Текст книги "Живая вода (СИ)"

Автор книги: Владимир Деменев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Деменев Владимир
Живая вода

Среда

1.

Вызов на труп. За полчаса до конца дежурства.

Алексей Макаров (в миру – Лёха), капитан милиции, следователь Полотинского РОВД, горько вздохнул. Через пару минут дежурный уточнил задачу, и капитан вздохнул ещё громче. Потому что жмура обнаружили хорошо если в полукилометре от его дома. Деревня Акимово, бывший колхозный сад, рядом с развалинами фермы. Местный пошёл пасти коз и нашёл покойника в дренажной канаве.

Фамилия заявителя – Косенко, человека этого Макаров отлично знал, потому что жил недалеко от него. Игнат Осипович, горбатый мощный дедуган-заика лет семидесяти, отчаянный любитель клеиться к молодым продавщицам в деревенском магазине. Держит десяток коз какой-то породы, которую называет 'зангеровской', продаёт молоко и тем перекрывает свою жидкую пенсию втрое, если не больше.

Дежурная опергруппа сползалась к 'уазику' из разных углов РОВД. Участковый (не акимовский, дежурный) и водитель отлипли от древней 'Денди'. Приставка стояла в бывшей ленкомнате ещё тогда, когда Макаров поступил на службу в РОВД лейтенантом, и до сих пор безупречно несла свою тихую развлекательную службу.

Эксперт-криминалист умудрился припереться с улицы, из-за территории райотдела, но при этом – с рабочим чемоданом. Оперуполномоченного поймали, когда тот размахивал мокрыми руками возле двери сортира, в котором, как всегда, не работала сушилка.

'Буханка' хрипела старыми рессорами, пока Макаров пробирался на заднее сиденье и тряслась, пока рассаживались остальные. Наконец, взвизгивая, кашляя и попёрдывая, она выползла на Покровскую, жалобно взобралась в горку на проспект, а оттуда уже бодрее покатила к Новому тракту.

Криминалиста звали Максом, а фамилия у него была Лимонов. Шутить по этому поводу не рекомендовалось никому, потому что однофамильца-литератора Макс ненавидел по-чёрному. Чины, должности, родство – скорый на руку эксперт был готов ответить на сравнение физической болью и травмами, невзирая ни на один из этих параметров.

– Что за тревога? – спросил Лимонов через закушенную сигарету.

– Местный наш. Считай сосед. Пошёл пасти коз, нашёл труп. Вроде, туда уже экипаж из Департамента охраны прискакал, они как раз через Акимово ехали, – ответил Макаров.

– Что за труп? Упал откуда-то, зарезали, машиной задавило?

– Труп. Лежит в канаве. Макс, ну вот что сам знаю, то и есть! – отмахнулся Лёха.

Макаров жил в Акимове пять лет, с самого распределения из Академии МВД в Полотинский райотдел. Деревня это была весьма условная, правильнее сказать, окраина города, бог весть почему до сих пор им не поглощённая. Например, от РОВД до дома следователю было минут сорок ленивой ходьбы. А если подняться на второй этаж райотдела и посмотреть в торцевое окно, то высокие канадские тополя и труба котельной цеха по пошиву мягких игрушек, когда-то Акимовской базовой школы, были видны как на ладони. Макаров от этого цеха жил как раз через забор.

'Уазик' выскочил на окраину Полотинска, нырнул по извилистой дороге в низину, поросшую густым мелким ольховником, выскочил из неё возле новой городской больницы. За окнами микроавтобуса пронеслись серые, прямоугольные, будто вечно мокрые, коробки-корпуса. Сразу за ними предъявил себя указатель 'Полотинск', перечёркнутый наискосок красной линией. И вот Акимово. По правую руку – здоровенный косматый луг, на котором топчутся деревенские коровы. По левую – мешанина косых старых избушек и новостроя: магазины, авторемонтные мастерские, даже гостиница с рестораном!

'Буханка' со скрипом вошла в гнусный пологий левый поворот, с которого ежегодно улетало в кювет минимум по три машины. Макаров машинально проводил глазом свой дом, а потом 'уазик' спрыгнул с дороги и, виляя прямо по целине между старых корявых яблонь, покатил туда, где виднелась серебристая 'нива-шевроле' Департамента охраны.

