Текст книги "Опер против маньяка"

Автор книги: Владимир Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2

На следующее утро опер Кость решил прогуляться по своей «земле»: прощупать, чем дышит местный полуподпольный народ.

Кражи в самих театрах могли быть пищей для пересудов публики, вхожей в мир кулис. Угоны же автомобилей с оживленных пятачков у театральных подъездов – уже ближе к толковищам в пивных, забегаловках, а также, так сказать, для обмена мнениями на приблатненных Чистяках.

Самым давним стукачом капитана был Кеша Черч. Он работал на него частью по соображениям лирическим: оба они родились и выросли на Чистых прудах, учились в одной школе, – но в большей степени из благодарности Кострецову за то, что тот не обращал внимания на Кешины мелкие уголовные грехи.

Эту широко известную в округе личность Кострецов сначала безуспешно поискал в любимом месте Черча – пивной в Банковском переулке.

«Стало быть, уже похмелился», – подумал Сергей и вышел на угол переулка и Мясницкой улицы.

Он перешел на другую сторону Мясницкой к массивному старинному зданию банка. Наверное, это учреждение было здесь с незапамятных времен, раз переулок напротив назвали Банковским. Кострецов заглянул во двор банка и увидел Черча, греющегося на солнышке у одного из домов на лавочке.

Капитан подошел, сел рядом. Черч, закинув ногу на ногу в изможденных кроссовках, распахнув на тощей груди линялую куртку, щурился под ласковыми лучами, парно дыша свежим пивом.

– К банку присматриваешься?! – шутливо спросил Кострецов. – Трудно такой брать в одиночку.

– На банк специалист нужен, – важно произнес Кеша. – А есть ли сейчас такие?! Помнишь последнего классного «медвежатника» на Москве – Паршина? Менты с ног сбились, облаву устроили, а он вот в этом банке ночевал.

– Да, – согласился Сергей, – никто и подумать не мог, что прячется ночами Паршин в самом банке на Мясницкой. Выдающегося таланта был жулик… Но я тебя, Кеша, об орлах более низкой квалификации хочу спросить.

Черч, почуяв свою нужность, побольше развалился и ритуально попросил закурить.

Капитан вручил ему «Мальборо» и сказал:

– «Современник» и театр Табакова бомбили последнее время немилосердно. И в театрах, и снаружи: я имею в виду угон тачек. Все более-менее приличные иномарки артистов и сотрудников увели. Словно б кто-то войну их хозяевам объявил.

Черч подсосал воздух щелью рта, свободной впереди из-за выбитых зубов, и проговорил:

– Слыхал кое-что. Сплошняком угоняли, бригада работала.

– Вот именно. Не случайные какие-то ухари. А раз команда старалась, то должны быть и слухи.

Кеша пощурился, озабоченно поморгал своими когда-то серыми, а теперь бесцветными от пьянки и лихой жизни глазами.

– На сто процентов не скажу, но думаю, что действовал Гриня Дух. У него сейчас новая команда. И гляжу, кое-кто из пацанов его нынче щедро гуляет.

– Гриня Дух? – стал вспоминать капитан. – Так он снова на Чистяках появился? Летом-то он пропадал куда-то.

– Ага. Контачил Дух с пиковыми – кавказцами. Ну и кантовался в их краях, там всегда работы много. Роскошная тачка им важнее жены.

– Да берут-то тачки здесь. Что, Гриня на Кавказе представительства своих шаек открыл? И где именно?

– А хрен его знает. У Грини полон Кавказ дружбанов, все готовы стол накрыть. Лето же было. Может, просто отдыхал. Точно знаю, что он в Грузии был, вино хорошее оттуда привез.

Бывший классный спортсмен-автогонщик Гриня имел кличку Дух, потому что во время афганской войны шоферил на армейских транспортах по афганским дорогам, простреливаемых настоящими «духами» – моджахедами. Да и лихачил на машине так, что у пассажиров дух захватывало.

После героического периода своей биографии Гриня, вкусивший азартной опасности, увлекся угонами машин у мирных московских граждан. Сидел за это неоднократно. В последнее время остепенился, то есть перестал, как автомобильный наркоман, лично цепляться за чужой руль. Он занял в этом автобизнесе свою нишу – стал координатором угонов и переброски ворованных машин на Кавказ.

