Текст книги "Фустанелла"

Автор книги: Владимир Ераносян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Владимир Максимович Ераносян
Фустанелла

К читателю!

Фустанеллой греки называют юбку с четырьмя сотнями складок, подобную килту шотландцев. Это одеяние роднит всех горцев, а красный греческий фареон-берет с кисточкой похож на турецкую феску, но попробуйте только упомянуть об этом в беседе с греком, как, впрочем, и о традиционном названии кофе, который заваривают на горячем песке. Греки слишком дорого заплатили за свою свободу, чтобы называть кофе турецким…

В этой книге, мой дорогой читатель, тебе будет очень трудно разобраться кто – герой, а кто – враг. Даже греки, которые потеряли полмиллиона своих граждан во время «трехсторонней оккупации» и после освобождения от нацистов, до сих пор полярны во мнении насчет того, кто развязал на долгие десятилетия гражданскую войну в их райской стране.

Виноваты ли в этом они сами, или русские, или англичане, которые сначала оставили греков наедине с Гитлером и Муссолини, прихватив с собой короля Георга II, а потом высадились в Элладе снова, не тронув немцев и позволив им беспрепятственно уйти…

А ведь это случилось. В декабре 1944 англичане расстреляли на площади Синтагматос сотни людей, в том числе безоружных женщин. А затем и похоронную процессию афинян, хоронивших расстрелянных. Три скорбящие эллинки несли транспарант, на котором неровным шрифтом было написано: «Когда народ находится перед угрозой тирании – он выбирает или цепи, или оружие!»

Англичане договорились с остатками вермахта и коллаборационистами вроде полицаев и ультраправых монархистов из организации «Х» о совместной борьбе против партизан, фактически освободивших Грецию.

Была ли эта операция «манной», как назвал ее Черчилль, или это насмешка над изголодавшимися детьми, над их матерями, над сопротивлением гордого народа, который даже, по признанию циничного Сталина, оттянул начало войны Гитлера против России?

«Теперь мы не говорим, что греки сражаются как герои, теперь мы говорим – герои сражаются как греки!» – открыто восхищался греческим народом Черчилль, но спустя несколько лет словно забыл об этой показной лести, подтверждая своими действиями афоризм греческого философа Диогена о том, что быстрее всего стареет благодарность. Англия направила в Грецию военный экспедиционный корпус, в два раза превышавший по численности тот, что противостоял фюреру в дни оккупации.

Интервенция британцев стала результатом секретного сговора Сталина и Черчилля. Их «процентное соглашение», написанное от руки обычным карандашом, поделило мир и предопределило судьбу Эллады.

Но как бы не решали судьбу Греции великие мира сего, эта легендарная страна всегда, даже в годы оккупации османами, немцами, итальянцами, болгарами, англичанами, оставалась свободной.

То ли поэтому, то ли по иной причине граф Мальборо, сэр Уинстон Черчилль, покидая Грецию в дни Рождества 1944 года, назвал Элладу «проклятой страной». А ведь греческие партизаны пощадили его лишь в знак уважения перед заслугами «члена Большой тройки». Ведь он запросто мог взлететь на воздух вместе со всем своим штабом в отеле с символичным названием «Британия», под который партизаны заложили целую тонну динамита. Но пожалели. Пронесло.

Англичане вместе с полчищами своих войск привезли в страну и беглого греческого короля, лояльного угасающей империи англосаксов. Но нет теперь Британской империи, нет и в Греции короля. Осталась только свобода. Она, быть может, не обитает в высоких правительственных кабинетах, она живет в сердце каждого грека.

Демократия – слово греческого происхождения, означающее «власть народа». Но есть ли эта власть на самом деле?

Так, еще до нашей эры в Греции бушевала Пелопоннесская война между Спартой и Афинами, и это была война между общественными формациями. В Спарте правили аристократы, в Афинах была провозглашена демократия. При этом и там, и там существовало рабство.

Союзники Спарты, как впоследствии и мыслитель Платон, утверждали, что любая демократия приводит к тирании. Тиран, опираясь на чернь, подавляет сопротивление равных с ним аристократов. Отчасти они были правы, но ведь именно спартанцы вступили в сговор с давними врагами греков, персами, чтобы одолеть конкурентов. Рациональное ведение войны иногда создает чудовищные союзы. Всегда и везде. И противоборствующие стороны по-разному трактуют предательство.

