Текст книги "Осенний лист или зачем бомжу деньги"

Автор книги: Владимир Царицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Плохо было бы, – возразил Альфред. – В это бомбоубежище минимум лет одиннадцать не ступала нога человека. Все консервы давно испортились. Если там действительно консервы, не вздумай их есть.

Отравишься.

– Ничего подобного, – начал спорить Окрошка. – Их в котелке прокипятить и ничего не отравишься. Они же запаянные. Что с ними будет? Да и проверить можно – если банка вздутая, ее, конечно, лучше бы выбросить, а можно и не выбрасывать, а прокипятить только. Если банка целехонька и не вздута, консервы лопай, прям так. Ни хрена не будет. Точно говорю.

– И все же я не стал бы рекомендовать…

– А мне по фигу твои рекомендации. Ты мне просто – Альф. Ты

Ляксеичу родственник, а мне никто!

– Да я не настаиваю, – разозлился Альфред. – Хочешь отравиться – травись. Твое дело. Но я предупредил.

– А пошел ты! Родственник!

– Может быть, сначала проверим, что там, а потом уже и выяснять будете, кто кому родственник, ешкин кот? – раздался за их спинами хриплый голос Бирюка. Альфред и Окрошка оглянулись. Окрошка посмотрел на Бирюка удивленно, словно недоумевал, почему этот уголовник все еще здесь, но ничего не сказал, только крякнул и резво поскакал в открытую дверь.

– Свети, Альф, – приказал он Альфреду. – Вот сюда свети. Видишь, где я стою? У баррикады этой.

Альфред подошел к стеллажу и посветил Окрошке, который, сгорая от нетерпения, пытался оторвать крышку от одного из ящиков.

Бирюк остался у порога, он что-то шарил в темноте по стене.

Ящиков было по два в глубину стеллажа и по пять по длине полок, а всего полок было шесть. Итого шестьдесят ящиков, наполненных неизвестно чем, но явно чем-то полезным. Пусть даже тушенкой.

Окрошка частично прав. Альфред помнил, мама рассказывала, что если банка не вздута, ее, действительно можно открывать, и есть содержимое, не боясь отравиться. Правда, это касалось только тех консервов, срок годности которых не истек, но в теперешнем положении

Альфреда, этим уточнением можно и пренебречь.

Неожиданно раздался щелчок и вспыхнул яркий свет. Альфред зажмурил глаза.

– Ешкин кот! – изумленно прохрипел Бирюк. – Я так, на всякий случай решил выключатель проверить. А напруга есть оказывается!

– Ну да, – пояснил Альфред, сам только что догадавшийся о происхождении напряжения. – Все верно. В бомбоубежища электроэнергия подается по подземным коммуникациям напрямую с электростанции. Здесь и автономное питание должно быть. Аккумуляторный блок или дизель-генератор какой-нибудь. На случай ядерного удара. Он, наверное, там дальше, – Альфред указал в конец помещения. В дальней стене была еще одна дверь, тоже закрытая. – В какой-то другой комнате. Там должно быть много комнат. Бомбоубежище-то на всех работников цеха рассчитывалось, эдак человек на…

– Хорош трындеть! – перебил Окрошка разглагольствования Альфреда.

– Давай лучше смотреть станем – что там такое в ящиках.

– Ну-к, дай-ка. – Бирюк достал из своей котомки фомку, и ловко подковырнув крышку, открыл ящик.

Ящик был заполнен ровными рядами серых брусочков.

– Чегой-то? – разочарованно спросил Окрошка. – Мыло что ли?

Альфред вытащил один брусок из верхнего ряда, понюхал, помял в руках и заявил:

– Пластит.

– Чего? – переспросил Окрошка.

– Пластит, – повторил Альфред. – Его на 'Искре' для Министерства

Обороны в огромных количествах производили когда-то. Практически до девяносто четвертого года. Пластит – это взрывчатка такая, с большой мощностью взрыва…

– Да знаю я, что такое пластид, – взорвался вдруг Окрошка. – Я, как-никак воин-интернационалист. Повидал я в Афгане этого пластида!

Тебе и не снилось.

– Ты хоть знаешь, где Афган находится-то? – с усмешкой в голосе спросил Бирюк. – Что ты за брехло такое?

