Текст книги "Пушкинист"

Автор книги: Владимир Романовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Мы вышли на веранду, и через минуту с торжественно поднятым над головой чугунком появился в дверях Морозов.

– Вы ж не ели с утра. – Он грохнул чугунок на стол и расставил глубокие алюминиевые миски. – Военно-полевая посуда. В свое время солдатом я из таких мисок центнера два каши за службу съел.

Уха оказалась сказочной. В миске среди наваристого, с золотыми блестками и зеленью бульона серебрились крупные куски плотвы. Мы хлебали молча, забыв обо всем.

– Класс! – наконец вымолвил Игорь, промокнув платком губы и блестящий подбородок.

– Точно, – присоединился я.

– Обычная уха. Я редко ее готовлю, не такой уж я любитель рыбалки. Ловлю иногда для Сени. Пошли в подвал, я морса наберу, заодно посмотрите мое овощехранилище.

– У тебя, дядя Юр, наверно, и морс тоже с градусами? – вздохнул Игорь.

– Нет. Только черника, с клюквой и брусникой.

На кухне Морозов откинул в полу неприметную дверцу, и по узкой лесенке мы спустились в подвал.

– Здесь прохладно, – предупредил хозяин.

Я огляделся. В бледном свете привернутой к стене аккумуляторной лампы прямо перед нами сияли под потолком гирлянды и связки лука. Слева на двух длинных балках висели на проволочных крюках, как светильники в электромагазине, крупные кочаны капусты.

– Сорок вилков, – пояснил Морозов, – почти центнер. Не считая бочонка с квашеной капустой и такого же с солеными огурцами. В середке у меня два погреба, в одном картошки восемь мешков, даже не проросла. В другом – морковь, килограмм пятьдесят. А вон на стеллажах, видишь, в банках – ягоды, грибочки. И все – экологические продукты, не магазинная отрава. Было больше, за зиму с соседями съели. Мне никакие наши экономисты не страшны.

– Дядя Юр, раньше у тебя такого обилия не было, ты прям куркуль.

– А я не хочу жить на прожиточный минимум. Кто его придумал? Есть же обычные цивилизованные нормы. Так нет, кому-то обязательно надо для нас минимум ввести, как для туземцев. Ты вот скажи, а почему нет прожиточного максимума? Зачем человеку миллиарды? Ну, нагреб пару-тройку миллионов и остановись. Нет, тащат будто перед концом света. Ну зачем им такая прорва денег, объясните? В аду же все будет бесплатным! Не понимаю! Что-то в этом есть ненормальное, ущербное, психиатрией пахнет.

– Ты, дядя Юр, идеалист. Это у тебя от чистого воздуха.

– Поживешь с мое, убедишься.

Морозов вытянул с полки банку с морсом, и мы выбрались обратно.

Он захлопнул крышку подпола и разложил сверху линолеум. Выпив по бокалу напитка, а заодно и по стаканчику самогона, мы вышли во двор.

– Как электрика? Не подводит? – хозяйственным тоном спросил Игорь.

– А вон он, движок тарахтит. – Морозов кивнул в сторону пристройки. – Сейчас на зарядку аккумуляторов работает. Зарядит, отключится. Освещение, холодильник – все от него питается. Умная машина. Работает на всем, что горит: на солярке, газе, самогоне, дровах, соломе, даже на навозе, на простом дерьме. Я своего козла Шефом назвал не случайно, а в честь моего бывшего начальника. Его все подчиненные козлом величали, за глаза конечно. И вот теперь дерьмо моего Шефа, теперь уже натурального козла, может превращаться в электричество, освещать дом, заряжать аккумуляторы. Разве это не прогресс, не чудо? В этом, поверьте, ребята, есть что-то метафизическое, только вот что именно, я еще никак не сформулирую.

Игорь опустился на ступеньку, пристанывая в беззвучном хохоте.

– Ну, дядя Юр, заплел извилины окончательно! Где шеф, где козел, не разберешь после твоих напитков. – Отсмеявшись, он поднялся.

– Только навоз нынче для земли нужен, дефицитом стал. Экономика должна быть экономной. Скотины мало, и мелкая она, а почва здесь, сами видите, не чернозем. – Морозов помолчал и, кивнув в сторону рощи, продолжал: – Зато лес замечательный. Я думаю, лес – самое демократическое и дружелюбное сообщество на земле. И самое справедливое. Состоит из разных деревьев, но в то же время он – единое целое. Высокие – защищают от бурь молодую поросль, а та сама тянется к солнцу. Гниль не лезет вверх, падает на землю и превращается в почву. Лес может противостоять бурям, защищает каждое дерево. Проходит время, деревья стареют, падают, но лес остается. – Морозов глубоко вздохнул. – А воздух какой! Эта роща – самое совершенное и самое чистое создание природы. И кислород дает просто так, безвозмездно. Шумит на ветру, как огромный хор, но у каждого дерева свой голос. Тихий, но свой. В лесу не нужны иерархия, организация, все эти ненасытные начальники...