Предатель – это всегда конкретный человек, у которого всегда есть выбор. Даже загнанный в угол, он может встать лицом к врагу, рассчитывая хотя бы на то, что его не атакуют со спины.

Интрига и предательство – категории одного порядка, причем изменники и предатели есть в любом народе. И не может быть разных трактовок, особенно когда речь идет о коллаборационизме. Если на твою землю пришел оккупант и ты преклонился перед ним, надел его форму и смирился с поднятием чужого флага над Акрополем – значит, ты предал свой народ.

Но есть и свои герои. Так, после предательской капитуляции Греции гитлеровцы заставили пехотинца греческой армии Константиноса Кукидиса снять бело-голубой государственный флаг с флагштока Акрополя. Часовой выполнил приказ и, обвязавшись снятым флагом, бросился вниз и разбился… А позднее молодые парни Манолис Глезос и Апостолос Сантос сумели пробраться к святыне Эллады и сорвали флаг со свастикой…

Впоследствии англичане посмеялись над ветеранами греческого сопротивления, разоружив партизан и отдав их оружие полицаям, а такие патриоты, как Манолис и Апостолос, оказались в концентрационных лагерях на безлюдных островах.

Гражданская война разделила эллинов. Целый народ стал заложником большой политики. В этой книге история простых людей переплетается с большой геополитической игрой, в которой они не более чем песчинки.

Но зачастую песчинка, попавшая в глаз, заставляет человека взглянуть на мир совершенно по-иному. Взглянуть так, чтобы разглядеть красоту, любовь, сострадание, найти в себе силы простить даже собственных врагов, по крайней мере тех из них, кто не запятнал свои руки невинной кровью.

Как правило, предательство начинается с трусости. И только трус способен превратиться в беспощадного зверя. Надеюсь, история обыкновенной греческой девушки Катерины не оставит вам выбора. Вы никогда не ошибетесь в том, кто есть изменник, а кто свят в своей любви к родине, и более не будете внимать аргументам софистов, которые готовы оправдать чудовищную измену, найдя сотни объяснений сотрудничеству с нацистами.

Кто-то стал полицаем из-за хорошего пайка, чтобы выжить, кто-то – вследствие обычного человеческого страха и отсутствия альтернативы. У каждого свой выбор…

Мой дорогой читатель, прочитав эту книгу, ты узнаешь, какой выбор сделала Катерина… Перед ней были сотни дорог… Столько же, сколько складок на фустанелле. Но она выбрала одну – ту, которую предатель всегда обойдет стороной.

Владимир Ераносян

Глава 1. Катерина

Греция, остров Крит

В этой безвестной критской деревушке, раскинувшейся у Самарийского ущелья в номе[1]1
  Ном – то же, что «префектура». (Здесь и далее примеч. авт.)


[Закрыть] Ханья, не было ни одного мужчины, который равнодушно бы взирал на восемнадцатилетнюю красавицу Катерину. Да что там мужчины! Женщины, особенно молодые, не скрывали своей зависти.

Они то и дело злобно фыркали, когда Катерина проносилась мимо заборов со своим узелком, и ее льняное платье могло невзначай вздыбиться на ветру на радость притаившемуся за женской юбкой горе-эвзону[2]2
  Эвзон – военнослужащий элитного подразделения пехоты греческой армии, сформированного в основном из горцев.


[Закрыть].

«Эстет женской красоты» тут же отворачивался от подметившей его опрометчивый взгляд жены и принимался деловито навьючивать мула или точить серп на гумне.

Лишнего никто из деревенских себе не позволял. Горцы еще помнили и чтили законы. Нечаянно выроненное слово в этих краях могло стать причиной больших проблем.

Необдуманный поступок мог послужить поводом для суровой мести. А кровная месть как снежный ком! Когда вендетта поглощает горы, деревням вроде этой несдобровать перед неминуемым камнепадом.

Правда, наезжавшие из города к отцу Катерины, кириосу[3]3
  Кириос – почтенное обращение к мужчине, эквивалентное «господину».


