Текст книги "Люди Приземелья"

Автор книги: Владимир Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Живите, – милостиво сказал Герн. – Живите здесь.

– А там?

– Туда вы вернетесь через недельку. Во-первых, – сказал Герн и выставил один палец, – здесь вы изучите соответствующую литературу, раз уж вы попали к нам контрабандой. Во-вторых, – он выставил второй палец, – во-вторых, вы освоите скваммер. В-третьих, нюхнете пространства. В-четвертых, приемы работы. И в-пятых, – он выставил кулак, – все это будет вам не прогулочки на глайнере и не ваше коптение там, на Земле, или я буду не Герн, а кто-нибудь другой. Вот поэтому вы с недельку поживете здесь. Побудете без спутника.

– А это не спутник?

– А, – сказал Герн, – это старый корабль. Он уже не может летать, но воздух держит, и вообще все на нем в лучшем порядке. Мы пришвартовали его к спутнику: нельзя же, чтобы пропадал герметический объем!

– Все равно, – сказал Кедрин. – Я буду ходить на спутник в свободное время.

– В свободное время? – сказал Герн. – Вы слышали? – Он поднял плечи до ушей. – Нет, а? Вы, случайно, не простудились? Где ваш медифор?

Кедрин вытянул руку; на ней, как и у каждого человека, был браслет с приборчиком – индикатором здоровья, поддерживавшим постоянную связь с централью Службы Жизни, к которой ты был прикреплен. Такая централь была и на спутнике.

– Нет, – сказал Герн, наблюдая прибор и одновременно прижимая к уху наушник, – ничего. Все в порядке. Потом можете что угодно – работать, танцевать с девушками, выходить в пространство. Вот комбинезон. Оденьтесь и идемте к скваммерам.

– Что такое скваммеры?

– Почему это, – трагически спросил Герн, – новичков всегда привозят в мое дежурство?

Скваммер оказался довольно внушительным сооружением – именно сооружением, и уж никак не костюмом. Вообще-то это был скафандр, каким пользовались при монтажных работах непосредственно в пространстве. Он напоминал грубо высеченную человеческую фигуру, у которой не было резкой грани между головой и туловищем. Вернее, скваммер напоминал бы человеческую фигуру, если бы у него было две руки, но у него было целых четыре. Люк помещался на той стороне, которая, как и следовало ожидать, оказалась спиной.

Скваммер стоял в позе великого магистра древнего рыцарского ордена. Герн похлопал магистра по крутому бедру, и тот ответил гулким, низким звоном.

– Управлять скваммером, – сказал Герн, – может новорожденный. Мог бы, существуй на свете скваммеры новорожденного размера. Учтите: я не педагог, я астроном. Запоминайте сразу или спрашивайте, но не фантазируйте.

Он извлек из скваммера шлем, напоминавший принадлежность Элмо, давно знакомую Кедрину, и четыре широких манжеты, от которых тянулись провода. Как объяснил Герн, провода шли к сервоустройствам. Без их помощи человеку («Будь он даже силен, как Дуглас», – сказал Герн) нечего было и думать сделать в этих доспехах хотя бы одно движение.

– Это надевают на руки, – сказал Герн, – а это – на ноги. Если вы перепутаете, вам придется ходить на руках. А это – на голову.

– У меня только одни руки. А здесь – две пары.

– Вам еще придется пожалеть, что их не вдвое больше. Второй парой управляет голова. Голова у вас есть?

Потом Герн влез в скваммер и показал, как надо в нем устраиваться, где и что находится. Затем он захлопнул за собой дверцу, и вдруг скваммер тяжело шагнул вперед. Кедрин невольно отпрянул. Грузно переваливаясь с ноги на ногу, скваммер сделал несколько шагов по камере, повернулся и возвратился на место. Остановившись, он торжественно воздел все четыре руки и опустил их.

– Теперь вы, – сказал Герн, вылезая. – Забудьте, что вы умеете ходить, и учитесь заново.