– Я брехло? – возмутился было Окрошка, но сразу поменял тактику, уразумев, что байка о его участии в боевых действиях советских войск в Афганистане не прокатит. Альфу еще можно лапшу на уши навешать, но

Бирюк-то его, как облупленного знает. – Ну, не был я на войне, – сказал он, почесав в паху. – И что с того? Я в те времена, когда наши в Афган входили, уже ногу потерял в железнодорожной катастрофе.

Но я же, почитай, уже лет пятнадцать роль воина-интернационалиста исполняю. Станиславский с Немировичем-Данченко как учили? Артист должен вжиться в свою роль, чтобы ему народ поверил и милостыню подал. За билет в театр чтобы, значит, заплатил. Я все детали знать должен. И про пластид этот.

– Надо говорить пластит. 'Т' на конце, – вставил слово Альфред, но его никто не услышал.

– Немирович? Станиславский? – спрашивал Бирюк. – А про них-то ты от кого узнал? От тех, что тебе, побирушке милостыню подает?

– Я, между прочим, жизнь прожил. А до сорока годков нормальным человеком был. Инвалидскую пенсию получал. Телевизор у меня был.

'Горизонт'! Комнату в коммунальной квартире имел…

– Пока не пропил, – дополнил Бирюк. – Сначала 'Горизонт' свой, а потом и комнату.

– Сволочь ты, Бирюк, – устало сказал Окрошка. – Бандитская рожа и сволочь… Ну ладно, что со взрывчаткой-то делать будем?

Бирюк хмыкнул, а Альфред пожал плечами.

– Может, ее продать? – задумчиво произнес Окрошка. – Интересно, а за сколько все это, – он быстро пересчитал количество ящиков, – за сколько это добро продать можно? Тыщь за шестьдесят?

– Долларов, – добавил Альфред. – Вообще-то я не знаю, сколько пластит стоит…

– И кому ты ее продавать собрался? – усмехнулся Бирюк. – И где?

Сядешь на базаре, и будешь кричать: 'Кому пластид!?! Налетайте!'.

– А это уже не твое дело кому, где и почем. Ляксеич придет, решит кому и почем. Ляксеич – голова!

– А ты… – жопа, – подыскал нужную характеристику Окрошке старый уголовник и посмотрел на Молотилова. – Ну, что? Дальше будем ваше бомбоубежище осматривать?

– Будем, – согласился Альфред.

– Пошли, – скомандовал Окрошка. – Давай Бирюк, открывай вторую дверь. Надо к возвращению Ляксеича все эти катакомбы исследовать.

Может, где-нибудь и консервы сыщутся?

Со второй дверью Бирюк справился так же быстро, как и с первой.

Взгляду исследователей подземелья представился длинный освещенный коридор с двумя рядами дверей по бокам. Эти двери Бирюк вскрывал играючи, едва прикасаясь к замочным скважинам своей универсальной отмычкой. Все помещения были стандартными и пустыми. Посредине стол, по стенам деревянные нары.

– Это кубрики, – объяснял много знающий о бомбоубежищах Альфред. -

В них люди должны были переждать воздействие ударной волны и проникающей радиации. А потом, когда ударная волна пройдет, а уровень радиации снизится, они могли бы, надев на себя специальные защитные костюмы, выбраться наружу и…

Окрошка зевнул и перестал слушать объяснения Альфа. Он явно приуныл, и уныние его возрастало по мере того, как количество неисследованных отсеков подходило к концу. Надежды на неожиданную полезную находку таяли. Только в одном кубрике они нашли несколько противогазов, в беспорядке валяющихся на нарах. Некоторые противогазы были без сумок и почти все разукомплектованные. Да если бы они даже находились в полной боеготовности, эти средства индивидуальной защиты были бродягам ни к чему. На фиг им противогазы? Время мирное, а газами их травить пока никто не планировал. Тем не менее, Окрошка собрал из нескольких разукомплектованных противогазов один комплектный, перебросил сумку через плечо и, напялив на голову маску, пробубнил невнятно:

– Бу-бу, бу-бу? Бу-бу бу бу-бу-бу бу-бу-бу.

– Противогаз сыми, потом говори, – посоветовал ему Бирюк.

Окрошка снял маску, не потому, что решил послушаться Бирюка, а потому, что противогаз мешал ему командовать. И повторил:

– Чего стоим? Еще два кубрика осталось.