[Закрыть] Ксенофонту, самому образованному человеку в здешних местах, торговцы, что представляли себя знатоками жизни, в отличие от деревенщины не особо расшаркивались перед старостой, не забывая намекнуть, что за такую красавицу отец мог бы получить немалую выгоду. Хоть стадо коз «кри-кри», а то и табун лошадей! Ну, может, и не табун. Но двух кобыл уж точно, гнедой и пегой масти, не говоря уж о трех мулах и с десяток овец в придачу…

Ксенофонт супился, хмурил густые черные брови, втягивал щеки, набирал воздух в легкие. Его ноздри раздувались словно у быка, но, не проронив ни слова, он наливал себе чарку критской раки и осушал ее залпом до дна. А затем закусывал свежей россыпью овечьего сыра и выдыхал воздух, игнорируя все эти скабрезности и намеки.

– Вы мне голову не дурите! – крутил ус староста Ксенофонт, переводя разговор в иную плоскость. – Лучше говорите, с чем явились? Неужто скоро война?!

И все гости мгновенно забывали о прелестях дочери уважаемого Ксенофонта, начиная сыпать версиями о предполагаемой измене генералов в Афинах и о том, начнется ли в ближайший год война с дуче Муссолини, этим прохвостом, который возомнил себя римским Цезарем и хочет расширить свою недоделанную империю за счет свободолюбивой Эллады.

– Ничего! – уверял приезжих самый уважаемый из присутствующих, отец-настоятель горного монастыря, черный монах Георгиос. – Справились с османами. С дуче справимся и подавно!

Все одобрительно кивали, соглашаясь с настоятелем, недавно вернувшимся с Карье, столицы Афона, где игумен был допущен к заседанию Священного Кинота. Там правящие монахи недвусмысленно дали понять, что «войне быть и Элладе в этой войне придется ой как туго, но она все же выстоит и победит с помощью Господа…».

Эта уверенность мудрых мужей окрылила отца Георгиоса, и теперь, давая прогнозы, он говорил о неминуемой войне и предстоящей в ней славной победе греков с экзальтированным видом, граничащим с воодушевлением безумца.

Катерина знала, что эти разговоры продлятся до глубокого вечера. За это время она успеет наведаться к тетке Зое в Ретимно, передать ей клубки пряжи, сколько она просила взамен свитера для отца, заплести с ее помощью косы, вернуться в деревню, посудачить с подружками, чтобы потом с наслаждением послушать «англоса» – археолога из далекой страны, вот уже больше года копошащегося в островной земле с лопаткой и смешными щеточками. Он избороздил горные кряжи, каменистые теснины и непролазные пещеры в поисках руин Минойской цивилизации и великолепно разговаривал по-гречески.

Сэр Том, рыжий и светлоликий джентльмен, бледнокожий, с вытянутым, как у орла, носом, выставленным вперед подбородком и крохотными глазами, цвет которых из-за их небольшого размера был трудно уловим, а значит, скорее всего был серым. Он очень много знал и охотно шел на контакт.

Он так просто и увлекательно рассказывал о том, чего она совершенно не ведала о своей сказочной стране, утратившей былое величие, что Катерина с удовольствием вызвалась помогать археологу в бытовых вопросах: сносить в стирку своей тетке его вещи и постельное белье, готовить ему еду и, когда требовалось, привлекать своего младшего братишку к разгребанию грунта и выскабливанию плотно засевших в нем валунов.

Сэр Том платил четверть фунта в день. И это были огромные по тем временам деньги, которые можно было обменять на драхмы у любого лавочника и накупить в Ханье или Ретимно всякой нужной в хозяйстве всячины.

Поэтому отец не возражал, к тому же Катерина была под присмотром какого-никакого, а мужчины – своего младшего брата Линоса. Тому уже исполнилось шестнадцать.

Линос не был таким любопытным, как сестра. Мифы и легенды интересовали его гораздо меньше, чем возможность приработка. Он чувствовал себя взрослым, когда хвастался полученными шиллингами перед ровесниками и старшими парнями.