Кострецов знал весельчака и балабола Гриню, издавна обитающего на Чистяках. Черноглазый, с волнистой шевелюрой смоляных волос, подвижный, Гриня один к одному походил на хрестоматийного конокрада. Он и машины обожал, будто б кровных скакунов. Мог подолгу стоять, обозревая какую-нибудь великолепную иномарку, едва ли не выдыхая наконец: «Красавица ты моя!».

Капитан уточнил:

– Парнишки Духа, говоришь, широко гуляют?

– Ну да, гордо так: мол, и при деньгах, и при Гринином авторитете.

– А сам Дух?

– Частенько вижу его теперь на Чистяках. Но не в деле, конечно. А так – разъезжает по кабакам, казино. На заднем сиденье сидит, как босс, с двумя мордами по бокам. Через окно видно: по-прежнему рот у него не закрывается. И прикид у Грини, и верхним стал, а все метла безостановочно метет. Наверное, и на том свете всех заговорит.

Сергей улыбнулся.

– Вот и в цвет, как блатные говорят. Человек с таким языком всегда что-то лишнее вякает.

Черч лениво процедил:

– Да понял, понял тебя… Дай-ка еще «мальборочку». – Он снова закурил и назидательно указал:

– Кто ж с пахана дело сечет! К Грине просто так не подступишься. А вот пацаны его, пальцы веером, по пьяни могут нужное произнести.

Кеша любил подчеркнуть перед Кострецовым свое знание оперативного дела. Был он сыном генерала и мамы – советской барыни. Когда-то изучал с репетитором английский язык, играл на фортепьяно, но после смерти родителей, промотав ими нажитое, снизился до обрубка своего первого школьного прозвища – «Черчилль». Как передовой юнец, состоял когда-то Кеша в комсомольском оперативном отряде. Потому нет-нет, да и вкручивал в разговор с Сергеем своеобразные замечания, словно б намекая, что оперской деятельностью занялся еще тогда, когда Кострецов в милицию и не собирался.

– Тебе виднее, – подыграл ему Сергей.

Они распрощались. Кострецов зашагал домой, чтобы надеть для следующего рабочего визита свой лучший костюм.

* * *

Жил опер в Архангельском переулке, бывшем Телеграфном, выходящем на Чистые пруды церковью, известной в народе как Меншикова башня. Обитал Кострецов на дальнем его конце в старинном доме, где отстоял у «нового русского» хозяина их былой громадной коммуналки комнату с кухонькой, туалетом и ванной.

Вынужден был теперь Кострецов забираться к себе через бывший черный ход, по которому обычные жильцы не ходили. Но это капитану было, скорее, на руку.

Сергей зашел к себе, открыл шкаф, чтобы одеться для похода в Союз театральных деятелей. Собственно, костюм на шикарные случаи был у Кострецова один, зато не пожалел он на него ни скудной своей зарплаты, ни премиальных. Приобрел двойку парижского пошива, со всеми приметами высшего класса, вплоть до элегантных крылышек от пота на подкладке в районе подмышек. Имелась к костюму и парочка карденовских сорочек, а также носки по немыслимой цене. Были и породистые ботинки, с которых по большей части приходилось капитану лишь обдувать пыль.

Над галстуками, собственно, Сергею тоже не приходилось долго ломать голову. Их было три, все шелковые, в тон костюму. После недолгого раздумия остановился на том, что дольше других не повязывал.

Кострецов подумал, что к такому костюму ему б иномарка не помешала, чтоб подкатить на ней небрежно. Можно было б напрокат и ее раздобыть. Да ладно.

Столько пыли в глаза, и вдруг да попусту? Проведем сначала разведку, а уже потом…

Ловить зазевавшихся в СТД капитан собирался на самый закаленный крючок – финансовый.

* * *

Кострецов подъехал к парадной здания СТД на Страстном бульваре в такси. Зашел в него и направился по коридорам, посматривая на таблички кабинетов.

Ага, вот то что надо: «Главный бухгалтер С. В. Быловский». Можно начинать и отсюда.

