Текст книги "America Latina (Южная и Центральная Америка, 1995 г)"

Автор книги: Владимир Динец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Следующего борта в подходящем направлении пришлось бы дожидаться неделю, так что мы плюнули и уехали в Сан-Хосе, надеясь добраться в Панаму и затем в Колумбию (на пароме или пешком через Дарьен). После удачи с Коста-Рикой мы рассчитывали и панамскую визу получить без особых проблем ведь в Москве ее выдают за пару часов.

– Да-да, конечно, – сказал сотрудник посольства. – Вот только запросим наше министерство и сразу выдадим визу. Уплатите 10 долларов и приходите завтра с утра.

Утром мы ни свет ни заря примчались в посольство и были встречены все тем же жизнерадостным "maсana" – "завтра". Дело было в пятницу.

История тихой, не имеющей даже собственной армии Коста-Рики бедна событиями. Эта страна избежала бесчисленных революций, переворотов и гражданских войн, являющихся любимым национальным спортом некоторых ее соседей. По этой ли причине, или по какой другой, в симпатичном Сан-Хосе не так уж много достопримечательностей. Кроме "памятника неизвестному конкистадору", Музея Нефрита с интереснейшей коллекцией каменных фаллосов, священных наркотических кактусов-мескалито (Lophophora williamsii) и других предметов доколумбовой культуры, и зоопарка нам не удалось найти что-либо интересное. Напрасно я прочесывал вдоль и поперек Tico Times единственную местную газету на английском языке. Мы лежали в койке в номере полюбившегося нам Gran Hotel Imperial, я читал вслух объявления, а Юлька записывала в дневник впечатления.

– Капитан с командой или без предлагает услуги по судовождению, – читал я.

– У нас нет судна, – вздохнула Юлька. – Как называется бурелом из камня?

– Лавовый поток. А, вот интересно: "Герпетологический клуб сообщает, что в среду состоится первое вылупление черепашат вида Peltocephalus tracaxa в неволе.

Приглашаются все желающие".

– Это было позавчера.

–"Дорогая редакция! Мы с мужем приехали из Австрии в вашу страну, чтобы отдохнуть. Но в ресторане, куда мы зашли, сидел какой-то ужасный костариканец и курил. Мы потребовали, чтобы он немедленно покинул ресторан, но он не только не убрался, но даже не извинился! Мы сегодня же улетаем домой и посоветуем всем нашим друзьям никогда не ездить в вашу ужасную банановую республику!"

– Это сама редакция написала, – предположила Юлька.

– Или вот: "В пруду Западного парка появился крокодил и уничтожает уток. Как он туда попал, неизвестно. Гулять вблизи пруда с маленькими детьми не рекомендуется." Пошли, попробуем его поймать и запустить в панамское посольство!

Делать все равно было нечего, так что мы сбегали в парк и посмотрели на маленького смешного крокодильчика, а также на великолепных черных с серебром бабочек Urania. На следующий день мы потащились за 50 км в национальный парк Таканти. Мы вымокли под проливным дождем (сухой сезон уже кончался), но вместо леса обнаружили поля и свежие вырубки. Подобно очень многим заповедникам Латинской Америки, Таканти существует только на бумаге.

Экологический туризм – один из основных источников дохода Коста-Рики. Сотни тысяч гринго приезжают посмотреть на широко разрекламированные национальные парки "чемпиона третьего мира по охране природы". Но даже здесь охрана парков находится в довольно плачевном состоянии, и каждый год сельскохозяйственные земли наступают на леса. Что уж говорить о других государствах, где положение еще хуже. Впрочем, кое-где, например в Перу и Венесуэле, природу удалось сохранить в гораздо большей степени. Но у этих стран не так хорошо поставлена реклама, и доходы от туризма намного ниже.

В воскресенье я все же решил рискнуть и съездить в маленький заказник на горе Смерти (Sierra del Muerte), который почему-то не упоминается в рекламных проспектах. Юльку я решил зря не тащить, поскольку был уверен, что опять найду там только поля и расчищенные пастбища.