Один из них, именем Адонис, слушал внимательнее других. Возможно потому, что Катерина снилась ему каждую ночь, а с пробуждением вместо утренней зари ему мерещилось ее загорелое на критском солнце лицо, ее шелковистые каштановые волосы, которые тетка Катерины из Ретимно так искусно заплетала в косы, и глаза, эти дивные угольки, что сжигали все его нутро, как только он осмеливался взглянуть в них прямо.

Он отводил свой взор всякий раз даже во сне, но утром, справившись с укладкой рыбацких снастей, багра и гарпуна в готовую к отплытию лодку, Адонис мчался к общему на две деревни колодцу, где надеялся встретить предмет своего вожделения и снова отвести глаза, чтобы потом проводить ее смелым взглядом, уже не таясь.

Дом старосты был неподалеку.

– Калимера[4]4
  Калимера – греческое приветствие «Доброе утро».


[Закрыть], Адонис! – звонко здоровалась Катерина, спешащая к месту раскопок сэра Тома вместе с заспанным братом. – Ты опять встал ни свет ни заря, чтобы поймать для меня рыбу?!

– Калимера, Катерина, – покраснев, отвечал юноша, – Если хочешь, я поймаю для тебя целый косяк!

– Он в тебя втрескался не на шутку! – беспардонно открыл тайну приятеля Линос, и Катерина замедлила шаг, подошла вплотную, чтобы со всей суровостью вглядеться в бесстыжие глаза своего воздыхателя.

– Это правда?! – надменно спросила девушка. – Сперва ты свалишь на меня пуд лангустов с Ливийского моря, а потом пришлешь сватов?

Адонис молчал, ему нечего было сказать в свое оправдание.

– Тогда вот что… – смерив Адониса оценивающим взглядом с головы до пят, продолжила девушка. То ли подтрунивая, то ли на полном серьезе она приказывала: – Налови много рыбы и отправляйся с ней в гавань Ханьи, продай свой улов как можно дороже и купи себе новые сапоги вместо этих истертых сандалий! Иначе мой отец на порог тебя не пустит. Ты должен одеваться, как сэр Том. Англос элегантен даже на раскопках. Он орудует киркой в пыли, но его сапоги после работы всегда начищены до блеска! И эта жилетка в клетку из плотного сукна! Шик! Она безупречна.

Адонис оценил сам себя критическим взглядом и понял, что она права. Он действительно похож на замухрышку! И это надо было срочно исправить…

…Он обязательно наловит целую кучу рыбы, навьючит ею своего немного исхудавшего мула и отвезет улов в гавань. Там, у венецианского арсенала, он знает доброго торговца, который даст хорошую цену.

А сапоги в Ханье шьют бесподобные. Из выделанной мягкой кожи. Не такой ороговелой и трескучей, что используют для бурдюков. Он оденется, как этот английский денди по имени Том, и будет достоин того, чтобы предстать перед глазами Катерины и ее отца кириоса Ксенофонта.

Девушка заразительно рассмеялась, вызвав улыбку на лице своего визави, и побежала дальше, дразнить соседок и их мужей по дороге к руинам, которые, по выражению сэра Тома, «представляли из себя артефакт»…

– Дурак! Она над тобой издевается, а ты поверил! – бросил напоследок своему другу оглянувшийся Линос и побежал вслед за сестрой.

– Сам ты дурак… – тихо прошептал Адонис, замкнувшись в себе и вынашивая какой-то план.

Спустя неделю они пересеклись у того же колодца. Адонис стоял в новых черных, до блеска начищенных яловых сапогах из мягкой дубленой кожи, пропитанной дегтем, но Катерина этого даже не заметила. Поэтому ему пришлось покашлять и обронить платок, чтобы, опустившись на колено, поднять его и заодно обратить внимание девушки на его обновку.

Первым разительную перемену заметил Линос.

– Ух ты! У тебя теперь сапоги!

– Купил по случаю в Ханье! – как бы между прочим проронил «хитрец» Адонис.

– Надо же! – удивилась девушка. – Сколько же рыбы тебе пришлось выловить и продать? Теперь в Ливийском море и ловить нечего! Надо сказать отцу. Пусть предупредит всех в округе и даже клерков в префектуре, чтоб разнесли новость по весям! Чтоб рыбаки не тратили время! И отправлялись сразу в залив Суда! Да, пока Адонис до туда не добрался! И, кстати, где обещанные лангусты?