Сергей без стука отворил дверь, уверенно зашел в комнату и поглядел на хозяина. Мужчина лет пятидесяти, с густыми неседыми волосами, лихо подкрученными усами, поднял на него внимательные глаза.

– Добрый день, – сказал капитан, присаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. – Сукнин Иван Афанасьевич у вас был?

– Нет, – ответил главбух. – А кто это такой?

– Сукнин – мой хозяин. Он собирался побеседовать с кем-нибудь из финансистов вашей организации.

– Не был. А что у него за дело?

– Сукнин – крупный самарский предприниматель. Хочет Иван Афанасьич спонсорские деньги вложить в какой-нибудь московский театр.

Любезно светя карими глазами с полной физиономии, главбух представился:

– Семен Викторович Быловский.

– А меня можно просто – Сергей. Я у Сукнина вроде секретаря.

Быловский словно учуял настоящую профессию Кострецова и уточнил:

– Охраняете?

– Телохранитель у него другой. А я на подхвате по менеджерской части. И билеты на самолет беру, и в гостинице шефа обустраиваю, да масса дел… Сегодня с Иваном Афанасьичем разминулись, а собирался он к вам. Извините. – Сергей поднялся, делая вид, что собирается уходить.

– Сидите, сидите! – воскликнул Быловский. – Может, ваш шеф через несколько минут и появится. А почему, интересно, он решил московскому театру помочь?! В Самаре же свои театральные учреждения есть.

Кострецов уселся поудобнее.

– Имеются. Но подай Афанасьичу столичный театр… Мы в Москве на несколько дней, потом на бархатный сезон летим отдохнуть в Ниццу. Любо шефу здесь в театре благодетелем побыть. Вокруг артистки и все такое.

Быловский качнул пиками ухоженных усов, ласково улыбнулся.

– К такому спонсору в любом театре уважение. Ивану Афанасьевичу сколько лет?

– Да, наверное, ровесник вам.

– О-о, – протянул многозначительно главбух, – самый возраст, чтобы хорошо понимать прим сцены, и особенно молодых, многообещающих во всех отношениях.

Кострецов с возбуждением проговорил:

– Мы, волжские, все по-старинному стараемся. Вот Островский в пьесах купечество описывал. Загляденье! Должны и современные богатые люди меценатами русскому искусству быть.

– А не чувствуется у вас, Сергей, волжского акцента, – произнес въедливый главбух.

– Обтесался, – скромно ответил капитан. – Учился в московском вузе, даже женат на москвичке был. Но не прижился у вас, потом Сукнин позвал.

– А где учились? – очень вежливо продолжил Быловский.

Кострецов мрачно взглянул.

– Господин Быловский, вы не очень много вопросов задаете? Дальше, возможно, поинтересуетесь, как Сукнин свои капиталы заработал?

Быловский даже привскочил, дернул обеими щеками.

– Сергей, да что вы?! Только для поддержки хорошего разговора. Пиво холодное будете?

Не слушая ответа, Семен Викторович выхватил из небольшого холодильника у стола пивную банку и протянул Кострецову. Тот открыл и стал пить. Достал главбух и себе.

Быловский, прихлебывая, наблюдал за Сергеем. Вдруг озарился широкой улыбкой, отчего стрелы усов поползли едва ли не к ушам, и призвал:

– Давайте на «ты»!

– Для брудершафта коньяк надо пить, – солидно бросил Кострецов.

Семен Викторович моментально водрузил на стол французский коньяк, две рюмки, блюдечко с мгновенно порезанными дольками лимона. Разлил.

Они подняли рюмки, зацепились руками, выпили и поцеловались.

– Так-то оно попроще, Сергей, – произнес Быловский, со вкусом набивая за щеки лимон. – Давай еще по одной.

Снова выпили.

– Сеня, – блестя глазами, сказал Кострецов, – давно я в Москве не был. А жизнь, гляжу, у вас все круче и круче. Ночные клубы, казино одно на другом.

– Любишь эти заведения?

– А как ты думал?! Когда нищим студентом тут скитался, а потом бедным родственником, только слюнки текли. Но нынче с Афанасьичем оттянемся здесь как надо. Да куда ж он запропастился? – Сергей посмотрел на часы.