К моему удивлению, на вершине горы все же сохранился приличный кусок облачного леса со множеством колибри. Я нашел гнездо одной пары в листе огромного "лопуха"

гигантской бегонии (это растение типично для высокогорий Коста-Рики). Черная птичка с ярко сверкающими рубиновыми, темно-зелеными и синими мазками на оперении сидела на чашечке из пуха и паутины размером с бадминтонный воланчик.

Когда она взлетела, в гнезде оказались двое крошечных птенцов.

Гуляя по лесу, я наткнулся на небольшой кусочек парамо. Так называется особый тип растительности, который во влажных высокогорьях Южной Америки заменяет альпийские луга. Здесь оно было очень похожим на наши северные болота, только вместо папоротников росли более грубые "живые ископаемые" Zamia из цикадовых.

В ледяной болотной воде извивались крошечные розовые саламандры Oedipina, а в глубине мха сновали зверьки-землеройки размером с пистолетный патрон.

Когда я уже собирался ловить попутку обратно, то с удивлением обнаружил на дороге указатель: "Смотровая площадка кецалей. Добро пожаловать!" Конечно, я сразу свернул на узкую грунтовку, резко нырявшую вниз по склону. Кому же не захочется увидеть кецаля (Pharomachus mocinno), священную птицу всех местных народов! Пусть даже по-русски ее называют "квезал". Спустившись метров на триста, я увидел вторую табличку:

"Входной билет 40 долларов. Добро пожаловать!"

Я уже хотел начать привычный обходной маневр, но тут сверху спустился джип с чилийскими туристами. После недолгой беседы мы договорились, что они платят за мой билет, а я, как зоолог-профессионал, нахожу им кецаля.

Прошло три часа. Густой холодный туман заполнил лес, затем пошел дождь. Начинало темнеть. Все живые существа, дрожа от холода и сырости, попрятались в сухие уютные дупла и норы. Лишь колибри черными пулями прошивали лес, как ни в чем не бывало "целуя" один цветок за другим.

Я бродил по кустам, раздвигая руками мокрые бороды свисающих с веток мхов и проклиная все на свете. Чилийцы понуро брели за мной. Я уже продрог до крайней степени, но отдавать деньги ужас как не хотелось. За все время мы видели только большое осиное гнездо, корову, двух попугаев и пустое дупло кецаля. Мне все сильнее хотелось лечь и уснуть, и лишь пример несгибаемых колибри еще удерживал меня от позорной капитуляции.

Вообще-то я всю жизнь считал колибри нежными детьми ласковых тропиков. Это заблуждение разделялo и большинство моих коллег. Несколько лет назад мой друг, орнитолог высшего класса, обнаружил, что один вид колибри встречается на продуваемом всеми ветрами островке в Беринговом проливе. Так вот, по-моему, он и сам до сих пор с трудом верит в то, что видел своими глазами, не говоря уже о других ученых. Теперь-то я знаю, что эти удивительные существа остаются зимовать на Огненной Земле, у самого порога Антарктики.

Спас меня годами выработанный "рефлекс лягушки" – мгновенная реакция на любое движение. Что-то чуть шевельнулось в кронах деревьев, я долго вглядывался в сгущающиеся сумерки и разглядел-таки сидящего на ветке кецаля. Он и вправду был хорош: ярко-зеленый, с пушистым хохолком, алым брюшком и парой длиннющих хвостовых перьев – каждое в метр. Чилийцы мгновенно перестали хныкать и запрыгали от радости (они были в куртках). Я выжал мокрую футболку и терпеливо дожидался, пока они успокоются, в надежде, что меня подвезут обратно в город.

Когда мы садились в джип, шофер отвел меня в сторону.

– Я отвезу тебя в город, – сказал он, – если ты дашь мне 20 долларов и ничего не скажешь моим туристам.

Мне было уже все равно. Мы бодро покатили вверх, но за двадцать метров до шоссе мотор заглох. Машина упорно отказывалась брать последний подъем.