– Астакос[5]5
  Астакос – лангуст, омар (перевод с греческого).


[Закрыть]! – гордо выпалил Адонис и, словно маг из бродячего шапито, сбросил ветошь с кольца, на которое через глазные яблоки были продеты несколько свежих омаров и парочка довольно крупной кефали.

Катерина покачала головой, выразив восхищение, а Линос просто открыл рот, будто его старший друг показал ему не просто свой увесистый улов, а настоящее чудо.

– А как ты раздобыл на южной стороне лодку? – открыл он рот, не веря своим глазам.

– И там живут добрые люди. Арендовал у одного старика со смешным именем Агапайос[6]6
  Агапайос – мужское греческое имя (от греч. Αγάπη – любовь).


[Закрыть] за треть улова.

– Так-так! – многозначительно изрекла Катерина, выхватила протянутую связку и, передав кольцо с дарами моря брату, побежала на раскопки. Линос помчался вслед.

– Эвхаристо[7]7
  Эвхаристо – спасибо (перевод с греческого).


[Закрыть]! – кричала она оставшемуся у колодца воздыхателю, снова не обернувшись.

Радости ее не было предела. У предусмотрительного сэра Тома имелись походный котелок и спички…

С дровами в ущелье нет проблем! Щепотка соли, две картофелины и лук в плетеном лукошке она как раз прихватила с собой. Это предвещало грандиозный обед.

А за обедом сэр Том расскажет много чего интересного о Гомере, о Платоне и Диогене, том самом, который на вопрос Александра Македонского: «Проси, что хочешь, раз ты самый известный мудрец!» – так достойно ответил: «Отойди! Не загораживай мне солнце!»

– Не загораживай мне солнце! – смеялась Катерина, счастливая и веселая.

Вдруг она остановилась и посмотрела на удалившийся силуэт Адониса. Какая-то мысль осенила ее голову.

– Адонис! – крикнула она издали. – Не загораживай мне солнце! Знаешь, кто это сказал? Нет? Откуда тебе знать про Диогена, а тем паче про Платона… Ты ведь до сих пор читаешь по слогам и пишешь с ошибками, как несмышленое дитя!

Адонис не услышал, что именно выкрикнула Катерина. Он лишь заметил, что девушка его мечты приветливо помахала ему рукой. Донесся отрывочный звук ее звонкого смеха. Она смеялась, а значит – ей было весело. И он был причиной ее хорошего настроения. Он улыбнулся в ответ, гордый своим успехом, как никогда довольный собой.

А читал Адонис действительно с трудом, и он не знал ровным счетом ничего о Диогене. А если бы и знал, то не понял бы шутки, произнесенной Катериной. Ему бы и в голову не пришло сказать подобное в ее адрес. Да и как можно просить не загораживать солнце человека, который для него сиял ничуть не меньше самого светила?!

Глава 2. Адонис

Он был довольно симпатичный, этот высокий брюнет, кудрявый Адонис. «Подруга» Катерины по имени Мелания, стройная и бойкая зеленоглазая девушка, даже завидовала дочери кириоса Ксенофонта, ведь Адонис выбрал ее.

Как будто Катерина приложила для этого хоть какие-то усилия! И словно Катерине было не все равно.

Пылкий влюбленный нисколечко не интересовал дочь кириоса Ксенофонта, что злило скрытную Меланию еще пуще. Она постоянно льстила своей подруге, осыпая ее комплиментами и смеясь над ее шутками, но всякий раз наедине с Адонисом давала ему понять, что Катерина не любит никого, кроме самой себя.

«Конкурентка» объясняла Адонису на разных примерах, что тот для Катерины пустое место, но парень не обращал внимания на озлобленные умозаключения веснушчатой бестии с зелеными глазами, мечтающей уехать из этой глуши в Афины.

– Как-нибудь сам разберусь, – отвечал он Мелании. – Без твоих советов.

– Как же, разберешься! – шипела она от злобы. – Пожалеешь потом, что меня упустил.

– Я в город не собираюсь, меня здесь все устраивает.

– Так уж и все?

– Все, кроме того, что ты суешь свой нос не в свое дело.

«Незачем его зазря обнадеживать…» – так считала красавица Катерина и именно поэтому разыгрывала из себя вредину.