Кедрин влез в скваммер и в два счета убедился в том, что ходить он действительно не умеет. На коленях, наверное, будут основательные синяки. Потом он целый час кружил па камере и сквозь прозрачный изнутри наголовник – фонарь – без особого дружелюбия разглядывал Герна, который в это время сидел на разножке и пил из термоса кофе с лимоном.

Выпив кофе, Герн сделал знак остановиться и спросил:

– Ну а связь вы уже умеете включать? А как вторые руки?

Со вторыми руками было хуже; от попытки привести их в действие разболелась голова. Кедрин старался приспособиться к скваммеру, автоподстройка скваммера приноравливалась к Кедрину. В конце концов руки начали шевелиться.

– Устали? – спросил Герн. Кедрин вздохнул и ответил: – Нет.

– Тогда идите в пространство, – сказал Герн.

Он довел Кедрина до выхода, зацепил за скваммер длинный тонкий тросик и посоветовал не своротить спутник и не наматываться на корабль.

– Трос – это пока, – сказал он. – Чтобы вы сразу не улетели к звездам. Есть такие – сразу хотят лететь к звездам.

Потом он хлопнул Кедрина по ферротитановой спине и сказал: «По могутной спинушке…» Но Кедрин этого уже не услыхал, потому что у Герна не было связи.

В выходном тамбуре Кедрин подождал вакуума. Потом, как учил Герн, он встал на люк. Люк тотчас же распахнулся. У Кедрина закружилась голова, и он вылетел в пустоту.

Отброшенный центробежной силой спутника, он летел и ждал, когда его остановит трос. Но трос не останавливал, и Кедрин сообразил, что, верно, карабин тросика отцепился и скваммер вознамерился все-таки улететь к звездам.

Следовало остановиться, и сделать это можно было только при помощи ранца-ракеты.

Монтажники, по уверениям Герна, владели этими ранцами в такой степени, что им ничего не стоило передвигаться с точностью до полуметра и еще точнее, если даже пролетать приходилось сотни метров. Они будто бы делали это с первого импульса, не расходуя на коррекцию пути ни грамма массы. Они владели ранцами с такой же непринужденностью, с какой рыбы владеют плавниками. Кедрину же сейчас надо было просто остановиться, и он вдруг потерял уверенность в том, что сможет это сделать.

Вспоминая наставления, он при помощи гирорулей привел себя в нужное положение. Потом начал нажимать правой ногой на стартер; это нехитрое движение вдруг показалось ему необычайно опасным.

Он нажимал очень осторожно, и ракета, как показалось, не включалась бесконечно долго. Это было не шуточное дело – выстрелить самим собой. Дыхание Кедрина гулко отдавалось в скваммере, других звуков не было, да и вообще ничего не было; звезды остались далеко, и спутник – тоже. Странно, раньше у Кедрина сложилось впечатление, что Приземелье населено куда гуще. В эфире, например, было просто тесно…

Ракета не включалась, и Кедрин нажал наконец изо всех сил. Спутник стремительно понесся на него из глубины пространства, и Кедрин еще не успел испугаться, как спутник пронесся под ним и стал удаляться еще быстрее, чем раньше, только в другую сторону. Кедрин торопливо схватился за гирорули, пальцы его дрожали.

Еще несколько раз он качнулся, как маятник, оказываясь то по одну, то по другую сторону спутника, видимого, в общем, с ребра. Наконец Кедрин затормозился, и спутник перестал удаляться. Он неподвижно повис, кажется, в нескольких километрах. Кедрин тоже висел неподвижно, вся же остальная Вселенная неторопливо обращалась вокруг них.

Он отдыхал, нервная дрожь постепенно проходила. Он включил связь – наугад, на чью-то частоту. Кто-то негромко сказал: «Убери ригель». Кедрин удивился, потом понял, что это не ему. «Теперь хорошо, – сказал голос. – Включай». Кедрин сменил частоту. «Отойди на метр левее, – сказал бас, – переведи на вторую дорожку». Странно было, что так спокойно можно говорить в пространстве.

Раз другие спокойны, то и ему не стоило волноваться. Он подумал так, и тотчас же на смену волнению пришла страшная, небывалая доселе усталость. Кедрин закрыл глаза.