Оставив новых знакомых дожидаться вызванного сторожем трактора, я забрал свои 20 долларов, вышел на шоссе, прошелся немного, чтобы согреться, и поймал машину до самого отеля, причем совершенно бесплатно. В отеле меня ждали теплая койка, вкусный ужин и, главное, чудесная Юлька, которой так приятно рассказать о приключениях дня!

На следующий день панамцы снова сказали "маньяна" (это вообще любимое словечко латиноамериканских чиновников), и мы, отчаявшись, взяли билет на самолет прямо в Венесуэлу. Центральноамериканская "разминка" закончилась. Нас ждал огромный континент Южной Америки с бесконечными расстояниями, высочайшими горами, дикими контрастами климатов и прочими сложностями. До чего же это здорово!

КОНЧИТА

костариканская народная песня

Расцветает кактус-мескалито,

Поплыли кайманы по реке.

Выходила из лесу Кончита,

Завязав рубашку на пупке.

Выходила, самбу заводила

Про морского синего тунца,

Про того, кого она любила,

По кому скучала без конца.

– Съешь, тукан, кусочек ананаса,

Улетай туда, где ал рассвет,

И бойцу в болотах Гондураса

От Кончиты передай привет.

Пусть мулатку вспомнит он простую,

Пусть услышит, как она поет,

Пусть асьенду бережет родную,

А Кончита кактус пожует !

Глава вторая. Гробы с музыкой

Пусть ваша бдительность не переходит в паранойю. Я прожил в этой стране несколько месяцев, и меня только трижды пытались ограбить.

Из путеводителя Lonely Planet.

Во время промежуточной посадки в Барранкиле (Колумбия) у нас стащили всякую мелочь из кармана одного из рюкзаков, но в целом перелет прошел нормально, да еще с видами Панамского канала и красивейшим закатом над пиком Sierra Nevada de Santa Marta (5775 м) – передовым отрогом Анд в том месте, где они выходят к Карибскому морю. К тому же удалось посмотреть сверху на знаменитый старинный город Картахену.

Эту грозную крепость, "ключ к Панамскому перешейку", штурмовали все, кому не лень. В 1586 году Френсис Дрейк взял ее силами девятисот корсаров; в 1697 ее захватил десятитысячный французкий корпус. Но самую грозную осаду, предпринятую 27-тысячной армией капитана Вернона в 1741 году, город успешно выдержал благодаря коменданту гарнизона – безрукому, безногому и одноглазому старику Блазу де Лезо. Бронзовый памятник герою украшает центральную площадь города, но разглядеть его с самолета нам не удалось.

Город Каракас отделен от моря горным хребтом, склоны которого внизу поросли агавами и кактусами, а вверху – влажными тропическими лесами. Поскольку прилетели мы поздно ночью, то переночевали в маленьком городке на берегу, а в столицу двинулись лишь наутро. Каракас нам не понравился. Центр города – лабиринт небоскребов, барахолок и заводов, а предместья море построенных из кирпича развалюх, похожих издали на пчелиные соты.

В 60-х годах Венесуэла наслаждалась экономическим расцветом, но потом падение цен на нефть (основной предмет экспорта) буквально подкосило страну. До сих пор местные жители разъезжают на некогда роскошных лимузинах тех времен. Дороги, впрочем, и сейчас в прекрасном состоянии. Уже к ночи мы домчались на автобусе до восточной части побережья, где переночевали в другом симпатичном городке и отправились на местный "Лазурный берег".

Горы здесь подходят вплотную к берегу, а у их подножий лежат крошечные бухточки с рощами кокосовых пальм. Начинался сезон дождей, и туристов почти не было. В море обнаружился коралловый риф, так что я очень долго не вылезал из теплой воды, изучая местную фауну.

Рифы здесь четко делятся на три полосы: дальше от берега растут гигантские шаровидные кораллы (Platygira), способные выдержать любые удары волн, основная часть рифа состоит из жгучего коралла (Millepora alcicornis), а в глубине бухт раскинулся "лес" изящных Pocillopora. По жгучему кораллу ползают "ракушки-фламинго" (Cyphoma gibbosa). Это одна из самых красивых раковин Атлантики, но для меня было сюрпризом, что живой моллюск еще прекраснее – словно маленький изящный сверток из леопардовой шкуры.