В предпоследнем по счету с левой стороны отсеке их ждала удача – посредине на столе стоял большой зеленый ящик. Когда Бирюк его вскрыл, Окрошка ахнул.

– От-те на! Теперь мы – сила!

Ящик был забит автоматами Калашникова. В специальном отделе ровными рядами лежали автоматные рожки, заряженные патронами.

– Никак воевать собрался? – с усмешкой спросил Бирюк.

– А что? Воевать, не воевать, а оборону держать сможем.

– Против кого оборону? – спросил Альфред.

– Мало ли? – удивился Окрошка такому вопросу. – Время теперь хоть и мирное, но не спокойное. Коррумпированные чиновники, например.

Захотят лишить нас крыши над головой, а мы их сюда не пустим. Или вот его, – Окрошка кивнул на Бирюка, – друзья-товарищи по криминальному прошлому заявятся. Мы, Альф, с тобой и с Ляксеичем в этом бомбоубежище оборону вечно держать сможем. Жаль, только – консервы не нашли!

– Еще ты сможешь взорвать себя в знак протеста против разгула бандитизма, произвола властей и беспредельной коррупции, – добавил

Бирюк, доставая из ящика автомат и пристегивая к нему магазин. С видом знатока он передернул затвор, желая проверить его работу, потом отстегнул рожок и хотел снова передернуть затвор, чтобы выкинуть патрон из патронника, но не успел – одноногий 'афганец' выхватил из его рук боевое оружие.

– Ух, ты!

Окрошка довольно улыбнулся и, направив ствол автомата в потолок, смело нажал на спусковой крючок, демонстративно проигнорировав окрик

Бирюка: 'Осторожно! Он заряжен!'. Альфред тоже что-то крикнул, но было уже поздно. Раздался выстрел. Пуля ударилась в бетонное перекрытие и, отскочив от него, улетела куда-то в угол. На головы бродяг посыпалась выбитая пулей бетонная крошка, кубрик наполнился клубами пыли и пороховых газов. Выстрел, прозвучавший в замкнутом бетонном пространстве, был оглушительным, и у всех заложило уши. Как только барабанные перепонки не лопнули, и как только пуля, отрикошетив от потолка не попала в чью-нибудь голову?!

Бирюк вырвал автомат из рук перепуганного насмерть и ничего не соображающего Окрошки.

– Дурак! Не умеешь с оружием обращаться, не бери. Интернационалист липовый! Ешкин кот!

Окрошка пучил глаза и, вставив мизинцы в уши, тряс головой, он почти оглох. Бирюк сказал Альфу:

– Хорошо, что ты успел рот открыть в момент выстрела. Знал, что надо делать?

– Нет. Не помню, – честно признался Альфред. – Я Окрошке кричал, чтобы он не стрелял. Пуля ведь в нас могла отрикошетить.

– Могла. Хорошо, если бы в Окрошкину глупую голову. – Бирюк положил автомат в ящик. – Не надо бы никому рассказывать о нашей находке. Не ровен час…

– Не надо, – согласился Альфред.

– А Ляксеичу? – подал голос Окрошка.

– Что, слух вернулся? – Бирюк насмешливо посмотрел на одноногого бомжа, с которого немного спала спесь, выглядел он как контуженный.

– Сидорову расскажем, конечно. Ему об этом по должности знать положено. А больше никому. Ты меня понял, беженец?

– Я че, не понимаю? – угрюмо буркнул Окрошка.

– Язык у тебя, как помело. Не держится ничего.

– Глаз завистливый, язык – помело. За что ты на меня, Бирюк взъелся? Я что, жить тебе мешаю, дорогу тебе перешел? Может, думаешь, я на тебя Ляксеичу стучу?

– Может, и стучишь. Откуда я знаю?

– А не знаешь, так и не… Короче. С этим кубриком все ясно.

Дальше пошли. – К Окрошке, по-видимому, возвращались его прежние самоуверенность и гонор. – Осталось необследованным одно помещение.

Может быть, в нем найдем продукты питания. А автоматы, кстати, тоже можно продать.

– А от моих друзей-приятелей, чем обороняться будешь? – подковырнул Окрошку Бирюк, но Окрошка ничего не ответил, только молча кивнул Бирюку на выход из кубрика, мол, давай, пошевеливайся, бандитская рожа!