Насколько Лёха мог понять, зевак на месте происшествия не наблюдалось. Потому что Дима Пузако успел раньше.

Акимовский участковый был почти легендой. Огромный, с мясистой мордой, которая не в каждую фотографию вместится, с животом, висящим над форменным ремнём. Кулак с ковригу хлеба. На его участке, в среднем, царили тишь и благодать, потому что этой самой 'ковригой' он моментально ставил на место любого подонка. Говорят, однажды какой-то выпердыш, оттянувший пару лет срока из-за Пузако, решил с ним посчитаться. Нашел трёх помощников, и вместе с ними подстерёг Диму возле общежития, в котором участковый тогда обитал. С сопутствующим инвентарём: нож, куски арматуры, самопальные кастеты. Нет, ну будем честными: Пузако они уложили в больницу месяца на четыре. Но прежде чем его, истекающего кровью и полумёртвого, положили на носилки и загрузили в 'скорую', он успел превратить нападавших в клюквенный мармелад. Потом вызвал '102' и вырубился.

Пожать руку Пузако – как поздороваться со слесарными тисками, обмотанными поролоном.

Парни из охраны махнули руками издали. С ними была собака, типа овчарка, но весьма условная. Окрас чепрачный, уши полувисячие, корпус какой-то худосочный, хвост загибается крутым бубликом.

Явно не служебная, что неудивительно: работники Департамента охраны не возят на вызовы разве что своих декоративных псин. Говорят, кстати, неплохо работает этот собачий винегрет.

– Привет. Что здесь? – спросил Макаров.

– Да вон, лежит.

Голова покойника находилась на дне канавы. Ноги были вровень с верхней кромкой. Рост средний, вес... ну дрищеватый какой-то, килограммов шестьдесят визуально. Руки вытянуты по швам, выглядит, словно шёл куда-то и с размаху вмазался в грунт. Одет в убогую синтетическую мастерку и грязные синие джинсы, обут в клеёночные кроссовки. Волосы русые, спутанные, с неопрятной проседью. А больше на первый взгляд и не сказать ничего.

Осипович топтался рядом, но без коз. Наверное, Пузако разрешил загнать их домой. Макаров поздоровался, спросил, как-чего, но информации от заявителя получил ровно столько, сколько увидел в канаве. И это было хорошо. Значит, труп не трогали, рядом особо не ходили, испугались и побежали звонить в милицию. Отличный расклад.

Следователь махнул рукой Лимонову. Эксперт вытащил фотоаппарат и минут десять занимался шаманскими плясками около трупа – тщательно снимал. Потом засунул 'мыльницу' в сумку и приступил к прямому осмотру.

– Тело. Мужчина... примерно 170 сантиметров... худощавого телосложения. Лежит лицом вниз. Отсюда... нет, никаких травматических повреждений не вижу. Просто упал. Трупного запаха нет.

– Дак никого тут вчера не было! – встрял было Осипович. Лимонов вскинул на него глаза и старик потух.

Эксперт тремя пальцами приподнял труп за шиворот. Показалось лилово-зелёное лицо, на котором светлым пятном выделялись кривые несимметричные усы.

– Ну... лет сорок пять ему.

Из перекошенного рта покойника на землю протекло несколько желтоватых длинных капель. Лимонов очень аккуратно перевернул труп на спину.

– Визуально...

Эксперт потеребил труп за один рукав, потом за второй. Конечности ватно откликались на движения криминалиста. Макс заученно, со щёгольским щелчком, натянул латексные перчатки. Стал трогать уже за мёртвую плоть.

– Ну... я бы сказал, ему с неделю, вообще-то.

– Вчера пас тут коз, не лежало! – возмутился Осипович.

Криминалист с умным лицом трогал труп.

– Вскрывать надо. Но выглядит подгнившим. Сильно так... ткани с отчетливыми трупными изменениями. Глаза... – он довольно сильно ткнул пальцем в лицо трупу, – Блин, текут прямо! Не, ну дней пять минимум. Парни, учу один раз. Идёте на базар за мясом – тыкайте пальцем. Если слишком мягко, значит гниль!

Пузако вдруг словно похудел.