К полудню начался теплый ливень. Мы сидели под навесом кафе, выбегая наружу после каждого порыва ветра, чтобы собрать осыпавшиеся с огромного дерева плоды манго. Вместе с нами коротал время полуголый бич, худой и весь обросший.

Оказалось, впрочем, что он ветеран чуть ли не всех войн, в которых участвовал Иностранный Легион, и получает от правительства Франции огромную, по местным понятиям, пенсию.

К вечеру едва ползущий трактор доставил нас по красивейшей дороге в Куману – самое первое поселение испанцев в Южной Америке. Мы оказались очень далеко от центра и понятия не имели, в какой стороне он находится. Пришлось идти в сторону уменьшавшихся номеров домов. Темнело.

– А откуда ты знаешь, что эта улица куда-нибудь ведет? – вдруг спросила Юлька.

– А как же, – бодро ответил я.– Видишь, вот дом номер 500. Как только дойдем до №1, это и будет центр.

Мы шли и шли, а рюкзаки почему-то внезапно стали наливаться тяжестью. Я слабо надеялся, что улица и вправду ведет к центру, но на сей раз нам повезло.

– Вот видишь, – гордо заявил я, – а ты еще споришь. Если я что-нибудь говорю, значит, это наверняка.

Тут мы встретили парочку местных хиппи, Гарри и Монику, и они, приняв за своих, помогли найти самый дешевый в городе отель. К сожалению, как и большинство дешевых ночлежек Венесуэлы, он одновременно являлся публичным домом. Как раз под нашей дверью стояла допотопная стиральная машина, и каждые несколько минут "девушки" засовывали туда очередную партию белья. Зато было и преимущество:

вентилятор, сдувающий комаров. В более дорогих отелях вместо вентиляторов кондиционеры (тоже 60-х годов). Они грохочут даже страшнее, но комаров, естественно, не сдувают, а в противомоскитных пологах всегда есть хотя бы одна дырка.

Назавтра нам пришлось ехать в автобусе почти весь день, и до городка Карипе в глубине Берегового хребта мы доплелись совершенно измученными. Но здесь нам так понравилось, что мы прожили в чистенькой маленькой гостинице целых три дня.

Местные жители уже привыкли к туристам, но еще не испорчены нашествием богатых гринго. Вскоре мы уже знали в лицо многих горожан. Каждый день мы ездили на попутках (которые тут ловятся за две минуты) в соседний заповедничек, где находится знаменитая Пещера Гуахаро, описанная еще Гумбольдтом.

Днем в ней слишком много народу, к тому же заходить можно только на 200 метров вглубь, поэтому мы не поленились забраться туда ночью.

В ближайшей ко входу части пещеры гнездится около 300 000 гуахаро (Steatornis caripensis) – больших птиц, родственных козодоям. Они вылетают наружу только по ночам, а для ориентации в темноте пользуются эхолокацией. Еще на входе слышишь оркестр птичьих криков и громких локационных щелчков. Поздно вечером из огромной "готической арки" пещеры вылетают тучи птиц, но и после полуночи можно увидеть, как отдельные опоздавшие проносятся на фоне луны к дальним равнинам. Ведь гуахаро питаются семенами масличной пальмы, за которыми приходится иногда отправляться очень далеко.

В пещере очень тепло и влажно, пол покрыт густой белой "щетиной" проростками из оброненных птицами семян, которым так и не суждено увидеть свет. Благодаря такому источнику пищи тут водится множество всякой живности: колючие крысы (Ploechimys), алые сколопендры, гигантские жгутоногие пауки, слепые рыбки и сверчки. В дальних коридорах и в соседних мелких пещерках живет множество летучих мышей – от забавно бегающих черных вампиров (Desmodus rotundus) с круглыми пятачками до здоровенных хищных ложных вампиров (Vampyrum spectrum) с размахом крыльев почти метр и крошечных, питающихся нектаром листоносиков (Micronycteris и прочих). А над входом в пещеру гнездятся крупные черные стрижи (Cypseloides cryptus). Они вылетают на охоту только на 30-40 минут вечером и утром, но в это время над лесом столько насекомых, что они успевают накормить и себя и птенцов.

