Текст книги "Падение белого аиста (Звёзды со вкусом красной икры-II)"

Автор книги: Владимир Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Тайна вечеря

Я смотрю поочередно в уставшие Андрюхины глаза цвета пуэрториканского кофе и равнодушные Настины цвета позднего октябрьского неба. Я прокашливаюсь, давая понять всю важность момента, и важно произношу:

– Я иду в депутаты.

Андрей хватается за сердце, а Настюха обречённо произносит:

– Всё. Он подсел на наркотики.

Я достаю телефон и включаю его на полную громкость. Если вы живёте в Беларуси, то записывать разговоры с представителями власти как-то само собой входит в привычку. Либо это будет эксклюзив для телеграм-канала, либо не имеющее юридической силы доказательство для следственного комитета.

Мой лучший друг и моя подруга слушают наш с Михой диалог. Я в основном наблюдаю за их реакцией и отхлёбываю пивко. Настя ожидаемо реагирует на величину заработка в месяц и поднимает на меня глаза. Теперь я не кажусь ей таким уж неудачником. Андрей предсказуемо оживляется после паузы на записи, во время которой Миша показывал мне афишу.

– Это какой-то прикол? Кавер-группа во главе с однофамильцем?

– Я же сказал – у кандидатов есть неочевидные преимущества. На концерт Джениса или Курта я тебя провести не смогу, уровень не тот, но к некоторым ребятам – вэлкаме.

– Миша, что происходит?

– Обычный концерт Егора Летова. Ты же вроде как знаком с творчеством? Вот, сможешь пообщаться вживую.

– Какое на хрен вживую? Ничего что мужик умер больше десяти лет назад, когда ему было чуть за сорок?

– Рок-звёзды так просто не умирают. Большинство рок-звёзд после смерти попадает в Беларусь.

– Это как?

– Не знаю, не я же это придумал. Просто однажды они вдруг оказываются в каком-то незнакомом, но важном для них месте и ничего не понимают. Их нахожу я или кто-то из охраны, и отводит в гримёрку. Там они и живут, а когда приходит время, как правило раз в месяц, дают концерты в секретном зале Совета.

– И ты, что же, вживую видел?

– А как же! Я Игоря Федоровича большой поклонник. Помнишь это: «гордая свеча погасла, новой так и не зажглось»?

– Сумасшествие какое-то. А ты можешь меня так просто провести?

– Сколько раз повторять? Только для кандидатов в «палатку»! Так ты как, согласен?

Я выключаю запись. Смотрю на своих друзей.

– Что скажете, ребятки? Есть смысл в депутаты идти?

Первой оживляется Настюха:

– Конечно, соглашайся! Такие деньги, ох, такие деньги, мать моя новозеландский сурок.

Андрюха более прагматичен:

– Ты всё правильно возражаешь. Раскусят тебя сразу же, как пить дать. Сразу ведь ясно, что финансов на свою кампанию у тебя быть не может, значит, кто-то даёт. Раз власти никак на тебя не реагируют и ты про Европу ничего не говоришь, получается, сами власти и дают. Вот и выходит, что кандидат ты фиктивный. Попадёшь под пресс оппозиции, я тебя защитить не смогу.

– Да и плевать, – вступает Настюха. – Это ж шесть штук за три месяца, да ещё и концерты халявные.

– Если только ты вдруг не веришь в возможность победы над Ариной Арно и выхода в «палатку» по-настоящему, – пристально глядя на меня, спрашивает Андрей.

Веры у меня хоть отбавляй. Я охотнее поверю, что верблюд пройдёт сквозь игольное ушко, нежели что я попаду в депутаты. Но ведь целых два концерта с умершими звёздами. Не теми звёздами, что несут ложный аромат красной икры как сухарики на полке в магазине у дома, а реальными и чумовыми. Поговорить с самим Летовым!

– Андрей, ты должен будешь мне помогать.

– С чем?

– С правовой защитой. Вдруг со мной захотят что-то сделать.

– Боюсь, в этом случае я уже ничем не смогу помочь. Так ты не веришь в возможность реальной победы?

– Пока как-то не очень. Может время не пришло?

– Ты должен верить. Вопреки всему и несмотря ни на что. Я думаю, если соглашаться, то только для того, чтобы играть по-настоящему. Это и народ почувствует, и начальники твои довольны будут. А когда, то есть, если тебя не изберут, ты всегда сможешь вывести людей на улицу. И выиграешь вообще вдвойне. Станешь абсолютным любимцем и правдорубом.