Последняя дверь была совершенно такой же, как и все остальные двери в этом коридоре. Однако это был не кубрик, а довольно большой узкий зал, похожий на тир. Вдоль одной длинной стены тянулся ряд дверей на этот раз не закрытых на замок. Это были двери в помещения, где располагались системы жизнеобеспечения бомбоубежища и санитарно-бытовые комнаты – туалеты, душевые и прочие, о назначении которых можно было только догадываться. Возможно, они предназначались для дезактивации и дегазации, а может, в них должно было размещаться какое-то медицинское оборудование, которого здесь не было, но к которому были подведены какие-то трубы с узкими наконечниками, снабженными вентильками и множество электрических розеток и кнопок.

В одном из помещений, в самом большом, в котором, по-видимому, должна была разместиться столовая или кухня, Окрошка нашел-таки, что искал – высокий, широкий и глубокий металлический шкаф, на дверце которого краснела трафаретная надпись: 'ПРОДУКТЫ'. На проушинах, приваренных к дверцам шкафа, висел могучий замок-калач. Окрошка подергал его руками, казалось, что без тяжелой кувалды или ломика здесь не обойтись.

– Эй, Бирюк! Альф! – позвал Окрошка, пританцовывая от нетерпения на одной ноге и двух костылях рядом с продуктовым шкафом. – Идите сюда, скорей! Я нашел! Я нашел то, что мы искали!

Бирюк подошел и, поковырявшись в замочной скважине, легко ударил по калачу маленьким молоточком из котомки. Секундная пауза, и тяжелый замок оказался у старого медвежатника в руках. Альфред не мог скрыть улыбки, наблюдая, как в глазах Окрошки сначала вспыхнули и загорелись огоньки несказанной радости, и как потом, когда он распахнул дверки шкафа, вытянулось его лицо от полного и окончательного разочарования. Полки шкафа оказались пустыми. На них не было ничего, кроме ровного слоя пыли.

– Это…почему? Куда делось? Кто взял? – недоуменно спрашивал

Окрошка, в его глазах появились слезы. Даже Бирюку стало его жалко.

– Не горюй, Окрошка, – принялся он успокаивать товарища по несчастью. – Знаешь, сколько стоит на черном рынке автомат

Калашникова с боекомплектом? Пятьсот долларов. А там их штук двадцать, этих калашей, не меньше. Двадцать на пятьсот – это десять тысяч долларов! А за десятку можно неплохую подержанную иномарку взять. Или новый жигуль.

– Да на фиг он мне нужен? На фиг мне машина, если у меня одна нога? Как я на ней ездить буду? Разве что запорожец 'инвалидку', с ручным управлением?

– Ну, это я так, для примера. На эти бабки можно штук шесть новых

'инвалидок' купить, а консервов, так вообще – целую фуру. Мясных – фуру, а рыбных – две. До конца твоего века хватит.

– А ты почем знаешь, каков мой век? – Окрошка склонил голову набок и с прищуром взглянул на Бирюка. – Что это ты меня хоронишь?

– Да ничего я тебя не хороню, – в сердцах сплюнул Бирюк. – Живи хоть два века! Хоть целую вечность живи.

– И проживу!

– Ну, и живи!

Окрошка потерял всякий интерес к дальнейшим поискам.

– Пошли, мужики домой. Под землей хорошо, а на втором этаже лучше.

Что-то замерз я.

– Пошли, – согласился Альфред. – Только сейф попробуем открыть, и уйдем.

– Какой такой сейф? – заинтересованно спросил Окрошка.

– В дальней комнате стоит. Когда ты нас сюда позвал, я там был.

Большой сейф, закрытый.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал Бирюк. – Сейфы потрошить я люблю. Пошли, посмотрим, что за сейф ты нашел.

Сейф на деле оказался обыкновенным металлическим шкафом наподобие того, который нашел Окрошка в помещении, похожем на столовую. Разве что замка было два и оба врезные. На этот раз Бирюк колдовал над замками минуты две-три.

– Может там бабло? – переминаясь с ноги на костыли, предположил

Окрошка. – Или драгоценности?

– Откуда в этом железном ящике драгоценностям взяться? – с грустью в голосе отозвался Бирюк, позвякивая своим инструментарием. – У советских руководителей среднего звена драгоценностей не было никогда. Начальник цеха, даже директор завода, это тебе не товаровед из ювелирного магазина.