Он открыл их, ощутив слабый толчок. За ним последовал частый настойчивый стук. Стучали в прозрачный фонарь. Кедрин нехотя посмотрел. Герн стоял перед ним и нелепо жестикулировал. «Связь!» – прочел Кедрин по его губам и включил связь.

– Вы думаете выйти из скваммера? – спросил Герн. – Или вы уже так привыкли к нему, что будете в нем ночевать? Нет? Так откройте люк. Отодвиньте два предохранителя сзади и открывайте.

Это была та же камера, которую он покинул неопределенное время тому назад. Как он снова оказался здесь, было непонятно. Кедрин вылез из скваммера, запутался в проводах, сорвал манжеты и шлем и кинул их в люк. Ему захотелось лечь и лежать не двигаясь.

– Ну ничего, – сказал Герн. – В первый раз бывает еще и не так.

– Бывает, – сердито сказал Кедрин, не поднимая глаз. – Будет, если тебя уносит за десяток километров…

– Интересно, – сказал Герн, – о каком это десятке километров идет речь, если длина троса пятьсот метров, и вы даже не использовали его до конца.

– Он отцепился, ваш трос.

– Любопытно, чем мы в таком случае втянули вас в корабль! Учитесь определять расстояние в пространстве. Это нелегко – нет перспективы. Хотя, – он взглянул на Кедрина из-под нависающего лба, – вы, наверное, вообще не пожелаете у нас оставаться? Хочется на Землю, а?

Кедрин зажмурился, коротко вздохнул и сказал:

– Почему же это – не пожелаю? С удовольствием. Только сейчас я хочу спать.

– Сначала обед.

– Есть и спать.

– Еще бы! – сказал Герн. – Ничего. Другим приходится сейчас куда труднее.

Кедрин знал, кого Герн имеет в виду.

Глава пятая

1

Нa орбите Трансцербера все по-старому или, вернее, – по-новому. Все заняты своими делами и старательно делают вид, словно ничего и не произошло.

Это не так трудно: у них есть предмет для размышлений. Что же все-таки случилось? Ответить на это не так просто и вряд ли вообще возможно.

Схлынуло нервное напряжение, стало возможно думать о происшествии объективно. Правда, участникам и даже жертвам происшествия (а ведь именно в такой роли выступает сейчас население «Гончего пса») не так легко обрести нужное для этого спокойствие. Но они пытаются.

Капитан Лобов сидит, поглаживает щеку и думает: хорошо, что успели развернуться и дать импульс. Иначе им здесь было бы не до споров. А сейчас – пускай себе полемизируют. Все естественно: одни защищают механику, другие – электронику. У каждого человека есть что-то излюбленное в каждой области; в области аварий – тоже. А если отрешиться от пристрастий? Тогда вообще ничего непонятно. Механика была так же надежна, как электроника, электроника – как механика. Плюс на плюс в результате дали минус. Формула проста, но есть одно затруднение: она противоречит всему, что известно из элементарного учебника алгебры.

Что же, придется передать на Землю все, что можно: пусть там тоже поломают голову.

Капитан размышляет, а ученые постепенно возвращаются к основной теме разговора: к проблеме Трансцербера. Это – настоящий костер, в пламени которого сгорают нервы. Тем более что со Звездолетного пояса принята фотограмма: корабль доберется до потерпевших крушение самое позднее через четыре месяца.

Четыре-то месяца они здесь продержатся, даже пять. Риекст, хозяин энергии, подтверждает это, поскольку молчание, как известно, – знак согласия.

В конфиденциальном разговоре с инженером капитан Лобов позволяет себе допустить и иную возможность: что скорость сближения «Гончего пса» и Трансцербера, правда в микроскопических дозах, но возрастает. На этот раз Риекст, знаток приборов, соглашается с капитаном не только молчанием.

Но и они верят, что выход есть. Потому что на Звездолетном поясе знают капитана Лобова, а капитан знает Велигая, да и остальных тоже. Они не оставят в беде.

2

– Четыре месяца, – сказал Велигай. – Четыре месяца.