Этой ночью я практически не спал.

Вершители судеб

Я сижу на одном из двадцати стульев в кабинете Миши. Его кабинет больше, чем две комнаты с кухней в Андрюхиной квартире. Миха очень рад моему решению. На столе уже лежит готовый приказ о моём приёме на работу, с датой, проставленной задним числом. Откуда-то из недр административного корпуса спешит к своему начальнику Марина Мескалина. Я помню её статьи в центристской некогда «Белорусской бизнес-газете». Хороший слог, минимум эмоций. У меня обычно в статьях всё наоборот. Спешно бегут по цехам сотрудники идеологического отдела, созывая коллектив на выдвижение.

Миха достаёт из нижней шуфлядки конверт и передаёт его мне.

– Здесь аванс.

Я не пересчитываю. В таких делах если всё до сих пор идёт хорошо, удачу лучше не пугать. Кто-то робко стучится в дверь и вот в неё входит невысокая, ладненькая, темноволосая и невероятно смущённая Мишина зам.

– Очень рада с вами познакомиться, Анатолий! – она протягивает детскую холодную узенькую ладошку и я окучиваю её своей теплой тонкопальцевой лапой.

– Взаимно, Марина. Давайте сразу на «ты»?

– Конечно, давайте, ой, то есть, давай.

Миша предлагает садиться и вкратце повторяет то, что говорил мне, добавляя новые детали. Избирательную кампанию проводим спокойно и доброжелательно. Позицию занимаем центристскую, то есть критикуем и власть, и оппозицию. Призываем молодёжь идти на выборы. Пенсионеров внимательно слушаем и обещаем не менять курс, но улучшать их соцобеспечение и повышать размер пенсий. На провокации оппозиционеров не поддаёмся. Меня выдвинул коллектив завода и дело с концом. Связь с Мишей нужно поддерживать регулярно и докладывать обо всём. Марина должна стать моей правой рукой. На всё отвечать с улыбкой и тонко шутить.

Вчера вечером я скачал из Интернета несколько готовых речей. В частности, речь Цукерберга перед выпускникам Гарварда, речь Эрдогана во время объявления в стране чрезвычайного положения и речь Джобса перед бакалаврами Стэнфордского университета. Вечером я кое-как состряпал собственное выступление и распечатал на старом Андрюхином принтере. За эти несколько часов листочки порядком помялись и уже не кажутся моими ступеньками к вершине политической карьеры. Пока Миша о чём-то беседует с Мариной, я понимаю, что придётся импровизировать.

Раздаётся звонок. Секретарь сообщает, что коллектив собрался в актовом зале. Вообще, «Трансельмаш» – хороший, современный, модернизированный завод. Это заметно даже пока идёшь по коридорам. Всюду ровный свет светодиодных ламп и запах свежепокрашенных стен. Мы идём какими-то запутанными дорогами и наконец резко выходим на сцену актового зала, на котором торчит неизменное пианино «Беларусь» и угрюмо нависают тёмно-бордовые занавески с лозунгом «За сильную и процветающую!». По залу проносится недовольный гул. Я понимаю работников – их оторвали от дел ради очередной обязаловки, да ещё и «политики» в которую они стараются не лезть.

Миша начинает свою агитационную проповедь голосом заправского комсомольца. Про то, как важно ходить выборы и иметь возможность выбирать из нескольких вариантов. Про демократию и права человека. Про социальное государство и то, какой замечательный завод оно построило. Про заботу о детях и экономическую стабильность. Миха умеет красиво постелить, но после него мне становится как-то совестно выдвигать свою кандидатуру. Однако перед глазами у меня мелькает сумма 6 000 долларов США и лицо Арины Арно. Она не супер-красавица, а лицо у неё такое, словно кто-то вдавил кулаком по комку из теста и так и оставил. Типичная девочка-андрогин. Или, если угодно, нечто среднее между «ой, какой симпатичный мальчик» и «ой, какая не очень девочка». Сейчас такие в моде во всем мире. Помогают сильным мира сего скрывать их гомосексуальные наклонности.

– Анатолий? – вопросительно говорит мне Миша.

Я выскакиваю из омута своих мыслей. Оказывается, официальная речь закончилась и теперь ждут меня. У многих включены телефоны. Я смущённо кашляю и нервно собираю листки с речью. В зале слышны басовитые смешки.