– Погоди, Макс. Какие пять дней? Гошка Прашкевич это!

– И что? – безразлично спросил Лимонов.

– Да позавчера он вернулся.

– Откуда?

– Я его лично сам на семь суток законопатил, – объяснил участковый, – Он подрался... собирался. Ну, там короче, Петя Васильев его позвал за деньги и вино дрова поколоть. А он вина попил, ещё захотел. И решил, кхм, Петю расколоть попутно, топором. А тот, б***ь, дал Гошке в щи. С лестницы скатил и меня позвал. Я этого пидараса за транты и всё... присудили семь суток. Ну вот позавчера он вышел.

Лимонов, сидя на корточках, нависал над трупом.

– Его что, в парнике держали? Или в микроволновке? Сука, у нас тут не экватор, алё! Средняя полоса европейского нечерноземья. Хули он такой порченый? – возмутился эксперт, – Дима, почини свой внутренний хронометр.

– Х***тр, – буркнул участковый, – Для застрявших в маразме повторяю: это говно я лично отнёс сначала в ИВС, потом отвёл в суд. И лично видел, как он позавчера крышу чинил.

– Чью? – не унимался Лимонов.

– Макс, тебе врезать? – ласково уточнил Пузако, – Он вышел с семи суток позавчера утром. А днём, когда гроза была, ему на дом дерево упало. Раз***енило крышу пополам. Я как раз на участке работал, а он сидел на крыше и ветки выгребал. Макс, ну блин, я что, тупой? Это мой участок! Так какая, в срань, неделя, ну?

И Прашкевича Макаров тоже знал. Типичная деревенская пьянь, один из несокрушимой алкокогорты Школьной улицы. Верховодил в этом цирке отбросов Славян по прозвищу Гитлер. А этот... покойный, имел прозвище Ханорик. Бесполезное и относительно безопасное существо, уже много лет зарабатывавшее на жизнь и выпивку случайными подработками у тех акимовских, кто жил нормальной жизнью. Кому прополоть огород, кому забор поставить, кому коров попасти – так этот двуногий лишайник и жил. А, ну и мелким воровством иногда промышлял. Ещё и двоих детей породил с какой-то мутной и давно канувшей невесть куда бабой. Ну ребят-то, слава богу, уже года три, как в детдом забрали. Вот хоть убейте, но лучше так, чем с Гошкой Прашкевичем.

– Дима, ты тут дохера опознаватель? – не унимался Лимонов.

– А участок чей? Мудрец между яец! Я что, своих ушлёпков от чужих не отличу? – завёлся Пузако.

Макаров громко сплюнул и задал очень важный вопрос:

– Мне прокуратуру вызывать?

Заткнулись все. Лимонов ещё раз пошевелил труп.

– Лёш, ни одного насильственного повреждения не вижу. Есть ссадины на лице, но вот насколько мне подсказывает моё двадцать восьмое чувство, он просто вломился хайлом в почву... О! Вон эти скоро нам всё расскажут. И возможно, даже покажут.

От края сада в сторону места происшествия ковыляли 'скорая' и чёрная 'газель' с тонированными стёклами – труповозка.

Один из сотрудников охраны вежливо, но громко кашлянул. Макаров повернулся к нему и вопросительно вскинул брови.

– По следу можем, наверное.

– Ково? – дебильно переспросил Лёха.

– Ну я вроде собаку учил по следу ходить. Могу попробовать, – ответил 'охранник'.

Процедура освидетельствования трупа и передачи его в морг прошла быстро. Но за эти пару десятков минут Макаров реально загорелся идеей поиграть в 'Карацупу и Джульбарса'. Тем временем жмура обмотали чёрным полиэтиленом и довольно беспардонно закинули в 'газель', потом унылый фельдшер 'скорой' попросил подписать бумажки. Макаров мазнул ручкой по бумаге, проследил, как две колымаги удаляются. И резко взял в оборот 'охранника'.

– Чё ты там пел?

Теперь уже этот кряжистый парень в сером камуфляже посмотрел на следователя как на олигофрена.

– Собака у меня. Учил ходить по следу.

– Ма-акс? – позвал Лёха.

Эксперту, судя по всему, было чихать. Труп увезли куда надо, на преступление этот выезд не тянет. Нормально.