Напрасно он тратил время! Хотя… И отговаривать его Катерина не собиралась. Хочет ухаживать – не запрещать же! Пусть себе пострадает от неразделенного чувства. Сколько таких на всю деревню! Да и в городе хватает! Отец как-то признался.

Даже сэр Том, и тот иногда на нее заглядывался, а ведь он самый что ни на есть сдержанный джентльмен. Не чета неотесанному Адонису, этому смешному пареньку из соседней рыбацкой деревушки, долговязому и слегка лопоухому.

Он брался за любую работу, чтобы поддержать своих немощных стариков, которые уже ни на что не годились. И чтобы прокормить и выходить больного от рождения старшего брата, который с трудом передвигался на костылях и ходил под себя.

Ей на мгновение стало жалко своего поклонника, но она осекла себя на этой мысли, скорее всего потому, что ей были все же приятны его неловкие потуги произвести впечатление. Совсем чуточку приятны…

У Адониса действительно не хватало времени на школу. Парень помогал матери ухаживать за братом, особенно с тех пор, как отец почти ослеп, и добывал семье на пропитание, а потому часто прогуливал уроки. Зато освоил досконально не только рыбацкое искусство, но и много других ремесел. Любое дело спорилось в его руках.

Иногда Линос привлекал друга, чтобы пасти многочисленное отцовское стадо овец. Именно на пастбищах у подножия гор они и подружились. Линос отчетливо помнил момент, когда Адонис увидел его сестру. Напарник по загону словно ослеп. Не меньше, чем от лучей яркого критского солнца.

Адонис никогда не просил Линоса помочь завоевать сердце его родной сестры. Во-первых, он привык справляться со всем сам? и это было бы все равно, что расписаться в своем бессилии. А во-вторых, хоть дело порой казалось Адонису безнадежным, а ухаживания – бесперспективными, он никогда не сдавался. Ведь не сдался же он в тот шторм, когда едва не утонул, ныряя за лангустами для Катерины…

Да, его семья, влачащая полунищенское существование, была не ровней зажиточному дому старосты кириоса Ксенофонта, но Адонис собирался разбогатеть и выучиться, чтобы стать таким же начитанным и умным, как этот холеный сэр, его соперник.

…На другой день после встречи у колодца Адонис отправился в монастырь к отцу-настоятелю. От кого-то он слышал, что на монастырском винограднике и в оливковой роще нужны сборщики. Урожай выдался славный. Но солнце палило так, что многие дьяки и послушники теряли сознание.

Отец Георгиос пообещал расплачиваться частью урожая, а также давать в день по буханке теплого хлеба собственной выпечки и по кувшину козьего молока.

– Козу доить умеешь? – спросил игумен. – Смотри мне, не вздумай поймать меня на слове и принести огромный пифос. А то знаю я вас, рыбаков, пастухов, на все руки мастеров! У вас меры нет. Кувшинчик небольшой и только, понятно тебе? В конце работы, как солнце зайдет за горизонт, надоишь. А хлеб в пекарне тебе выдадут. Ясно?

– Ясно как Божий день, отче, – с благодарностью целовал руку священнику Адонис.

– Если согласен, то завтра и приступай. Приходи не в самое пекло. А служка корзины будет считать. Не меньше сорока корзин чтобы! Лодыри тут не задерживаются. Завтракай дома. Фиеста возможна, но максимально на час, как солнце будет в зените. Вино с винокурни не воруй. Иначе – сразу долой со двора. Как сорок корзин сдашь, так и ступай домой. Устраивает?! – строго спросил отец-настоятель.

– А можно во время фиесты книги почитать, у вас их много. Платона почитать. Дадите книги, батюшка? – задал свой сокровенный вопрос Адонис и зарделся, словно изрек нечто непристойное.

– Какие книги? Платона? Отчего не Библию или молитвослов? – По всему было видно, что вопрос ошарашил настоятеля.

Отец Георгиос строго взглянул на парня. Не подвох ли тут, ведь столько развелось наушников и сексотов при диктатуре Метаксаса. Они все ищут коммунистов-заговорщиков, а одновременно дистанцируются от расовой теории рейха, не забывая заискивать перед Муссолини и фюрером, копируя порядки фашистов. Совсем запутались, а это шараханье до добра не доведет!