– Дорогие коллеги! Сотрудники завода «Трансельмаш». К вам обращаюсь я.

На меня нападает ступор. Буквы начинают расползаться в разные стороны, как стайка испуганных тараканов. Я их тоже боюсь и комкаю бумажки. Оглядываю притихший зал.

– А вообще знаете что, господа избиратели, давайте начистоту. Я вам ничего обещать не буду. Ни честных выборов, ни защиты прав, ни заработной платы по штуке каждому, ни даже вхождения в состав ЕС. Вот вы часто говорите: «я в политику не лезу». И вроде как даже гордитесь этим. Но если долго не лезть в политику, со временем она начинает лезть в тебя. Так произошло в моём случае. Я знаю, что у нас в стране много честных и умных людей. Но их принуждают выбирать из одного из двух лагерей – или ты «за» власть, или против неё. В первом случае ты «застабил», продался и всё такое, а во втором – оппозиционер и «пятая колонна». Вы наверняка читали или слышали о моём материале про вакцину «Инсургента», которой травили ваших детей. В итоге я оказался вне лагеря «за», но меня не приняли и в лагерь тех кто «против», потому что я посылал и тех, и других. Думаю и среди вас немало таких, для кого правда лежит где-то посерединке между полярными мнениями колумнистов «Белньюс» и «Партии-98». И я хочу, с вашей помощью, показать остальным, что в стране есть не только чёрное и белое, а масса полутонов. Что полутона важны и они присущи большинству современных избирателей и просто граждан своей страны. Мы хотим быть услышанными всеми, мы хотим перемен.

Я замолкаю. Слышно как кто-то то ли пердит, то ли шаркает стулом. И вдруг зал обрушивается на меня волной аплодисментов. Начинают средние ряды, за ними встают задние, а потом поспешно прячут в карманы телефоны и те, кто сидел спереди. Я машинально заталкиваю ладонь за ремень и правой рукой прошу всех успокоиться.

– Это ещё не всё, сограждане! Учитывая, что государство базируется на общественном договоре, а в нашем с вами случае он носит гипертрофированный характер, предлагаю заявить о некоторых неизменных правах. Во-первых, снижение тарифов на ЖКХ и проезд в общественном транспорте. Второе – полностью бесплатная медицина и страхование от несчастных случаев. Затем – местное самоуправление на предприятиях, участие рабочих в распределении капитала. Либерализация СМИ. Налог на богатство. Снижение пенсионного возраста. Равноправие полов. Эвтаназия по желанию. И так далее и тому подобное.

Зал снова наполняется криками и хлопками. Мне это начинает нравиться. Я смотрю на президиум. Вижу бледное лицо директора, огненно-красное Миши и факелы глаз Марины. Она даже слегка приоткрыла рот. Я снова повелительно взмахиваю рукой.

– Нас обвинят в популизме. Легко обвинять, когда не пускаешь во власть и не даёшь ничего сделать для людей, для своего народа, для своей страны. Пусть так, пусть не пускают! Мы запустим общественное движение, которое будет жить и после выборов, вне зависимости от их результата. Для всех умных и неравнодушных людей. И называться оно будет…

Я лихорадочно начинаю шарить глазами вокруг. Название-то я и не придумал. Как его назвать?! Марина, стол, президиум, мануфактура, «Самсунг», «Победа». Взгляд мой падает к ножкам пианино.

– «Белый аист»! – ору я в полной тишине.

Спасительная бутылка вина оказалась кстати и на этот раз. Я ослабляю и без того довольно хилый воротник.

Когда я несколько прихожу в себя, то вижу как мне жмёт руку по-прежнему бледный директор, мелькают вспышки фотокамер, а зал скандирует:

– Кли-мен-ков! Кли-мен-ков!

Миша с Мариной куда-то суетливо убегают, потом возвращаются, потом просят всех соблюдать тишину. Меня швыряют в кресло, я жадно пью воду и вяло улыбаюсь в центр зала.

Меня выдвигают единогласно. Тут же формируют группу доверенных лиц —Марину, Афанасия Ивановича (мастера пятого участка) и Танечку из бухгалтерии. Я жму твёрдую пятерню Иваныча и ладошку-ледышку Танечки. В этот момент кто-то грузно швыряет своё тело прямо на меня. Я невольно отшатываюсь, думая, что на меня совершается покушение.