Он сосредоточенно глядел вперед, словно эти слова были написаны на противоположной стене.

– Если бы ты мог хоть час не думать об этом… – проговорила Ирэн.

– Я и не думаю.

Он был прав – он не думал об этом, как не думают о дыхании. Велигай сейчас именно дышал этим: судьбой капитана Лобова и его экипажа. Ирэн понимала, что изменить что-либо не в ее силах; оставался единственный выход – самой жить тем же. Извечное женское искусство… Она задумалась, но ничего утешительного не приходило в голову, хотя именно сейчас ей хотелось найти слова утешения.

– Не знаю, – произнесла она наконец. – Верю, что выход есть. Но не вижу его.

– Я тоже, – кивнул он. – Хотя схема проста.

Ирэн вздохнула. Велигай никогда не признавался, что бывают положения, из которых он не видит выхода. Признаться в своем бессилии – значит самому поверить в него, иными словами – потерпеть поражение еще до начала. Но от нее он не скрывал, что порой заходит в тупик. Ирэн понимала: даже самые сильные люди изредка должны на кого-то опираться. Пусть хоть на краткий миг. И она должна быть благодарна этому обстоятельству: иначе они, наверное, никогда не стали бы больше, чем товарищами по работе.

Может быть, это было бы лучше? Нет… И не надо беспокоиться из-за воспоминаний. Настоящее – вот оно, рядом. Его можно ощутить рукой, всем телом…

Она улыбнулась, благодаря настоящее. Ее улыбка не ускользнула от Велигая, хотя смысла ее он, разумеется, не понял; да и много ли таких мужчин, которые понимали бы хоть в одном случае из десяти точный смысл улыбки женщины – даже самой близкой?

– Нет, серьезно, – сказал он. – Схема крайне проста, но что я в тупике – это, к сожалению, факт.

Он взглянул на часы.

– Я побуду у тебя еще. Можно?

Она дала ему понять, что об этом не стоило спрашивать. Даже если бы она этого не хотела, даже в таком невероятном случае – все равно она бы заставила его остаться. Здесь он был словно наедине с самим собой, а только так можно спокойно думать.

– Схема, – сказал Велигай. – Схема, схема… Погрузившись в размышления, он часто машинально повторял вслух какое-нибудь слово. – Что же, все просто: корабль идет на орбиту Трансцербера; выполняет несложный маневр; забирает Лобова с людьми; возвращается на Землю. – Он усмехнулся. – Цветы и объятия.

Она дотронулась до его лба. Он моргнул.

– Ну да. Нужна малость: корабль.

– Не всякий, – сказала она.

– Да. Из четырех имеющихся категорий…

Она знала, что это за категории. Маленькие приземельские корабли с радиусом действия не дальше Луны; шарообразные планетолеты – «пузыри» – с ионными двигателями, дешевые и неприхотливые, но тихоходные, не забиравшиеся дальше Марса; специальные корабли с диагравионными двигателями, небольшие и быстроходные транссистемники, предназначенные для разведки и научных экспедиций (к таким, принадлежал и «Гончий пес»); и, наконец, звездолеты – «длинные корабли», по терминологии монтажников, по размерам, мощности и степени сложности похожие на корабли трех предыдущих категорий так же, как орган похож на аккордеон или губную гармошку.

– …Из четырех имеющихся категорий речь может идти о двух последних: о транссистемниках и длинных. Согласна?

Она серьезно кивнула. Наверное, вопрос о ее согласии был нужен Велигаю для сохранения ритма мышления, но и это было не так уж мало.

– Самое простое, – сказала Ирэн, – послать транссистемный. «Стрелец» сейчас в районе Пояса астероидов.

– Земля чуть было так не решила, – сказал Велигай. – Пришлось битый час их отговаривать.

– Почему?

– По двум причинам. Первая: «Стрелец» идти к ним не может. Арифметика: их там восемь, нормальный экипаж транссистемного – пятеро, в сумме тринадцать. Без специальной переделки больше десяти человек транссистемный ни в коем случае забрать не сможет.