– Ай, хоть ты голым танцуй, – буркнул Лимонов.

Макаров прикинул навскидку. От этой канавы до дома Прашкевича меньше километра, пусть пёсик хоть развлечётся, если не нащупает ничего полезного.

– Жги! – сказал он.

Кряжистый что-то сделал. То ли просто зачерпнул земли из-под увезённого трупа, то ли нашёл какой-то ошмёток тряпки или самого трупа, который не заметил Лимонов. Дал понюхать своей недоовчарке, та в ответ восторженно запищала и потянула поводок.

Ну – побежали!

Когда 'охранник' дал поводку слабину, пёс внезапно притормозил. Вместо того, чтобы стремительно, как в кино, метнуться на поиск, он вдруг крутанулся на месте, проехал по траве задницей, поджал хвост, опять задрал, чмыхнул носом, сделал 'свечку' с четырёх лап сразу. И только после этого ритуала соизволил взять направление. Зато как пошёл! Мало того что дёрганой рысцой, так ещё и вприпрыжку.

Макаров вспомнил. Повернувшись к водителю, он выкрикнул адрес, куда машине надо приехать в итоге и получил успокаивающий кивок в ответ.

На первой полусотне метров пёс для расследования был, в общем, лишним. Кажется, покойный Ханорик преодолевал этот участок на пределе сил, потому черпал ногами землю похлеще экскаватора.

Лимонов тоже видел следы и ему они не нравились. Потому что из-за них измышления криминалиста о покойнике давней свежести выглядели неуверенными или, хуже того, некомпетентными. Это был свежак до такой степени, что даже трава, которую ходок выдирал из земли подошвами обуви, не успела толком завянуть.

Потом всё, что человек мог заметить невооружённым глазом, исчезло. Осталась просто трава. С этого момента и далее надежда оставалась только на придурочного прыгающего пса. Который, вне зависимости от внешности и поведения, справлялся со своей задачей на пять баллов. Он вихлял из стороны в сторону, иногда бегал вокруг проводника кругами так, что тот был вынужден то уворачиваться от поводка, то перепрыгивать его. Но, в среднем по больнице, недоовчарка отлично держала направление. А оно, в свою очередь, всё уверенней указывало на дом покойного Прашкевича.

Выбежали на руины бывшей скотофермы. Макаров её не застал, но видел фотографии. Раньше там были два корпуса. В одном держали колхозное стадо коров, голов на пятьсот. Это здание было очень длинным. Во втором, покороче, жили телята и быки. Эти две кирпичные 'кишки' окружал несуразно большой двор. Нет, ну часть его, конечно была занята под нужды фермы, там располагались навесы для сена, площадки для техники, два вида загонов – для телят и для быков. А ещё была пустая земля. По площади она была примерно такая же, как и полезная (включая два корпуса фермы), а по сути представляла собой пустырь, заросший одуванчиками, подорожником и пыреем. Всё, что было на этой праздной территории – древняя силосная башня, двадцатиметровый цилиндр красного кирпича, лет сорок как никому не нужный.

Ещё была пара чёрных от времени и огня венцов сруба на том месте, где некогда стояла сторожка. Кто и когда построил эту маленькую хатку, вспомнить в Акимове было уже некому. Вроде, ещё в начале семидесятых она была, и вроде, пустовала. Потом в Акимово пришёл человек из тех, которых в СССР не существовало – бездомный. Бомж. Его взяли на работу, и с тех пор Виктор Пылинский, колченогий и бородатый, намертво врос в деревенский быт. Он честно и тщательно работал сторожем фермы до начала девяностых. Ему платили что-то вроде зарплаты, плюс сельсовет напрягся и добился для полезного труженика села хоть какой-то, но пенсии.

Вроде бы в 92-м скот увезли невесть куда. Потом приехали акимовцы, кто на телеге, кто на тракторе, с кувалдами, мешками и ещё черт-те чем. Они, не дожидаясь официального сноса, обглодали бесхозную ферму до фундамента. Кирпичи пошли на печки, пристройки и прочие полезные вещи. Пылинский с порога своей избушки наблюдал, как те, с кем он дружил и выпивал, рушат смысл его жизни.