– Посиди, выпей, не торопись, – проговорил главбух и снова налил.

Капитан оглянулся на дверь.

– Ничего, что в рабочее время мы тут закладываем?

– Ничего-о, люди кругом театральные, к этому хорошо привычные. Да и как мне такого парня не угостить?! Зайдет твой шеф, и ему поднесем.

– Да уж вряд ли сегодня он здесь появится. В Москве дел по горло. Время-то уж к концу дня. А я не зря сюда зашел. Доложу Афанасьичу, в следующий раз с ним прямо к тебе.

Главбух подправил усы, пристально поглядел на капитана.

– Что ж, так и пойдешь?

– Как? – с провинциальным недоумением осведомился Сергей.

– Да несолоно хлебавши. Это не по-старинному, не по-московски, раз ты Островского уважаешь. Надо нам теперь как следует выпить и закусить. Я приглашаю.

Сергей поерзал в кресле.

– С Афанасьичем надо бы связаться. Может, я ему требуюсь. Хотя… Мы с ним сегодня так и так запланировали вечер на развлечения. В таком деле обойдется и без меня.

– Ну! Это и по-волжски, и по-московски. Гуляем.

Быловский поднялся, простер руку в сторону загорающегося вечерними огнями Страстного бульвара.

– Вперед!

Тертому финансисту уже виделся кейс с приличной суммой денег, которые с пользой для СТД можно будет употребить, да и себе отщипнуть малую толику.

* * *

Они вышли на улицу к машине Быловского. Сеня сел за руль, развернулся по бульвару и поехал вниз по Петровке.

– Уважаю ресторан «Серебряный век», – объяснял он. – Это на территории бывших Центральных бань, напротив «Метрополя». Его и литераторы облюбовали, премию «Антибукер» там празднуют. Есть там и хорошее казино.

Он вывел машину на Охотный ряд и вскоре завернул во двор старинных зданий, который начинался с подъездов «Серебряного века».

Когда выходили из машины, Сеня глянул на припаркованные авто и воскликнул:

– Вахтанг уже здесь! Зачастил сюда, как на работу.

Он указал на красный «пежо». Кострецов смотрел на «пежо» и не верил своим глазам. Точно такая иномарка была угнана от «Современника»! Он вгляделся: почти наверняка она, – вмятина на правом крыле, чуть треснуто лобовое стекло… Капитан хорошо запомнил описание того «пежо», потому что машина фигурировала первой в списке угнанных, и еще оттого, что была красного цвета. Обычно «пежо» красят в более спокойные, темные тона.

– Красный «пежо» имеешь в виду? – спросил он Быловского.

– Ага. Недавно он у Вахтанга появился. Взял какую-то битую. Видишь – и крыло, и лобовик не в порядке.

Кострецов не знал, что и подумать. Ездить по самому центру Москвы, недалеко от места угона на не так давно украденной машине мог или придурок, или человек, не подозревающий о ее биографии.

Они прошли в зал «Серебряного века». Метрдотель почтительно кивнул Быловскому, провел их к свободному столику. Сеня сел и тут же начал диктовать без меню подошедшему официанту.

Когда закончил, бодро сказал Кострецову:

– Ну вот, отметимся в лучших традициях драматурга Островского. А вон Вахтанг сидит, – он показал в угол зала.

Опер поглядел. Вахтанг был грузином лет сорока пяти. Круглолицый, но с хорошо обозначенными скулами и надбровными дугами. Подчеркивали эти детали его недюжинную силу воли и целеустремленность. А вот лоб был невысокий, скошенный, под пышными курчавыми волосами. Неприятны и руки: широкие грубые ладони с толстыми, как бы притупленными короткими пальцами.

По впечатлению Кострецова, грузин мало походил на режиссера. Да и вообще, на деятеля искусства едва ли смахивал. Лицо Вахтанга дышало азартом и чувственностью. Заинтересованным взглядом он провожал каждую юбку в ресторане.

– Мужик не первой свежести, но яркого цвета, – проговорил Кострецов.

– Вахтанг Барадзе-то?! – оживленно спросил Сеня. – Компанейский и всегда с девочками. Где он их только не ловит! Сейчас один сидит, а уйдет отсюда обязательно с девицей. Причем не с проституткой. Любит нормальных, чем-то собой выдающихся.