– Но если потесниться…

– Тогда и будет десять. Дело ведь не в площади. Дело, во-первых, в мощности дыхательных, регенерационных, экоциклических систем и, во-вторых, – в количестве охранительных устройств. Только они позволяют людям выносить те перегрузки, которые и делают транссистемник скоростным кораблем. Поняла, звездочка?

Он умолк, положив ладонь на ее волосы, медленно перебирая их.

– Говори, – сказала она.

– Это была арифметика: пока «Стрелец» свернет базу на Поясе астероидов, пока придет сюда, пока его переделают и, наконец, пока он после всего этого до них доберется – пройдет уйма времени. Можно не успеть.

– Ну, – она подняла голову, – мы бы постарались сделать все побыстрее.

– Так мне сказали и на Земле. Но тут в действие вступила алгебра.

Он помолчал.

– Дело в том, что «Стрелец» – двойник «Пса». Брат-близнец.

– Я помню, как их строили.

– Ну, конечно. Причины аварии «Пса» нам неизвестны. Судя по донесениям Лобова, ничего подозрительного, никаких ненормальностей не было до самой последней секунды.

– Так что, если послать однотипный корабль…

– В этом вся суть. Если авария по необъяснимой причине произошла с «Гончим», где гарантия, что то же самое не случится и с другим таким же кораблем?

– Да, – сказала она. – Правда…

– Несложно, а? Но убедить в этом остальных было трудно. Кое-кто возражал очень крепко. Меркулин, например, Директор… Да ты ведь знаешь.

– Знала когда-то, – подтвердила Ирэн.

– Он мыслит по такой канве: авария не может быть закономерностью. «Пес» – первоклассный корабль, обладающий защитой от всех и всяких случайностей, не говоря уже о закономерностях. Он полагает, что причина аварии – в нарушении людьми каких-нибудь норм поведения. И приходит к выводу, что в космическом полете присутствие людей – не только ненужный, но прямо-таки вредный фактор. Они, мол, создают условия, осложняющие нормальную деятельность автоматов. А за автоматы он ручается. Там ведь было кое-что из их продукции. Основное, правда, делали мы сами.

– Честь мундира?

– Нет, в этом отношении Меркулин объективен, он серьезный человек. Просто таково его кредо. Я бы его изложил так: автомат устроен проще человека, следовательно, легче регулируется и реже портится. Он, правда, формулирует иначе, но смысл таков. А человек – существо слабое, а с другой стороны – много поработавшее. Пусть командует отсюда.

– Но ты с ним справился? – Ирэн провела ладонью по щеке Велигая.

– Я тоже старался быть объективным. – Что-то похожее на улыбку спряталось в уголках его губ. – Сказал, что Меркулин, быть может, прав процентов на девяносто пять.

– Ну и что же?

– Подействовали остальные пять процентов.

– Правильно.

– Ну да. Но от этого не легче, потому что остается единственный выход: послать длинный.

После паузы Ирэн тихо проговорила:

– Да… Но где они?

– То-то и оно – где они? Из четырех длинных, которыми вообще располагает Земля, в дальних рейсах, вне пределов связи, находятся…

– Находятся все четыре.

– Вот именно. И расчет времени и возможностей тут против нас. Потому я и говорю, что схема проста, а вот как ее осуществить – пока не знаю.

Ирэн вздохнула, потому что единственная, еще оставшаяся возможность стала ей ясна. Но было ли это в их силах? Она взглянула Велигаю в глаза. Он утвердительно кивнул.

– Ничего другого не остается: заложить новый длинный. У нас есть четыре месяца. Длинному кораблю до «Пса» две недели хода. Значит, остается три с половиной месяца. За это время надо построить и испытать корабль.

Ирэн покачала головой.

– Последний мы построили очень быстро. Всего за год. Но три с половиной месяца – абсолютно нереально… – Ей вдруг стало страшно, она прижалась к груди Велигая. – Значит, ничего сделать нельзя?

Велигай долго не отвечал.