Через три месяца почтальонка принесла в сторожку очередную пенсию и обнаружила, что получать деньги больше некому. Тощую пачку 'зайчиков' потратили на худо-бедно нормальные похороны. Через пару лет осиротевшая избушка стала базой для пьющих малолеток, которые, в итоге, и сожгли её почти дотла.

Ферму пробежали. Теперь угол сада, потом аппендикс грунтовой Коммунистической улицы (кто же их в деревнях-то переименовывать будет?) и вот – дом Ханорика. Длинный узкий сруб мертвецки-серого цвета. Кривые прямоугольники окон, стёкла в них больны катарактой и обрамлены чёрными огрызками наличников. Конёк крыши устал держать шифер и стропила, просел пологой дугой посередине. В одном из торцов чердака – жердь с металлической раскорякой телеантенны, волнистая и накренённая. Участок зарос густым бурьяном в человеческий рост, трудно представить, что здесь вообще когда-то что-то сажали.

Практически на дорожке – ржавые качели, точнее, рама от них. Даже тогда, когда у Ханорика не отобрали детей, это сооружение не использовалось по назначению. Чуть сбоку... ну пусть будет колодец: вросшее в землю бетонное кольцо, ворот с цепью, собранной из нескольких разнокалиберных обрезков. И ведро – пластиковое, когда-то розовое, сейчас цвета советской 'Театральной' пудры. Воду таким, в принципе, не зачерпнёшь, и потому по бокам от ручки вниз тянулись две пряди сталистой проволоки, фиксировавшие на днище ведра полноценный кирпич.

Пёс воткнулся носом в калитку и визгливо тявкнул. 'Охраннник' вопросительно глянул на Макарова, поймал согласный кивок и открыл. Скрипнули шарниры, не знавшие смазки. За калиткой была дорожка к дому – твёрдая, утоптанная мешанина из серой пыли, щебня и почвы. Её обрамлял коридор бурьяна. Самый высокий его ярус составляли венерин башмачок вперемешку с земляной грушей. Ниже росли сизый пахучий чернобыль и американка, неистребимая дрянь с крохотными жёлто-белыми цветами. Ещё ниже – подорожник, пастушья сумка, и прочее черт-те что. В сумме этот ансамбль был почти что коридором, и закончился он точно перед дверью в дом.

Страшно это выглядело, если честно. Прашкевичи ведь не начали бухать с рождения, у них был отрезок нормальной человеческой жизни. Вот, например, этот скомканный сруб с парой огрызков стропил и хлопьями обломанного шифера, это же точно был хлев. Дощатый параллелепипед серого цвета, обмотанный диким хмелем – то ли сеновал, то ли сарай.

А вот и упавшее дерево. Макаров его помнил. Конечно же, канадский тополь, будь он неладен. Быстро и высоко растёт, становится мощным и красивым, его ветки вкусно пахнут на изломе. Но ещё в молодости канадский тополь начинает гнить от сердцевины наружу. Однажды он упадёт, это всего лишь вопрос времени и внешних условий. Когда налетела позавчерашняя гроза, ветер раскурочил первую развилку ствола и уложил половину кроны тополя на крышу Прашкевича. Не меньше тонны дерева, листьев и коры, с толстой боковой ветвью. Судя по размерам полиэтиленовой заплатки, листа четыре шифера дерево точно уничтожило. Если участковый был прав, и Ханорик умер не пять, а от силы полтора дня назад, то перед смертью он неплохо поработал – распилил рухнувший кряж на чурки, скатив их в груду, выгреб ветки помельче, застелил пробоину куском мутного старого полиэтилена. Заплату он придавил такими же силикатными кирпичами, как тот, что висел на ведре.

– Эскулап недорезанный! Видишь? Или у тебя от казённого спирта буркалы лопнули? – Пузако ткнул пальцем в этот тополиный постапокалипсис.

Насчет спирта, конечно, гнилая подковырка: Лимонов не был судмедэкспертом, он служил простым экспертом-криминалистом, бойцом первой линии. Доколупываться к нему с такими словами было так же глупо, как требовать от бригады 'скорой' провести нейрохирургическую операцию ножовкой на сеновале. И спирта у него было... ну точно в разы меньше, чем у коллег, работавших в морге. Хотя и те в последние годы этанол получали чуть ли не под счёт и расписку.