Окружающий лес очень красив, но там мало что водится. Ярко-зеленые сойки кричат в ветвях, в сумерках огромные бабочки Caligo с "совиными глазами" на крыльях величественно порхают в зарослях, а днем вдоль тропинок вьются геликониды – необыкновенно яркие и изящные мотыльки. Геликониды очень ядовиты, поэтому многие местные бабочки более или менее удачно подражают их окраске и манере полета.

Мы уже поняли, что лучшее время в тропическом лесу – ночь, поэтому каждый вечер после ужина совершали вылазку в заповедник. У пещеры обычно стояли автобусы с туристами, приехавшими посмотреть на вылет гуахаро, но с наступлением темноты они уезжали, и усыпанные лунными зайчиками лесные тропинки оставались в нашем полном распоряжении.

В один из таких ясных, теплых вечеров мы поднялись к высокому водопаду в глубине леса и присели отдохнуть на гладкие валуны в выбитой у его подножия чаше.

Потягивая по очереди чистейшую ручьевую водичку из кружки, мы молча смотрели, как зажигаются звезды на небе и светлячки в лесу. Среди корней ползали редчайшие светящиеся гекконы (Cyrtodactilus madarensis). Крохотные искорки светящегося мха мерцали по краям заводей, и первые лягушки уже журчали в кронах деревьев.

Вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, и тяжелая птица пролетела над нами, чуть не задев. Следом появились еще и еще, а через пару минут уже несколько сотен гуахаро кружили над нами. Сначала их большим черным глазам хватало света, потом они стали одна за другой включать "локаторы", и эхо громких щелчков запрыгало по скалам. Птицы стаями проносились сквозь водопад, успевая выпить немного воды на лету. Видимо, их локационная система не так совершенна, как у летучих мышей – они часто сталкивались, а одна даже села мне на голову.

Потом мы долго шли по еще мягкому асфальту обратно в Карипе, глядя, как крошечные мышевидные хомячки (Calomys) перебегают дорогу там, где она перечеркнута тенями деревьев, а черные силуэты гуахаро и сов проплывают в небе под сверкающей монетой луны. И нам казалось, что более счастливыми быть просто невозможно.

Но вскоре выяснилось, что мы ошибались.

Правда, поначалу очередной этап нашего путешествия проходил не слишком удачно.

Утром в понедельник мы выбрались на попутке из Карипе и двинулись через горы к побережью. Мы уже привыкли, что попутки ловятся за пару минут, и не очень огорчились, когда нас высадили на какой-то развилке. Но здесь пришлось ждать несколько часов. Стоять на одном месте было скучно, и мы потихоньку двинулись пешком. Немедленно полил дождь, который кончился лишь тогда, когда мы вымокли с головы до ног. Потом вышло солнце, и дорога, казалось, вот-вот зашипит в облаках пара. Мы уныло тащились вперед по холмистым полям, пока нас не подобрал очередной частник. Будучи выходцем с Тринидада, он знал полукреольский английский, так что мы весело болтали, пока впереди не появились соборы и крепостные башни Куманы.

В нашем отеле мест не было, и мы переночевали в соседнем бардаке между дискотекой и весело журчащим унитазом. Я узнал о себе много нового, когда утром пытался оторвать Юльку от подушки. Целый день мы мчались по прекрасному шоссе на юг, и на закате достигли моста через широ-кую мутную Ориноко.

Вообще-то в Венесуэле, да и почти во всех других странах континета, автобусное сообщение просто прекрасное. Можно в любое время уехать куда угодно, хоть из Колумбии в Чили. Но в каждой стране есть какая-то местная особенность, которая в той или иной степени отравляет все удовольствие. В Венесуэле это музыка.