– Чем?

– Да товаром – чтобы побольше торчало.

Вскоре их стол заставили выпивкой и закусками. Сеня начал угощать, наливать, произносить тосты. Успевал и весело комментировать появляющихся в зале. Капитан наблюдал только за Вахтангом.

Спустя часа полтора грузин расплатился и направился в казино по соседству.

Сергей сказал:

– Если гуляем по полной программе, надо б попробовать и казино.

– Да я сам уже как на иголках. На десерт у меня всегда казино. За этим, в основном, сюда и езжу. Ты что: покер, «блэк джэк» или рулеточку предпочитаешь?

– А ты?

– Только рулетку! То истинная игра. Карты – это обязательно напрягайся по поводу партнеров. А тут крупье запускает, шарик летит, ты лишь переживай во все удовольствие.

– И много имел кушей с удовольствия?

По лицу Быловского скользнула тень.

– Да как всякий регулярный игрок, больше я в минусе. Некрасиво это, конечно, при должности главного бухгалтера.

– Сегодня выиграем, – энергично сказал Сергей.

– Да? – блеснув в глазами, спросил Сеня. – У тебя рука легкая?

– За удачей сюда и приехал.

Они прошли в зал казино.

Купив фишки, Быловский преобразился. Он словно забыл, что состоит гидом у волжского гостя. Как только поставил на зеленое сукно, глаз уж больше от него не отрывал.

Кострецов главбуховой странной страсти обрадовался. Он перешел к столу, за которым играл Вахтанг Барадзе.

Грузин, в отличие от Быловского, больше посматривал по сторонам. Капитан расположился напротив него и наобум ставил на квадраты. Старался не смотреть в его сторону, пока не почувствовал, что Вахтанг сосредоточил свое внимание.

Ага, все ясно, рядом с грузином нарисовалась полногрудая длинноногая девица, метавшая фишки, будто дочь Рокфеллера. Вахтанг тоже более-менее увесисто распределял свои кружки по полю, весело переговариваясь с соседкой.

Вскоре денежные запасы красотки иссякли. Вахтанг тут же поделился с ней фишками. Ему, в общем-то, везло, и они уж как бы парой стали выкладывать по полю разные варианты. Девица больше проставлялась, Вахтанг ее промахи выигрышами компенсировал. Так и шло у них в дружеской перебранке.

Кострецов видел, что грузина не интересует игра. Азарт был сосредоточен на раскрасневшейся напарнице, литой бюст которой так и ходил в декольте. Иногда казалось, что Вахтанг ставит наощупь, потому что не сводил глаз с девичьего лица. Он почти прижимался курчавой головой к ее щеке, вдыхая запахи разгоряченного женского тела.

Наступил момент, когда общая горка фишек Вахтанга и девицы в очередной раз закончилась. Но он не пошел покупать новые, что-то пошептал соседке в ухо, и они двинулись в бар.

Кострецов, подыгравший немного, сунул фишки в карман и прошел за ними.

Вахтанг угощал девицу шампанским. Она пила, хохотала над шутками, эффектно откидывая плечи назад.

Потом Вахтанг приобнял красотку и повел ее во двор к своему красному «пежо». Кость спустился за ними.

Теперь машина неприметно стояла за приехавшей высокой фурой. Вахтанг гостеприимно распахнул перед спутницей дверку «пежо». Та, подчеркнуто пружиня ягодицами, стала залезать внутрь. Короткая юбка поползла вверх, девица, якобы для удобства, поддернула ее на бедра, оголив начало задницы с узкой полоской трусиков посередине. Девица не торопилась менять позу, Вахтанг же схватил ее за попу двумя руками и стал целовать между ног. Длинноногая с удовольствием подставлялась.

Вахтанг откинул переднее сиденье назад и повалил внутрь хохочущую деваху. Она лежала на спине, задирая березы ног. Кострецов увидел, как грузин содрал с нее трусы и спустил свои брюки. Палачески ломая женское тело, истязая выплеснутые из платья груди, он воткнулся в партнершу.