– Теоретически, – проговорил он наконец, – теоретически это, кажется, возможно. При соблюдении ряда условий: если рабочее пространство освободим не через десять дней, как по графику, а через три – это раз. Сдадим «пузырь». Во-вторых, если при изготовлении и монтаже корабля будем использовать не ту автоматику, что была раньше, а новую, с гораздо более быстрым ритмом работы.

– Чистая теория, – сказала Ирэн.

– Да. Потому что это значит: планетолет придется достраивать почти полностью вручную, автоматы не смогут сделать работу в три раза быстрее, чем запрограммировано. И во-вторых: пока Меркулин не даст новую автоматику, начинать монтаж длинного корабля тоже вручную.

– А мы сможем?

Велигай пожал плечами.

– Я не думаю, как Меркулин, что человек слишком слаб. Конечно, придется идти на риск. Если до сего времени мы главным образом командовали на монтаже автоматами, а сами выполняли только наиболее тонкую и сложную работу, то теперь… теперь придется проводить в пространстве куда больше времени. А ведь ты знаешь, что у Службы Жизни свои законы: она гарантирует нам стопроцентную безопасность лишь при соблюдении всех условий. А теперь мы не сможем их соблюдать: для этого не останется времени.

– Это большой риск, – сказала она.

– Кто не хочет – не пойдет. Но я знаю – пойдут все.

– Что, если мы потеряем больше, чем спасем?

– Я не пророк, – сердито пробормотал Велигай. – Не знаю. Но Земля послала их – и Земля должна спасти. Во что бы то ни стало. Планета не бросает своих людей. Их слали не на смерть. А мы…

– Ты прав, – согласилась она. – Но нас слишком мало.

– Придется звать на помощь. Потеснимся, сделаем четыре смены. На планете всегда хватало молодежи, которая с радостью пойдет к нам. Конечно, если меркулины еще не задурили им головы.

– Ты думаешь?..

– Меркулин и другие – они умны и логичны. Хотя логика их в основном формальная, но ведь молодость далеко не сразу постигает диалектику.

– И я тоже? – шутливо хмурясь, спросила Ирэн. – Или я уже не молода?

– Ты – исключение, звездочка. – Он поцеловал ее. – Кстати, мы уже начали пополняться. Тот парень, что летел с нами, тоже начинает работать.

– Кедрин?

– М-да. Ты его знаешь?

«Когда-то считала, что знаю, – подумала Ирэн. – Но ведь прошло много лет…»

– Нет, – сказала она.

– Ну посмотрим, как у него будет получаться. Трудно им придется – ему и всем, кто прилетит.

– Думаешь, они смогут по-настоящему помочь?

– Ну, их будет не так уж много. В основном придут курсанты, кроме того – студенты Звездного. Кстати, надо пойти, уточнить, сколько их прилетит.

– Ты так и не отдохнешь?

Велигай взглянул на нее, казалось, с удивлением.

– Ты же знаешь…

– Да, – грустно сказала Ирэн. – Знаю…

3

Кедрин проснулся. Как это было не похоже на земные пробуждения, когда свет стучался в окно и торопил подниматься и жить. Здесь, в тесноватой каюте старого планетолета, не было ни солнца, ни ветра. Просто регуляторы усиливали свет, раздавался сигнал, и надо было вставать, хотя не успевшее отдохнуть тело протестовало.

Но каждый раз Кедрин пересиливал себя; рядом, на спутнике, жила Ирэн, и она тоже ежедневно выходила на работу. Чем быстрее разберется он во всех трудностях новой профессии, тем скорее переселится в спутник и там наконец сможет видеть ее каждый вечер. А для этого надо вставать, надо вставать…

Он встал, умылся. Термос с завтраком уже ожидал его в кают-компании планетолета, единственным обитателем которого он пока был. Кедрин старался есть помедленнее, но все равно завтрак прошел очень быстро. Еще минут пять продолжалось слушание новостей по радио. Потом Кедрин заставил себя выключить приемник и подняться.

Скваммер ожидал его, всегда одинаково готовый, самодовольно-бодрый и неумолимый. Пришлось лезть в проклятую скорлупу и неуклюже ковылять к выходному люку. Топать, переваливаясь с ноги на ногу, и тем временем соображать, какой же сюрприз приготовил ему скваммер на сегодня.