Мы с Юлькой очень любим музыку, но только хорошую, а здесь слушают нечто среднее между нашими блатными песнями, "Ласковым маем" и маршами 30-х годов. При этом шофер непременно вешает в автобусе несколько динамиков и включает звук на такую громкость (особенно ночью, чтобы не уснуть за рулем), что даже с заткнутыми ватой ушами через час лезешь на стену. Самое удивительное, что пассажирам нравится, а вот мы так и не сумели понять, чем отличается одна песня от другой.

Центральная Венесуэла – это страна llanos (йянос), сухих высокотравных саванн с рощицами деревьев и бесконечными стадами скота. Раньше они доходили на юг примерно до Ориноко, но теперь простираются до самого подножия Гвианского нагорья. Кроме некоторых птиц и грызунов, тут мало кто водится. Поэтому уже на следующее утро мы занялись тем, как пробраться дальше к югу, в сельву.

Сьюдад Боливар (Боливарград) назван в честь родившегося здесь Симона Боливара, освободившего Венесуэлу и соседние страны от владычества Испании. В Венесуэле существует настоящий культ его личности, поэтому бюсты "Освободителя" здесь встречаются чаще, чем памятники Ленину в СССР. Подозреваю, впрочем, что он никогда не сумел бы победить, если бы Испания не была ослаблена вторжением Наполеона. Боливар мечтал об объединении стран континента, но они немедленно передрались между собой и продолжают выяснять отношения по сей день.

Городок жаркий и стоит на болоте, но здесь очень неплохо отдохнуть с дороги, гуляя по узким улочкам и цветущим паркам. Особенно здорово на холме, в старой части города, среди выкрашенных в земляничный, салатовый, синий и белоснежный цвета колониальных домиков. К сожалению, крошечные мошки Simulium, которые размножаются в прудах и речных заводях, переносят речную слепоту (онхоцеркоз), так что на улицах полно людей с побелевшими и уродливо вытаращенными глазными яблоками. Зато прямо в ботаническом саду можно увидеть чертовых обезьян (Pitecia) с лицами, похожими на попки, гигантских лягушек-быков (Rana catesbiana), пчел-плотников (Xylocopa) размером с кулак и удивительных черепах-матамат (Chelus timbriatus), маскирующихся под клубок водорослей, причем выросты на их морде похожи на извивающихся червячков и привлекают мелких рыбок, тут же попадающих черепахам в пасть.

Отсюда до Канаймы на краю сельвы всего 200 км, но по разбитой грунтовке почти никто не ездит, так что можно пройти весь путь пешком, так и не дождавшись попутки. Я отправился в аэропорт, чтобы попробовать найти самолет. На улице со мной разминулсь два типа, говоривших по-русски. Это было так неожиданно, что я лишь через несколько шагов обернулся и окликнул их: "Мужики!" Они остановились.

– Ты русский, что ль?

– А как вы догадались?

Оказалось, что это механики, обслуживающие самолеты "АН" на местных линиях.

– Зайди в аэропорту в крайнюю левую комнату, – посоветовали они мне. Там сидит мужик, серб, он поменьше возьмет за самолет – если сумеешь договориться.

Высокий, интеллигентный серб поначалу запросил с нас 1000 долларов за маленький самолетик. Но я рассказал ему пару баек о том, как мы, российские братья, стоим на страже православной веры, и в конце концов удалось договориться за 480, включая бензин, транспорт по реке дальше на юг и питание на три дня.

Назавтра нам пришлось встать в четыре утра. Летать на таких "комариках" лучше до полудня, потому что потом появляются кучевые облака, и приходится петлять между ними, чтобы избежать болтанки в восходящих потоках. Набрав высоту, мы полетели точно на юг. Вскоре саванна с кольцами бутылочных пальм (Maximiliana regia)

вокруг спрятавшихся между холмами болот сменилась пятнами леса, и вдруг мы оказались над окутанными водяной пылью водопадами на широкой мутной реке. Описав крутой вираж, мы сели на аэродром Канаймы, откуда уже видны затянутые облаками горы Гвианского нагорья.