– Сеня! Ты как здесь?

– Здорово, Толя! – произносит Сеня, мой Сеня, в смысле тот самый, в смысле друг. – Вот, перевёлся к вам в Минск. Машины собирать.

– Миша, включите этого молодого человека в мой штаб. Мне нужны крепкие кулаки и спокойные мысли.

Пока Миша недовольно записывает паспортные данные ошарашенного Сени, я вдруг замечаю группку мужиков, которые оживлённо переговариваются и резко машут руками в мою сторону. Я выдвигаюсь к ним. Завидев меня, они замолкают. Тут же рядом вырастает Миша.

– Мужчины, в чём дело? – спрашиваю я.

– Так-то особенно ни в чём, господин депутат. А только что-то мы вас не припомним. Вы давно у нас работаете вообще?

Я вопросительно смотрю на Мишу. Тот отвечает:

– Анатолий Борисович работает у нас редактором с осени.

– А чего ж это мы ни разу не пересекались? Ни на пятилетии завода, ни в коридорах?

Теперь я начинаю бледнеть, но Миха лихо выкручивается:

– А Толик удалённо работал. Компьютер, Интернет, всё такое, слыхали?

Наших мужиков пристыдить просто. Стоит заикнуться про высокие технологии, как они замолкают. Для них эти ИТ – иной мир со своими правилами и зарплатами. Они начинают что-то бурчать и смотрят в идеально чистый пол.

– Слушайте, мужики, – вступаю я, отстраняя Мишу и подзывая Сеню, – а давайте выпьем. Сеню-то вы знаете? Ему доверяете?

Трое молча смотрят на четвёртого, видимо начальника. Тот смотрит на меня, переводит взгляд на Сеню и обречённо машет рукой. Я показываю Михе кулак и иду отмечать с «моим» коллективом выдвижение в депутаты.

Союз спасения

Мы сидим за столом – я, Сеня, Марина, Настя, Андрюха и Танечка. Я уже раздавил с мужиками три бутылки «Белого аиста» на четверых, поэтому скромно беру пиво. Зато остальные начинают соревноваться в поглощении стоковых напитков и самодельных коктейлей. Меня больше всего интересует возвращение Сени, остальных – идея с общественной инициативой «Белый аист».

– Вот это да, красивое название! Как это тебе в голову пришло, старик? Вино такое есть…

Я быстро успокаиваю всех, говоря, что придумал это совершенно случайно. Нашу страну часто ассоциируют с белым аистом (white stork специально для «Би-би-си»), соответственно, будут ассоциировать и со мной, гордой и недоступной птицей, при этом очень верной, вьющей гнёзда всегда близко к людям и якобы приносящей детей, укутанных в выстиранные «Тайдом» пелёнки. Марина делает пометки в своём блокноте и говорит, что у неё была идея провести кампанию под лозунгом «выбор честных и молодых», но мой вариант гораздо лучше. Я по-отечески похлопываю её по сухой и холодной ладошке и примирительно говорю, что это отличный лозунг и мы будем его использовать.

Настя громко чокается с Сеней и приговаривает «ну, давай». Они взяли на двоих бутылку водки и тарелку с закусками. Я спокоен за их спонтанный дуэт. Настя способна перепить экипаж израильской подводной лодки «Рахав». А Сеня слишком предан Кристинке. Как она, кстати?

– Да пишет треки в Москве, – в действиях и речи Сени появляется раскованность. – Обратно вроде не собирается и отвечает редко.

– А ты как в Минске оказался?

– Да посидел я в своём Кобрине несколько месяцев и вдруг понял – не могу. Потянуло в Минск, в столицу. Здесь у меня зарплата выше в три раза, чем дома. Квартиру, конечно, приходится снимать, но зато многое могу себе позволить.

– Чего не набрал?

– Как-то не хотел отвлекать, что ли. Подозревал как тебе тяжело, но не решался.

Я обнимаю своего самого надёжного человека из моего копирайтерского прошлого и без слов, но с улыбкой чокаюсь с ним бокалом.