– А что? – начал спорить Окрошка. – Почему бы там драгоценностям не лежать? Коррупция, она, Бирюк, всегда была. И при советской власти и потом. Что если начальник этого взрывного цеха левые заказы выполнял, а с ним драгоценностями рассчитывались? Очень даже может быть.

– Ну, да, – усмехнулся Бирюк. – А потом напрочь забыл, что и куда спрятал. Очень даже может быть.

– Не забыл, а умер скоропостижно. Такое бывает. Вот у меня как-то…

– Слушай, Окрошка, заткнись, пожалуйста, – попросил Бирюк. – Ты мне, ешкин кот, работать мешаешь.

Окрошка замолчал, но ненадолго. Запретить себе мечтать и не рассказывать о своих мечтах и предположениях окружающим, было выше его сил и не соответствовало выработанному за долгие годы стилю поведения и сложившемуся имиджу.

– Ну, если не драгоценности, так деньги. Деньги – тоже хорошо.

– Боюсь тебя расстроить, Окрошка, но если там деньги, то сгодятся они нам разве что на растопку буржуек, – тихо, чтобы не мешать

Бирюку, сказал Альфред.

– Почему это?

– Да потому, что на купюрах тогдашних красовался наш великий вождь и учитель, товарищ Ленин, – ответил за Альфреда Бирюк, поднимаясь с коленок, – а такие деньги нынче не в ходу… Ну, я закончил. Смотрите.

В сейфе было два отделения. В верхнем лежало три связки ключей с прикрепленными к ним номерками, а в нижнем одна довольно толстая папка, серая, с черным коленкоровым корешком и красными тесемками.

Бирюк протянул папку Альфреду и достал ключи.

– А ключики-то верняк, от всех тутошних дверей. Не надо теперь отмычки использовать, – сказал он и стал перебирать ключи. – Вот этот, большой, от входа. Вот эти…

– И че? Больше нет ничего, что ли? – совершенно расстроился

Окрошка, и, оттолкнув Бирюка, сунул голову в железное нутро сейфа. -

Да-а-а, – разочарованно произнес он, – хило…

– Ну, – начал Бирюк, – не такие уж наши находки и хилые, господин заместитель директора завода. Их просто сожрать нельзя сразу. В том виде, что они сейчас, нельзя. Это не консервы, конечно. Но находки не хилые, это точно.

– Так! – жестко сказал Окрошка, окрыленный словами Бирюка о том, что он – заместитель директора завода и к тому же господин. – Всем на фиг покинуть помещение. Исследованный нами объект относится к разряду секретных и имеет исключительную, блин, важность для дальнейшего проживания на территории завода всех членов нашего вольного братства.

– Ешкин кот! – изумился Бирюк. – Даже не думал, что ты так…красиво изъясняться умеешь. Удивил, господин Окрошка!

– Отставить разговоры, господа бомжи! Шибко много говорите не по делу. О том, что мы здесь надыбали, трепаться запрещаю. Придет

Ляксеич, то есть господин Сидоров, я сам ему обо всем расскажу.

Пошли. Двери за собой закрывать на замки, электрическую энергию отключать. Не фиг ее понапрасну тратить. Всем ясно? Тогда вперед.

– Папку с собой взять можно? – спросил Альфред. – Хочу, не спеша разобраться в документах.

– Папку? А бери. На хрен она кому нужна?

Когда Бирюк, шедший последним закрыл за собой входную в бомбоубежище дверь, Окрошка ключи у него реквизировал, и первым выбравшись из подвала, огляделся и сказал:

– Ну что за бардак! Все разбросано как попало. Придут наши из поиска, могут заподозрить, что здесь что-то найти хотели, а может быть, и нашли. Сами полезут, дверь найдут. Вопросы начнутся. Весь этот бардак надо прибрать, Альф. Чтобы все, как раньше было, но так, чтоб Ляксеич пройти бы смог, когда вернется. Аккуратненько. Вдоль стеночек все расставь. И мусор потом подмети.

– Бардак – это публичный дом, – угрюмо возразил Альфред, прикидывая объем работ. – В бардаке, то есть в публичном доме, полный порядок. А это – кавардак, есть такое слово в русском языке.

– Правда? Значит, убери кавардак. Но так, чтобы он превратился в полный бардак. Задача понятна?

– Понятна.