Максим молчал в тряпочку. Сказать-то у него было что, но точно не сейчас. Сейчас эксперт подобрался, его злые серые глаза бегали от объекта к объекту, отмечая свежие спилы древесины, чёткие отметины от шаркающих шагов на дорожке, примятый бурьян – как будто в него кто-то смачно падал, и может даже, не один раз.

– Мы заходим или как? – тихо уточнил 'охранец'.

Он косился на своего пса, который, уткнувшись в дверь в дом, окончательно повредился умом. Эрзац-овчарка вертелась юлой, повизгивала, царапалась в дверные доски, натягивала поводок, шла по дуге, насколько позволяла узкая кордуровая лента, врезалась в дверь башкой, снова взвизгивала, начинала копать землю, зарывала выкопанное. Наконец – тупо обмочилась под себя.

– Аккуратно! – прикрикнул следователь, отстегнув кнопку на кобуре. Прашкевич, конечно, жил один, но обстоятельства были несколько чересчур удивительными для бытового выезда. А где удивительно, там, как правило, вилы.

Конструкция у дома была стандартной, с сенями. Дверь с улицы в сени объективно можно было назвать новоделом, но по-человечески от одного её вида хотелось плакать матом. Брусья с завесами явно остались от каких-то лохматых времён, при этом основное полотно двери давно погибло. И что сделал Ханорик? Он нашёл какие-то нестроганые горбыли и тупо приколотил их на старую основу, не потрудившись ни выровнять по верху-низу, ни даже подогнать между собой по бокам. Он даже гвозди загнул как попало.

Макаров махнул рукой собачнику, чтобы тот оттащил животное из-под ног. 'Охранец' рванул поводок, пёс сел на задницу и так поехал, пробуксовывая всеми четырьмя лапами. Лёха очень осторожно потянул на себя дверную ручку. Надо медленно, потому что внутри невесть что или кто. Теоретически, этот возможный... пусть всё-таки будет некто, уже знает, что прибыли незваные гости. Опергруппа, в общем, не маскировалась, когда входила во двор под визгливый собачий аккомпанемент. Дальше могли быть варианты. Бывало, что брали врасплох даже тех, кто должен был ждать визитёров в погонах. Наоборот, впрочем, тоже случалось.

Костя Лямин, опер, встал возле противоположного косяка и тоже приготовил оружие. По уму, именно он должен был бы входить первым, потому что Макаров – следак, у него другие задачи. Но кого это волнует?

Без сколь-нибудь заметного шума Лёха смог открыть дверь в сени нараспашку. Из нутра, подогретого солнцем, густо пахнуло кощеевой смертью – мешаниной грязи, тухлятины, курева, трухлявого дерева и ещё черт знает чего. Сени были небольшими, а с поправкой на завалы мусора, вообще ничтожными, неровный треугольник свободного пространства, едва достаточный, чтобы как-то открыть косые двери в хату.

По расположению петель Макаров понял – открывается наружу. Он жестом показал коллегам бдить и аккуратно потянул ручку. Дверь даже не скрипнула, а сипло простонала. Макаров повёл головой, осматривая то, что можно было увидеть, не входя. В принципе, это была кухня, точнее, зона, выделенная под неё. Стол-шкафчик, одной дверцы нет, из тёмного нутра выглядывает закопчённый бок кастрюли. Столешница уставлена вперемешку тарелками, стаканами, пластиковыми и стеклянными бутылками. В основном, пустыми, от плодового вина и пива, кроме одной, с тёмным нерафинированным подсолнечным маслом. У стенки слева – двухконфорочная газовая плита, построенная, наверное, при царе Горохе. Дверца духовки раззявлена, на ней вповалку – пара сковородок, в той что сверху до половины навалены непонятные комья, серые и заплывшие салом. На самой плите побитый эмалированный ковшик, тоже с какой-то невнятной массой. Должно быть, со жратвой.