Настроение у всех приподнятое. Андрей обсуждает с Мариной законодательные ограничения. Танечка заливисто смеётся с Настей. Мы с Сеней тихонько поём «Нечего терять», потом «Болванкой в танк ударило». Я рассказываю Семёну, что смогу попасть на концерт к Егору Летову. Он не верит. Я, если честно, тоже. Понял бы, если бы на такие концерты можно было сходить в России или Казахстане, но у нас? Потом все делаются серьёзными и с тревогой поглядывают на меня. Не свойственная нашему северному образу жизни стремительность происходящего слишком напрягает. Всего пару дней назад я перебивался с халтуры на халтуру, а теперь у меня в кармане лежит штука баксов, ещё одна ляжет туда через две недели и так шесть раз подряд.

– Кандидат Клименков, а какая у вас программа? – обращается ко мне Андрей.

– Побольше дешёвого популизма, обращений к чувствам и к чёрту логику, – поднимаю я бокал.

– Звучит неплохо. Теперь конкретнее.

Андрей с Мариной увлечённо начинают составлять тезисы. Я кладу руку на могучее Настино плечо и дружески хлопаю Сеню. Даже если не выгорит ровным счётом ничего, этот вечер я не забуду. Вечер классных людей. Начинает играть медляк. Я выдёргиваю Марину с её места и уволакиваю танцевать. Поёт Глызин. Вообще, заведение оказалось первым попавшимся в плохом смысле этого словосочетания и к романтике не располагает. На стене над фальш-камином висит картина с обедающим десятком грузинов. Они укоризненно смотрят на меня и восхищенно на Марину. Мужчинам предлагают шашлык с красным вином. Я делаю пол-оборота и впериваюсь взглядом в безвкусно оформленное меню, где благодаря жёлтому мелу явно выделяется «ШАШЛЫК ОТ 7,5 РУБЛЕЙ!». Женщин на окружающих меня картинах нет вообще. Зато чуть ниже носа есть Марина.

Марина мило краснеет в районе щёчек и крепко впивается пальчиками-коготками в мои плечи. Она полная противоположность Насте и похожа больше на Ирку, которую я всеми силами стараюсь забыть. Я начинаю задавать ей какие-то малозначимые организационные вопросы и снимаю напряжение. Чего не скажешь о моих штанах, где напряжение только растёт. Во время лёгкого па и незаметно отодвигаюсь от неё на пару сантиметров. Пытаюсь думать о больших серых американских грузовиках и вместо этого вдруг представляю себя на опрокинутом набок царском броневике в купленном в Стокгольме костюме. Кричу про равенство, справедливый раздел земли и ICO для госкорпораций. Внизу напряжённо застыл отряд латышских айтишников, а по улицам гоняют городовых.

Глызин переходит в Rockabye. Это не медляк, это песня для чилаута, но я не выпускаю Марину. Я ведь ничего о ней не знаю. Муж, ребёнок? Или подобная слабоизлечимая в нашем обществе болезнь? Господи, я кажется крепко наклюкался.

– Я тебе помогу, – вдруг слышу я в своём ухе.

Её глаза блестят, я ничего не понимаю.

– Помогу не для галочки, а по-настоящему. Я сделаю всё, чтобы в тебя поверили. Я ненавижу эту Арно, молодая выскочка, эскортница. Я вообще-то тайно состою в «Движении сопротивления».

Мои нейроны лениво и с бюрократическими паузами передают друг другу смысл слов. Ноги слегка слабеют и хрупкая Марина едва удерживает меня.

– А как мы провернём это незаметно для других?

– Увидишь. Я готовила уже несколько кампаний и знаю, что к чему. Ты, разумеется, не победишь, но шуму наделаешь знатно.

– А меня не снимут?

– Будем действовать аккуратно, а за считанные часы до подведения итогов выборов выпустим разоблачительный ролик и спровоцируем протест. О тебе как минимум узнают, погоди-ка, дай уточню, ах да – абсолютно все. Это лучше любого парламента.

По закоулкам китчевого кафе внезапно запрыгали солнечные зайчики грядущего успеха. Не того, который до этого был в моей жизни, а самого настоящего. Молодые лица новых протестов, центристы из спальных районов, сиплый голос улицы. Мы не расцепляем рук и возвращаемся ко всем остальным. Андрей передал прототип моей программы по возрождению страны «Белый аист» Сене и Насте, как «исконным представителям народа».

Листок передают мне. Узнаю мелкий почерк Андрея, строгие слова Марины и неграмотные, но важные вставки Сени с Настей. Я медленно встаю из-за стола. Меня покачивает. Я поднимаю листок на уровень лица и громко произношу:

– Товарищи! Я принёс мир для нашей эпохи…

Формирование положительного образа

Самое страшное с утра – это не отсутствие воспоминаний об окончании вечера. Самое страшное – это открывать с утра оппозиционные сайты. Едва я смачиваю горло холодненькой «Боржоми», как тут же бегу в туалет и попутно открываю оппоСМИ в наиболее подходящем для них месте. Начинаю с тех, что полегче.