– Приступай, Альф. В помощь мне тебе выделить некого, – Окрошка исподлобья посмотрел на Бирюка, стоящего на ступеньках подвального лестничного марша и с ехидной улыбкой взирающего на него. – Этого

'ешкина кота' Ляксеич работать заставлять не велит. А сам я тебе не помощник. Немощен, да и не к лицу мне, заместителю директора завода, говно всякое с места на место перекладывать.

Бирюк улыбнулся и сказал:

– Я помогу. Иди, Окрошка, отдохни. Устал ты над нами командирить.

Умаялся. Иди, поспи.

3.

– Думаю, что Молотилов должен оставаться там, где он сейчас находится. Если люди Пархома за две недели не смогли его найти, значит, и до завтра не найдут. На развалинах, как это ни странно

Молотилов в большей безопасности, чем здесь, в гостинице под охраной моих парней. Ничего не хочу сказать плохого о своих парнях, они прошли неплохую подготовку и кое-чего умеют. Просто их в гостинице и рядом с ней всего девять человек, включая меня и Николашу. А у

Пархома около сотни боевиков. Так что, пусть уж лучше главный свидетель убийства Екатерины поживет среди бомжей еще сутки. А завтра Пархому уже не до Альфреда Аркадьевича будет.

Десницкий позволил себе расстегнуть пиджак и сделать глоток виски.

До этого момента он ограничился только одним, самым первым глотком.

Сидоров уже основательно рассмотрел начальника службы безопасности вблизи и увидел, что Денис Александрович не просто хорошо сохранившийся старик, каким он показался ему на первый взгляд, а старик очень хорошо сохранившийся. Уж не сорок, это точно. И даже не шестьдесят. По-видимому, в молодости Десницкий активно занимался спортом и всю дальнейшую жизнь поддерживал спортивную форму по мере сил. А вот с лицом ничего не поделать, хочешь этого или нет, возраст оставляет на нем все следы – морщины, пигментные пятна, появляется усталость и мудрость в глазах. Если бы Десницкому сделать подтяжку и очистку кожи, выкрасить волосы, ну тогда он сбросил бы лет десять.

Но не больше, глаза все равно будут выдавать истинный возраст.

Впрочем, если надеть темные очки…

Сидоров усмехнулся, вспомнив, что совсем недавно точно так же подумал и о своих глазах, смотрясь в зеркало в цеховом туалете, переоборудованном под умывалку.

– А вы как считаете, Алексей Алексеевич? – спросил Десницкий, заметив усмешку Сидорова и неверно ее истолковав.

Сидоров оправдываться не стал. Чем-то не нравился ему этот человек. Излишней уверенностью в своих силах, что ли? Вальяжностью в поведении и снисходительностью во взгляде?

– Возможно, вы правы, – ответил Сидоров, пожав плечами. – Я, пожалуй, вернусь на 'Искру' и буду там находиться, рядом с

Альфредом. На всякий случай…

Он вдруг ощутил себя ненужным здесь. Бесполезным и даже лишним.

Эти два человека, пожилые, но достаточно сильные, один – своими деньгами, другой – связями и навыками, они сделали все, чтобы уничтожить Пархома. Они сделали то, что ему, Сидорову, никогда не сделать, и теперь его участие равнялось нулю.

– Это было бы уместно, – согласился Десницкий. – Могу дать вам,

Алексей Алексеевич двоих охранников. – Он бросил быстрый взгляд на

Андрея Валентиновича и, получив утвердительный кивок, добавил: – Или даже четверых.

– Да нет, не надо, – покачал головой Сидоров. – Если каким-то образом Пархом узнает о местонахождении Молотилова, вряд ваши ребята смогут помешать ему устранить нежелательного свидетеля. Хоть двоих откомандируете, хоть четверых. У Пархома все равно людей больше.

Остается только надеяться и ждать.

– Пожалуй, ты прав, сынок, – сказал Самсонов. Сидоров заметил, что это его новое 'сынок' прозвучало намного теплее, чем в первый раз. -

Но ты сказал, если Пархом узнает… Откуда он может узнать? Кроме нас троих никто не знает, где скрывается Альфред. Или знает еще кто-нибудь?

Сидоров задумался.