«Не там врагов ищут, запрещая книги. Вот и Платоново „Государство“ среди запрещенных… – вдруг вспомнил отец-настоятель и еще раз присмотрелся к наемнику. – Да нет. Этот не похож на доносчика. Какой из этого оборванца доносчик!» Жалкий вид Адониса даже позабавил игумена, рассмешил его. Нашел кого подозревать в доносительстве! Парень пришел к нему за помощью ради книг. Надо же. Тянется к свету, к ученью. А ведь семья его пухнет с голоду. Хотя вряд ли. У этого руки растут из правильного места, мозолистые. У таких шустрецов дело спорится.

– Диалоги Платона нудные, трактовка справедливого государства утопичная. – Отец Георгиос сообщил Адонису свое мнение об учении Платона тихим голосом, словно декларировал страшную тайну и общался при этом с человеком сведущим подобно ему самому. – Но вот что мне непонятно: зачем же сразу запрещать заблуждавшегося языческого философа, который был уверен, что идеальное правление способен осуществлять лишь монарх? Положим, это чушь! Но ведь он имел право выразить свою мысль… Хоть и глупую.

– Я хочу разобраться в этом сам и буду благодарен, если вы мне поможете. Читаю я медленно. Но умею. Я умею читать. Отец научил, пока видел… Я могу ловить для вас рыбу.

– Рыбу? Пришел, чтобы прокормить сородичей, а собираешься кормить меня? Ну и глуп же ты! Вот что я скажу тебе, парень. И запомни это на всю свою жизнь: не верь каждому написанному слову, все эти каракули – вовсе не Отче наш. Много слов – мало пользы. А Платон ошибался.

– В чем же, батюшка? – Адонису стало страсть как любопытно.

– Ты гляди. Интересуется Платоном! Ладно, ничего страшного. Пусть люди сами делают выводы и учатся отличать зерна от плевел! – изрек со всем своим показным глубокомыслием игумен. – Вот взять, к примеру, его предложение истреблять неполноценных детей! То, что практиковалось в древней Спарте, – это же противно Господу!.. Так что, может, и верно, что запретили этого Платона. Может быть, и правильно сделали. Нечего народ баламутить. Надо было сразу сжечь эту архаическую ересь… – Сказал как отрезал и тут же осек себя на мысли, что уподобляется нацистам. Они тоже сжигают неугодные книги.

Адонис заметил замешательство настоятеля, но подумал, что оно основано на иных причинах. Возможно, отец Георгиос сомневался, достоин ли такой неопытный в науках человек, к тому же не готовый платить за обучение, знаний.

– Можно вместо платы за работу… мне почитать ваши книги? – робко попросил он. – У вас столько книг в церковной библиотеке. Об этом все знают!.. Без хлеба и молока…

Отец Георгиос плюнул на предосторожность, увидев, как искренне замялся молодой человек. Он не мог ошибиться. В глазах паренька не было лукавства. Такие неискушенные люди еще не способны на подлость. Тот, кто краснеет, прося об услуге, еще не наглец…

Священник выдержал паузу, вспомнив место из Святого Писания, где юный Соломон попросил у Господа мудрости вместо земных благ, а получил за это и то и другое. В следующее мгновение батюшка выронил какое-то задумчивое, ничего не значащее междометие, перекрестился и, погладив бороду, вымолвил чуть ли не шепотом:

– Получишь и хлеб с молоком, и книги. Смотри, если что-то будет непонятно, вызовет недоумение или вопросы, то не стесняйся спросить у опытных мужей, даже у меня, коли увидишь, что я не занят. Книги пишут люди, а все люди грешны, все ошибаются. Не воспринимай на веру, что написано людьми без веры. Множество книг в нашей библиотеке, это действительно так. Но полезность их определишь, только сопоставляя с Писанием. Если научился отличать добро от зла, то разглядишь и плохую книгу.

– А есть плохие книги, отче?

– Есть. Есть, сын мой.

– А зачем же их пишут?

– Из корысти, тщеславия, зависти…

– А хорошие? Хорошие книги всегда о победе добра над злом?

– Не всегда. Иногда в них и зло побеждает.