К моему искреннему удивлению, первые два «центристких» сайта вообще ничего не упоминают о кандидате Клименкове. «Мягкая сила России», «Тюмень усиливает давление», «МИД жёстко ответил Восточному Тургистану». Открываю ресурсы пожёстче. О, ну пожалуйста:

«Ещё один провластный «кандидат» «выдвинут» белорусско-китайским заводом «Трансельмаш».

В статье по традиции призывают бойкотировать выборы и не поддаваться на агитацию властей. Другие порталы высказываются в том же духе. Я покидаю обитель мысли и следую на кухню. Пока вода кипятится в чайнике, я успеваю получить с десяток сообщений от Марины. Оказывается, группы «ВКонтакте» и Facebook под меня уже созданы, а в Инстаграм я должен добавлять фотки на свою страничку. Какие фотки? Для этого мне нужно сходить на первую фотосессию, вначале в фотозону «Трансельмаша», потом в музейную зону расположенного в нашем избирательном округе музея метрополитена и сфоткаться с парой-тройкой подставных бабушек и студентов. На заводе мне нужно быть через час.

Я вздыхаю и закрываю мессенджер. Беззаботную жизнь подставного кандидата в депутаты я представлял несколько по-иному. Марина скидывает пост в духе «Ох, ребятки, ну вот и начались кандидатские будни. Сегодня куча дел. Только вперёд!». Я спрашиваю, что за практикантка с факультета веб-журналистики это писала. Марина велит мне заткнуться и немедленно приступить к формированию позитивного имиджа. Просит воткнуть пока утреннюю фотку поприличнее. Я фотографирую лежащие на столике наручные часы Андрея (одни из), свой ультрабук с коллекцией отпечатков пальцев на крышке и Настин галстук эпохи группы «Тату». Сфоткать своё красное и заплывшее лицо я просто не в силах.

Наша журналистика и особенно блогосфера по-прежнему находятся в состоянии полей после уборки. То есть они пусты, бескрайни в своей низкоуровневости и воняют навозом. У нас нужно всем нравиться, даже если ты всех ненавидишь. Нет, не ненавидишь, а в соответствии с ментальным кодом белоруса просто плюешь. Но ты просто обязан писать интересные и итеративные посты, желательно компилирующие максимум лайков и особенно комментариев. Ты вроде как должен брезгливо миновать хайповые темы, но в то же время немножечко хайповать. Вроде как быть беспристрастным и одновременно ставить в знак солидарности бело-красно-белое знамя или другое разноцветное полотнище. Быть немного выше толпы и в то же время вздымать в первых рядах над оголённой грудью красное протестное знамя.

Теперь мне впервые в жизни предстояло перебороть внутреннее наплевательское отношение, которое было вполне к лицу штатному писаке с хипстерского «Меридиана», в угоду кандидатской благосклонности. Ничего сложнее в моей жизни раньше не было и я уже в сотый раз пожалел, что ввязался в политический забег загнанных лошадей. Я, конечно, человек добрый, по отношению к действительно несчастным, котятам и старым мобильным телефонам. Но к основной массе электората я добрым быть не собирался. Всё моё существование издревле подчинялось противопоставлению себя массам. В моей любимой интернет-энциклопедии «Луркоморье» есть такой термин «небыдло». Это то же самое быдло, что считает себя умнее других. Так вот это и есть я, вечер в хату. А теперь я вдруг должен стать ходячей улыбкой на тоненьких ножках, сгорбленным автоматом по приёму и обработке претензий и заевшей кассетой однотипных обещаний.

И ещё эти СМИ. «Знамяньюс», не буде помянуто к ужину, было таким типичным «заводским» листком политинформации, хоть и вывешенным на эстонских серверах в Сети. Во-первых, они очень активно (на трёх языках – русском, китайском и английском) освещали новости самого предприятия. Помимо т.н. официального блога пресс-службы, была ещё и закрытая сетевая страничка исключительно для работников предприятия. Во-вторых, они активно рерайтили новости государственных СМИ и сами пытались добывать эксклюзивы. Помимо Миши и Марины в штате числились ещё две журналисточки и SMM-специалист. Последней и поручили в довесок вести страницы «Белого аиста». Разумеется, весь этот журналистский отдел финансировался из бюджета и премировался очень малым процентом от прибыли предприятия. В общем, такое доброе и «независимое» корпоративно-карманное СМИ, отличный карьерный старт для выпускников журфака БГУ и теплоё местечко для всяких маринок и мишенек.