– Бомжи знают, – сказал он, помолчав. – Конечно, знают они не много, только то, что вчера я привел на завод новичка и сказал им, что это мой родственник. Я не скрывал ни от кого имени Альфреда, не подумал как-то, да и откуда им знать – кто такой Альфред Молотилов?

Они и о Пархоме-то никогда ничего не слышали.

– Тогда чего ты боишься?

– Все бродяги общаются друг с другом. Я не только тех имею в виду, которые на 'Искре' обитают, бомжатников много в городе, а тех, у кого вообще нет более или менее постоянного места для ночлега и того больше. На чердаках живут, в подвалах. Стоит пархомовским абрекам изловить какого-нибудь бродягу, он мигом расскажет им все, что знает.

– Н-да, – Самсонов потер лицо сухой ладошкой. – Такая вероятность существует. А может, все-таки сюда его, Альфреда? Прямо сейчас сгоняете с Денисом на завод, заберете его и…, если не сюда, в гостиницу, то можно квартирку какую-нибудь снять. Денис, организуешь?

– Без вопросов. Конспиративная квартира уже имеется. Я еще позавчера снял ее на всякий случай.

– Не стоит, – покачал головой Сидоров. – Смею предположить, что

Пархоменков осведомлен о вашем присутствии в городе и наверняка его люди следят за всеми вашими передвижениями. Мы рискуем, сами того не желая вывести его на Альфреда.

Самсонов взглянул на Десницкого.

– Это точно, – кивнул Денис Александрович, – посматривают. И вполне профессионально, доложу. Но когда я снимал квартирку, предварительно от всех хвостов избавился…

Внезапно из внутреннего кармана Десницкого полилась мелодия из

'Бандитского Петербурга', звонок вызова по мобильнику.

– Простите. – Десницкий вытащил миниатюрную блестящую сталью трубку, и, раскрыв ее отошел к окну. – Да. Здравствуйте, Иван

Олегович! Давненько не слышал вашего голоса… Да… Часов четырнадцать прошло с нашей последней встречи. Что? – Десницкий замолчал и долго внимательно слушал собеседника. – А зам генерального? Простыл? Под кондиционером посидел? И где он?

…Понятно. Всего хорошего. До встречи. – Он захлопнул крышку мобильника и вернулся к дивану. – Звонил Оболенцев.

– Что стряслось? – обеспокоено спросил Самсонов.

– Его перекинули на более важное, по мнению руководства генеральной прокуратуры дело. Группу, которая должна выехать сюда возглавит другой следователь. Оболенцев пока не знает кто именно.

Обещал перезвонить. Позже.

– Но почему? Почему его перекинули?

– Он не объяснил, сказал: я – солдат, должен подчиняться приказам руководства.

– А зам генерального?

– Простуда. Дома на больничном. Вчера якобы во время нашего с ним разговора сидел под кондиционером. Продуло. Слаб здоровьем наш товарищ. Сегодня не вышел на работу. Позвонил из дома, сообщил секретарше, что заболел. Просил ни с кем не соединять, только с генеральным прокурором.

– Не нравится мне это, – задумчиво произнес Андрей Валентинович. -

Все это мне совершенно не нравится.

– И еще… Следственная группа приедет сюда только после великих праздников…

– После каких это 'великих' праздников? – удивился Самсонов. -

После шестого ноября что ли?

– После седьмого, – мягко поправил Андрея Валентиновича Десницкий.

– Седьмое ноября – день Великой Октябрьской Социалистической революции. Забыл?

– А разве его не отменили?

– Пока еще живы такие старперы, как мы с тобой, Андрюша, этот день всегда будет считаться праздничным. И не важно, красным цветом он в календаре напечатан или черным.

– Так… – Самсонов откинулся на спинку дивана. – Похоже на то, что господин Пархоменков приступил к активным ответным действиям.

Ну, что ж? Глупо было бы надеяться, что он, зная, что я здесь и горю желанием его уничтожить, стал бы, сложа руки ждать, чем все это закончится.

– Может, не все так страшно, как тебе кажется?

– Да брось, Денис! Уж ты-то, старый прожженный волчара, лучше меня понимаешь, что происходит. Прокуроры не заболевают внезапно. И следователи по особо важным делам – не пешки, их так просто, как стажеров с одного дела на другое не перебрасывают. Ясно, что нашего товарища заместителя генерального прокурора купили. Или припугнули.

