенную хозяином.

– Нет, ничего, вроде, не случилось. На душе тревожно. Я о том разговоре, на охоте..., хороши были пельмени из медвежатины, – издалека подошел к беседе Прокоп Лукич.

Ершова передернуло. Он побледнел.

– Не надо о еде. Отравился я, видимо, чем-то перед отъездом.

– Я тут обмозговал, значит. В компании надежнее будет, думаю. Завсегда так. Ты, Николаич, не прост, весь из ума сшит, – ходил вокруг да около Прокоп Лукич.

– Разговор тот помню. Ты о планах моих спрашивал, подробно так всё выпытывал. Но я тебе ничего не предлагал, по-моему?

– У меня, Николаич, чутьё на людей. Ты думаешь, почему меня обчество решило послать? Стоит мне оступиться – всё село по миру пойдет!

– А то я не знаю! Такой груз ответственности! – Ершов подхалимски закивал головой.

– Я, Николай Николаич, хочу с тобой в долю. Прими наши денежки для своей мастерской, и робят моих пристрой к делу. Ты хозяин справедливый и удачливый, – решительно отрубил Прокоп Лукич.

– Все?! – чуть не свалился с койки Ершов.

– Знамо дело, нет. Половину. Все деньги в один карман не гоже складывать.

– Американцы говорят по-другому: «не стоит складывать все яйца в одну корзину», – рассмеялся Ершов.

– Америкашки такие неуклюжие?

– Ну-ну, – Николай шутливо погрозил пальцем ехидному мужику, – может у них карманников мало?

– И то, правда, – Прокоп Лукич сделал вид, что засмущался, и выжидающе помолчал.

– Ты, Прокоп Лукич, понимаешь, моя мастерская прибыли большой не даст. Мой старинный друг в Петербурге затеял трактора строить. Трактор – это повозка самодвижущаяся, которая вместо лошади землю пашет. Сам понимаешь, их много нужно, тысячи. А я хочу очень быстрые катера делать. Эта игрушка для богатых людей. Дорогая игрушка, но нужно их немного.

– Тогда и ты повозки мастери. Здесь земли много!!! Выгоды будет больше.

– В Америке намечается кризис. Это значит через два– три года наступит безденежье, обычные люди ничего купить не смогут, а богатеи..., им всегда хорошо живется. Не время для тракторов!

– А нынче, в мастерскую? Сколько сможешь робят взять?

– Десятка два. Тут другая проблема. Ты не боишься, Прокоп Лукич, что они станут «америкашками»? Ладно бы только неуклюжести у них прибавится, а если стыд и совесть пропадет?

– Ты, Николаич, вроде бы головастый, – Прокоп Лукич как бы пожевал что-то, и буркнул, – Даже слишком, аж страх берет...

Потом помолчал и добавил:

– А иной раз простого не понимашь, прости господи, как дитё-малосмышка. Рыба гниет с головы. Ты им дурного не покажешь, и они людьми останутся.

– Так я ещё и приглядывать за ними должен? – засмеялся Ершов.

– Должон! А как же по-другому? Если бы кто девку индейскую ссильничал, или кого из тех охотников прибил, до смерти, прости господи, – Прокоп Лукич перекрестился, – тут и моя вина была бы.

– Наверно, ты прав..., – задумался Ершов.

– А то! Ты тут про повозки толковал. Я, думаю, есть на них покупатель, – похлопал себя по груди Прокоп Лукич.

– Земля здесь на Западе дешевая, а года через три, я так понимаю, совсем даром будут отдавать. Купить ты сможешь много. Но восемьсот дворов – это восемьсот тракторов. Для завода – месяц работы. А потом простой? Разорение!

– Скажем так, старшие сыновья с радостью отделятся, значит, мы втрое больше купим твоих повозок. В соседнем селе родня жены горе мыкает. Я им весточку пошлю, к весне еще две-три сотни парней нагрянет, золотишко начнет мыть.

– Да ты, Прокоп Лукич, стратег!!! Только две с половиной тысячи тракторов ты не получишь. Ты отдаешь мне половину всего золота, это полторы тонны, меньше миллиона рублей. По моим расчетам дать тебе смогу всего лишь тысячу тракторов. Если без прибыли.

– Одна повозка стоит как дюжина лошадей? А пашет?

– Трактор заменит пять-шесть лошадей. Я понимаю, на первый взгляд, сплошной убыток, но работник, тракторист, нужен всего один.

– Батраков здесь найти не просто. Я прав?

– Ты, Прокоп Лукич, всегда всё быстро схватываешь, – польстил ему Ершов.

– Тогда по рукам?

– По рукам!

* * *

Пароход пришел на два дня раньше, и в порту каботажник ждали Два Ивана. С порученным делом они не справились. Латинос, который на самом деле оказался сутенером певички, успел рассказать крайне мало. Во-первых, он пытался уговорить боцмана сбросить Ершова за борт, моряк отказался. Во-вторых, боцман обещал доставить записку бандитам в Сиэтле. Сутенер давал наводку на Ершова, как на лакомую добычу.