Добрался до завода я позже назначенного времени, чем взбесил Марину. Миша лишь мельком хлопнул меня по плечу и убежал на совещание. Белорусские совещания – это отдельный социологический феномен. Мероприятия, способные длиться по 2-3 часа, и иметь своим итогом вибрирующую пустоту. Всё равно ничего не решается и всё равно никого не наказывают. Красота! Я обожаю совещания. Можно посидеть, покивать, позаписывать что-то с умным видом в блокнот и пойти на обед. А потом ещё полдня всех отгонять, мотивируя отказ от работы необходимостью продумать важные итоги судьбоносного совещания. И потом ещё неделю ничего не делать ровно до следующего собрания.

Меня уже ждут надраенные до режущей глаза чистоты подставные молодые работники завода (а на самом деле модели из Национальной школы красоты), наманикюренный партактив заслуженных сотрудников и аккуратные детки —мальчик в сером костюмчике от «Свитанка» и девочка с бантиками после Tide. Меня подводят к девственной продукции предприятия. Заправляет всем не Марина, а ещё какая-то девочка, и чуть поодаль толпятся мамы детишек. Девочка критически оглядывает меня, наспех влезшего в водолазку и пиджак и по-гусарки смахнувшему щетину со щёк тупой бритвой.

– Грим, – только и произносит она.

Тут же подлетает какое-то невесомое создание и начинает порхать вокруг меня с нежнейшей кисточкой. Создание в модных очках с чёрной оправой, серёжками в виде эйфелевых башенок и вздёрнутыми грудями. Вокруг меня словно поднимается дым опавших надежд.

Начинается съёмка. О, друзья, для малопубличного мужчины вроде меня это настоящая пытка. Вам-то хорошо рассматривать готовые снимки в Инстаграме, но бэкстейдж любой фотосессии – это истинное мучение. Девочка-дитё громко спрашивает у мамы:

– Мама, а почему дядю красят как тётю?

– Дядя просто решил стать политиком, – со вздохом сообщает женщина. Я делаю вид, что ничего не слышу и вглядываюсь в горизонт.

Мне усердно пытаются придать презентабельный вид. Наконец, Марина подгоняет девочку, мол, времени нет, пора фоткать и тут начинается. Стань сюда, а ты, мальчик, вот туда. Да не ты, Толя, а малой. Вы, мисс БГУ-2020, станьте слева от кандидата. Нет, лучше справа. Толя, повернись той частью лица, где меньше родинок. Ты что не знаешь, на какой стороне у тебя их меньше? О, боги! У девочки бантик скособочился, мама, поправьте. Мальчик, перестань ковыряться в носу. Молодые люди, улыбаемся-улыбаемся, не стоим как на линейке! Толя, стань чуть боком. Возьми девочку на руки. Это не она тяжёлая, а ты ослаб. Нет, возьми её на другие руки, так она заслоняет всех. Мальчик, не стой как истукан, улыбайся. Все смотрим чуть в сторону от объектива. Девушка, вы как-то слишком в сторону смотрите. Ах, вы немного косите… Вы тогда нормально смотрите, прямо в объектив. Отлично!

И в таком духе фотосессия растягивается часа на полтора. Меня фотографируют отдельно и в комплекте. С продукцией и графиками. Справа, слева, чуть снизу. Ближе к концу появляется Миша и начинает делать мне ободряющие знаки. Я закатываю глаза, порчу этим невинным движением серию из тринадцати кадров, вызываю гнев девочки-фотографа и слёзы мальчика в костюме от «Свитанка». Я с трудом выдерживаю до конца этой пытки и плюхаюсь в ближайшее кресло, обмахиваясь черновиком своей предвыборной программы. Миша с Мариной бросаются ко мне и буквально выталкивают на улицу.

Ко входу уже подали дежурный Geely со хмурым мужиком в кепке за рулём. В первые секунды я не понимаю, куда меня собираются везти и сквозь внезапно возникший звон в ушах слышу:

– В Музей метрополитена.