Несмотря на то что парочка познакомилась час назад, совокуплялась она слаженно. Чулочные черные резинки в гипюре цветов отщелкивали белизну воздетых ляжек. Девица страстно подвывала, упираясь ногами в потолок «пежо». Вахтанг с рычанием садил в нее.

Кострецов дождался, когда они закончили и отъехали. Вернулся в казино, нашел Быловского, мрачно торчащего у стола. Поинтересовался:

– Как удача, Сеня?

Тот только раздраженно махнул рукой. Кострецов достал все свои фишки, протянул главбуху.

– А я выиграл. На, ставь и мои. Мне к шефу пора.

Сеня, словно кассир, принимающий наличность, взял горсть из руки Сергея, пересчитал. Капитан сказал:

– Да я дарю. Сегодня обязательно будешь в плюсе. На днях увидимся.

– Вот это по-нашему! – воскликнул главбух и тут же, отвернувшись к столу, начал ставить цветные кружки на зеленый суконный газон.

Глава 3

Мать Сергей Кострецов из-за ее разъездов видел редко и заехал к ней на квартиру в «спальном» районе Москвы, когда она вернулась с очередных сборов своей лыжной команды.

Кострецова-старшая была мастером спорта по лыжам международного класса, теперь тренером. Давно перешагнув за пятьдесят, она оставалась по-прежнему энергичной, никогда не унывающей. Говорят, что характером дочери походят на отцов, а сыновья – на матерей. Насчет Кострецова это стопроцентно сходилось.

Его отец, спортсмен-автогонщик, погиб в катастрофе на соревнованиях, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Кострецову. Сергей был малышом, когда не стало отца, он не помнил его, но по фотографиям удивлялся внешнему сходству с батей. О своем характере Сергей мог судить, глядя на мать: частенько ощущал их одинаковое упорство, сталкиваясь с ее бескомпромиссностью.

В молодые годы, когда Кострецов только входил в ремесло опера, он пробовал обращаться к матери за советом в щекотливых ситуациях. В ответ она смотрела на него темными блестящими глазами – и как отрезала:

– Не хватает ума – займи у меня.

Ничего никогда ни у кого не занимать вошло у Сергея в привычку. Ну а страсть к спорту, дикая выносливость, привычка выкладываться полностью для победы перешли к Кострецову от обоих родителей.

* * *

Мать весело хлопнула по плечу вошедшего в квартиру Сергея, сухо чмокнула в щеку. В спортивном костюме, легкая, она пролетела на кухню, загремев посудой для чая.

Кострецов прошел туда, сел за стол.

– Как Ириночка?! – сходу поинтересовалась мать.

Ирина была подругой Сергея несколько лет, но этой весной они расстались.

– Конец отношениям, – так же без обиняков ответил сын.

– Вот как? – мать кинула зоркий взгляд. – Служба твоя все-таки ей не подходит?

– Да.

– А ты-то все надеялся, что Ириночка разделит с тобой все проблемы, вплоть до скудной зарплаты.

Мать никогда не верила, что Ирина выйдет за него замуж.

Внешне подвижный, Кострецов всегда основательно принимал решения. Он долго ждал, пока Ирина не ответила ему твердым отказом.

Капитан закурил и сказал:

– Дело уж, мам, прошлое. Весной это произошло.

– Ну-ка брось сигарету, – тренерским голосом приказала мать. – Как это ты к табаку присосался?! Отец не курил, ты с детских лет в спортивных секциях был.

Нахлебался от мамы Сергей. Осваивал до упаду ее лыжный вид спорта. Но в армии, где попал из-за этого в горную разведку, пристрастился к рукопашному бою. И поныне строго дважды в месяц отрабатывал удары, потея в спортзале со своим другом, опером ФСБ Сашей Хроминым. Вдвоем остались из королевской троицы мушкетеров: третьего – Лешу Бунчука, тот тоже «государево» дело делал, служил опером угро, – убили.

Мать продолжала, быстро накрывая на стол:

– Ты же и сейчас тренируешься. Неужели курение тебе не мешает?

Сергей затушил сигарету.

– Даже помогает, мама. В моем деле больше зависит от того, чтобы думать, а не прыгать. Курение же сосредотачивает внимание, так сказать, структурирует время… А то про нас уже тома анекдотов сложили.