Или поставили его в такое положение, что он вынужден был 'срочно' заболеть. Думай, Денис! Думай, что можно сделать, с кем тебе надо встретиться, на какие рычаги поднажать. Размер гонораров роли не играет. Я готов выплатить любые суммы этим московским дайдайкам. Ну, чего молчишь? Что желваками играешь? Ты же гэбэшник, хоть и бывший, ты всю эту систему знаешь, как таблицу умножения.

Десницкий, не спеша, вытащил из бокового кармана пиджака золотистую пачку 'Данхила', не спрашивая разрешения у Самсонова, закурил. Старик поморщился, но не стал делать ему замечаний.

Сидорову уже давно хотелось курить, но он заставил себя забыть о своем желании. А Денис Александрович другой, ему можно.

– Ты прав, Андрей Валентинович, – начал Десницкий. – Я прекрасно понимаю, что происходит. Но еще ты прав, назвав меня старым и бывшим. Систему, о которой ты говорил, я знаю, может быть даже лучше, чем таблицу умножения. Знаю, что многое, да что там многое, практически все можно сделать за деньги. Но раньше я знал к кому надо идти и сколько нести с собой. А теперь не знаю. И в прокуратуре и в МВД и даже в ФСБ новые люди. Они другим богам молятся. Расклад другой… Я, конечно, попытаюсь что-то предпринять…, – Денис

Александрович на мгновение задумался, потом вскинул голову и, прищурив свои светло-карие глаза, сказал: – Есть у меня один человечек в администрации президента. Я завербовал его в Питере в восьмидесятом. Ему естественно наплевать на ту вербовку, сейчас, слава богу, не считается позором иметь комитетское прошлое.

Президент сам из нашего ведомства. Тогда в восьмидесятом, я этому человечку здорово помог. Я его вытащил из дерьма, и он стал работать на меня не за страх, а по совести и по собственным убеждениям.

…Надеюсь, он меня не забыл.

Самсонов потер левую сторону груди.

– Ну, так что ты сидишь? – поморщившись, видимо от сердечной боли, спросил он. – Лети в Москву. Встречайся со своим…'человечком'.

Предлагай ему деньги, перекупай, если он уже кем-то куплен, обещай что угодно. И кому угодно. Если Путину будет нужен контрольный пакет акций моего холдинга, знай, что я готов его отдать.

– Ну, это ты загнул, Андрей! Это уже чересчур.

– Нет, не загнул… Ладно, Денис, я на тебя надеюсь. Дуй на самолет и будь на связи. Если что…

Когда Десницкий ушел, Самсонов повернулся к Сидорову.

– Денис не знает, – сказал он. – Я еще там, в Лондоне твердо решил отдать свое нефтедобывающее предприятие государству. Я вообще считаю, что такие предприятия, как мой холдинг, не должны находиться в руках частных лиц. Нефть принадлежит всему народу, всем и каждому, кто живет на территории государства, добывающего эту нефть, и является его гражданином. Это справедливо и таковы мои убеждения.

Заметь, Алексей, это говорю я, владелец нефтедобывающего предприятия, олигарх. Миллионы обывателей называют меня так, и считают пиявкой, присосавшейся к нефтяному крану. Наверное, они абсолютно правы, но… они всех стригут под одну гребенку. Я неправильный олигарх. Я считаю, что те, кто занимается добычей нефти, газа и прочих природных богатств, должны работать на государственных предприятиях и получать государственную зарплату.

Высокую зарплату, но зарплату, а не баснословные дивиденды. Я имею в виду всех работников – и простых рабочих, и бригадиров, и мастеров, и менеджеров всех звеньев. И таких, как я, Ходарковского, Абрамовича и прочих…Раньше, когда я был моложе и, наверное, не таким умным, не таким рассудительным, как сейчас, когда все это богатство только-только на меня свалилось, я не задумывался над моральной составляющей своих доходов. Мне было некогда об этом задумываться, я вкалывал, как каторжный, жертвовал всем – временем, здоровьем, семьей, я работал без выходных и проходных. Наверное, все казалось мне простым и естественным, а то, чему я стал хозяином – банальным вознаграждением за мои жертвы и за мой труд. Деньги падали на меня с неба золотым дождем, а точнее, били из Земли черным нефтяным фонтаном, а я думал, что это мои деньги, что это лично я их заработал. Слава богу, что это было временным умопомешательством.