– В хороших книгах зло может победить?

– Может. Как в жизни. Еще как может. Но временно. Так как хорошая книга всегда вселяет надежду. В ней есть что-то такое, едва уловимое.

– Что же это?

– Жалость. Сострадание к людям. Сочувствие к чужой боли. К чаяниям рабов Божьих. Милосердие. Побежденный ведь – не всегда отверженный. Если хороший человек проиграл битву, Бог сделает его беду наукой, научит побеждать. Ну а коли погибнет на земле – будет обласкан на небесах. В хороших книгах вера, в плохих – неверие.

Адонис, радостный, вышел за ворота монастыря. Он взглянул на солнце, не отводя глаза. Катерина светила ярче. На нее он бы не смог смотреть так долго. Скоро он будет читать быстрее. И ей станет интересно с ним говорить! Так же интересно, как с тем англосом-археологом. Он еще не раз будет благодарить судьбу, что свела его с отцом Георгиосом, ставшим для Адониса тем же, чем был аббат Фариа для заточенного в замке Иф узника по имени Эдмон Дантес. Книга о графе Монте-Кристо станет первой, которую прочтет сын рыбака, и он сразу узнает в образе отца Фариа местного игумена.

…К ранним пробуждениям Адонис привык уже давно. Он справлялся с работой быстрее других, сдавая норму в сорок корзин задолго до захода солнца.

В оставшееся время он с трепетом перелистывал засаленные страницы хранящихся в монастыре фолиантов, осознавая, как далек он от своей заветной цели.

Он бережно гладил бумажные сокровищницы. Неспешно, под светом масляной лампады поглощал открывающееся с текстом волшебство.

Он не сразу понимал его смысл, но он точно знал, что в этих буквах сосредоточено едва уловимое таинство. Из этих молчаливых знаков мудрецы сложили послания, в них уместили опыт, через них великодушно и щедро делились знанием.

На трудных волнующих моментах он останавливался. Некоторые высказывания будоражили душу. Он перечитывал снова и снова прочитанное, чтобы вникнуть, понять наверняка, что имел в виду Сократ, говоря о справедливости, и почему такие знаменитые мудрецы не замечали несчастья рабов и немощных! Почему Платон, так скрупулезно исследовавший мир, не хотел признать, что каждый человек достоин обучения и воспитания? Ведь не только рожденный в привилегиях от знатных родителей имеет права! Почему, почему, почему?!

Хорошо, что был отец Георгиос, который старался все растолковать, но тот однажды сказал:

– Адонис, ты рассуждаешь как коммунист! Коммунисты плохо закончат, в них нет веры. Иногда стоит просто довериться, а не рушить мир. Разрушение приводит к крови. А причина любого разрушения – гнев. Не гневись. Это грех.

– Все имеют право на жизнь, особенно дети, даже калеки с рождения! Почему эти философы так спокойно рассуждают об умерщвлении неполноценных и заносят эти мысли на бумагу? Сохраняя эти записи в веках для потомков? Ведь слово, переложенное на бумагу, может ранить гораздо больше людей практически вечно. А призвано врачевать, разве я не прав, отец Георгиос?

– Прав. И я согласен с тобой. Но я тебе уже говорил, что не все книги несут свет. Иные – порождение тьмы. Но даже в них есть открытие для такого пытливого ума, как твой, Адонис.

– Я бы запутался, отче, если б не ваша помощь, – признался отрок. – Неужели, чтобы набраться ума, надо все это прочитать? Даже то, с чем я не согласен?

– Бывает, и гиена умнее человека. На холоде дикие собаки прижимаются друг к дружке, чтобы согреться, и выживают всей стаей, а человек норовит выжить в одиночку, пренебрегая чужой жизнью. Так что не чтение приводит к мудрости. В древние времена книг вовсе не было, а мудрецы были. Толку быть начитанным и сыпать цитатами как из рога изобилия, если делать это ради бахвальства и выгоды! Вот я раньше тоже читал все подряд, а потом понял, что не хочу глядеть на мир чужими глазами и повторять чужие выводы. И пошел в паломники, обошел мир своими ногами и почерпнул свет из общения с разными людьми, ведь каждый человек – целый мир, в каждом книга. Каждый учит.