Справа печь-плита, последний раз белённая, наверное, в день окончания постройки. Красные кирпичи по углам будто кто-то остервенело глодал. По лету печку явно использовали нечасто, так что на плиту хозяин затолкал какие-то шмотки, не то куртки, не то фуфайки. Наверху тоже свалка из всё тех же бутылок от выпивки, сигаретных пачек, какой-то непонятной сухой травы и нескольких общипанных поленьев, видимо на лучину для растопки.

Так, здесь никого. Макаров чуть заглянул и увидел, что от печки к стене идёт шнурок с большой шторкой, отделявшей кухню от жилой части. Она была почти занавешена, но слегка просвечивалась от окна, так что следователь мог видеть, что и там людей не наблюдается. Во всяком случае, на первый взгляд.

– Милиция! Есть кто? – подал голос Лёха. И шагнул через порог. Следом за ним, держа руки на клапанах кобур, втиснулись оперуполномоченный и Пузако. Дежурный участковый внутрь не лез, что, в принципе, было понятно: он в Акимове сбоку припёку, на своём участке проблем выше крыши. 'Охранцы' и вовсе стояли чуть в стороне, поглядывали с вялым любопытством. В принципе, им тут уже давно было нефиг делать, но для начальства наряд оставался на происшествии, а значит, мог с чистой совестью забить болта на основные обязанности.

Между тем, в Пузако явно взыграло чувство территории, так что акимовский участковый мягко оттёр своей тушей Макарова и рванул занавеску в сторону, едва не выкорчевав гвозди, на которых крепился её шнур.

– Ну ты глянь! – воскликнул он.

Макаров обошёл необъятного Диму, напрочь закрывавшего обзор и смог, наконец-то, оценить недостающие интерьеры простого деревенского алкопритона. Комната метров на пятнадцать, справа – панцирная койка, застеленная какой-то дерюгой домашней вязки, с другой стороны пара мягких стульев с сидушками, жирными от времени и бесчисленных пьянчужных задниц. Посередке стол, даже со скатертью, точнее, с синтетической занавеской – нелепая попытка создать цивильный облик. Ну и понятно – бутылки, открытые банки рыбы в томате, какая-то заветренная ливерка или зельц в магазинном пластиковом контейнере, вилки, разномастные тарелки, стопки. Здесь пили и закусывали совсем недавно.

Но участковый подал голос не потому. В торце комнаты, под окном, стоял диван, такой же страхолюдный, как и остальные предметы быта в этом доме. А вот на нём, навзничь и наискосок, раззявив кариозные руины своей пасти, полусидел-полулежал персонаж. Вид у него был настолько обтёрханный, что одежда покойного Прашкевича в сравнении была если не от кутюр, то где-то около того. Типа этого Макаров тоже знал. Андрей Тарасов, кликуха, закономерно – Андрон, местный насквозь. Живёт на другой улице, точнее, существует. Потому что дом он ещё в позапрошлом году спалил по синей лавочке. Помогли рудименты профессии плотника, ещё державшиеся в проспиртованных мозгах, да пособие, которое ему дал сельсовет. Прежде чем начать пропивать эти негустые деньги, Тарасов таки успел прикупить трактор второсортных брёвен и ещё какие-то некондиционные доски. Из этого материала, присовокупив то, чему не дали догореть пожарные, он изваял что-то типа времянки. Ну вот так и жил в ней, без окон, без дверей.

– Чего это он? Тоже коней двинул? – нахмурился Макаров.

– А хрен его знает, – дернул Пузако уголком рта, – Сейчас проверим... Дроныч, курва с котелком, ты живой?

Дроныч не реагировал. Так и лежал, зияя раскрытым ртом. И ведь хрен ты разберёшь по этому организму, обитаем он или нет. Уж точно не по цвету рук и физиономии, он у Тарасова был таким, что встретишь на улице, так и за зомби принять недолго.

– Алё, гараж! Подъём, сука, роту на построение и под Сталинград! Слышишь, чувырло?

Ноль реакции. Пузако матюгнулся, осторожно обошёл стол и потряс Тарасова за плечо, стараясь, всё-таки не сдвинуть с места, на случай, если бухарик всё же остыл.

Дальше было быстро.