Люк угодливо распахнулся, и Кедрин вылетел, словно ленивая рогатка нехотя, медленно выстрелила им.

Как и всегда, он задержал дыхание, потом с шумом выдохнул воздух. На сей раз выход прошел совсем гладко, и это неожиданно вселило в Кедрина бодрость, какой он и не ожидал. Вдруг ему открылась вся конкретность окружающего мира. Кедрин удивился тому, как велик этот мир и как не похож он на Землю. Планета была видна вся, и она заслоняла лишь небольшую часть Вселенной.

На этот раз Кедрину было разрешено самостоятельно проследовать в тот куб пространства, который назывался «рабочим пространством» и в котором монтировались корабли.

Именно тут спешно достраивался пузатый планетолет – один из многочисленного семейства средств передвижения в космосе, который монтажники даже не называли кораблем: настолько он был не похож на это стройное слово. Для небольших скоростей планетолетов такая форма была выгодна; но тот, кто думает, что обводы корабля не играют роли в космическом пространстве, пусть-ка сам попробует пройти на таком пузыре сквозь рой частиц хотя бы средней плотности.

Сейчас достраивающийся шар висел в пустоте и вместе со спутником и со всем остальным, что находилось в прилегающем к спутнику пространстве, образовывал единую систему. Она медленно обращалась вокруг общего центра тяжести, который, в свою очередь, исправно обходил вокруг Земли. Кедрин смотрел и представлял. Нет, здесь, возможно, было даже интересно – когда работали автоматы и оставалось лишь сидеть в спутнике, наблюдать за экраном и приборами и думать, хотя бы о том, какие надо создать новые автоматы. Но теперь автоматов не было, а к работе приступили сами монтажники.

Они сновали вокруг шара во всех трех измерениях – «бронированные муравьи», как подумалось Кедрину. Они что-то тащили, устанавливали, варили, стремительно пролетали или медленно обращались вокруг планетолета по каким-то своим орбитам. Но чем больше Кедрин смотрел на них, тем менее подходящим казалось ему сравнение с муравьями. Точность орбит подсказывала другое: это были люди-планеты, чьи пути пролегали в мироздании на равных правах с бесконечной спиралью Земли, трассой Солнца, дорогой Галактики. Тем же законам Кеплера подчинялись они, плюс еще одному – закону человеческой воли, которая позволяла им менять свои орбиты, а когда-нибудь, возможно, позволит менять и орбиты планет.

Сам-то ты вовсе не претендуешь на такую планетную судьбу. Но приходится и тебе стараться не отстать от них. А монтажники и не думали о судьбе. Они работали вручную – совсем так же, как работали некогда люди на Земле, если чего-то не хватало этой аналогии, то свиста или песни, потому что люди на Земле любили петь или насвистывать за работой, а скваммеры молчали – во всяком случае, пока ты не настраивался на их частоту.

Молчал и Кедрин; пока ему нужна была лишь общая волна. Ему предложили облететь планетолет со всех сторон, чтобы не торопясь рассмотреть это сооружение и наметить самые выгодные трассы, по которым придется переправлять детали. Выполнить задачу оказалось не так-то просто – скваммер был велик, а мир – мал, но в конце концов он все-таки облетел корабль. Кое-где не хватало здоровенных кусков обшивки и, наверное, еще много чего. Хотя, как разъяснили Кедрину, внутри все было на месте: корабли в пространстве начинали монтировать изнутри, механизмы постепенно обрастали разными помещениями и оболочкой.

Потом понадобилось перегнать на другое место одну из массивных деталей. Кедрин выжал педаль стартера с такой силой, как будто давил каблуком змею, потому что это была его первая попытка сдвинуть деталь. Скорость возросла неожиданно быстро. Ему кричали: «Стой!» Он забыл, как тормозят, и вместо этого еще прибавил ходу.