Он рассказал анекдот Далилы Митрофановны про охоту за бананами.

Мама среагировала серьезно:

– А прыгать кто будет? Эти квашни, что с персональными шоферами разъезжают? Или остальная публика, которая в голос трубит, что падает от невыплаты зарплат, хаоса, невыносимой жизни?

Кострецова-старшая так же, как и сын, о больших деньгах никогда не думала. Раньше, побеждая в международных соревнованиях, она зарабатывала много, сейчас на тренерстве, – почти ничего. Но и тогда, и сегодня вели ее по жизни лишь честь команды и родины.

– Вот приблизительно то же и Катя, Лешки-то Бунчука жена, толкует, – заметил Сергей. – Говорит: «Все хорошо». А сын Мишка постоянно болеет.

Капитан промолчал, что вдова Бунчука нуждается, что он с Хроминым помогает ей деньгами. И не мог Кострецов сказать, что этим летом киллеры пытались расстрелять его около дома Кати, в том же месте, где из автоматов убили Лешу Бунчука.

– Очень хорошая Катя женщина, – многозначительно сказала мать.

– Верно, – смущенно произнес Сергей.

– А раз так, то подумай, раз неохота прыгать, – потребовала мать. – Она же тебе всегда нравилась. О такой невестке и я мечтаю. А об Иринке забудь.

– Уже забыл… А ведь удалось мне, мам, найти летом убийцу Леши Бунчука.

– Кто же это?!

– Лешин сослуживец, майор Главного управления уголовного розыска. Сбил банду из ментов, грабили, убивали. А Леша его вычислил, ну, тот и заказал Бунчука.

– Расстреляют его?

– Майора? Да его еще до суда один недовольный уголовничек ухлопал. А другой жулик угробил этого. Среди них постоянно кровавая канитель.

Мать пододвигала Сергею конфеты, лимон, смотрела на него сокрушенно.

– Ну какой дьявол тебя в эту службу занес?!

– Мы, мам, наоборот, дьяволов, сатанят изводим. Сама видишь, сколько их расплодилось.

Пожалуй, только перед матерью Кострецов был самим собой. Привыкнув на оперативной работе постоянно менять личины, он пристрастился к калейдоскопу ролей не хуже актера. Но сейчас его глаза-буравчики не ввинчивались в собеседника, преждевременные морщины на переносице разгладились. И кудрявую шевелюру он не лохматил, как всегда, не превращал ее в дымовую завесу, отвлекающую внимание.

– Бываешь ты у Кати? – развивала свою тактику мать.

– А как же! Хромин заходит и я.

– И я, – передразнила она, усмехаясь быстрыми черными глазами. – Заходи к ней почаще, передавай от меня привет.

Она посмотрела на дольки лимона, которые Сергей не положил в чашку.

– Ты, как отец, – не любишь чай с лимоном. Он говорил: «Лимон крепость заварки съедает». Ты, Сережа, сейчас вообще – вылитый папа. И морщинки между бровей. Разбился он на треке в твои годы…

Глаза матери были сухи, Сергей никогда не видел ее плачущей.

– Я сейчас, мам, раскручиваю одного автогонщика-автоугонщика. Он тоже классным водилой был, войну в Афгане прошел. Теперь уголовник-рецидивист.

Она вздохнула.

– Ох, Сережа, сколько же сейчас нечисти среди спортсменов. Прямо набор идет из них в преступники. Да всегда таких среди нас хватает. Тех, что только за деньги стараются.

Мама помолчала, борясь с нахлынувшими чувствами, и тихо добавила:

– Какое счастье, что я твоего отца нашла. Он был идеалист и сорви-голова. Это удача для женщины… Но больше всего он любил скорость. Наверное, больше меня.

Она опустила голову и сдавленно закончила:

– А я… А я вот всегда больше доверяла своим двоим, не моторам…

Сергей увидел, что по щекам матери текут слезы.

«Как же она постарела, – с острой тоской подумал он. – Только внешне по привычке железно держится».

Кострецов не мог ее обнять, он этого не умел. Так же, как и она. Нежности между ними были не приняты.

* * *

Через несколько дней Кострецов встретился с Геной Топковым, чтобы обменяться новостями.