Чёрт знает, как, но 'охранец' упустил с поводка свою шавку. Пёс ворвался в комнату и с пары метров визгливо тявкнул в сторону тела. Тело, как на пружинах, взлетело на ноги и заревело дичью, размахивая руками. Пузако словил от него неслабую оплеуху и, кажется, на секунду потерял ориентацию. Пёс поджал хвост и, скуля, подался назад. Андрон, продолжая изображать вольтанутую мельницу, прыгнул вперёд и вверх, приземлившись на столешнице, на четыре кости. Дряхлый стол, конечно, к таким трюкам не готовился, так что крякнул и очень громко сложился. Андрон рухнул вместе с ним, с размаху вломившись мордой в пол. Тут же вскочил на четвереньки, оказавшись с псом глаза в глаза. Собака верещала, как плохо резаная свинья и с грохотом пробуксовывала лапами по полу, пытаясь как можно быстрее и дальше свалить. Тарасов выгнул спину, громко булькнул нутром и смачно, с утробным 'буээээээ', выблевал прямо ей в морду добрый литр слизистого бурого месива. Пёс наконец-то смог стартовать и, тряся башкой, умотал на улицу.

Макаров попытался схватить Тарасова за шмотки, но тот как-то нежданно гибко, по-гимнастически, вывернулся и ломанулся на выход. Руки следователя цапнули воздух. Зато успел Пузако, отошедший от подачи буйного алкаша. Он беспардонно бортанул Лёху, отправив того навзничь на кровать и, сметая стулья, пошёл вдогонку. Наступил на шторку у печи, оторвал её. Опер в дверях машинально подался назад, так что второй выстрел блевотины прошёл мимо, размазавшись по дверному косяку. Пузако вцепился обеими руками Андрону в плечи, но тот как и не заметил, что разом потяжелел на полтора центнера. Вместе с участковым он выломился в коридор. Макаров рванул за ними, пытаясь не опоздать на 'праздник жизни'. В сенях, между тем, громко боролись. Тарасов бессвязно и почти непрерывно ревел, Пузако рычал и матюгался сквозь зубы, пытаясь его усмирить. Невероятно, но алкаш, в конце концов, просто с размаху усадил грозного участкового в груду мусора.

– Су-у-ука! – взвыл Пузако и разжал хватку.

Опер, в принципе, был готов к бою, но точно не к такому. Тарасов врубился в него плечом с таранной силой, так что Костя кубарем улетел в бурьян. Андрон побежал. Но не на улицу, как на секунду подумали все. Не прекращая размахивать руками и гортанно реветь, бешеный алкоголик проскочил двор, и сиганул в колодец вверх тормашками. Гулко бахнула вода, вопль стих.

– А-хре-неть! – сказал Макаров.

2.

Строго говоря, у следователя были очень серьёзные вопросы к коллегам, которым, вообще-то, полагалось бы поучаствовать в экшене с Тарасовым. Лимонов, дежурный участковый, дятлы-'охранцы' – ёлки-палки, все взрослые мужики, какого чёрта хлебалом щёлкали?

Пузако несколько сбил боевой задор Макарова. Оказывается, когда Тарасов уронил его в сенях, Дима сел жопой на арматурный прут. Учитывая вес акимовского участкового, дело могло кончиться скверно, но ему повезло: железяка только живописно порвала штаны и оставила на левой ягодице длинную лиловую полосу с россыпью мелких кровяных капель. Следователь крепился, но его все равно стало пробивать на ржач.

– Не пробил! – жестяным голосом прогундосил Костя, любивший в свободное время пошпилить в 'танчики'.

Пузако тоже был в теме.

– Слышь, юморист, я тебе щас такой фугас пропишу, что весь экипаж контузит! – буркнул он.

Макаров не выдержал – заржал.

У них была, можно сказать, оперативная пауза. Ноги и нижняя часть торса Тарасова торчали из колодезной воды в семи метрах внизу, надеяться на то, что придурок жив, не приходилось. Уже в пути была машина МЧС-сников, которым предстояло вылавливать самоубийцу. И труповозка со 'скорой', хорошо если не те же самые, которые полчаса назад увезли Прашкевича в морг.

– Отсюда пьют, вообще? – зачем-то спросил Лимонов, ткнув пальцем в колодец.

– Теперь нет, – буркнул Макаров, недовольно глядя, как за забором потихоньку собираются соседи.