– Дядя Юр, это уже какой-то растительный анархизм. Ботанический, – подмигнув мне, сказал Игорь.

Меня покоробил его самоуверенный тон, и я отвернулся, чтоб скрыть набежавшее раздражение. Но Морозов не обиделся. Он только пожал плечами и, не обратив внимания на его слова, продолжал:

– Леса все меньше и меньше остается, вот что жалко... Ребята, мне надо к соседям сбегать на несколько минут. Лепешек свежих возьму. Посидите пока. С Кузей пообщайтесь.

Увидев нас, попугай прыгнул на жердочку и закричал:

«На выборы! Левые – направо! Правые – налево! Кругом!»

– Еще один анархист, только птичий, – пробормотал Игорь. – И как он его только терпит, мой ботаник дядя.

Мы вернулись на веранду, Игорь принес из кухни граненые стаканчики и картошку с огурцами.

– Ты чего заскучал? – спросил он.

Не в силах унять раздражения, я отправил себе в рот порцию жгучего самогона.

– Игорь, что у тебя за манера приклеивать ярлыки! Никак утерпеть не можешь. То идеалист, то анархист, то ботаник. Человек говорил о лесе. Просто о лесе, и все! – Я и не заметил, как повысил голос.

– Да ладно тебе, ты чего взбеленился? Кричишь, как попугай, – удивился Игорь.

– Сам ты попугай. Иди к нему, потренируйся к выборам, – ядовито заметил я.

– Только вместе с тобой, – парировал Игорь.

– Я выбываю из этих игр.

– С чего это?

– Надоело. Твой дядя вразумил.

– А может, попугай? Так я и поверил! А как же электорат, все эти заблудшие овечки? Впереди – предвыборный чес, золотая лихорадка. Может, тебе и денежки уже не нужны? А новая машина для Светланы? Вот я ей позвоню.

– Попробуй... – Я показал ему кулак.

– Ох, ох, какие мы щепетильные! – Игорь придвинулся ко мне вплотную, глаза его сузились от злости.

– Пошел ты! – Я в ярости оттолкнул его.

В нас будто вселился бес, и, когда вернулся Морозов, мы уже держали друг друга за грудки, а я готовился правой подсечкой отправить приятеля на пол. Гостеприимный хозяин был поражен: каких-то десять минут назад на веранде все было спокойно. Очнувшись от изумления, с криком «да вы что, ребята!» он бросился между нами. Потом, растащив нас, скрылся на кухню и через несколько мгновений появился с бутылкой самогона в руках.

– Что случилось? – Он расставил стаканы.

– Кризис среднего возраста, – пробормотал Игорь.

– Все, ребята! Выпьем за дружбу. За дружбу и здоровье можно пить бесконечно. Успокоились, налили, опрокинули, вздохнули, загрызли огурчиком, – командовал он. – И никаких кризисов.

После двух тостов и увещеваний Морозова мы помирились, но прежнего благодушного настроения уже не было, и пришлось наполнить еще не одну стопку, прежде чем мы забыли о размолвке. Но это случилось уже поздно вечером, и мы повалились спать. Рассвет и клев, конечно, проспали, а Юрий Николаевич не стал нас будить.

Едва успели перекусить, как раздался характерный гул вертолета. Пришлось собираться. В кабине мы вздремнули, а когда пересели в машину, до самого метро промолчали, думая каждый о своем.

У метро Игорь остановил свою шикарную тачку и повернулся ко мне:

– Старик, ты не обижайся, ладно? Это все Кузя, провокатор. Настоящий маргинал. Надо же так орать. Что значит харизма. Мы ведь чуть не подрались. Прямо наваждение. Называется – расслабились.

– Да уж, – миролюбиво согласился я. – Это ты меня извини, Игорь. Я тебе дико благодарен за эту поездку. Серьезно, клянусь. Юрий Николаевич – это класс. Не ожидал.

– Он живет как белый человек, а мы только и можем – торчать в пробках и ворчать. – Игорь опустил боковое стекло. – Я не перестаю удивляться, хотя он и мой дядя.

– Который – самых честных правил, – добавил я.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Если написать о нем, не рассердится? – спросил я.

– Не думаю. Ему даже приятно будет. Напиши, только аккуратно: без фамилий и адресов, без паролей и явок. Кому надо и так поймет.

– Все совпадения и расхождения случайны и являются лишь плодом авторской фантазии.

– Абсолютно верно.

Мы снова рассмеялись. Я открыл дверцу машины и, подхватив сумку, выбрался на тротуар.