Всего десять лет назад Канайма была никому не известной индейской деревушкой, но наплыв туристов превратил ее в райский уголок с уютными отелями и рестораном. Мы чудом успели добраться сюда за несколько дней до начала сезона, но все равно народу было очень много. Тем не менее в пальмовом болотце на окраине поселка обнаружилась масса интересного, в том числе ящерицы всех цветов радуги.

Я сидел на краю болота, наблюдая за ящерками и колибри, как вдруг словно порыв ветра пробежал по траве. Чем-то испуганные ящерицы разбегались в разные строны:

стремительно уносились изумрудные амейвы, прыгали с веток в воду бурые василиски, прятались под бревна мелкие сцинки. Причина паники выяснилась очень скоро: по тропинке хозяйской походкой шествовал полутораметровый тейю (Tupinambus teguixin). Как и похожие на них настоящие вараны, тейю очень сообразительны и легко различают даже неподвижного человека (в отличие от, например, копытных млекопитающих). Поэтому он быстро заметил меня и с неожиданной прытью удрал.

Перекусив и искупавшись, мы сели в пирогу с подвесным мотором и, пройдя под самым водопадом, пристали к другому берегу – точнее, к большому острову между двумя рукавами реки. Полчаса по лесу – и перед нами второй рукав с еще более красивым водопадом. Он называется Лягушачьим, потому что вокруг водятся изумительно яркие желто-черные лягушки (Dendrobates). Между стеной падающей воды и скалой остается узкий просвет, и можно, раздевшись, пройти на другую сторону, посмотрев на водопад изнутри. Здесь растут крошечные растения из семейства Podostomaceae – обитатели водопадов и быстрых ручьев. Они так плотно прижимаются к камню, что больше напоминают мхи или лишайники, и лишь приглядевшись, можно заметить крошечные цветки.

Пройдя пару километров по саванне, мы снова сели в пирогу и помчались вверх по реке. Плоские холмы, тянувшиеся по берегам, становились все выше, и вскоре мы оказались среди совершенно ни на что не похожего ландшафта, единственного в своем роде на Земле.

Нас окружали тепуи – плато из темно-красного базальта высотой около километра с вертикальными стенами и плоскими вершинами. Бесчисленные водопады срывались с зазубренных обрывов плато, но многие из них из-за огромной высоты не долетали до земли, рассеиваясь в воздухе. Густой лес покрывал подножия тепуи и берега реки.

Некоторые из плато были совсем небольшими и торчали на горизонте, как гигантские зубы или пни чудовищных деревьев, другие тянулись на много километров. В лесу не было видно ничего, лишь изредка срывался с ветки зимородок или пара больших зеленых попугаев-амазонов с громкими криками пролетала над лодкой.

Река эта относится к "красным" (rios colorados) – вода в ней прозрачная, красного цвета, а по поверхности плывут огромные комья пены (они образуются из омываемых потоком корней "мыльного дерева" Sapindus). Реки, текущие не с базальтовых, а с гранитных нагорий или из болот, обычно имеют черную воду (rios negros), а те, которые стекают с равнин или песчаниковых массивов, бывают мутными, светлыми (rios blancos).

Когда-то эти плато, на многие из которых практически невозможно взобраться, послужили Конан-Дойлю прообразом его "Затерянного мира". На самом деле динозавров там нет (по крайней мере на тех тепуи, которые уже исследованы), но есть много эндемичных растений и животных, приспособившихся к сырому холодному климату.

Я тогда надеялся, что в самом конце путешествия побываю в этом краю еще раз и, пользуясь сухим сезоном, сбегаю на самое высокое из тепуи – Рорайму (2810 м) на стыке границ Венесуэлы, Бразилии и Гайаны. К сожалению, пока мне так и не удалось туда добраться, так что сам я о вершинах плато ничего рассказать не могу. Но даже со стороны это пейзаж совершенно неземной красоты, особенно в сезон дождей, когда тепуи то плывут, как острова, над низким туманом, то таинственно вырисовываются сквозь пелену облаков, то сверкают острыми гранями в высекающих из туч радуги солнечных лучах.