– Докладывай, – сказал он лейтенанту. – На всех военных советах в императорской армии первым слово давали младшим по чину. Это я из истории знаю.

– Так точно, – весело ответил Гена. – Я к генералу Рузскому пока не ходил, изучал специалистов-преступников по орденам, их почерки.

– Правильно. И много пасется «орденоносцев»?

– Это целое направление промысла. Самая знаменитая банда действовала в восьмидесятые годы. История не менее длинная, чем ты мне про бриллиантщиков рассказывал.

– Излагай, – кивнул, закуривая, Кострецов. – Прогнозы и строятся на уже известных почерках преступников.

– Трудились бандиты по всей территории СССР, было их десятка два, а в главарях Тарасенко. Самыми шустрыми были молодые супруги Калинины из Иванова. Действовали привычно: приезжали в очередной город и списывали фамилии ветеранов с досок почета на стендах. А для полной информации шел Калинин под видом московского журналиста в местный совет ветеранов, где ему любезно выкладывали списки подопечных. Потом в горсправке нетрудно было узнать и их адреса. Калинин имел вид и манеры вполне журналистские, гостеприимность ветеранов обеспечивалась очень популярной тогда телепередачей об участниках войны «От всей души».

– Это высокий класс уголовников, – заметил капитан.

– Иногда Калинин, прибывший к очередной жертве за интервью, по-журналистски непринужденно шатаясь по квартире, прихватывал из разных мест ордена. Бывало, работал на пару с супругой – «коллегой журналисткой». Она, например, просила хозяина принести ей стакан воды, тот уходил на кухню, а Калинины драли ордена прямо с висевшего на стуле пиджака. За три года они обработали так девятнадцать городов, совершив тридцать девять краж. Украли свыше пятидесяти орденов Ленина, несколько Золотых Звезд, десятки других орденов и медалей. Ограбили шестерых Героев Советского Союза, семерых Героев Социалистического Труда… Вот ты сказал: высокого они класса. Но дошла эта парочка до того, что между, так сказать, журналистски-орденским делом убила и попадью – за иконы, которые оказались незначительной стоимости.

– Высокий класс – с точки зрения подготовки преступления, дерзости, умения внушить к себе доверие. От обычного-то блатного парашей за версту несет. А нутро у всей этой уголовщины бесклассное, она до крови запросто доходит.

– Погорели Калинины и вся их банда в Москве. По прибытии сюда парочка разжилась в «Мосгорсправке» адресом Героя Советского Союза, вице-адмирала в отставке Георгия Холостякова. Тому было уж восемьдесят. Пошли к нему на разведку как студенты-заочники журфака МГУ. Посидели с ним и его женой, порасспрашивали. В следующий раз решили брать ордена. Заявились опять, вроде б за дополнением к интервью. Но помешал неожиданно явившийся гость. Набрались наглости и на третий раз, причем Калинин прихватил с собой в сумке монтировку. В дом их пустили, но жена вице-адмирала что-то заподозрила. Воровка Калинина попросила традиционный стакан воды, а хозяйка пошла не на кухню, а к входной двери. Калинин кинулся за ней и убил ударом монтировки по голове. Потом так же и Холостякова.

– После убийства попадьи ему уж все нипочем было, – произнес Кострецов. – Такое трудно лишь в первый раз.

– Забрали они китель с орденами, орденские книжки, даже адмиральский вымпел прихватили… Органы на уши встали, когда выяснилось, что Холостяков командовал Новороссийским оборонительным районом, – фронтовой соратник Брежнева! А жена его оказалась бывшей супругой новороссийского героя Цезаря Куникова, которого увековечил Брежнев в своей книжке «Малая земля»…

– И дошло до Андропова, – продолжил капитан.

– А ты почему так решил? Правильно. Андропов приказал найти убийц во что бы то ни стало.

– Да, то же самое, что в бриллиантовом деле, о котором я тебе рассказывал. Если узнали на самом верху, то точно раскопают и всех переловят. А не заинтересуется высокая шишка сложным делом, останется оно висяком, если более-менее инициативный правильный мент за него не возьмется. Так было, Гена, и так есть. Вот что обидно! Ведь умеем ловить, но на хрен это надо, если начальство не придавит.