Стало ясно, что плохо придется монтажнику, который в этот миг медленно летел перед Кедриным в том же направлении. Вокруг скваммера были захлестнуты тросы от какой-то сложной и громоздкой детали, которую монтажник толкал перед собой, неся в четырех руках еще какие-то штуки поменьше. Кедринская деталь – гамма-отражатель – уже хищно нацеливалась острым углом между лопаток скваммера, чуть повыше дверцы. Стало до ужаса ясно, что в точку встречи деталь и передний монтажник придут одновременно.

Затем Кедрин почувствовал удар, в глазах зажглись звезды. Кто-то сидел на его вытянутых, все еще сжимающих край отражателя руках, ухитрившись на полном ходу протиснуться между деталью и Кедриным, Металлический живот упирался в фонарь кедринского скваммера. Удар был силен, но скваммеры выдержали и люди тоже.

Кедрин не мог удержать детали, но ее скорость была уже сбита. Она прошла точку встречи через две секунды после перегруженного монтажника, и за нею устремился кто-то из находившихся поблизости. Кедрин тяжело дышал.

– Надо ровнее, – невозмутимо произнес стеклянный голос Холодовского.

– Да, – послышался голос Гура. – Погибнуть с гамма-отражателем между лопатками – в этом, конечно, что-то есть, это даже величественно. Но я скромен и не тороплюсь. Спасибо, Слава.

– Не за что, – ответил Холодовский.

Отцепляясь от Кедрина, он неуклюже похлопал виновника происшествия по косому плечу скваммера.

– Спокойней, – повторил он. – Скорости нужны, особенно сейчас. Скоростью мы уже выиграли для тех, у Транса, день жизни. Но прежде всего – уверенность!

Ее-то и не хватало Кедрину. Вечером, ворочаясь в постели (которая, казалось, была набита метеоритной крошкой), он страдал. Стыд не давал уснуть, но еще мучительнее был страх: а если вот так завтра или послезавтра другой новичок налетит на него, острым углом детали вскроет скваммер, как банку консервов, – и наступит конец? Служба Жизни запрещала такое скопление людей в этом объеме пространства. И люди знали это. И все же…

Вот интересно: знает ли сама Служба Жизни, что на ее установления здесь не обращают внимания? Вряд ли кто-нибудь специально оповестил ее. Но в таком случае это необходимо сделать! Ведь нарушается один из принципов, на которых…

Кедрин повернулся в постели и не смог удержать стона: болел локоть, которым он во время работы ухитрился удариться обо что-то в скваммере – о какое-то автоматическое устройство, без которого и скваммер не мог обойтись. Нет, брось о принципах. Служба Жизни гарантирует достижение биологического рубежа каждому человеку – каждому, кто этого хочет. Естественно, этого хочет всякий; но иногда это желание приходит в противоречие с чем-то другим – чувством долга хотя бы – и уступает. Служба Жизни не может помочь в таких случаях.

Так что не крути. Работать тут никого не заставляют, путь на Землю открыт. Возвратись в свою лабораторию, и…

Ну, что же: через две недели кончится отпуск, и ты возвратишься. Будем надеяться, что за эти две недели с тобой не случится ничего… ничего непоправимого. Зато потом – какие будут воспоминания! А кроме того…

А кроме того, вскоре он перейдет в спутник, в свою каюту. Тогда он сразу же разыщет Ирэн и поговорит с ней без помощи рации скваммера. Поговорит в условиях, где их не услышит никто третий.

Он скажет: да, ты была права – в значительной степени. Меркулин просто не учел всего. Простим ему это. Но ведь в основном правда на его стороне: наша работа там, внизу, нужнее. Поэтому я пришел за тобой. Я не буду спрашивать о том, что произошло за это время. Но ведь тогда у нас было настоящее… и, значит, оно не прошло. Настоящее не проходит. Его можно заглушить на время. А сейчас этой необходимости больше нет.

Он скажет: ты помнишь еще, как шумят по ночам сосны у моря? Ты не могла забыть. Я вижу твои следы; они остаются на мокром песке, маленькие следы босых ног. Я вижу звезды в твоих глазах; не здешние – пристальные, немигающие, – но веселые звезды земного неба. Они приближаются, звезды. Подойди ближе. Я…

Он улыбнулся и уснул.