Мы специально постарались попасть сюда в начале сезона дождей, когда облака еще не закрывают горы, а в реках уже достаточно воды. Эти несколько дней – лучшее время для вылазки к тому чуду, которое скрывается в самом сердце нагорья, среди грозных скальных массивов и стремительных порожистых рек.

Вскоре на смену крошечным изящным стрижикам (Tachornis), носившимся вдоль опушек, пришли такие же маленькие летучие мышки (Tyropteris). Днем они прячутся в свернутых листьях нависающих над водой деревьев, а с вечера порхают над водой.

Ночевали мы в тот раз на острове Орхидей – небольшом островке между речными протоками у подножия Аян-тепуи, одного из самых больших плато. Орхидеи тут и вправду растут, но только карликовые – всего сантиметр высотой. У меня перегорела лампочка в фонаре, поэтому побродить ночью по лесу не удалось, но зато мы долго болтали с нашим проводником из местного племени пемон.

Интересная у парня биография: до двадцати лет он жил с родителями под навесом из листьев на этом самом острове и ни разу не выбирался из леса, разве что полгода прожил в Канайме, чтобы выучить в школе испанский. В здешних реках мало рыбы (большинство рыб погибает от сапонинов, выделяемых корнями мыльного дерева), а в лесу можно проходить несколько недель, ни разу не увидев оленя или тапира. Так что жизнь была нелегкой. В языке пемон нет числительных больше трех: видимо, у них никогда ничего не было помногу. Но потом на Канайму обрушился вал международного туризма, и все мгновенно изменилось: теперь он работает гидом, свободно болтает по-английски, получает вполне приличную зарплату и летает в отпуск в Каракас.

Впрочем, цивилизация пока не испортила здешних индейцев: это отличные ребята, веселые, спокойные и обаятельные, чем-то похожие на хоббитов. Мы сразу подружились и все три дня продолжали подкалывать друг друга по любому поводу.

Наконец мы влезли в гамаки (до чего же здорово болтаться в гамаке, словно банан!

– заметил один из индейцев, вызвав взрыв хохота), и как раз начали засыпать, но тут начался тропический ливень – один из трех настоящих ливней за полгода, проведенных нами в Южной Америке. Сплошной поток воды не менее двух часов грохотал по железному навесу над нашими головами. Позже я нашел несколько сбитых дождем лемуровых лягушек (Phyllomedusa) они все еще держались за листочки, вместе с которыми упали с дерева. Я тихо радовался, потому что предвидел, как подействует дождь на цель нашего путешествия. Несмотря на грохот, к утру мы прекрасно выспались. Вообще мы с Юлькой давно поняли, что устаем не от приключений, а от цивилизации.

Вместе с нами на лодке плыли еще две парочки: туристы из Германии и Англии.

Немец – типичный "фриц", жена его на первый взгляд славянского типа, но при ближайшем рассмотрении – словно персонаж плаката "арийская семья провожает воина Люфтваффе на Восточный фронт". Английская чета тоже очень характерная, типа "Темза, сэр!" Все это несколько напоминало анекдоты про русского, немца и англичанина: смешные ситуации возникали без конца. Дело в том, что испорченные женской эмансипацией европейцы относились к своим спутницам просто как к приятелям: рюкзаки строго одинакового веса и так далее. Немка и англичанка вскоре начали с отчаянной завистью смотреть на Юльку, которая одна чувствовала себя настоящей женщиной. Ведь я понимал, что ей приходится очень нелегко в таком долгом путешествии, и старался заботиться о ней, как мог.

Все началось еще в ресторане самообслуживания в Канайме. Я взял два подноса и пошел за обедом, а Юлька осталась за столом. Немцы очень удивились: "Ты что, не голодна?" "Не знаю, я так устала" – лениво промурлыкала Юлька, положила голову на руки и задремала. Когда она проснулась, перед ней уже стоял поднос со всякой вкуснятиной. Немец смутился и беспокойно посмотрел на свою подругу. Когда же я вернулся из второго рейса с фруктами и кофе, бедняга не выдержал и рысью помчался к раздаче. Надо было видеть лицо Бригитты, когда ей притащили наполовину расплескавшуюся чашечку кофе.